… всё во Всём

Алекс сидел с довольной улыбкой, говоря мне: «а я не особо удивлен», но его глаза смотрели несколько взволнованно. Уж точно, заинтересованно. Братья же, наоборот, сидели по правую и левую руку от меня и действительно удивленно переглядывались между собой, изредка поворачивая головы ко мне. Их лица выражали странную озабоченность. Было видно, что они что-то хотят добавить в мой рассказ. Паузу прервал Дуан.

– То есть ты проехал четыре страны за трое суток и пересек пять океанов? – он смотрел мне в глаза, явно надеясь, что я скажу «нет».

– Можно сказать и так, Ду, ты о чем?

– Дэнис, ты посетил четыре страны, Австралию, Америку, Германию и Грецию? Сокращенно – AAGG? – Дуан снова посмотрел на брата, а я заинтересованно кивнул. – Брог, покажи ему.

Броган тихо встал и ушел в свой угол. Было слышно, что он что-то достает из-под кровати. Через пару минут он вернулся, неся знакомый конверт в руках. Именно в таких конвертах мне оставила информацию Джессика, от которой до сих пор не было новостей. Брог сел за стол, справа от меня и протянул конверт мне.

– Похоже, что это для тебя.

– Что это? – я был в недоумении. Первая мысль, которая пришла в голову, это то, что парни приготовили очередной крутой розыгрыш, и сейчас я в его эпицентре.

– За два дня до твоего приезда нас по рации вызвал Барон. Панкратос передал нам этот конверт и попросил разобраться. Он решил, что информацию в нем мы сможем прочесть, ведь последние исследования у нас были по скифским письменам и их аналогам в индоевропейских корнях. Это не секрет. Вот он и решил, что мы сможем это прочесть. Но там полная чушь.

– А как это попало к Панкратосу?

– Мы не знаем сами, – это ответил Броган.

Я стал рассматривать конверт. Мелкими тиснеными буквами на нем было выбито, именно выбито, а не написано: «Отмеченному священной тройкой чисел путнику, преодолевшему маршрут AAGG конверт сей предназначен».

На обратной стороне стояли знакомые буквы с подписанного чека: «С.И.Н.» Я опять подумал про Ньютона и расхохотался, так неправдоподобно всё это выглядело. Тонкий розыгрыш? Но, похоже, что я ошибся. Это не было шуткой. Лица братьев выражали реальный испуг, удивление и напряжение. Алекс сидел в полной растерянности, он-то совсем был случайным свидетелем всего этого. Я нервно встал. Еще одно совпадение мне пришло в голову. «Туз» во многих играх и пасьянсах равен единице. Получалось «Туз», «Тройка», «Семерка» – один, три, семь. Сто тридцать семь тысяч было на чеке, который был подписан С.И.Н. Я не понимал. Как-то надо было выходить из ситуации.

– Так, мне все-таки удалось вас удивить. Я разбогател на ящик виски! Прощу не мелочиться. Надеюсь, что вместе круто напьемся! – я хотел разрядить напряжение, и такая информация, по-моему, должна была сыграть положительную роль.

И, кажется, мне удалось. Лица перестали быть каменными. Они словно вспомнили о своих стаканах, подняли их и выпили до дна. В воздухе сразу смешался джин с виски. Только Алекс так же растерянно смотрел на нас троих. Потом он собрался и спросил:

– Так это ты сам послал себе такое письмо? А как ты узнал, что будешь делать до того, как начал это делать? – он разволновался и постоянно потирал ладони о стол. На него это было совсем непохоже. Обычно довольно флегматичный и тихий, сейчас он даже залился красным румянцем от напряжения.

Братья шумно выдохнули и засмеялись.

– Нет, это не он, но мы все почти обмочились от страха! – хохоча, проговорил Брог. Его поддержал смехом Ду.

Вот уж славное лекарство от депрессий – смех. Вот это награда человечеству, почти такая же важная и такая же непонятная, как числа.

– Ладно, я тоже посмотрю, но шифровки никогда не были моим коньком, я вам не Виета, – вспомнил я имя из курса математики. – Буду читать перед сном.

Все вроде успокоились. Но продолжать наши «пугалки» точно никто не хотел.

Я еще раз покрутил конверт в руке и сунул в большой карман жилета, решив не доверять больше посторонним предметам охрану важных писем для меня. Но точно знал, что не удержусь и открою его сразу, как останусь один. Внутри меня просто бурлил водоворот мыслей и все только что пересказанные события опять засверкали яркими красками.

Примерно через час я остался в одиночестве. Братья пошли веселиться дальше, а Алекса позвали волонтеры на просмотр очередной серии популярной фантазийной саги.

Я забрался с ногами на кровать и достал конверт. Еще раз осмотрев и не увидев ничего нового, я открыл его и вытащил запечатанный в тонкую пленку кусок старого пергамента. Пленка, в которую обернули артефакт, была настолько тонкой, что все выступы документа прощупывались пальцами. И она была настолько эластичной и прочной, что спокойно сгибалась в нужных местах, не рвалась и не растягивалась. Я разгладил пленку и стал всматриваться в непонятные знаки пергамента. Так прошло довольно много времени. У документа не было видно где верх, низ, в какую сторону писали. Да и один ли человек писал это, было непонятно. Так много совершенно разных символов было передо мной. Я пересел за стол, взял у Алекса настольную яркую лампу и, расстелив пленку, снова стал внимательно ее рассматривать. Крутить ее тоже не было смысла. Со всех сторон не было никаких зацепок, ни одного законченного или полного слова, прописанного символа или числа. Только кусочки чего-то написанного, как будто текст встряхнули и часть осыпалась. Я встал, походил еще минут пять, плеснул себе в стакан виски из коллекции Дуана и щедро разбавил водой. Сел обратно и еще раз попытался найти логику в этих закорючках. Ничего. Я вздохнул и решил посмотреть пленку на свет. Приподняв ее к лампе, я почувствовал знакомый уже холодок, что пробегал по коже довольно часто в последние дни – передо мной была почти точная копия экрана из самолета, я увидел те же безумные наборы символов и кусков букв и чисел, которые стали соединяться на свету. Просто часть была с одной стороны листа, а вторая с обратной. И, если смотреть просто сверху, то ничего не было видно. Чушь, как сказал Дуан. Я схватил лист бумаги и быстро, насколько мог, перерисовал всё получившиеся. Не хватало какой-то малости, чтобы текст стало возможно читать. И опять ассоциация с экраном самолета пришла на помощь. Ведь еще тогда я переписал все с экрана в блокнот. Несмотря на конец октября и то, что в фургоне не топили, я весь покрылся мелким потом. Сердце билось так, как будто я обогнал Усейна Болта на стометровке. Хотя в чем-то так и было. Я приближался сейчас к чему-то очень важному, возможно, самому главному в жизни.

Схватив ближайшее полотенце, я вытерся насухо, достал блокнот и медленно стал заполнять остатки текста. Минут через двадцать после того, как я пропотел, как в турецком хамаме, передо мной лежал законченный текст. Глаза видели то, во что никак не мог поверить мозг. Послание веков, а было ясно, что папирусу более 800 лет, было прислано мне через время. Причем именно мне. Чтобы я его прочитал. Явно на древнегреческом. Моих знаний не хватало для точного прочтения. Я понял пока только несколько слов: «Пифия», «Отец», «Дед», «15», «найти». Даже со словарем я бы не смог составить текст с логичным повествованием. Только приблизительно. Но здесь была нужна математическая точность. Знание. Это мог сделать только один мой знакомый – Тилманидис. Возможно, нескольких фрагментов символов и букв не хватало, но это уже никак не мешало читать.

Я посмотрел на часы – 18:15. Интересно, все понаехавшие свиты уже удалились? Решив не бегать зря, я переключил рацию на номер Панкратоса и нажал вызов. Противный зуммер нельзя не услышать. Через минуту раздался щелчок ответа.

– Здесь Панкратос. Здесь Панкратос, – проговорила рация.

– Здесь Кочетоф. Здесь Кочетоф, Дэн. Нужна срочная встреча. Дело настолько важное, что нельзя терять время! – я практически кричал в маленький микрофон. – Где найти тебя, Панкратос, я сразу выхожу.

– Я проводил ЮНЕСКО. Ты сам где? Я в лагере сейчас.

– Панкратос, я в своем фургоне. Надо срочно увидеться.

– Я рядом, две минуты. Иду. Конец, – проговорила рация, и щелчок закончил разговор.

В нетерпении я выбежал на ступени, открыл дверь. Действительно, через пару минут быстрым шагом пришел Панкратос. Он немного запыхался, подходя к фургону:

– Маккенны что, уже подожгли Рим? – шутливо спросил он, протирая запотевшие от дыхания очки.

– Привет Панкратос, поднимайся, сейчас сам увидишь.

Он выглядел очень уставшим. Представляю, ведь общение с бюрократами и власть имущими всегда отнимает много нервов и сил. А когда тебе под семьдесят лет… Еле поднявшись по трем ступенькам, он зашел внутрь. Я проводил его к столу, где так и лежали папирус в пленке и мой текст, составленный только что.

– Панкратос, скажи для начала, как к тебе попало письмо с этим папирусом?

– Дэнис, оно лежало в моем фургоне, когда его сюда перегнали. Я принес свои первые вещи, а письмо было на компьютерном столе. Там, где я его точно увижу. Кто именно его принес, мне не известно. Да, была еще записка, но я ее выбросил. В ней было написано: «Для удачного путешествия». Мне не показалось интересным заниматься шифровками, и я отдал Маккеннам, пусть мозги напрягают в нужном направлении. А они, как я смотрю, тебя привлекли.

– Я сейчас не буду всё объяснять, но это письмо – мне. Лично мне адресовано и достигло адресата. И посмотри, что в нем написано, мне нужен точный текст.

Тилманидис сел, поправил очки и взял лист бумаги с моими зарисовками. Он смотрел непрерывно около десяти минут. Потом попросил воды. Я налил большой стакан, он сделал пару больших и шумных глотков, и опять замер. Еще через пять минут он стал вновь и вновь расхаживать по диагонали комнатки. Четыре шага вправо, четыре влево. Я видел, что он тоже вспотел от прочитанного. Он резко остановился и спросил:

– Как ты прочел?

– Если посмотреть на свет, ты символы заполняют сами себя. Но я не прочел еще, только несколько слов понял, – про часть из самолета я решил помолчать.

Он снова сел за стол, внимательно посмотрел папирус на свет, покрутил его, сравнивая с моим листком. Потом резко вскочил и скомандовал:

– Сейчас быстро идем ко мне, мы, похоже, сделали одно из великих открытий в Греции! – с папирусом и листом в руках Панкратос быстро вышел из фургона на улицу.

Несмотря на то, что мы шли вверх по неровным дорожкам, Тилманидис просто бежал. Я еле поспевал за этим неуемным уже совсем немолодым человеком. Он добежал до собственной двери и, открыв ее, пробежал в дальнюю часть своего жилища, потом вернулся с несколькими книгами и ноутбуком в руках. Усевшись за рабочий стол, он жестом показал мне налить ему вина и себе что-нибудь и уткнулся в изучение листка и папируса. Я взял два стакана, разлил туда из стоящей одинокой бутыли рубиновой жидкости, еще в один стакан я налил воды и поставил на стол Панкратоса воду с вином. Он даже не заметил, так как полностью погрузился в символы на бумаге.

Я сел напротив и сделал пару глотков. Вино было терпким и сладким, успокаивающим и сосредоточивающим одновременно. Панкратос работал, а я стал в уме еще раз сопоставлять части этой длинной и запутанной игры, которую для меня разыгрывал кто-то скрытый. Может, это действительно шаг к чему-то неведомому ранее, но сейчас я понимал лишь одно – это начало. Начало той самой бесконечности, о которой говорил Хокинг, та самая вещь, о которой я спорил у Канта. Это было непостижимо и просто, как точка.

Так в раздумьях прошло более часа, солнце зашло, и небо стало черным. В лагере зажгли тусклые уличные фонари.

Панкратос медленно встал. Стоя же, он выпил сначала вино, а потом стакан воды, перекрестился и произнес:

– Этого не может быть!

– Да, я знаю.

Он резко повернулся ко мне, как будто забыл о моем присутствии.

– В последнее время я часто повторяю эту фразу.

– Ты сейчас сам увидишь!

Он нажал клавишу компьютера и через несколько секунд загудел принтер. Он распечатал два одинаковых текста. Панкратос взял оба и один протянул мне. Я тоже встал, взял лист и прочитал на нем:

«В Поисках Мужа Пифиады, Похороненного Отцом Пифиады, Который Стал Дедом Пифиады, Найди Лишенного Богами Родителей в Пятнадцать Лет, Тогда Откроешь Путь к Тому, Кому Имя Дала Пифиада, Вестником Слов Которого Стал Найденный Тобой. Там в Городе, в Честь Сына Сисифа, Под Древом Знающих, Найден Он Будет Тобою Одним».

Я сел обратно в маленькое кресло и пять-шесть раз перечитал этот текст. Мне были понятны слова, но я не видел смысла.

– Что это? – Спросил я.

– Похоже, мой друг, это то, что я искал. Тебя спрашивали когда-нибудь «Куда ты идешь?»

– Конечно, я постоянно слышу этот вопрос, особенно в аэропортах.

– Так вот, Дэнис, я теперь знаю, что я шел именно сюда, в этот самый день, чтобы прочесть это и поставить точку в своих поисках. Но это не обязательно должен быть конец пути. Ты сможешь его продолжить. Тебе ведь надо тоже дойти куда-то. Иногда пути совпадают, но тогда это не поиск, это свадьба, – Панкратос улыбнулся своей шутке. – А тебе еще рано жениться.

– Так что тут написано?

– Всё просто, мы нашли Аристотеля. Теперь я знаю, он здесь, мы его разыщем. Смотри внимательно: «В Поисках Мужа Пифиады» – это про Аристотеля, он был женат на женщине с таким именем, и хоронил его тесть, отец Пифиады – «Похороненного Отцом Пифиады, Который Стал Дедом Пифиады», и дочь философ назвал в честь матери, тоже Пифиада, или Пифия на короткий манер. Да и все другие строки нам говорят об Аристотеле: именно он остался сиротой в 15 лет. А вот дальше послание тебе: город в честь сына Сисифа – это древний Метапонт, сейчас это Италия. Человек, слова которого вещал Аристотель, и которого схоронили в Метапонте только один, – Панкратос сделал длинную паузу, собираясь с силами. Я ему не мешал. – Это тот, кого при его жизни нельзя было называть по имени. Давай, и сейчас сохраним эту традицию. Ты пока скрываешь что-то от меня, я скрою малое от тебя.

– И как он может быть жив? Речь идет о человеке, который жил более двух тысяч лет назад, – у меня реально закружилась голова. Если бы я стоял, то точно бы упал. Все события последних дней, особенно связанные с видениями и новыми знаниями, закрутились передо мной. Я почти не слышал слов Панкратоса. Он продолжал:

– Да, Дэн. Дело не в человеке. Дело как раз в пути. И не важно, когда он жил, если оставил след. Ты поймешь. Я могу передать дальнейший путь тебе. И твой путь пойдет туда. Я помогу, чем смогу. Если у меня хватит сил, то я могу быть неплохой опорой. Немного шаткой в последнее время, но опорой, – он снова заулыбался.

Видя мое состояние, Панкратос налил вина в мой стакан и поднес к самому рту.

– Глотни, это даже не вино, это нектар, который готовит старый Л иолу в Олимпиаде по соседству. Он каждые три дня мне приносит новую бутыль. Он называет этот напиток «Жизнь».

Я сделал два больших глотка, и, действительно, всё встало на места. Даже осознание услышанного меня больше не пугало. Голова прояснялась. Я с благодарностью смотрел на старого археолога и понимал, что наши тайны чем-то схожи. Да и мы, если он всю жизнь искал, также не сильно отличаемся. Таких людей встретить – чудо. Но я вернулся к письму.

Значит, Аристотель? Аристотель потерял родных в пятнадцать лет? И меня мама оставила в этом возрасте с чужими, корыстными людьми… Аристотель. Аристотель и Кто-то, чьи речи возносил этот философ? Кто-то в Италии? Мне для решения потребовалось несколько секунд. Ну что ж. Я готов.

– Кстати, по поводу «Аристотель здесь». Я нашел лаз в башне. Он глубокий и широкий, можем осмотреть. Пояс и веревки у меня в фургоне, – я показал свои зарисовки.

– Так пойдем! – Панкратос тоже не хотел откладывать надолго возможные варианты.

Мы вышли сразу же. Я захватил облегченный набор альпиниста и фонари, и мы поднялись к «Башне».

Я медленно спустился в лаз. В свете фонаря был виден небольшой алтарь. На верней плите алтаря был нанесен рисунок, вырезанный прямо в камне. Сейчас он был нечитаемым. Надо было снять верхние камни, тогда мы получим полную картину. Под ногами был удивительно ровный пол, по виду – мраморный. По задней стене были видны идеальные очертания полукруга, передняя стенка прямая. Хорошо виден вход. За входом была видна плита. Плита гробницы. Это был склеп. Крипта. Я вылез вверх и в двух словах рассказал Панкратосу об увиденном. Отсутствие освещения не дало сделать видеозапись. Тилманидис нахмурился и произнес:

– Завтра усиливаем твою группу. К тебе придут еще две группы, у них механизмы и леера для быстрого поднятия камня. Начальников ты знаешь, это

Чанакья и Стив. Они сейчас заканчивают свои участки. Закончат позднее. У Чанакья восемь человек, у Стива еще десять. С твоей группой будет тридцать. С командирами – тридцать три, мне нравится это число, – он еще раз посмотрел на переведенный текст и, отдавая его мне, произнес: – Это действительно тебе, держи. Не потеряй.

И добавил тихо:

– Не может быть… Двадцать лет…

По дороге обратно у меня снова разгорелось желание всё ему рассказать, но другая часть мозга остужала это словами: «Еще рано». Ведь это были и его слова. Так мы и дошли до лагеря. Внезапный выходной, как ни странно, успокоил людей быстрее, чем обычные будни. Стояла редкая тишина. Мы попрощались до восьми утра и разошлись.

Я поднялся в свой фургон и, стараясь не шуметь, вошел внутрь. Мне очень не хотелось вопросов. Но я зря беспокоился. Мои напуганные днем соратники уже спали, братья мирно похрапывали во сне. Я тоже лег на кровать и провалился в небытие. Когда я открыл глаза, уже наступило «завтра».

Глава 10

Мы начали с самого утра. Стив и Чанакья привели свои группы, которые сразу взялись за дело. Крупные блоки мы снимали краном, мелкие вынимали через установленные системы блоков и лееров. Работали очень быстро. Когда большая часть завала вокруг лаза была разобрана, к нам присоединился Панкратос. Он поднял руку, остановив всё движение и разговоры, и подошел к краю образовавшегося проема в развалинах. Внизу четко просматривались очертания строения с полукруглой задней стеной диаметром не менее четырех метров, стены которой выпрямлялись и шли параллельно вперед, тоже метра на четыре в сторону залива. Потом они загибались друг к другу под прямым углом и заканчивались проемом. Здесь точно были когда-то маленькие ворота или большая дверь. Здесь был вход в это скорбное строение. Теперь, сверху, было очевидно, что это крипта, причем очень влиятельного человека. В центре строения также хорошо просматривался склеп с надгробной плитой. Слева от входа стоял тот самый маленький алтарь. На удивление, на нем не было никаких серьезных повреждений. Он торчал ярким светлым пятном на фоне покрытого огромными слоями пыли и песка строения.

– Дэнис Кочетоф пойдет со мной! – громко сказал Панкратос. – Спустите нас.

Через блоки немедленно были перекинуты специальные сидения для спуска и подъема людей. Мы спустились вниз. Не знаю, какие чувства испытывал пожилой археолог, но у меня вместе с сердцем стучал, казалось, весь организм. Я отстегнулся и помог Тилманидису встать на ноги из подвесного кресла.

Первым делом он подошел к алтарю. Его тоже привлекла неожиданная сохранность этого древнего камня. Он достал несколько кистей, надел пылезащищенные очки и стал снимать слои пыли на нем. Я аккуратно рассматривал пол и остатки стен на предмет явных, лежащих сверху объектов, но ничего особенного не заметил.

– Дэнис, вода с собой? – спросил Панкратос.

Я протянул ему плоскую пластиковую флягу, которую всегда носил в левом кармане брюк над коленом.

– Да простит меня история, – прошептал Тилманидис и стал выливать воду на верхнюю плиту маленького алтаря. Плита была почти квадратной, приблизительно 45 на 40 сантиметров.

Вода заполнила желобки рисунка. Под ярким солнцем рисунок стал очень контрастным. Перед нами была непонятная ломаная линия, сверху и снизу от нее были слова и символы, похожие на те, что были в папирусе, только здесь они были целыми сразу. В центре была вырезана странная половинка каракатицы с немыслимым числом ног-щупалец, которые заканчивались овальными присосками. Вокруг этой каракатицы располагались геометрические фигуры. Я четко увидел прямоугольный треугольник, квадрат и круг. Четвертый символ был непонятен. Приблизительно в середине ломаной полосы из плиты торчал небольшой выступ. Он высох первым и сейчас ярко белел на мокром мраморе.

Панкратос достал свой фотоаппарат и делал снимки, по несколько щелчков под разными углами. Потом он убрал камеру, поднял голову и крикнул:

– Бросьте сюда мешковину и пленку для упаковки!

– Что ты хочешь сделать? – спросил я.

– Это надо отсюда убрать. И пока не кому не показывать, – лицо старого ученого было очень озадаченным. – Чанакья справится.

Через пару минут нам опустили мешок, внутри которого был большой рулон плотной пленки. Панкратос аккуратно обмотал верх алтаря пленкой, потом мешковиной, потом снова пленкой. После чего дал сигнал, чтобы нас приготовились поднимать. Я помог ему пристегнуться, потом пристегнулся сам.

– Сейчас мы закончим, и пойдешь вместе со мной. Ничего никому не объясняй. Пока не надо, рано, – негромко сказал мне пожилой грек, пока нас тянули вверх. Я просто кивнул в ответ.

Как только нас отстегнули от лееров, Панкратос подошел к Чанакья и быстро стал ему что-то говорить. Я удивленно слушал, как Тилманидис легко говорит на хинди. Седовласый индус, очень-очень смуглый, внимательно слушал, кивал и задавал короткие вопросы. Потом Босс обратился ко всем вокруг:

– Коллеги! Мы на пороге великого открытия! Напоминаю вам о конфиденциальности до закрытия ваших контрактов, скоро мы будем обладать, я не сомневаюсь уже в этом, важнейшей информацией, которая приоткроет несколько исторических тайн перед людьми! С этого момента вы все прикрепляетесь к этой площадке до окончания работ. Она автоматически становится Единицей! Я присваиваю «Башне» первый номер. Первый по важности в нашей экспедиции! Прошу также не забывать о простых правилах, о которых вы все знаете: внимательность к мелочам, бережность к фрагментам и осторожность с языком! Всем удачных находок. Стив Мортсон и Ча-накья Джутхани с этого момента назначаются начальниками этого участка.

Он внимательно осмотрел всех присутствующих, заглянув каждому в глаза. Никто из тридцати трех окружавших его людей не отвернулся и не отвел взгляд. У всех было почти одинаковое выражение – восторга и радости от услышанного. У людей была понятная и осуществимая цель.

Последним он посмотрел на меня. Его взгляд просто светился от всего происходящего. Он кивнул, и мы медленно пошли в сторону лагеря.

– Дэнис, пока есть время, хотел тебе объяснить, что сейчас произошло. Я распорядился убрать мраморный алтарь от крипты Аристотеля. Теперь я уверен, что именно там века хранят его останки. Когда-то давно, в молодости, я видел картину в доме богатого грека, она была древней, как Плащаница в Риме. По преданию, она была срисована с мозаики из дома наследников правителя Ассоса[7], того самого, который был тестем Аристотеля и отцом Пифии, его жены. На картине были изображены две женщины, стоящие за подобным алтарем, как за трибуной, лицом к куполообразной белоснежной крипте. Рядом проходила дорога к рыночной площади. Крипта, вопреки обычаям, стояла на возвышенности, и абсолютно одна, именно поэтому над ней выстроили башню поздние жители Стагиры. И сейчас мы ее нашли. Я увидел сейчас эту крипту своими глазами. Картина называлась «Две Пифии». И это не алтарь в нашем понимании, а «алтарь философа» – трибуна! И поставлена была у крипты Аристотеля, чтобы каждый грек мог подойти и поспорить с ним. Дэнис, я сейчас счастлив! Как никогда!

– Тогда зачем убирать алтарь? Всё можно разобрать и так, аккуратно и без разрушений, – я был готов ко всем новым свершениям. Просто чувствовал, что мне это необходимо.

– Там, на плите ты видел рисунок? – он дождался моего подтверждения. – Это послание. Карта. И, как я понял сегодня, эта карта для тебя. Мы сейчас идем ко мне, и, если мои предположения верны, тебе надо собираться. Ты покинешь лагерь. Чуть позже я отвечу на твой логичный вопрос, когда сам увижу ответ. А Чанакья аккуратно вынет алтарь из породы и перевезет ко мне в сейф. И я не хочу, чтобы другие люди видели орнамент на нем. Я археолог, а, значит, умею ждать.

Оставшийся путь мы проделали в тишине. Только снаружи доносились обычные в таких местах звуки. Каждый из нас думал о своем. Я уже мысленно прикидывал маршрут в Италию. Все зависело отточки моего путешествия. Но в любом случае, это был южный берег, а, значит, аэропорт Бари, Салерно или Катании. Все зависело сейчас от знаний Панкратоса. Те же недавние чувства говорили мне, что он не ошибается.

Мы зашли в его контейнер, и он решительно направился к большому, отдельно стоящему компьютеру с огромным экраном. Включил его и стал возиться с проводами, подключая телефон и цифровую камеру. Внушительный блок загудел, монитор включился, и я стал ждать. Сев в привычное уже кресло я ощутил, что весь горю внутри, понимая, что необходимо пройти этот путь, куда бы он меня ни привел.