Прощание с кошмаром

– За что папку моего забрали? – глухо спросил мальчишка. – Он что, сегодня уже не придет? И завтра тоже?

– Уведите сына отсюда, – Андреев сказал это Говоровой, но та, не двинувшись с места, лишь крикнула:

– Мама, да сколько же раз повторять, заберите Славку и Светку тоже, посидите пока у Завгородних!

Ее мать – полная, молчаливая, в старом застиранном спортивном костюме, попыталась было увести внука из кладовой, но тот лишь вырывался остервенело из ее рук и вдруг, истерически взвизгивая от еле сдерживаемых слез, выпалил громко и страстно на весь коридор:

– Да чтоб вы сдохли, менты! Чтоб сдохли, сдохли, сдохли!

– Славочка, детка, да что, Господи, с тобой такое! – пыталась перекричать его бабка.

Но мальчишка ударил ее наотмашь по руке и со злобным упорством, со слезами начал выкрикивать во все горло стишок за стишком уличную дразнилку:

– Эй вы, вонючие объедки, чтоб сдохли вы и ваши предки! Эй ты, огарок свечки (это получил один из понятых), чтоб утонул ты в речке!

– Славочка, да кто тебя такому выучил?

– Эй ты, – мальчишка обернул к следователю бледное, искаженное ненавистью лицо. – Эй ты… обмылок какашки, чтоб завтра же сдох ты от кондрашки!

А в это время мать его выла точно по покойнику. Оперативники же извлекали из шкафа и заносили в протокол в качестве изъятого вещдока коробку газовых патронов в количестве двадцати пяти штук.

– Как волчонок пацан-то, злыдень маленький, – заметил Андреев, когда они после обыска возвращались в отдел. – Батька-наркоман, мать больная, бабка безропотная, бессловесная, дядька… И столько злобы к ментам у мальчишки… Кто-то в нем эту злобу уже начал выращивать. Не папаша ли, задрыга занюханная? Не дядя ли родной-любимый? Я вот о чем сейчас подумал, Никита, – Андреев покосился на мрачно молчавшего коллегу. – Хоть пока ничего конкретного нет на Свайкина и Говоровых по твоему профилю, а все ж погоди пока сбрасывать их совсем со счетов. Мальчишка-то видал каков? Яблочко от яблони… По потомству и о родственничках легко мнение составить. А ведь тут прямо злоба живая, человеконенавистничество, ей-богу.

Это было, конечно, сильно сказано, но в глубине души Колосов был со следователем согласен. Хотя Говоровы и Васильченко, как и Круглый Павлик, с пеной у рта настаивали на своей непричастности к убийству корейца, и в принципе их показания не противоречили друг другу, игнорировать версию о том, что это именно они прикончили в овраге наркокурьера, пока не стоило. За эту версию было пока несколько фактов: кровавое прошлое Круглого Павлика, слепая жажда героина у Вани Говорова и этот вот мальчишка с его истерическим «чтоб вы сдохли!».

Колосов вздрогнул: Катя настойчиво снова его о чем-то спрашивает: «Ты уснул, что ли, Никита?» А о чем ей рассказывать? О том коммунальном содоме, что ли? «Обмылок какашки» – это ж надо, а…

– Никита, раз так, – Катя обидчиво надула губы, – я лучше пойду.

– Я думал о том, что тебе предложить – чай или кофе, потом вдруг вспомнил, что кофе кончился, наши выдули все, – тихо соврал Колосов. Ему очень не хотелось, чтобы она сейчас уходила. Но отвечать на бесчисленные Катины «отчего» да «почему» тоже было тяжко. Эх, помолчала бы лучше…

Но Катя молчать в кабинете начальника отдела убийств не желала – не затем явилась.

– А можно предположить, что этот ваш Свайкин и его подручные – убийцы? – вкрадчиво осведомилась она.

– И можно… и нельзя.

Она с тоской посмотрела в окно: нет, зря я сюда пришла. Он не расположен сегодня к откровенности – устал… Но явно думает сейчас о чем-то, что его тревожит и озадачивает.

– Ублюдки. Одни ублюдки кругом. – Колосов потер лицо ладонью. – Как они мне осточертели!.. Ну, что же ты затихла? Отчего еще о чем-нибудь меня не спросишь?

«Грубияна несчастного», – мысленно продолжила Катя, но лишь горестно вздохнула. Чай обжигал губы – кипяток. Уместнее всего сейчас было бы изобрести удобный предлог и улизнуть.

– Никита, большое спасибо за чай, но я пойду, мне тоже позвонить должны, я лучше потом, завтра…

– Посиди на месте, пожалуйста. И не вертись так. Чай сейчас остынет. А у телефона нет ног, не сбежит. – Колосов внезапно дотянулся через стол, крепко взял ее за запястье, сжал и тут же отпустил. – Сейчас чайку попьем, и я на машине тебя домой отвезу. Минут через пяток поедем.

Они замолчали. А потом в поисках нейтральной темы Катя, как за спасательный круг, ухватилась за рассказ о злоключениях Мещерского в объятой революционным восстанием Джакарте.

– М-да, хлебнул Серега наш. – Колосов хмыкнул. – Позвоню ему завтра же. Сто лет не виделись. С того раза.

ТОТ РАЗ Катя помнила до сих пор так четко, словно трагические события, участниками которых стали и она, и Мещерский, и Никита, произошли не полгода назад, а лишь вчера…

– Не женился Сережка, нет еще? – Колосов смотрел куда-то вбок. – Ну, теперь и вообще вряд ли… А так, знаешь ли, Катерина Сергевна, хочется на чьей-то веселой свадьбе с бубенцами гульнуть.

А она смотрела на его руки – сильные кисти, широкие загорелые запястья…

– Никита, а почему «и нельзя»? – спросила внезапно.

Он хмыкнул: неправильно, грамматически неточно ставить вопросы – это уж у нее манера такая. Внешняя нелепость и вместе с тем прямо спартанская краткость. И никогда такого вопроса не ждешь, потому что вроде бы уже тему проехали.

– Потому что Свайкина и его ребят нельзя подозревать только в этом одном случае обезглавливания.

– Почему? – Катя насупилась: что ж, каков вопрос – таков ответ. Ничего не поймешь.

– Потому что этот эпизод – не единственный. Были и другие трупы. Точно такие же.

Катя подавилась чаем. ВОТ, ВОТ ОНО! Только ради этого стоило сидеть тут, терпя все эти капризно-недружественные колосовские выкрутасы!

– Обезглавленные трупы были и прежде? У нас?! Когда? Где? Почему я ничего не знаю?

Он не отвечал. Беседа возобновилась, лишь когда она спросила:

– А кто же убитые?

– Кто? Да такие же, вроде этого нашего героинщика, полуустановленные, полунеустановленные… Главная деталь для опознания везде отсутствует. – Колосов устало прикрыл глаза, но сквозь ресницы, однако, наблюдал за встревоженно-любопытным выражением ее лица. – В Чудинове за Кольцевой ярмарка вещевая. Вьетнамцы ее лет пять уж как откупили, ну и торгуют разной дребеденью. Ну вот… А тут двенадцатого мая, как раз после праздников, в пяти километрах от Чудинова в лесу лесники на два обезглавленных трупа наткнулись. Потом уж патологоанатом, когда их осматривал – у них, правда, давность уже больше месяца была, – выдвинул версию: возможно, погибшие – вьетнамцы. Ну, мы общагу ихнюю в Чудинове проверять начали. Там общежитие ткацкого комбината. Вьетнамцы там прежде по обмену работали, а сейчас просто живут. Местные этот бордель «Вавилоном» зовут. Вот, Катя, куда советую тебе съездить и впечатлений для репортажа поднабраться свежих… Или лучше нет, сиди дома. Смотри, одна туда соваться не вздумай, – он погрозил ей пальцем. – Это я так, к слову… Ну, короче, стали мы там справки у местных наводить. Вроде и вправду пропали у них два вьетнамских гаврика по весне. Поехали вроде за товаром в Малый Ярославец и назад не вернулись. Но опознание в морге туго прошло: с момента смерти больше месяца, сама понимаешь, что это. Соплеменники сомневались все: вроде они, а вроде и нет. А потом…

Катя слушала, затаив дыхание.

– А потом еще один такой случай в Москве был. На Юго-Западе, в парковом массиве, у пруда труп нашли в кустах, полуприсыпанный землей. К счастью для нас, мертвец весь в наколках был. По ним-то и по пальчикам МУР прокручивает, но делится и с нами информацией. Тело тоже вроде восточному какому-то принадлежит – может, киргиз, может, бурят или казах…

– Вьетнамцы, кореец и… киргиз, ты говоришь? И все обезглавлены? – Катя прикусила губу. – Но зачем? Один – в наколках, выходит, судим, сидел, хотя это еще и ничего не значит, но… Второй, наш, – наркокурьер, как оказалось. А вьетнамцы… Ну, у этих своя мафия, говорят… Может, кто-то таким диким способом счеты сводит? Может, это какая-то особая разборка у них – Восток дело тонкое, а?

Колосов молча допивал чай. Потом нехотя ответил:

– Мы пока только предполагаем, что тела принадлежат людям этих национальностей. Наверняка можно будет сказать или когда там с генами какую-то хреновину наши проведут – а это, говорят, кучу денег стоит, или же когда… – он глянул на Катю, – головы сыщутся пропавшие. А уж по ним докажем и опознаем: те самые.

– НО ЗАЧЕМ ВСЕХ ЭТИХ ЛЮДЕЙ ОБЕЗГЛАВИЛИ? Господи ты Боже, такого и не бывало-то нигде… А вьетнамцев убили тоже ножом в сердце?

– С одного удара. Чисто. И того, кто из Москвы, – тоже. И это не совпадение. Это взаимосвязанная цепь событий и фактов. Вот почему этих наших придурков дорожных я должен либо во всех эпизодах подозревать, либо напрочь отмести.

– Но пока ты Свайкина все же не отметаешь, раз сам на обыски вместе со следователем поехал, – многозначительно заметила Катя.

– Думай как хочешь. Знаешь ли, тоже трудно в такое совпадение поверить, что на одном километре дороги грабят автобус со стрельбой, а чуть подальше отъедешь – в овраге уже трупешник валяется… Хотя сейчас чего только у нас не случается, Катерина Сергевна.

– Да уж, – с готовностью поддакнула Катя, а сама подумала: «Ясно, отчего мне обо всем этом писать запретили». – И что же ты, Никита, будешь делать дальше?

– А понятия не имею. – Колосов поднялся. – Ну, поехали, что ли?

– Да, да, я сейчас, только сумку заберу, – она заторопилась. – Ты можешь у метро меня высадить, но все-таки, если это и вправду цепь и система – кто-то обезглавливает людей определенного… не знаю, как сказать – типа внешности, что ли, то… Но вообще, как, например, тот наш кореец мог очутиться так далеко от места остановки автобуса в том овраге?

Но на этот ее риторический вопрос Колосов ответил лишь четверть часа спустя, когда они уже стояли у светофора на Маяковской, собираясь сворачивать на Садовое.

– Думаю, в автобусе дела обстояли следующим образом, – начал он, словно размышляя вслух. – Кореец – а он действительно наркокурьер, – (тут Катя впервые услышала о тайнике и героине в кроссовках), – ехал в Москву с партией товара. К кому и куда – это мы теперь навряд ли узнаем и… И, если все же пока исключить Свайкина и его гоп-компанию из числа возможных убийц, встретился случайно с кем-то… После того, как в автобусе начали стрелять и водитель с перепугу открыл двери, могло произойти вот что: Свайкин и его махновцы драпанули с награбленным через переднюю дверь – у них тачка перед самым «Икарусом» стояла. А кореец тот, так как с нами (а он знал, что мы туда непременно приедем и это случится весьма скоро) ему встречаться совсем не хотелось, тоже по-тихому решил в этой суматохе делать ноги, благо до Москвы уже рукой подать. Он дернул следом за этими отморозками, только через вторую дверь, у которой и сидел в одиночестве. Никто из пассажиров его исчезновения не заметил – им не до того тогда было. А кореец скорее всего побежал в лес и где-то, где точно, это надо еще устанавливать, вышел на шоссе голосовать. Ему нужно было быстрей в Москву – скинуть основной свой товар, об анаше в сумках он в тот миг уже не думал. И вот тут-то… Его увидели или увидел кто-то, кто был на машине, и… Короче, кореец поймал попутку. А потом эта машина свернула с шоссе. Там в лесу дорога есть заброшенная, в сторону карьера ведет. Возможно, кореец и на шоссе-то не выходил, а именно там они его посадили в машину – вроде бы до Москвы, и повезли… Словом, это весьма характерная и важная деталь – и про дорогу в лесу, и про то, что через мост у Кощеевки сейчас еще мало кто ездит, потому что там почти год ремонт шел, – тот, кто взял на борт корейца, распрекрасно это знал. Знал и то, что там им никто не помешает. Надо искать свидетелей. Может, все-таки кто-то ехал тогда по дороге, видел корейца и ту машину. С ума свихнуться, где и как теперь этих очевидцев искать…

– Это какой-то маньяк, да? Ты думаешь, у нас новый параноик с какими-то особыми комплексами? – Катя тревожно смотрела на свою сумочку: замок что-то барахлит.

– Маньяк или же… В той машине, Катя, могли сидеть и двое, и трое человек. Почему говорю… Да потому, что… Ты вот сама была на месте происшествия – что-нибудь необычное тебе сразу не бросилось в глаза?

Катя только головой тряхнула.

– Где уж мне, – призналась она честно. – Еле живая от страха там ползала – столько крови, такой ужас…

– След волочения тела был лишь внизу: от места обезглавливания до той трубы, куда его пытались затолкать. Но убили парня не в овраге, а наверху, на обочине. Видимо, машину под каким-то предлогом остановили на мосту – иначе как бы они смогли заставить корейца добровольно спуститься в овраг? Там склоны крутые, обрывистые, но нигде нет следов волочения тела, ни того, что оно само скатилось по обрыву вниз. Нет, тело аккуратнейшим образом спустили туда – словно на лифте. А это могло произойти лишь в том случае, когда его несли не менее двух человек, или же… Или это был очень ловкий, феноменально ловкий и сильный тип, которому оказался по плечу такой почти цирковой трюк.

Катя вздохнула: час от часу не легче.

– Два маньяка, что ли? Или три? Но почему они всех обезглавливают? И куда головы девают? Зачем они им, солят, что ли? Боже, что я несу! Чего нам не хватает, Никита, так это только двух новых маньяков с топором.

– А это был не топор. – Колосов остановил машину у метро «Парк культуры». – Шею не перерубили, а перерезали. Это не топором было сделано, а каким-то иным, но весьма грозным оружием.

– Скоро Мак-Лаудов тебе в федеральный розыск объявлять придется, демонических горцев с третьей планеты, – попыталась пошутить Катя, но почувствовала, что голос ее дрогнул.

Колосов не обратил внимания на ее слова и продолжал:

– Я тебе больше скажу, Катя: это дело, если мы только размотаем его до конца, будет чрезвычайно интересным и необычным. Или я ничего не смыслю в таких материях.

– Ты смыслишь, – заверила его Катя. – Это я, как ни стараюсь, ничего в толк не возьму. А когда же про это можно будет написать, а?

Никита лишь рукой махнул… Но Катя была с ним категорически не согласна. У тебя своя работа, у меня – своя, и если уж портить нервы, пугая себя какими-то новоявленными маньяками, обезглавливающими людей с Востока, то уж хотя бы делать это, как говаривала Сова в «Винни-Пухе», нэбэзвозмэздно. Но если ты, Никита, как друг, приказываешь мне пока ждать – что же делать, я повинуюсь и жду.

Глава 7 НА ВОСТОК!

Дело было вечером – делать было нечего… Честно говоря, дело было уже утром. Но дел особых все равно никаких не предвиделось. Катя сладко потянулась и обняла подушку: суббота, благодать-то какая! Вот и буду спать до посинения. Потому что…

Потому что долгожданные выходные по здравом размышлении рисовались скучными и унылыми, ибо Вадька работал. Мало того, его работодателю Чугунову приспичило в эти выходные отправиться по неведомым коммерческим делам в Питер. И начальнику его личной охраны Вадиму Андреевичу Кравченко было приказано его сопровождать. Вечером в пятницу (они уезжали ночным поездом, ибо старый Чугунов не переносил самолеты) Вадька крыл своего работодателя на все корки: в субботу как раз начинались полуфинальные матчи чемпионата мира, и не увидеть их было для Кравченко полной катастрофой.

Катя брезгливо посмотрела на телевизор: ей было велено записывать все эти футбольные страсти – причем строго по часам. Еще чего! Она мятежно пнула подушку, взбивая ее помягче. Итак, Кравченко не вернется до утра понедельника. Ну и пусть. И футбол его тоже обойдется. Она же на эти дни предоставлена самой себе. С одной стороны – красота: абсолютная свобода, какая и демократам не снилась. С другой же – скука зеленая… Впрочем, такая же скука ждет ее и на работе, если, конечно, за выходные ничего этакого не произойдет…

Вчерашняя беседа с Колосовым немножко выправила ситуацию, однако… Ей вспомнилось Никитино раздраженное «понятия не имею» на ее любопытный вопрос о том, что он дальше собирается предпринимать по делу об убийстве наркокурьера и по предыдущим убийствам. А что тут пока предпримешь? Свидетелей днем с огнем выискивать, которые, возможно, что-то видели? И вообще, то, что якобы этот кореец садился в какую-то машину – может, это предположение ошибочно? Колосов, однако, уверен, что убийство вьетнамцев в Чудинове, происшествие в Красноглинске и обнаружение пока тоже еще неопознанного трупа на Юго-Западе Москвы – связаны напрямую: во всех случаях – налицо одинаковый способ совершения… Надругательства над телами – так пока этот ужас назовем… Обезглавливание… Катя поморщилась: Боже, Катя-дорогуша, о чем ты размышляешь утром в субботу? (!) Это же прямо патология какая-то у тебя. Насчет разной мерзости криминальной с самого раннего утра мозги напрягаешь. Но следующая ее мысль была: а я, растрепа, и забыла вчера у Никиты уточнить про вьетнамцев и неопознанного – где именно их убили: там же, где и обнаружены трупы, или же где-то в ином месте, а затем привезли и…

Она разозлилась на себя: баста. Так больше жить нельзя. Сегодня же суббота! Откинув одеяло, она села в кровати. На стуле валялась футболка Кравченко, в которой он занимался по утрам силовой гимнастикой. Ну правильно, вылез, как таракан из шкурки, – не мог даже в корзинку для грязного белья сам отнести. Все я должна, я… Она взяла его майку, да так и осталась сидеть на кровати, поджав ноги калачиком. Уехал Вадичка… И вернется только в понедельник (да и то как этот Чугунов мерзкий распорядится). И вот теперь сиди все выходные одна-одинешенька… Что ж, дел домашних невпроворот: надо шторы в чистку сдать – сто лет собиралась, перетряхнуть зимние вещи в шкафу, чтобы моль не догрызла…

Тут зазвонил телефон. Катя лениво дотянулась до трубки. Кто там еще? Для Вадьки рано – они, наверное, только прибыли на Московский вокзал.

– Катюша, доброе утро, я звоню узнать, беспокоюсь – ты не забыла?

Сережка Мещерский легок на помине. Не спится ему в субботу. Хотя Кравченко и Мещерский дружили со школы и в институте и знали друг друга задолго до того, как познакомились с Катей, хотя в их отношениях Мещерский полувынужденно-полудобровольно удовольствовался ролью верного друга семьи и ни разу в жизни не позволил себе в отношении Кравченко чего-то непорядочного и пошлого, а с Катей раз и навсегда взял дружеский рыцарский тон, но…

Но, как Катя неоднократно замечала, именно в те моменты, когда Вадька был занят на службе или уезжал в командировки, душечка Мещерский особенно часто возникал на Катином одиноком горизонте. Вот и сейчас…

– Привет, Сережка. А что я должна не забыть? – «Ишь ты, беспокоится он в половине восьмого утра!»

– Как? В одиннадцать мы уже должны быть на Варшавке! Хорошо, что я позвонил, надо же… Разве Вадька не говорил тебе вчера?

Катя молча таращилась на кравченковскую футболку. Она помнила про футбол, про моль в шкафу, про то, что убийство наркокурьера – не единичный эпизод, а лишь звено в цепи кровавых происшествий, про бандитскую «девятку» Колосова, помнила про то, как Никита смотрел на нее вчера, явно воображая, что делает это скрытно и незаметно и она ни о чем таком не догадывается, а также про то, что разбойник Свайкин был уже ранее судим и в последний раз его оправдали, потому что доказательств не хватило… Но про то, что в одиннадцать нужно быть на Варшавке…

– Вадька вчера говорил исключительно про футбол, – ответила она неуверенно. – Я точно не помню, но… А зачем нам нужно там быть?

На том конце провода зловеще замолчали, потом вздохнули тяжело-тяжело.

– Я же еще на той неделе говорил вам с Вадькой – мы подписали соглашение с торговым домом «Экзотические сувениры Востока», что на Варшавке, о том, что наш «Столичный географический клуб» теперь будет сотрудничать… Словом, в этом магазине мы открываем свой филиал: в планах – пропаганда спортивного туризма по нетрадиционным маршрутам – Тибет, Монголия, Индия, Бирма, Лаос и Вьетнам. В общем, курс – на Восток. А презентация сегодня в одиннадцать!

– Ах это… Ну конечно! – Катя вскричала с таким восторженным энтузиазмом (хорошо, правда, что душечка Мещерский не видел при этом ее лица), что у него сразу посветлело на душе. – Ну, конечно, про это я помню – про филиал, про курс на Восток… И уже собираюсь. Видишь – встала уже. Сейчас позавтракаю и… Ты во сколько заедешь?

– В половине десятого. Поедем пораньше, хоть там наши сегодня с восьми утра уже колбасятся, все готовят, однако…

– Хорошо, как скажешь, – кротко согласилась Катя. А что ей оставалось делать?

За завтраком она уныло размышляла: новая причуда «географов» с открытием филиала турфирмы в какой-то сувенирной дыре, видимо, доест и последние скудные средства «Столичного клуба». И останутся компаньоны Мещерского и он сам, горемыка, на бобах. Нет у них способностей к бизнесу. И все авантюры, которые они затевают, ведут лишь к убыткам и разорению. Нетрадиционный туризм – Тибет, Гималаи, сплав по Брахмапутре – Боже ж ты мой! Мещерский упрямо не желает понять, что одержимых жаждой странствий альпинистов, аквалангистов, спелеологов и скалолазов в сравнении с общей массой обычных туристов, любящих нормальный отдых, – кот наплакал. Ну, отправятся в Гималаи или на берега Ганга, зараженные холерной палочкой, какие-нибудь один, два, три, три с половиной храбрых до безрассудства Миклухо-Маклая. Но разве это называется массовый туризм? Откуда же тут взяться доходам у «Клуба»?

Но тут в ее печальные размышления закрался лучик надежды: а может, и славно, что Сережка берет ее с собой. Она на этой дурацкой презентации все увидит сама. И если почувствует, что эти самые «сувениры», помноженные на деловое невезение и беспечность «географов» – снова прямой и торный путь к банкротству, то… О, у нее найдутся методы, чтобы убедить Сережку бросить авантюру в самом ее начале.

Больше часа Катя вертелась перед зеркалом. Просто мания какая-то каждое лето – все витрины, все стекла припаркованных машин так и притягивали ее к себе. Однако сегодняшние впечатления от собственного внешнего вида были смутными и неопределенными. Кажется, неудачно выбрана оттеночная пенка для волос, есть смысл попробовать другую и… И вообще нужно худеть. Говорят, есть какие-то чудодейственные тайские таблетки. Вот в этом магазине экзотическом и поищем – а вдруг.

Мещерский был, как всегда, точен, как часы на Спасской башне. По дороге на Варшавское шоссе он оживленно повествовал Кате об открывающихся перспективах сотрудничества:

– Покупателей в этом магазине – полно. Найдутся и желающие путешествовать с нами. Не профаны какие-нибудь, а те, кто толк понимают, вот что важно. Так что на следующий год, Катенька, если все пойдет хорошо, если с налогами, конечно, не прижмут…

Магазин экзотических сувениров Востока помещался во дворе мрачного дома сталинской постройки недалеко от метро «Нагатинская». Сначала нужно было миновать арку, над которой на белом полотнище черными, стилизованными под иероглифы буквами было начертано предостережение: «Кто не верит в будущую жизнь, мертв уже в нынешней».

Катя и Мещерский прошли арку и очутились в самом уютном дворике, каких в Москве стоило поискать: крохотные ухоженные клумбы, фонтанчик-ручеек, обложенный камнями, каменные же китайские фонари тут и там, песчаная дорожка, ведущая к черным дверям, входу в торговый зал. Когда Мещерский открыл перед Катей двери, она ощутила тонкий сладкий аромат восточных благовоний.

Хотя она и была поначалу настроена весьма подозрительно, надо признаться, что с первого же взгляда магазинчик этот Катю очаровал. И она тут же позабыла, что ехала только для того, чтобы оберегать деловые интересы Сережки. Просто с любопытством глазела по сторонам.

Магазин имел два этажа и несколько пристроек. Помимо сувениров и благовоний тут продавали и плетеную китайскую мебель, и фарфор, и книги – мистические, религиозные, эзотерические и колдовские, и видеокассеты, и продукты восточной кухни – от чая экзотических сортов до пряностей с такими названиями, которые Катя встречала лишь в сказках «Тысячи и одной ночи».

Презентация собрала довольно много народа, хватало и покупателей. «Столичный географический клуб» занял в магазине две комнаты под офис в одной из пристроек. Мещерский и его компаньоны суетились вовсю. На Катин взгляд, в новом офисе было чересчур уж много разной множительной техники, но она не стала огорчать Мещерского, шепнув, что «все чудесно».

Так как Сережка был занят, она более получаса бродила по магазину, разглядывала полки, уставленные сувенирами, а также публику. И на что было смотреть интересней, решить затруднялась.

Чего тут только не продавали, Господи! Наборы масел для ароматерапии (Катя, не удержавшись, украдкой купила для Кравченко ночные духи-пачули: говорят, привезли этот наиболее сексуальный мужской аромат из Индии еще старички-»битлы»), шарфики из расписного китайского шелка, буддийские амулеты-колокольчики, мелодично позвякивающие при малейшем прикосновении. Были тут и корзины, наполненные перламутровыми тропическими раковинами, переливающимися всеми цветами радуги, и полудрагоценные камни, в изобилии рассыпанные на черных бархатных подставках: агат, оникс, яшма, нефрит, горный хрусталь, лазурит, гранат и коралл. Резные фигурки черного дерева, кости-нэцкэ и африканские страхолюдные божки, и будда всеблагой, восседающий на буйволе, и будда спящий, и будда улыбающийся…