… всё во Всём

В сопровождении боя я дошел до регистрационного холла, где, к своему удивлению, увидел старого индуса, Седого Санти, портье по выдаче ключей. Его курчавые волосы стали абсолютно белыми, и он, если бы не природный темно-коричневый цвет кожи, стал похож на добряка Сайту. Только без бороды. Он тоже расплылся в улыбке, увидев меня.

– Мистер Кочетоф, какая удачная мысль привела вас в Марриотт в октябре? – он сразу потянул руку к ячейке постоянно занимаемого мной "45D". – Ваш любимый номер свободен. Вчера он проводил своего гостя, наверно, ждал вас.

– Спасибо, Санти. Рад видеть тебя, – мне почему-то действительно стало легче на душе, когда я увидел старого знакомого. – Интересно, а мой любимый столик в «Высоте 33» тоже меня ждет? Обязательно проверю.

Взяв у старика карточку и выслушав его уверения, что регистрацию сделают без меня, я поднялся в свой проверенный, очень удобный, а, главное, тихий номер. Сунул бою 5 баксов и закрыл за ним дверь.

Я вспомнил, что так и не позвонил Джессике, хотя был уверен, что она и так уже знает, где я нахожусь. Набрав ее номер, я выслушал около дюжины гудков, но она так и не ответила. Впервые за десять лет нашего знакомства.

Проведя весь день в ожидании звонка, я успел полноценно нагуляться по побережью, проехаться по магазинам для туристов и путешественников в Санта-Монике. Закупить все необходимое, что требовало замены – три пары белья – две обычных и одну с термозащитой, дюжину носков всех длин и плотности, новый жилет-разгрузку – старый уже латался несколько раз и мог стать причиной ненужных потерь, и прочую дорожную мелочь, которую каждый, кто часто переезжает, так высоко ценит. И, конечно, новый рюкзак.

Два раза проехал мимо дома Джесс, но зайти желания не возникло. Еще два звонка на ее номер к результатам не привели. Телефон благородно сообщал, что абонент не может ответить на звонок.

Под октябрьским теплым дождем посидел на «Венецианском пляже» – шикарной местной достопримечательности, которую так часто показывают в фильмах. Дожди – крайняя редкость в этой полосе, а тут мне второй день на голову сыпался мелкий мокрый порошок. Заехал в музей «Гремми», который значительно пополнился с последнего моего посещения и вернулся в отель. Съел отличный двухдюймовый стейк в ресторане и безо всяких приключений уснул за программой новостей. Впервые за последние дни – без снов, голосов, беспокойства и раздумий.

Даже проснулся я сам, что в последние годы было совсем уж редко. Никто не звонил, не шумел, не бегал, не кричал, не звал. Мягкая тишина, уютный свет и невообразимо удобная кровать. И тут я понял, что безделье мне нравится и начинает меня затягивать. Я почему-то вспомнил Илью Ильича Обломова и твердо сказал себе вслух: «Всё, пора что-то делать, хорош валяться!». И выдернул себя из полудремы.

Твердо решив доехать до Джессики и понять, почему она так упорно игнорирует мои звонки, я быстро оделся. На выходе из ванной, на столике у входной двери лежало несколько конвертов. Верхний был точно адресован мне. Сомнений быть не могло, ведь на нем крупно написано «Дэн». И вчера его здесь не было. Я проверил входную дверь. Она была закрыта изнутри, собачка замка поднята, а, значит, открыть ее никто не мог. Я взял конверты, и еще раз осмотрел обе комнаты номера, ванную и даже заглянул в шкафы. Естественно, никого не было. – «Значит, он здесь и вчера лежал», – попытался вслух убедить себя я. Конвертов было пять штук. Три не представляли никакой полезной информации, поскольку кроме рекламной шелухи ничего не содержали. Два других были довольно припухшими, заклеенными, абсолютно одинаковые, явно вынуты из одной пачки. На одном мое имя. Почерк напоминал руку Джесс, но и не был похож, хотя по трем буквам такой вывод делать бессмысленно. «Ну что, открывай», – в очередной раз сказал я вслух, и понял, что постоянно говорю вслух сам собой. Раньше, если я и подгонял сам себя, то делал это про себя, беззвучно. «Отметим эту новую странность на будущее», – подумал я и вскрыл конверт с надписью.

Внутри лежала толстая пачка листов, сложенных втрое, авиабилет и еще один, более узкий, конверт. С него я и начал. Вскрывать, так вскрывать, как говорил один из исследователей пирамид в Перу. Из узкого конверта я достал чек на свое имя. С проставленной суммой и подписью оплатившего. Хоть сразу беги в банк. Подпись была мне неизвестна, а вот орнамент оттиска непонятной печати на чеке определенно был мне знаком. Сумма была внушительная, сто тридцать семь тысяч долларов. Ноль центов. Еще раз покрутив чек и посмотрев его на свет, я отложил его и взял бумаги. Надо понять, за что такая щедрость. Начал с билета. На тоненькой обложке знакомый логотип и буквы Юнайтед Эйрланс. Перелет Лос- Анджелес – Салоники с открытой датой. Это немного успокоило – значит, Джессика точно приложила к этому руки, если не напрямую, то всё равно не без ее участия.

Юнайтед была единственной компанией, которой она делала трансконтинентальные перелеты. На все вопросы «почему?», пожимала плечами и ничего не говорила. Значит, Салоники.

Один из листов был испещрен красивыми буквами, вот это точно Джесс, но было видно, что писала она не на столе, а «на ходу», в каких-то неудобных условиях, возможно, в автомобиле.

Я каким-то образом сразу понял, что здесь написано, но решил убедиться:

«Привет, Дэн! Я нашла для тебя два направления для работы. Первый – Аляска. Там снова нашли непонятно что, а ты участвовал в прошлой экспедиции от Колорадского университета с Роуэном Кейсоном[4]. Помню тот переполох, который наделала ваша находка. Оуэн написал мне письмо, что готовит вскрытие еще одного древнеэскимосского жилища. Это первое из предложений».

Мне стало намного проще читать. Значит, все-таки Джесс. А просто сказать не могла? Да уж, найдя тогда в полуметровой осадочной породе прекрасно сохранившуюся бронзовую пряжку, которая по всем признакам была выкована почти 2000 лет назад в Маньчжурии, современной Монголии, для лошадиной упряжи. Впоследствии анализы подтвердили нашу догадку, но тайна появления ее на Аляске так и осталась закрытой. Ну что же, рад буду снова померзнуть с Мейсоном. Жаль только, что он специализируется на северных странах, да выбирает работы в зимний период. Так, по его мнению, намного суше и чище работать. Возможно, он прав. Я стал читать дальше.

«Второе предложение пришло от твоего старого приятеля, Панкратайоса Тилманидиса, он опять что-то ищет на родине, никак не успокоится. Самым удивительным образом мне, чуть позже Панкратоса, прислал контракт для тебя неизвестный меценат из Лондона. Он подписался только буквами S.I.N…4to меня очень развеселило. Но он прислал два чека, мне за посредничество и тебе – почти сто сорок тысяч в американских долларах».

Ну, вот и случилось! Я впервые принес кому-то прибыль! Хотя, может, и раньше Джесс брала комиссионные за привлечение меня к раскопкам, но рассказала об этом впервые. Хотя непонятно за что платить такие деньги. Мое имя всегда только на фоне руководителей. Открытия я не публикую, публичной личностью от археологии не являюсь. Таких «копальщиков», как я, в каждой экспедиции наберется с десяток. Что же это за С.И.Н.? Кому могут принадлежать такие инициалы? Я сел в кресло и стал думать. В памяти возникли только воспоминания о синусе из курса по тригонометрии и сэр Исаак Ньютон. Я улыбнулся – точно, после видения с Хокингом и странным Мудрецом, это как раз тот человек, который должен выписать мне чек, да еще и британец. С глупой улыбкой на лице я вновь поднял послание Джессики.

«Я сравнила оба контракта и оказалось, что они абсолютно идентичны, составлены одним адвокатом команды «НаутаДутильх[5]» из Голландии, что еще раз подтверждает высокий статус именно этого предложения. Именно его я и выбрала для тебя. Мейсону я написала отказ с извинениями. Прости, но буду недоступна несколько недель, есть неотложные дела. Как смогу, сообщу. В прочих бумагах ты найдешь все оставшиеся необходимые документы. ХО, Дж.»

Чуть ниже было дописано: «Осторожно со вторым конвертом, там нечто хрупкое, только для тебя, Путник». И стоял небольшой смайлик.

Я разобрал сложенные листы и увидел там безукоризненно составленный контракт на работу в рамках экспедиции на территории Греции, страховой полис, квитанцию на оплаченную аренду маленького джипа от «Хертц». Впервые я столкнулся с такой масштабной и в деталях продуманной организацией археологических раскопок. Обычно выделялся некий грант по заявке ученых, собиралась группа и закупалось оборудование. Большинство из возникающих проблем решалось непосредственно в процессе работ. Археологи – несколько обособленная группа человечества, которые могут годами обкапывать одно и то же место, а потом, ничего не найдя, гордиться тем, что детально исследовали эту местность, и теперь там нет никаких артефактов и неизученных мест. А тут только мне подписанных денег хватило на то, чтобы еще раз обнаружить Трою. Да и прописано все настолько детально, что есть пункты о питании, отдыхе, передвижении по стране и прочее. Это было странно. Я же сам относился к своей работе довольно легкомысленно, всегда считая ее больше увлечением, что помогало избегать ненужных моральных терзаний о смысле жизни и следа в истории. «Хочу – копаю, не хочу – не копаю», так когда-то выразился один из моих соратников в раскопках на территории современной Турции. Его имя я не помнил, а вот фраза осталась. Хоть и частично, но я разделял такой подход. Я всю жизнь искал, копал, вынимал и сохранял, но что именно и каким способом найду, пока так и не понял. Да и не стремился понять. В данном случае кто-то неизвестный, с какими-то неприличными для современной археологии деньгами, решил организовать грандиозное исследование в Греции. Ну что ж, жаль, не увижу пока добряка Кейсона, но и Панкратосу буду рад. Уверен, и он мне тоже. Ведь он почти двадцать лет перекапывает в прямом и переносном смысле свою небольшую и гордую страну. В прямом – это бесконечные экспедиции и раскопки, в переносном – тоже раскопки, только уже документальные. Столько материалов, сколько собрал он, рано или поздно должны «выстрелить». Как ружье в известной фразе Чехова.

Когда-то я увлекался теорией неопознанности открытий. И один автор пытался объяснить всю нелепость факта, что открытия разных механизмов, формул, аксиом и прочего научного движения происходило параллельно у некоторых ученых сразу. Я напряг память, но имени вспомнить не смог. Он это называл «зрелость парадигмы», и тогда я пытался понять, почему такие события в жизни человечества, как открытие фонографа и телефона, телевидения и планеты Нептун, радио или паровоза были запатентованы в разных странах разными людьми с разностью в дни, недели и месяцы. Я вспомнил, что так же было с открытием функций кислорода и теорией естественного отбора, неевклидову геометрию и антисептики. Об этом я как раз и прослушал курс в Беркли. Профессор Монтесе с такой горячностью рассказывал нам, что Лейбниц и Ньютон независимо друг от друга, решая одну задачу дифференцирования вычислений, пришли к подобным друг другу результатам. Практически одновременно. Даже стали врагами из-за этого. Какова здесь доля случайности или того самого «доброго рока», на который часто уповают? О сговоре невозможно было подумать, учитывая, что не было никаких коммуникаций – для обмена данными и опытами потребовались бы месяцы и годы. Как поверить, что такое возможно? А понятие «случайность»? Какое имеет место это иррациональное действие в развитии и жизни всего человечества? Ведь часто слышим, что многие глобальные открытия, повлиявшие на все человечество, оказались «случайностью». Что это? Возможно, это объясняется, что называется, «общей парадигмой», а не случайностью. И это она, новая парадигма зреет и скоро раскроется очередным сенсационным или не очень открытием. Но так и оставалось непонятным, какое значение я имею в этом процессе? В археологии – открытия это настолько усердный труд, что даже сравнения неуместны. Чаще изыскания не заканчиваются ничем. Но и доля случайности, как я понимаю, выше. Может, от понимания этого я и стал ездить по миру? Учитывая, что почти все эти воспоминания и размышления я опять начал проговаривать вслух и поймав себя на этом, я почувствовал устойчивый след психиатрии. Что происходит?

Я снова вернулся к своим конвертам. Уж очень заманчивым и невообразимо высоко оплаченным было предложение поехать в Грецию. И так сильно хотелось насолить Джесс, ведь она, по сути, приняла решение за меня. Да еще так, что отказаться практически невозможно. Может, всё-таки на Аляску? Я просмотрел контракт еще раз. Никаких штрафных санкций не было. Только возврат чека или его уничтожение при отказе. Комиссионные Джессике возвращать бы не приходилось. Никто не в проигрыше. Я представил себе огромного улыбающегося Оуэна, больше похожего на здоровяка-лесоруба из сказки, чем на ученого, который полгода роется в земле, песке и камнях, а следующие полгода сидит за компьютером, рассказывая об этом. Особенно смешно в его огромных руках смотрелись современные телефоны, ведь самый большой из них он, как правило, держал двумя пальцами, а уж как набирал номера, мне так и неизвестно.

Взяв в руки второй конверт, я почувствовал, что он намного плотнее и чуть тяжелее первого, хоть в первом и было огромное количество бумаг. Я внимательно осмотрел его. Только на задней стороне была еле заметная надпись, больше похожая на брак типографии. Я пригляделся. Удалось рассмотреть, скорее, угадать слова: In Hoc Signo Vinces. Латынь. Что-то знакомое, но откуда – ассоциаций не вызывало. Содержимое было жестким и плоским. Я решил его не открывать, а положил в жесткий несессер, который стал собирать. До самолета оставалось около пяти часов. Как ни старался я шутливо бороться и противостоять, но выбранное Джесс решение я безусловно, принял, «капитулировал ввиду полного преимущества противника». Хотя кто уж, а Джесс никогда мне противником не была.

Начав собираться, я проверил целостность рюкзаков и был рад, что интуиция меня не подвела, и я совершенно вовремя купил новый, с четырьмя отделениями «четкий и прочный», как написали на бирке, рюкзак. Он оказался довольно вместительным, и в него убралась большая часть моих вещей. Старый, хоть и живой, но для путешествия не годился, лямки были на грани отрыва, а рисковать смысла не было. Он занял почетное место в шкафу. Так его сочтут забытым и поместят на три года в специальную камеру, а потом продадут, если его никто не востребует. Удобный способ оставить вещь на хранение, да еще бесплатно.

Глава 5

Собравшись, я спустился вниз, чтобы рассчитаться и сдать карту от номера. Снова на страже ключей стоял Санти. Он провел все процедуры для выезда в считаные минуты, а когда я протянул ему руку, прощаясь, он взял ее на восточный манер – двумя своими, и посмотрел мне в глаза:

– Мистер Кочетоф в этот раз ненадолго к нам. Я вижу, его зовут новые познания. Он тоже их ищет. Значит, они точно встретятся.

– Не знаю, Санти, ты всегда очень внимателен и добр, – я медленно повернулся и вышел на улицу. Поднявшегося беллбоя, который хотел мне помочь с багажом или вызвать такси, Санти остановил жестом руки.

Я остановился тоже, так как остался вопрос, который я не мог не задать:

– Санти, мне вчера доставляли почту?

– Вечером была не моя смена. Но я сейчас посмотрю записи, – старик нагнулся к большой книге. – Нет, сэр, никаких записей нет. Но если появятся – вам сообщить?

– Спасибо, будет не лишним, – я повернулся и быстро пошел к выходу.

Меня всегда удивлял способ общения индийцев. Они всегда говорили тебе о тебе так, как будто видели твои мысли, иногда отвечая на вопросы до того, как ты их задал. Это было необычно, но я привык.

Я вышел на улицу и решил пройти до терминала пешком. До самолета было еще четыре часа.

Удобно размышлять на ходу. Так и я, двигаясь по прямой, как стрела, улице в сторону аэропорта полностью погрузился в размышления. «Ну что, Дэн, как тебе последние события?» – «Да странно всё как-то, постоянно чудятся голоса, даже пару раз видел несуществующее. Про сон вообще молчу». – «Ты не думал, что тебя ведут куда-то? Что ты сейчас в центре каких-то событий, и не по своей воле?» – «Вот после этих слов задумаюсь, не очень похоже. Больно сложно, чтобы вести одного человека, да еще через все земли, моря и континенты. Да и персона моя слишком проста для таких дел, и цель непонятна».

Так, рассуждая сам с собой, я двигался минут десять, пока не уткнулся в группу японских туристов с их неизменными фотоаппаратами, камерами и телефонами в руках. Они увлеченно снимали посадку огромного самолета. Наши японские друзья снимают все подряд – обычное и необычное. Тут, как по команде, они повернулись ко мне и навели на меня свои объективы. Как я понял, я тоже показался им странным, громко разговаривая сам собой и жестикулируя одной свободной рукой перед невидимым собеседником.

Дальнейший путь я проделал в тишине. Спорить с собой расхотелось.

Подойдя к терминалу, откуда меня увезет огромный летающий железный огурец, я достал билет и паспорт, встал в очередь на пропускной пункт – в Америке было очередное усиление бдительности. Внимательно посмотрев на вкладки, выяснилось, что сейчас я лечу до Мюнхена, там мне предстоит пересадка в самолет до Салоников. Перерыв в целых шесть часов. Да и первый перелет в одиннадцать с лишним часов простым не назовешь. «Так уж звезды встали», – сказал я себе вслух.

Пройдя все необходимые для посадки процедуры, я спокойно дожидался объявления открытия своего выхода. Как бы это ни показалось странным, номер выхода совпадал с сиднейским. Восемнадцать. Именно это число висело сейчас надо мной. Когда объявили посадку, я как раз покупал несколько газет, которые точно не увижу на борту самолета. Так, с неизменной сумкой в руке и скрученной трубкой из газет, я вошел на борт большого, хоть и не такого огромного внутри, как 787-ой, но не меньшего во внешних габаритах «Айрбас 340».

Очередной первый класс также был несколько проще, в восьмиместном купе нас было ровно восемь. Все места заняты. Позже, когда я прошел назад, то удивился, что салон заполнен процентов на восемьдесят. Даже не знал, что в старушку Европу летит так много людей. Чуть позже командир полета объявил, что сегодня, 23 октября 2015 года, рейс UA-8861 отправляется в Салоники с шестичасовой пересадкой в Германии, аэропорт Франца Джозефа Штрауса. Потом еще три часа, и мы приземлимся в Греции, аэропорт «Македония». Я опять просчитал время всех перелетов. Получалось, что все полученные временные бонусы при этих перелетах прибавляли еще два часа к моей молодости. «Интересно, так бывает всегда?» – быстро и, видимо, громко проговорил я, чем вызвал испуг садящегося рядом пассажира, по виду – мюнхенского бюргера, явно зажиточного, поскольку уже при посадке его ждал накрытый столик с различными закусками к неизменному пиву. Решив больше никого не пугать, я сразу разложил свое место, пристегнулся и прилег, достав газеты.

Удачно перелетев Атлантику и направляясь в германский аэропорт, я покорно ждал сообщений от экипажа. Ничего особенного и неординарного не происходило. События последних трех суток также стали отходить на второй, несущественный, план. Я еще с колледжа называл это «эффект аварии», когда едешь по скоростному автобану, допустим, в той же Германии, а впереди, слева на дороге – крупная автокатастрофа, что-то горит, стоят машины пожарных, медиков и полиции. И вроде тебе ничто не мешает ехать дальше, но ты все равно притормаживаешь, разглядываешь внимательно чужое горе, а потом еще метров триста-пятьсот-семьсот едешь, раздумываешь, примеряешь ситуацию на себя. Как будто это ты с «той» стороны. А потом опять разгоняешься и забываешь об увиденном. Так и сейчас, все эмоциональные потрясения последних дней отдалились и перестали беспокоить меня. Я был само спокойствие.

Через полчаса после достойного, как всегда в Юнайтед, ланча, а это был уже четвертый прием пищи на борту, я решил немного освежиться. Достал бессменную дорожную сумку, просунул руку, нащупывая обновленный косметикой и мылом в Мариотте несессер. Через секунду я вскочил со своего удобного кресла и вывалил в него почти все нутро сумки. Несессера не было. Я вспомнил, как положил в него второй конверт от Джессики, который так и не открыл. Со злостью я кидал вещи обратно в сумку, сопровождая каждое движение очень ненормативной лексикой. Сидящий рядом мюнхенец вжался в свое кресло и смотрел оттуда круглыми глазами. Выражение на его родном – «Шайзе» – было самым приличным. Уверив себя, что положил несессер в новый рюкзак и сдал в багаж, я распечатал казенную упаковку с мини-пастой, мини-щеткой, мини-мылом и белыми глупыми тапочками. Особенно раздражали тапки, которые сразу отправились в мусорный бак.

Ощутив, что я потерял что-то очень важное, я сел обратно и стал тупо смотреть в экран перед глазами. Там шла самая интересная передача на борту самолета: трансляция полета через GPS передатчик. Я так упорно вглядывался в карту и линии на ней, что через некоторое время изображение стало мутнеть и расплываться, четкость картинки стала исчезать, и мне показалось, что именно так наступает сон, в который я сейчас погружусь. Вместо этого на экране, заменяя расплывчатое изображение, стали появляться символы. Сначала, как капли чернил на воде, они были невнятны, потом стали набирать резкость. Букв и цифр было много. Точнее, их кусочков. Они появлялись целыми, а потом их будто разрывало на части. Разными размерами и разными шрифтами, похоже, что из разных алфавитов. Некоторые крутились вокруг своей оси, другие перемещались в броуновском движении по экрану. Но через пару минут они замерли, создав сложный невнятный рисунок. Я смотрел, как завороженный, на очередное проявление собственного сна. Или я не заснул?

Я внимательно рассматривал странный орнамент на экране. И не мог понять, что это. Даже посмотрел в экран соседа, там было то же самое. И он так же внимательно пялился в него, как и я в свой.

– Что смотрите? – поинтересовался я у него.

– Это мой любимый фильм с Рутгером Хауэром, – был ответ.

Я посмотрел снова на его экран, там молодой голубоглазый Хауэр сносил голову мечом очередному врагу. Потом посмотрел на свой. Он был выключен. Картинки не было. Черный экран ничего не показывал.

– Вы что, не смотрели «Кровь и плоть»? – спросил мой сосед.

– Нет, я больше по комедиям, – чтобы не провоцировать знакомство и сжав подлокотники кресла, ответил я.

Я снова поглядел на немца, он полностью погрузился в просмотр, а я достал маленький блокнот из кармана на левой стороне жилета-разгрузки и зарисовал увиденный на экране рисунок. Получилось, вроде, похоже, но сравнить уже было не с чем. К тому, что стал видеть такие странные видения или сны, я стал привыкать.

Через десять минут объявили посадку. Еще через полчаса я вдохнул воздух аэропорта Старого Света, мюнхенского, имени Франца Штраусса, немецкого политика. Здесь воздух был намного влажнее и прохладней американского. На выходе я подумал: а почему такие важные места называют именами политиков, с которыми не все бывают согласны? Вот насколько интереснее назвали свой аэропорт в том же Сиднее – именем авиатора, а в Будапеште – великого композитора, Ференца Листа. О чем думают эти люди, придумывая названия?

Так я брел до зоны транзита. Потом мне пришла в голову мысль слегка повеселиться. С моим паспортом это было довольно просто. Для этого надо пройти в зону турфирмы Томаса Кука и подать им данные, что за последний год вы объехали земной шар. Тогда вы получите бесплатный дополнительный тур вокруг земли от этого мирового агентства. Поскольку было около двух часов дня по местному времени, а до вылета было еще шесть, я решил найти их офис.

Но ни один из служащих аэропорта и волонтеров мне так и не помог. Да еще приземлились два самолета, которые переправили из Франкфурта из-за поломки датчиков двух посадочных полос, и залы «Ференца Штраусса» загудели от переполненности. Я посмотрел на людей, которые случайно оказались в другом городе, и испытал к ним глубочайшее уважение, поскольку большинство из них ехало во Франкфурт на ежегодную международную книжную ярмарку. Вот где я бы провел эти несчастные шесть часов.

Глава 6

Я решил выйти в город, дойти до какого-нибудь старого гаштета и заказать там самую большую кружку местного пшеничного пива, напитка, известного со времен фараонов. Показал на выходе транзитный билет и вышел под свод автовокзала. Так, немного проехавшись на автобусе и выскочив из него перед улицей с максимально старыми домами, я пошел по неровной брусчатке вдоль серых, желтых, зеленоватых, потертых годами стен, внимательно вглядываясь в вывески. Через пять минут мой взгляд уперся в бронзовую огромную кружку, под которой красовались три слова: «Пивная Иммануила Канта». Обитая снаружи настоящим деревом, которое от света и пыли стало редкого стального цвета, с огромной кованой дверью, эта пивная мне явно понравилась. Я потянул удивительно легко открывшуюся дверь и шагнул в полумрак помещения.