Марат

– Клав, это была твоя лучшая рубашка, – сказал Поль.

Клавинго опустил голову, посмотрел на свою одежду и слегка посерел. На мгновение даже Марат потерял для него значение.

– Это отстирается?

– Может быть, – неуверенно ответил Крис.

– Если я вернусь домой в таком виде, отец меня накажет.

Теперь кровь отлила даже от лица Поля.

– Ну, ведь можно же что-то сделать, – сказал он.

Мысль Клавинго снова сфокусировалась на Марате.

– Ты купишь мне новую.

– И еще щеточку для ботинок, – предложил Марат.

В отличие от него, Клавинго носил обувь. Это были дешевые кроссовки, но Марат, всю жизнь проходивший босым, не видел особой разницы между ними и элегантной обувью буржуев. Щеточка для ботинок была абсолютной роскошью, вещью почти мифической. Марат рассмеялся собственной шутке. Он попытался вытереть оставшуюся грязь о плечо Клавинго, но тот поймал его за руку. Марат уже чувствовал легкие уколы страха – сигнал, предупреждающий, что сейчас последует боль. Их трое, они разъярены. Его почти наверняка побьют – либо прямо сейчас, либо немного позже.

– Ты понимаешь, что сделал? – спросил Поль.

Марат пожал плечами.

– Черному черная рубашка, – повторил он.

– Отстаньте от него, – сказал Алан. – Нельзя травить человека из-за того, что он бедный и с другим цветом кожи.

Алан был маленького роста. Он сидел на лавке довольно близко от разыгравшейся ссоры.

– Заткнись, слабосильный очкарик, – ответил ему Клавинго.

– Не встревай, Алан, – посоветовал Поль. – Он не только цветной. Еще он просто гаденыш.

Алан встал и ушел в другой конец двора. Марат попытался вырвать руку из хватки Клавинго. Тот качнулся, но не отпустил. Крис коротко обернулся на веранду. Учителя еще ничего не заметили.

– Оттащим его, – скомандовал он.

Марат сопротивлялся. Он успел головой разбить нос Клавинго, попытался достать свободной рукой Криса. Он чувствовал волну кровавой ярости. Выцарапать им глаза. Была секунда, когда ему казалось, что сейчас он победит: вырвется, переломит ситуацию, изобьет их.

Не удалось. Клавинго быстро оправился от удара в лицо. Поль ударил Марата в промежность, а потом схватил его за ногу. Клавинго дал под дых. Крис поймал свободную руку Марата и заломил ее. Втроем они оторвали его от земли. Марат мог закричать – так все быстро прекратилось бы – но он только шипел.

Его оттащили за угол школы. По дороге он успел высвободить руку, вцепился в широкоштанные шорты Криса и спустил их до земли. Если бы это случилось на лавках, было бы здорово, но это произошло, когда они были уже за углом школы. Крис чуть не упал, но его друзья не стали смеяться – слишком захвачены были предвкушением расправы.

Клавинго прижал Марата к земле. Марат укусил его за руку. Клавинго ответил, мощно опустив Марату локоть на лицо. Нос лопнул как спелое манго. Теперь они оба были в крови. Минуту назад Клавинго еще мог отстирать рубашку, но теперь упустил этот шанс.

Поль поймал дрыгающиеся ноги Марата. Крис натянул штаны, догнал их и ударил обидчика ногой в пах. Марат понял, что боли больше нет. Туман Ямусукро стал красным. Он отбивался руками и ногами, вырывался, хрипел. Он смог разбить лицо Полю, чуть не выцарапал Клавинго глаз.

– Звереныш, – прохрипел Крис, когда обломанный ноготь Марата остался в изодранных волосах у него на голове.

Раздался первый звонок. Драка кончилась. Клавинго встал на ноги. Марат измождено привалился к стене. Четверо мальчишек смотрели друг на друга. У Поля дрожали руки. Клавинго выглядел жутко. Крис почти не испачкался, но лицо у него было в царапинах.

– Он получил свое, – сказал Поль.

Марат моргнул. Его дыхание постепенно становилось ровным. Он вытер кровь с губ, размазал грязь по лицу.

– Я найду вас по одному, – поклялся он, – и буду уничтожать.

– Он сумасшедший, – чуть испуганно сказал Крис.

– Сын арабской шлюхи, – сказал Поль.

«Странно, – подумал Марат, – я убил ее, но меня все равно так называют».

Крис взъерошил и разгладил волосы на голове, промокнул тыльной стороной ладони одну из кровоточащих царапин на лбу.

– Я на урок. А вы?

Клавинго неожиданно заплакал.

– Отец будет бить меня прыгалками.

– Пойдем, – позвал Поль. – Ты же не хочешь, чтобы это отродье смотрело на твои слезы.

Они двинулись вслед за Крисом, потом Поль оглянулся.

– Эй, звереныш, у тебя есть хоть какие-то деньги?

– Коплю на нож для твоего горла. – Марат встал на колени, потом, опираясь о стену, поднялся на ноги. Поль не выдержал его взгляда и отвернулся. Крис исчез за углом. Клавинго и Поль вышли со двора следом.

Марат расправил плечи, покрутил головой. Хруст в шее. Он сжал кулаки, разжал. Сжал. Разжал. Отряхнулся как собака. При каждом движении боль; напрягая мышцы, он чувствовал, как набухают синяки. Он понял, что ему это нравится. Он как будто стал тяжелее.

Он дошел до лавки. Рюкзак лежал там, где он его бросил. На веранде началось занятие. Учитель стоял спиной, но ребята видели Марата. Где-то там Крис, смотрит на него. Марат улыбнулся и показал им всем палец.

Он расстегнул рюкзак, вырвал страницу из библии и вытер ей лицо. Скомкал, бросил в грязь у основания лавки. Он победил. Его боятся, а не он. Ему-то что? Ему терять нечего. Достав одну из лепешек, он демонстративно откусил кусочек, закинул рюкзак за спину и пошел со двора. Тесто было соленое, разбитые губы щипало, но он продолжал есть, посасывая свою кровь, чувствуя, как зубы впиваются в тугое тесто.

Голубой купол собора маячил за деревьями. Нотр-Дам-де-ла-Пэ был на своем месте, как и всегда. Он смотрел на разбитое лицо Марата и молчал. А Марат смотрел на него и ел лепешку. Ему казалось, что он почти переспорил бога. Солнце так и не вышло из-за туч, но все равно становилось жарко. Роса, выпавшая утром, начала испаряться, над землей стоял тяжелый густой пар. День пройдет, наступит ночь, и вся эта влага снова превратится в туман, чтобы опасть на землю. Только сейчас она была другой – рассеянной, дрожащей в горячем воздухе.

Нашел ли уже Роберт тело матери? Нашел, точно нашел. Но надо еще повременить. Прийти туда, когда все уляжется. Конечно, старик может послать кого-нибудь за ним в школу, но это маловероятно. Скорее, он просто дождется, когда Марат сам придет домой.

Где-то грохнул одинокий выстрел. Дробовик? Марат перестал есть, вскинул голову. Заговорили автоматы. Сухие и гулкие у них голоса. И воздух будто рвется.

– Близко, – вслух подумал Марат.

Речка Дьюмба. Охота на крокодила.

Он побежал.

***

Шершавый асфальт жег ноги. Марат пронесся вдоль улицы. Когда он соскочил в траву, грохот кончился. Добили. Но он все равно не останавливался. Растения хлестали по рукам. Он выскочил на тропинку и побежал быстрее. Боль билась в теле, особенно в паху. Марат улыбался. Он понимал, что силен. Почти любой на его месте сейчас еще лежал бы на земле, утирая кровавые сопли, а он уже мог бежать. Он мог бы даже драться снова.

Он обогнул заборы, выходящие к реке. Навстречу ему попалась аканка в традиционной разноцветной юбке, за которую цеплялись два малыша. Третьего, плачущего, она держала на руках и пыталась успокоить.

– Тихо, тихо, тихо. Крокодил не съест тебя, не съест. Он уже мертвый.

Малыш увидел лицо Марата и уткнулся в складки материнского платка. Женщина зыркнула, но ничего не сказала. Они разминулись. Марат бежал дальше, сжимая в руках недоеденную лепешку. Он увидел еще людей. Трое охотников из гражданских, разочарованные стрельбой, торопились к месту происшествия. У всех автоматические винтовки. Черная сталь в черных руках, босые ноги, светлые рубашки. Марат обогнал их. Он снова увидел мостик, на котором утром штопал свою майку. Люди – охотники и любопытные. Всего собралось человек тридцать. Они стояли на мосту, на досках для стирки и по оба берега ручья. Дула винтовок смотрели в свинцовое небо Ямусукро. Полоскались цветастые юбки аканок и гере. Маленькие дети боязливо таращились на убитого зверя.

Сначала Марат увидел кровь, а уже потом самого крокодила. Багровый поток смешался с зеленоватой водой реки, с отраженным металлом неба. Люди молчали. Крокодил лежал на глиняной отмели между двух настилов для стирки белья. Его еще не начали вытаскивать на берег. Огромное тело наполовину в воде, шесть метров мышц в роговой броне. Марат подумал, что зверь, наверное, весит тонну. Туша почти перекрывала ручей в ширину. Было непонятно, как вообще этот монстр умудрялся прятаться в маленькой речке. И зачем он заплыл сюда?

Мостки были сильно пробиты пулями – дыры в расщепленных досках, кровавые воронки на ребристой спине животного. Марат захотел подойти поближе. Он зашел на мост, нашел свободное место у жердей, остановился. Он увидел огромную морду и приоткрытую пасть. Часть головы крокодила была разрушена, осколки кости торчали наружу. Один уцелевший глаз смотрел на Марата. Он был мертвый, но не такой, как у курицы, и не такой, как у матери. Марат загипнотизировано опустился на корточки. Он видел зеленое мерцание глаза и хищный узкий зрачок. Казалось, крокодил что-то знал и посмеялся над своими убийцами, прежде чем погибнуть. Может, он знал, сколько уже съел людей. А может, и что-то большее. Он был злым лоа и мог знать о Великом Мастере больше, чем сама Намон.

Марат доел лепешку. Он чувствовал, как исчезает вкус крови. Его нос больше не тек, даже ранки на губах затягивались, несмотря на соль. Хорошо. Будет еще много дней. Он найдет своих обидчиков и сделает то, о чем говорил. Он искупает в крови чистюлю Криса. А Поля он будет бить в пах, пока тот не потеряет сознание. К Клавинго он придет в последнюю очередь, после того, как ублюдок оправится от побоев отца. Марат ухмыльнулся.

На берегу рядом с тушей стояли несколько солдат в полукруглых защитных касках с кустиками маскировки. Французские винтовки, надменные лица. Один из солдат вяло снял магазин с винтовки, заглянул в него, бросил в карман. Потом заметил Марата.

– Эй, мальчик-то весь в крови.

Другой обернулся, тоже уставился на Марата.

– С тобой все в порядке?

– Школьная драка, – ответил Марат.

– Твой отец должен отучить тебя от этого дерьма.

– А по мне, так это нормально для мальчишки.

Солдаты потеряли к нему интерес. Тот, который перезаряжал автомат, нашел полный магазин, защелкнул его в пазухи ствольной коробки, опустил предохранитель. Марат чувствовал, что от оружия убийцы исходит жар. Притягательное тепло настоящей смерти. Он подумал, что все-таки надо умыться. Он отошел на десять метров вверх по течению, наклонился над рекой, плеснул водой в лицо. Она была теплая, нечистая, отдающая тлением. Он снял рюкзак и майку, бросил их на кустарник у берега. Лиловые следы побоев на коже немного походили на саркому Капоши на ногах его матери. Противно. Он намочил волосы, протер шею, даже прополоскал рот. Сплюнул, вымыл руки. Он видел, как его кровь смешивается с водой, уносится по течению, исчезает в клубящемся багровом потоке, текущем от тела зверя. Много крови в этой реке. Он присмотрелся к своему отражению. Нормально. Люди уже не будут в тревоге оборачиваться на него.

На другом берегу реки росли пальмы. В просвете между их кронами был Нотр-Дам-де-ла-Пэ. Теперь было видно детали. Круглые бляшки окон в огромном куполе и маленький шпиль наверху.

– Ты видел, как убивали крокодила? – спросил Марат.

Собор, как всегда, молчал.

– Сколько смертей ты видел сегодня?

Тихое журчание воды. Голоса людей на мосту.

Марат осмотрел свою майку. Теперь она выглядела просто грязной, пригодной для того, чтобы ходить по его кварталу. Он одел ее, почувствовал, что что-то колет, вспомнил про иголку в воротнике. Ему стало обидно, что он не вспомнил про нее, когда она была так нужна. Ведь можно было воткнуть ее в шею кому-нибудь из этих уродов. Хотя нет. Тогда его обвинили бы в убийстве. Он нащупал иголку, вытянул ее. Она блестела. Маленькая стальная вещица его матери. Ему захотелось выкинуть ее в реку, но он остановил себя. Она может ему пригодится. У него мало денег, и в следующие месяцы одежду придется не покупать, а штопать.

Он воткнул иголку обратно, подумал, что пора, поднялся и неторопливо пошел в сторону дома. Марат знал, что Роберт не умеет считать время. Можно сказать старику, что прошло два урока. Он чувствовал странную апатию. Сейчас он снова увидит труп своей матери – ее погасшие глаза, выпирающие зубы, оранжевую руку. А потом он будет засыпать, лежа на своей циновке. Купол собора будет светиться в темноте. А ее хриплого дыхания больше не будет. Он будет один.

Почему-то он не чувствовал радости. Ее белье сожгут. Ее посуду вымоют виски. Намон придет через несколько дней и заплатит ему, чтобы он отдал ей куклу усопшей. Он попросит шесть франков. Она согласится. Марат все это знал. Роберт позовет женщин одеть ее. Может, уже позвал. Где ее похоронят, Марат не знал. У Камилы не было ни одного родственника, которого она хотела бы помнить – ни в Ямусукро, ни где-либо еще. Марат мало знал о кладбищах, но догадывался, что похоронить ее на мусульманском кладбище не удастся.

Он вошел на свою улицу. Калитка дома Роберта открыта. Калитка соседей, через которую он убегал утром, тоже открыта. В просвете между двумя крышами видно купол Нотр-Дам-де-ла-Пэ. Марат приостановился – ему показалось, что сейчас, наконец, должно что-то произойти. Быть может, луч солнца упадет на эту вершину, или в нее ударит молния. Но свинцовое небо не менялось. Собор молчал.

Марат пошел дальше. Плача не слышно. На дворе у соседей пусто. Он вошел во двор Роберта. Старик сидел у крыльца на белом пластиковом стуле. Он поставил клюку между ног, сложил на ней руки и устало преклонил на них голову. Его всклокоченная белая борода торчала во все стороны. Марат видел, что Роберт пьян чуть больше обычного и слегка растроган. Значит, его расчеты оправдались. Уже.

На крыльце появилась женщина в желтой юбке, но без платка. Марат ее не знал. Он решил, что она необращенная гере.

– Сейчас понесут, – сказала она старику, потому увидела мальчика и замерла в нерешительности. Роберт открыл глаза и тоже увидел Марата. Он встал. Марат сделал шаг назад. Обычно старик так решительно приветствовал его, только если собирался бить. На мгновение Марату пришла в голову дикая мысль, что он ошибся. Камила обманула его, притворилась мертвой, и сейчас будет страшная расправа.

В дверях появилась вторая женщина. Она держала ноги, завернутые в саван. Марат успокоился. Роберт, неуклюже опираясь на клюку, подошел к Марату. Он был спиной к дому и еще не увидел, что тело выносят.

– Что с тобой? – спросил он.

– Подрался, – ответил Марат. Он подумал, что обстоятельства избавят его от продолжительных нотаций. Так и вышло.

– Твоя мама умерла.

Марат смотрел мимо него на осторожных женщин, которые сносили тело вниз. Роберт оглянулся, тоже увидел их.

– Не плачь, мальчик, не плачь.

Марат и не думал плакать. Старый негр положил руку ему на плечо. Марат испугался, что домовладелец наткнется на иголку у него в воротнике, и положил свою руку на его. Роберт улыбнулся. Он воспринял это как жест человеческой теплоты.

– Это должно было случиться, – сказал он. – Она давно болела.

– Я смогу остаться жить в комнате наверху?

– Да, конечно. Первое время я с тебя даже денег не возьму.

Марат стряхнул с ресниц несуществующую слезу. Он был рад, что ее уже завернули, и что ему не придется снова видеть ее лицо.

Глава вторая

Гранатовые косточки

Заднее сиденье большого желтого джипа было мягким и просторным. Пахло пластиком и духами. Марат хотел бы, чтобы ему принадлежала такая машина. Но машина принадлежала не ему, а крупному краснолицему человеку со светло-карими глазами. Богатый белый носил рубашку в серо-голубую клетку. У него были неуклюжие волосатые руки, живот переваливался через пояс брюк.

– Ты Марат?

– Да.

– Меня зовут Ульрих Юль Амане.

Марат молчал. Он слышал приглушенный свист кондиционера и чувствовал, как его кожа твердеет и покрывается мурашками. В кабинете доктора Анри тоже есть кондиционер. Белые любят существовать в этом изнеженном прохладой воздухе.

– Ты не мог бы закрыть дверь?

За дверью автомобиля был тротуар. Плавящийся от жары асфальт. В воздухе висела пыль. Шли люди.

Марат был как скрученная пружина. Он сидел, широко расставив босые ноги. Левую руку он положил на бархатную обивку сидения, правую держал над карманом. Сквозь тонкую ткань он чувствовал квадратный блок сложенного ножа-бабочки.

Это был хороший нож. Марат купил его на половину денег матери, когда понял, что его вражда с Клавинго превращается в затяжную войну. Они нападали друг на друга как два разъяренных волчонка. Один, потом другой. Каждый раз побеждал тот, кто устраивал засаду. Так было, пока у Марата не появился нож.

Но теперь Марат боялся. Он снова не спал, как не спал после убийства матери. Он знал, что Крис и Поль догадываются. Он ждал, что догадается отец Клавинго. Он думал, что Роберт видел, как он отстирывает кровь с одежды. Он встретил ведьму Намон на улице, и та подмигнула ему, как будто они были тайными любовниками. В каждом человеческом взгляде, в каждом ночном шорохе Марат предчувствовал месть. Сейчас он не решался закрыть дверь желтого джипа, потому что не знал, как будет ее открывать, если трое мужчин окажутся друзьями отца Клавинго.

– Сэр, – вежливо встрял Фахид. Он сидел на переднем сидении, справа от водителя. Марат видел только его бронзовую шею и плотно скрученную белую чалму. Мусульманин нашел Марата и заплатил ему три доллара за каждую улицу, по которой они шли, и еще десять долларов за то, чтобы подросток сел в желтый джип. Марат пошел с Фахидом только из-за денег. Они были слишком большими, чтобы он отказался. Скрученные бумажки теперь лежали в его левом кармане.

– Что?

– Сэр, он боится оказаться в ловушке.

Белый рассмеялся.

– Разве так воруют людей?

Марат не ответил. У Ульриха были толстые щеки. Если разрезать их ножом, его лицо превратится в кричащий кусок мяса, и на нем больше не будет глупой белой улыбки.

– Что тебе от меня нужно? – спросил он.

– Я юрист. Работаю на Алассана Буаньи.

Марат молчал. Он не помнил этого имени.

– Буаньи долго был председателем Национального Комитета Спасения. Теперь он один из двадцати самых богатых жителей Абиджана и личный друг Феликса Геи.

Геи – президент Кот Д’Ивуара. Роберт рассказывал, что семь лет назад, когда Марат был совсем маленьким мальчиком, в Ямусукро приезжал Папа Римский. Старик утверждал, что пробился в первый ряд у ограждения и видел, как президент и понтифик стояли на ступенях собора.

– Феликс склонился и поцеловал руку Бенедикта, – обычно говорил Роберт, – и Папа поднял его за плечи. Я видел все это сам.

На этой сцене Роберт начинал плакать. Затем сквозь слезы сообщались подробности о красной мантии и черном костюме. Домовладелец рассказывал историю о понтифике, только когда был совершенно пьян. Марат ему верил.

– А я друг Римского Папы, – заявил он. – Того, который построил Нотр-Дам-де-ла-Пэ.

Белый считает его дураком, но теперь сам выглядит глупее.

– Буаньи – твой отец, – сказал Ульрих.

Марат смотрел в глаза светлокожего мужчины.

– Мне повторить? – спросил Ульрих.

Марат вспомнил свою первую ночь после смерти матери. Роберт предложил ему спать на первом этаже, но он отказался. Он лежал на циновке у своей стены и смотрел на ее пустое место под окном. Тихо. Нет больше хриплого шума ее дыхания. Она больше не бормочет и не стонет, не просит воды. Голый пол. Приглашенные женщины сожгли даже циновку, на которой спала Камила. Марат полежал, потом сел спиной к стене. Он убил ее. Иногда он начинал хохотать, глядя на ее пустое место. Он не мог остановиться. Он понимал, что старик слышит его смех, но все равно смеялся.

Глубокой ночью взошла луна. В ее свете трещинки в пробитых пулями стеклах казались похожими на паутину. Марат ложился, садился, вставал, ходил по комнате. Он так и не смог уснуть той ночью. Ему больше не мешало ее дыхание, но он не мог спать.

– Фахид, где ты его нашел? – спросил Ульрих.

– В квартале Нгокро, сэр. В доме, где раньше жила его мать.

– А на каких основаниях он там живет?

– Дом принадлежит Роберту Тиалуно. Он присматривает за Маратом.

– Он оформил опекунство?

– Мальчик платит ему за комнату.

– Значит, не оформлял. Я просил, чтобы он принес свидетельство о рождении.

– Оно было у Роберта, сэр. – Мусульманин передал через плечо засаленную, сложенную вчетверо бумажку. Ульрих брезгливо забрал ее из пальцев слуги. Несколько мгновений он смотрел в листок, потом повернулся к Марату.

– Может, все-таки закроешь дверь?

Марат думал о том, что он болезнь. Он рок, он вирус, он уничтожил ее жизнь. Он втянул ее в мир нищеты и СПИДа. Он украл ее последний вздох. Он не хотел знать о том, что у него есть начало. Ему нравилось чувствовать, что он просто случился со своей матерью, как случается пожар или эпидемия. Такое отродье, как он, могло родиться только через дырку в резинке. Марат сжал руку над карманом с ножом в кулак, потом разжал. Он чувствовал, как каменеет каждая его мышца. У него нет отца. Его отец – черный солдат, которого удовлетворяла шлюха. Они шутят. Он может убить их за это. Шея Фахида. Живот белого. Потом водитель либо резко тронет машину вперед, либо выпрыгнет из нее, испугавшись стального жала в руках Марата.

А что потом? Они на улице в центре города, и вокруг полно людей. Если Марат вылезет из машины, забрызганный кровью, он не добежит даже до следующего поворота.

– Ты врешь, – сказал он. – Я никто. У меня даже нет фамилии. Откуда ты вообще про меня знаешь?

Он говорил, выплевывая слова и резко дергая головой.

– Ко мне приходила твоя мать, – ответил белый.

– Тогда скажи, как ее звали.

– Камила Шудри, – не задумываясь, ответил Ульрих.

Его мать. Она пыталась что-то для него сделать. Она искала его отца. «Кстати, – прошептал голос Намон у Марата в голове, – ее кукла вуду рассказала мне о том, как ты ее убивал». «Заткнись», – беззвучно крикнул Марат голосу. Старуха захохотала.

Подросток посмотрел на белого.

– Твой Фахид мог узнать это у Роберта.

«А мог у учителя школы, когда тот шел за закрытым гробом черного мальчика, – сообщила Намон. Она явно не собиралась молчать. – Помнишь, как они все жалели его? Тебя так не пожалеют. Если они докажут, что это ты убил его, тебя зароют как дохлую собаку, твои руки с отрубленными пальцами будут торчать из земли, и муравьи придут, чтобы ими питаться».

Ульрих видел, что Марат побледнел.

– Зачем мне это? – спросил он.

Марат тяжело дышал.

– Когда? – спросил он.

– Год назад.

– Она еле двигалась.

Ульрих пожал плечами.

– Она две недели пробыла в Абиджане. И добилась встречи.

– Когда точно?

– Февраль.

Доктор Анри. Больница. Белый не врал. Все сходилось. Марат думал, что те две недели она была в больнице. Он думал, что она тратит деньги на себя.

– Почему я должен этому верить? – спросил он.

Белый пришел в раздражение.

– Хотя бы потому, что я с тобой говорю. Или ты думаешь, что найдутся недоумки, которые станут разыгрывать такой спектакль, чтобы сделать тебе что-то плохое?

Марат молчал. Он знал, что Ульрих прав. Месть была бы другой. Каждый вечер он раскрывал нож и клал его под подушку, острием к стене. Каждое утро, выходя в туман, он думал о том, что сейчас его оглушат ударом по голове и увезут, чтобы истязать.

– Таких, как ты, каждый день убивают на улицах. Я могу проехать по городу и наловить целый зоопарк бедных черных детишек. Их родители мне еще приплатят, чтобы я только забрал их спиногрызов. А ты сидишь и не веришь, что тебе предлагают билет в рай?

Марат испытал страшную вспышку ярости. Порвавшийся презерватив. Разъяренные арабы с камнями. Женщина, задушенная в комнате с видом на Нотр-Дам-де-ла-Пэ. Он разжал кулак, потом снова сжал. Нож под рукой. Белый ублюдок думает, что теперь для него может быть рай? Он врет. Он не сидел на берегу и не смотрел в глаза крокодила, как это делал Марат. Он не знал, что такое планировать засаду. Он не видел, как внутренности вываливаются из вспоротого живота еще живого Клавинго, не видел, как тот падает в реку, не видел, как крокодил, почуяв кровь, бросается вперед. Он не чувствовал гипнотического страха, который после убийства делает руки ватными.

– Закрой дверь, сынок, – первый раз подал голос водитель, – а то в машине действительно становится жарко.

Не сейчас. Не сейчас. Не сейчас. Марат убрал руку с кармана и подобрал ногу. Дверь автомобиля захлопнулась. Шум улицы исчез, осталось тонкое пение кондиционера.

– Мой отец послал тебя сюда? – спросил Марат.

– Я говорил твоему отцу о твоем существовании, и он попросил это уладить. Он не уточнял, как.