Звезда на одну роль

– А как часто вам приходится применять оружие на поражение? – вкрадчиво задала она свой излюбленный вопрос.

Полковник тихо бубнил, что так часто, что и не сосчитать.

– И вы в них попадаете? – допытывалась она.

Полковник был уязвлен в своем профессиональном мастерстве. Как же, посмели усомниться – меткий ли он стрелок! Да он из «макарова» бьет десять очков из десяти, из «стечкина» девять из десяти, из автомата «АКС» десять из… Катя добросовестно записала все его достижения.

– Несомненно, вы самый меткий стрелок, каких я только знаю, – сообщила она с восторгом. – И вы, несомненно, попадаете в каждую живую мишень. Значит ли это, что в конце операции всегда – летальный исход?

В глазах полковника мелькнуло сомнение.

– Ну нет, почему, мы, естественно, стараемся брать их живьем. Суд, следствие… Правосудие, так сказать… – сказал он осторожно.

– А если они не сдаются, как Малахов? – полюбопытствовала Катя.

Полковник хотел что-то соврать, но гордость пересилила, и он ответил честно:

– Если оказывают сопротивление с оружием в руках, тогда пусть пеняют на себя: в расход, и точка.

– И правильно! – бессердечно подхватила Катя. – Всех бы этих гадов к стенке, воздух бы стал чище.

Полковник оценил этот ход, кокетство его как рукой сняло. Катя была вознаграждена: в течение часа он скармливал ей первоклассный материал о мельчайших подробностях задержания малаховских подельников, а напоследок угостил кровавой и красочной историей освобождения пассажиров «Икаруса», взятых в качестве заложников в аэропорту курорта Серные Источники.

– Приезжайте еще, Екатерина Сергеевна, – пригласил он, когда Катя, окончив все записи, убирала блокноты в сумку. – С такой прессой приятно общаться. С полуслова все понимаете.

– Я же все-таки ваша коллега, – скромно похвалилась Катя.

– Вы аттестованы? – Лицо полковника изобразило живейший интерес.

– Да.

– А звание какое у вас?

– Капитан милиции.

– Приятно слышать. Очень приятно. – Спецназовец широко улыбнулся. – Приезжайте. У нас тут много всего интересного бывает.

– Не сомневаюсь, обязательно приеду, – пообещала Катя и, поймав быстрый взгляд полковника, достала из сумочки визитку. – Вот мой телефон. Может быть, вы сами позвоните, когда случится это самое «интересное».

«Позвонит, и очень скоро», – размышляла Катя, шагая по Житной к метро «Октябрьская». Она давно уже научилась распознавать то неуловимое движение зрачков мужчин, когда он хотел и не решался продолжить приятное знакомство. «А он ничего, храбрец, кажется. Впрочем, наверняка женат. Они все женаты до поры до времени, – размышляла она. – Но в смысле источника информации – сущий клад. Надо как-нибудь подъехать к нему с беспардонной лестью».

На улице было холодно. По площади, украшенной чугунным памятником, гулял ветер. Катя постояла, поглазела на памятник, а затем юркнула в метро.

Мысли ее уже витали далеко от спецназовца, и взгляд скользил по перрону, заполненному людьми. Вдруг один пассажир, резко поменяв прежний курс, повернул к Кате.

– Простите, девушка…

«Заблудился», – подумала она, окинув взглядом его сутулую фигуру в поношенном пальто-пуховике.

– Мы не могли с вами где-то встречаться? – вкрадчиво осведомился он. – Вы так на меня сейчас посмотрели…

«Все ясно. Уличный ловелас».

– Как я на вас посмотрела?

– Так. – Он неопределенно махнул рукой. – Меня зовут Венедикт Андреич, а вас?

– Видите ли, Венедикт Андреич, – произнесла Катя громко, – я как раз обдумываю, как мне отправить на тот свет одного типа. Вы на него поразительно похожи. Смерть в виде несчастного случая в метро – как раз то, что надо. А вон и поезд идет.

Венедикт Андреич пугливо отскочил от края платформы и засеменил прочь, поминутно оглядываясь на Катю.

«Ну почему я его отшила? – думала она. – Потому что он одет недостаточно модно. Кейс не солидный. Из дешевых. А вот было бы на нем пальто за пятьсот долларов, может быть, тогда я и вспомнила, где именно мы с ним «встречались». По одежке судишь, матушка, по одежке… А может, у него добрая душа и честное рыцарское сердце? – Она хмыкнула. – У субъектов с такой щучьей рожей и таким взглядом сердец, да еще рыцарских, не бывает. Он либо гулливый муж, почуявший весну, либо засидевшийся в девках холостяк из сорокалетних маменьких сынков».

Интервью со спецназовцем было закончено к вечеру. Катя отстучала его на машинке и положила в папку. Итак, завтра можно со спокойной душой ехать в Каменск.

Перед поездкой она все же решила позвонить Кравченко, а заодно и Князю. Вадим покинул ее еще в воскресенье. Он ехал встречать голландского гостя своего Чучела. Телефон его до сих пор молчал. Но Князь оказался дома.

– Сереж, привет, где ты пропадаешь? Тут столько всего случилось! – затараторила Катя.

Она быстро рассказала ему о сводке, смерти Красильниковой, стройке, вечере куртуазников и Лавровском – Пьеро. Князь молча дышал в трубку.

– Ты оглох, что ли? – не выдержала Катя.

– Меня тошнит, – томно и хрипло ответил Мещерский. – Я отравился.

– Боже, чем? – Катя, не удержавшись, хихикнула. – Чем ты отравился? Колбасой, что ли?

– Мидиями, – простонал Князь. – Я купил их в такой маленькой стеклянной баночке. Они синенькие, гады, безвкусные.

– Зачем ты ешь эту дрянь? Ты что, японец?

– Я должен привыкать. В экспедиции нам придется питаться самой разнообразной пищей, в том числе и моллюсками, и земляными орехами, и личинками, и яйцами муравьев…

– Прекрати! – взмолилась Катя. – Иначе меня тоже стошнит. Слушай меня, Князь, внимательно: разведи себе марганцовки. Выпей литр, а лучше – полтора литра. И два пальца в рот – понял меня?

Князь как-то неопределенно ухнул и бросил трубку. Через час он позвонил ей сам.

– Катенька, это я.

– Ну что, легче стало?

– Относительно. Так ты, значит, с Кравченко была в «Стойле Пегаса», я не ослышался?

– Нет, Сережа. Этот Лавровский мне нужен был дозареза, – нежно замурлыкала Катя.

Князь Мещерский был существом ранимым, с ним надо было беседовать как можно тактичнее.

– С этим мужланом! Что он смыслит в хорошей поэзии? – Мещерский возмущенно повысил голос. – А почему ты не связалась со мной?

– Я пыталась, Сереженька. Но тебя все время не было.

– Ах да, я тебе потом расскажу. Дело, кажется, на мази. – Голос Мещерского повеселел. – А ты знаешь, Кравченко позвонил мне в пятницу и стал настойчиво приглашать в баню. А там как бы между прочим сообщил, что ты купила себе туфли с девятисантиметровыми каблуками. Это правда?

– Правда. – Катя изобразила в голосе полное раскаяние. Интересно, откуда Вадька узнал про туфли? Она их ему не показывала. И даже каблуки успел измерить – кагэбэшник окаянный! Наш пострел везде поспел.

– Но как же это возможно? – вознегодовал Князь. – Девять сантиметров – это же… В тебе будет больше ста восьмидесяти, а во мне… Что скажут люди, увидев такую пару?

– Сейчас модно, Сереженька. Платформа и высокий толстый каблук снова вернулись. В девяносто шестом начался кардинальный поворот в сторону увеличения высоты…

– Мне от этого не легче, – хмыкнул Мещерский.

– А ты посмотри на кабаре-дуэт «Академия».

– И что хорошего?

– И ничего плохого. Даже пикантно.

– Да? – Мещерский колебался. – В общем, мне надо тебе много рассказать, Катенька. Ты мой самый мудрый дружочек. Когда увидимся?

– В среду вечером. Я сама к тебе заеду, – пообещала Катя.

– Только не бери с собой этого мужлана. А то я ему башку раскрою за его подначки. Ну все, целую твои ручки. Жду.

Катя повесила трубку. Князь был неисправим. Эти два клоуна, видно, доведут ее до могилы своими приколами. Но ничего. Когда-нибудь потом она все же сделает свой окончательный выбор. И если Князь к тому времени сумеет сохранить свой наследственный титул, заказывать обручальные кольца придется именно ему. И это несмотря на рост в 165 сантиметров.

Она изобразила на лице ледяную надменность. Княгиня Мещерская – звучит! Звучит гордо.

В Каменск она приехала автобусом-экспрессом. Городок, где она три года оттрубила от звонка до звонка следователем, ничуть не изменился. Раньше, спеша каждое утро на работу, она без особых трудов добиралась сюда из центра Москвы. Транспорт не утомлял. А сейчас… Нет, служба должна располагаться как можно ближе к родным пенатам. Иначе все быстро становится слишком сложным и постылым.

В Каменске было много снега, галок на голых липах и совсем мало транспорта и прохожих. Местный люд где-то работал, хотя два прежних промышленных гиганта, «Металлстрой» и «Новатор», находились в полосе тяжелого финансового кризиса. Они стояли с прошлой весны.

Самыми занятыми гражданами Каменска по-прежнему оставались милиционеры. Им-то работы прибавлялось день ото дня. Местный отдел, ища пользу и выгоду даже в подобном аврале, наскреб средства на приобретение специализированных «вытрезвителей на колесах». Сбор пьяных на дорогах и весях Каменска оказался делом весьма перспективным. Штрафы влетали пьяницам в кругленькие суммы. Они стекались в местный бюджет, а затем через правоохранительные фонды скудно пополняли казну ОВД: на бензин, на технику, на питание содержащихся в ИВС.

В Каменском отделе мелькало множество новых лиц. Но еще работали и те, с кем Катя начинала здесь грызть гранит криминала. Для начала она заглянула в следствие к Ире Гречко – старшему следователю, капитану юстиции. Свидание подруг было по-женски бурным и многословным.

– Ты что, нас забыла? – выговаривала Ира. – Зазналась.

– Дел невпроворот. Каждый раз какая-нибудь чушь подворачивается, – жаловалась Катя. – Мне и сейчас надо Сашку Сергеева поймать. Дело срочное.

– Тогда беги, а то они куда-нибудь улимонят. Розыск на месте не сидит, – заторопила ее Ира. – И потом ко мне. Смотри! Тут тоже есть кое-что для твоей коллекции. А вечерком встречу отметим.

Катя, путаясь в полах шубы, побежала в розыск.

– Где ваш начальник? На месте? – кинулась она к первому попавшемуся оперу. Опер – новенький, незнакомый. Сущий юнец. И берут же таких, прости Господи!

– Он занят, – хмуро отрезал юнец простуженной фистулой. – Подождите, подождите, не видите, там совещание идет! – И он заслонил собой сергеевский кабинет.

Но тут его отшвырнуло в сторону. Дверь с грохотом распахнулась, и оттуда, словно пушечное ядро, вылетел Генка Селезнев. Катя хорошо его знала. Они пришли в отдел почти одновременно. Сейчас Селезнев был старшим опером по раскрытию тяжких преступлений против личности.

– Ты должен был сам туда выехать! А не участкового посылать! – гремел ему вслед сергеевский баритон. – А теперь что? Что теперь, я тебя спрашиваю?

Селезнев с силой захлопнул дверь. И тут увидел Катю.

– Привет, Катюш. Ты ко мне?

– И к тебе тоже. Зачем шефа нервируешь?

– Да он сам горло дерет, не разобравшись! – Селезнев кипел. – За направление опергруппы на место кто у нас отвечает? А? Дежурный?

– Конечно. – Катя была готова во всем ему поддакивать.

– Ну так с него и спрашивайте! Доложил: несчастный случай, направил одного участкового акт составить, а я… да я в тот день даже не на сутках был! Понимаешь, Кать, только утром узнал. – Он стиснул кулак и погрозил им кому-то. – У меня дел до черта! Что я, робот, что ли, в каждую дырку соваться?!

– Нет, Геночка, не робот, что ты!

Селезнев на миг умолк, потом продолжил:

– Участковый, шляпа, на месте не сориентировался, представил все несчастным случаем. Дежурный в сводку так это и забил. Вот на них и орите! Я-то при чем?

Селезневский монолог был слишком горяч и бессвязен, но кое-что в нем Катю очень даже заинтересовало. Оставив Генку изливать свою ярость стенам коридора, она скользнула в кабинет Сергеева.

– Вот твоя газета, Саш. – Она решила начать разговор с хорошей новости. – Как обещала, и снимок на второй полосе. – И выложила на стол два номера «Голоса Подмосковья».

Сергеев обернулся – он хмуро изучал сугробы за окном.

– Здравствуй, Кать. Спасибо большое. Садись.

Она присела на стул, придвинутый к его столу.

– Знаешь, та погибшая на стройке оказалась моей подругой. – Она любила всегда в начале беседы брать быка за рога.

Сергеев вскинул голову.

– Серьезно?

– Серьезней некуда. Что все-таки с ней произошло, а? Когда можно будет забрать тело? А то ребята из ее театра волнуются.

– Что! – хмыкнул Сергеев. – Спроси что-нибудь полегче.

– Как? Там же написано – несчастный случай. – Катя почувствовала странный холодок в груди.

– Написано! – Сергеев сел на краешек стола. – Мало ли что там написано.

– Саш, расскажи, умоляю. Я буду нема как рыба. Только расскажи!

Он побарабанил пальцами по столу.

– Ее нашли двадцать четвертого февраля. Обнаружили рабочие. Там, видишь ли, долгострой, «Новатор» цех гальванический еще до перестройки задумал соорудить. Размахнулись, котлован вырыли, свай набили, а потом все застопорилось.

– Это в Клемове? Возле Кольцевой, что ли? – уточнила Катя.

– Да. Прямо рядом с Москвой. Ну вот. Обнаружили ее в котловане. Там довольно глубоко, да к тому же внизу металлических штырей полно – сваи когда забивали, много лишних вколотили. Лежала она там, видимо, недели две, может, чуть меньше. Вроде все как обычно в таких случаях: одежда, сумочка при ней, документы, ключики, денежки даже. В общем, на первый взгляд стопроцентный несчастный. Забрела на стройку, споткнулась, оступилась и загремела вниз.

– А на второй взгляд? – спросила Катя.

– А на второй… – Сергеев снова побарабанил пальцами. – А на второй… Рабочие сообщили нашим. Дежурил в те сутки Витька Улиткин – ну, помнишь его. Он все такой же: трах, бах, несчастный случай, быстрей доложить. Посылает он на место одного молокососа участкового. Тот три месяца всего служит. Тот извлекает тело, составляет свой дурацкий акт и везет труп в морг. Естественно, ни осмотра места, ни окрестностей, ни плана детального не составлено.

Утром Улиткин на оперативке докладывает: несчастный случай, я разобрался. Мы и в ус не дуем. На Улиткина надеемся – не горшок же у него на плечах глиняный!

Карпыч в морге тоже особо не торопился. У него вон настоящих убитых – полон холодильник, вскрывать некогда. Красильникову как жертву несчастного случая на потом оставляет. А когда наконец берется, делает нам весьма любопытное заключение. И от него мне теперь хоть стой, хоть падай.

– Саш, ты не возражаешь, если я все-таки буду записывать? – спросила Катя.

– Для себя пиши. Но в прессу – ни-ни. Иначе убью. – Сергеев потер лицо ладонью. – Перелом ног и основания черепа, по заключению нашего Карпыча…

– Он все работает? – перебила Катя.

Судмедэксперта Бодрова Льва Карповича, проработавшего в Каменске сорок пять лет, она помнила очень даже хорошо.

– Скрипит. Сердце пошаливает, ревматизм. Но работает за троих. Старая гвардия, – ответил Сергеев. – Так вот, эти повреждения – результат падения в котлован – оказались… посмертными. Прижизненной и повлекшей смерть раной , по его заключению, является только одна рана . Единственная. Сквозная. В брюшную полость.

– Сквозная?

– Рана диаметром в полтинник. Раневой канал – насквозь. Пробит кишечник, поврежден спинной мозг. На спине – выходное отверстие. Я сам ее вчера утром осматривал.

– Может быть, она ударилась о те штыри? Ты же сам говорил, на дне котлована их много. С высоты если упадешь, то возможно напороться на… – Катя побледнела.

– Если так, то там должна быть целая лужа крови. – Сергеев стукнул по столу кулаком. – А ее там нет! И не было, иначе даже тот молокосос участковый ее бы заметил. Судя по виду раны, ее нанизали, как стрекозу на булавку, а крови нет. И потом, там есть еще одна неувязка. Если б на место выехал этот бездельник Селезнев или кто-то из прокуратуры, они б не могли не обратить на это внимания. А участковому что! На ней, Кать, не имелось некоторых частей одежды, которые вроде бы обязательно, по всей логике происшедшего, должны были быть.

– Каких частей, Саша?

– Ну, например, нижнего белья. Колготок. Сапоги надеты прямо на голые ноги. Это в феврале-то! Платье натянуто на голое тело. А на платье, заметь, ни спереди, ни сзади дырок нет . Пятно крови есть, и то небольшое. И на дубленке тоже нет дырок.

– А как эксперт описал предмет, которым могла быть нанесена такая рана? – спросила Катя.

– Поначалу он тоже склонялся к металлическому штырю с острым концом. Штырю от строительной арматуры. Но после того, как ему Колосов из пятого отдела позвонил…

– Никита?

– Никита, Никита. У него какие-то там сомнения вдруг возникли. Темнит он что-то. – Сергеев сердито засопел. – Они вчера с Карпычем весь день по тому котловану ползали. Место осматривали. Так потом Карпыч категорически заявил, что ничего похожего на предмет, нанесший ту рану, он в том строительном хламе не обнаружил.

– Господи, тогда получается, что…

– Что ее убили. Убили не в котловане, а совсем в другом месте. Чем и как именно – полная неизвестность. Зачем-то сняли с нее половину одежды, затем привезли в Каменск и зашвырнули в котлован, пытаясь замаскировать все под несчастный случай.

Потрясенная новостью, Катя молчала.

– И вот сижу я, Кать, дурак дураком уже вторые сутки и не знаю, за что взяться. – Сергеев вздохнул. – Дело прокуратура уже возбудила. Зампрокурора рвет и мечет: портачи, кричит, работать не умеете! Убийство от несчастного случая отличить уже не способны! И он прав, кругом прав. Колосов ваш тоже на нервы давит. «Почему розыск до сих пор не организован? Где оперативность?» – передразнил он голосом, удивительно похожим на Никитин. – Ну нет у меня оперативности! В этом деле нет. Ты-то что-нибудь знаешь о ней?

– Нет, Саш. В выходные весь телефон оборвала, – приврала Катя. – Ее друзья по театральной студии тоже в полном неведении. Она последние месяцы там почти не появлялась. Так ведь ее в розыск заявили по Москве.

– Сожитель. Некто Лавровский. Мы его уже установили, – промолвил Сергеев. – Вчера ездили за ним. Что-то дома нету. Повестку у соседей оставили.

Катя решила пока умолчать о своей встрече с Пьеро. Все равно ведь ничего путного тот им с Кравченко не сообщил.

– А тело теперь когда можно будет из морга забрать? Меня узнать просили.

– Карпыч экспертизу, считай, уже закончил. Кстати, об изнасиловании и речи быть не может – никаких признаков. Учти. Забрать тело, думаю, уже можно. Я тебе дам телефон следователя. Пусть эти актеры ему позвонят. Заодно, может, он их допросит. Информации-то ноль.

Они еще немного поговорили о раскрываемости, об огромном по сравнению с прошлыми годами числе зарегистрированных убийств, о службе в розыске. Катя записала телефон следователя прокуратуры для Бена.

– Ты к кому от меня? – осведомился Сергеев напоследок.

– К Ире Гречко зайти обещала, – ответила она. – Давно мы с ней не виделись.

– Да-а, сколько ты у нас уже не работаешь?

– Четыре года.

– Назад не тянет?

Катя пожала плечами.

– Не знаю, Саш. У меня сейчас работа интересная.

– А то приходи. Местечко всегда найдем: в следствии, в кадрах…

– Это уж я не сомневаюсь, – через силу улыбнулась она. – Лучше тогда уж к вам.

– Нет. – Сергеев энергично покачал головой.

– Почему? Буду плохим сыщиком?

– В розыске, как на корабле, от женщин одна смута. Мне единый кулак нужен. Бронированный. А тут пойдут охи, вздохи, взгляды. Орлы мои – народ шустрый, взрывной. Еще дуэль затеют.

– Сейчас из-за женщин, Саша, никто не стреляется. – Катя даже покраснела. Сергеев, когда хотел, мог быть даже галантным.

– Напрасно так думаешь, Катерина Сергевна, в розыске настоящие мужики служат, такие, что ради красивой женщины…

Катя вздохнула: Саша Сергеев был таким же, как и четыре года назад. Розыск есть розыск!

Глава 5

«БАКЛАН – НЕ ВОР!»

– Типчик как раз для фельетона. Тот еще типчик. С вывертом, – говорила Ира Гречко, вкладывая в папку уголовное дело, чистые листы бумаги и бланки. Катя сидела в ее кабинете и с трагическим видом уплетала бутерброд с колбасой.

В Каменском ОВД наступил обеденный перерыв. А после обеда Ира Гречко собиралась знакомить с материалами дела одного из своих подследственных. После разговора с Сергеевым Катя не находила себе места. То и дело, словно глас трубы, звучала в ушах жуткая фраза: …ее нанизали, как стрекозу на булавку … То, что Светлана Красильникова умерла, стало уже для Кати за эти дни фактом неизбежным и даже несколько обыденным. Но то, что она умерла вот так , такой дикой и страшной смертью…

– Катька, Господи, на тебе лица нет! – воскликнула Ира, когда подруга ее доплелась до кабинета следователей и плюхнулась там на стул. – Ты что так побледнела? Что тебе Сашка наговорил такого?

Катя слабо махнула рукой.

– А все оттого, что ты плохо ешь! – безапелляционно заявила Ира. – Что еще за пост себе выдумала? Травой какой-то питаться! Зачем тебе худеть? Ты и так нормальная.

– Если я не буду держать посты, я через месяц не буду пролезать в двери, – запротестовала Катя. – У меня такая конституция…

– Чушь – конституция! Дождешься голодного обморока. Сиди, отдыхай. Я сейчас все быстренько сделаю. – Ира оказалась великолепной хозяйкой. Спустя минуту пластмассовый чайник «Филипс» уже закипал, а на столе в фарфоровой мисочке появились чипсы, бутерброды с колбасой и сыром и лимон. – Это мой ценный подарок, – похвасталась Ира, указывая на чайник. – Начальство премировало к Новому году. Ну-ка ешь давай! Тебе чай покрепче? С лимоном?

– С лимоном, – вздохнула Катя.

– Тебе надо отвлечься от Сашкиных сказок, – внушала Ира. – Я сейчас Ванечку Журавского жду. Мы с ним Голорукова с материалами дела будем знакомить. Предвкушаю цирк. Айда с нами.

– Это тот, что у тебя прошлый раз вены вскрыл? – спросила Катя.

Она вспомнила, как примерно два месяца назад Ира слезно жаловалась на то, что ей пришлось вытерпеть от этого самого Голорукова.

– Его любимая фраза, Катенька: «Баклан – не вор!» – рассказывала тогда Ира. – Баклан! Хулиган проклятый.

Жора Голоруков, проспиртованный до последней степени алкаш с мутными оловянными глазками-гляделками, рыжими свалявшимися вихрами и воспаленными веснушками, имел уже одну довольно суровую судимость. Восемь лет отбарабанил он в местах не столь отдаленных за то, что однажды в припадке пьяного буйства огрел молотком по голове своего соседа по лестничной площадке.

Отсидев срок за нанесение тяжких телесных повреждений и хулиганство, Голоруков вернулся домой в Каменск, в ту же самую квартиру, где за стеной жили искалеченный сосед с женой.

– Дело было так, – рассказывала Ира. – Он снова напился и пошел к соседям разбирать старые обиды. Дома оказалась только жена соседа. Он вломился к ней в квартиру, долго буянил. Затем моча ему в голову стукнула, и он вдруг ушел. Вроде бы ушел. Женщина заперла дверь, отправилась на кухню, как вдруг слышит – в комнате звон стекол. Ну, у нее нервы не выдержали, она из квартиры вон – и к соседям. Те сразу за участковым.

Заходят они все спустя полчаса в квартиру и видят: Голоруков в состоянии полной пьяной невменяемости валяется на софе, в комнате – полно стекла, окно высажено, ящики в шкафу все перерыты, а в карманах у него – все, что он там успел набрать: ложки, часы, деньги, старые запонки. Участковый его за шкирман и в отделение. И после этого начался цирк. – Ира только вздыхала. – Я его допрашивала с самого начала. И вот что он мне заявил: шел он, мол, с работы трезвый как стеклышко (заметь, на работу он так до сих пор и не устроился). Внизу у подъезда встретила его жена соседа. И предложила ему прямо с ходу заняться любовью. (Это старуха-то в шестьдесят лет!) Он, естественно, решил не разочаровывать даму, после чего поднялся к ней в квартиру.

Там она поднесла ему водки с клофелином (именно с клофелином, он настаивает с пеной у рта – чувствуется опытная рука тюрьмы). И когда он лежал без чувств, старуха соседка сама разбила окно и насовала ему в карман вещи. Специально. «Она мне мстит, посадить хочет, – верещит он на каждом допросе. – За мужа квитается! А я не вор. Хулиган – да, баклан по-нашему. А баклан вором не бывает».

Слушала я эти сказки целый месяц, – продолжала Ира. – А после Нового года стала предъявлять ему обвинение. Как увидел он статьи: пятнадцать – сто сорок четыре – покушение на кражу и двести шестую – свою любимую, так и взвился на дыбы. Орал так, что весь ИВС чуть не взбунтовался.

На следующий день планировала я ознакомить его с экспертизой: физико-техническую назначила насчет стекла, с какой стороны оно было разбито – снаружи или изнутри. Результат, естественно, был – снаружи, что и требовалось доказать.

Приходит он в следственный кабинет, смотрю, что-то уж больно бледнолицый, даже веснушки вылиняли. Руки согнул и к животу их прижимает. Я ему: «Давайте ознакомлю вас с экспертизой. Распишитесь, что поняли свои права». А он глухо так, словно вампир из могилы: «Уж распишусь, распишусь!» Руки вниз опустил, и тут – Господи, реки крови! Вены он себе стеклом от лампочки вскрыл. Они в камере сетку отогнули, лампочку кокнули. Что тут началось! Он орет, кровь из вен хлещет, все залито – пол, стол, бланки. Я тоже ору. Тут, слава Богу, из соседнего кабинета врывается Селезнев. Меня подхватил, из кабинета вытолкнул, потом ка-ак на него: «Ах ты, такой-сякой, разэтакий, Голоногий, Голозадый, фокусы выбрасываешь! Да я тебя…»