Книга Белоцвета

– Это наш вечный котел, – сказал Остролист, кладя юноше руку на плечо и разворачивая его к себе. – И он должен бурлить, истекать жизнью, а не иссыхать пустотой. Все хогмены нуждаются в воде из этого источника, в ней вся наша жизнь. Если сегодня он не наполнится, хогмены ринутся в верхний мир, чтобы хоть как-то подкрепить свои угасающие силы, как это уже сделали самые нетерпеливые. – Король помолчал и добавил: – Это твой первый возможный выбор.

– Люди не отдадут своего так легко, – ответил Белоцвет.

– Ты хочешь проверить, на что способны оголодавшие хогмены? – Король удивленно поднял брови.

– Ни в коем случае. Каков второй выбор?

– Испокон века мы приносим жертву нашему источнику, чтобы кровь возродила его к новой жизни. Человеческая кровь, Белоцвет. Ничто в мире не сравнится с ее силой.

– Вы хотите, чтобы жертвой стал я? – Юноша изо всех сил старался не подавать вида, насколько ему страшно.

– Ни в коем случае. – Остролист махнул рукой, и два рослых, плечистых лесных духа с оленьими головами, украшенными ветвистыми рогами, гулко переступая копытами, отошли куда-то за пределы круга.– Ты мой наследник, Белоцвет. Ты – король безвременья. Ты сохранишь и защитишь страну-под-холмами, когда придет нам время уснуть.

В ответ по толпе притихших хогменов прокатилась волна вздохов и восклицаний.

– Здесь и без тебя есть люди, достойные стать жертвой. Выбирай. – И король указал на группу жмущихся у высокого камня людей, то ли уже не испытывающих к своим хозяевам сильной привязанности, то ли отпущенных на прогулку по особому случаю.

– Вот значит как. Я должен наполнить ваш вечный котел. – Белоцвет подошел к пересохшему источнику, прикоснулся к прохладе каменного обода. – А ведь меня этому как раз и учили, ваше величество. Наполнять вечный котел, чтобы он жил и даровал жизнь другим.

– Так за чем дело стало? – Остролист неуловимо быстрым движением схватил пролетавшего мимо визжащего фоллета и кинул его в рот. Пережевывая еще брыкающегося подданного, король жестом приказал мускулистому сильвану вытащить кого-нибудь из людей к котлу. – Что? Тебя удивляет, что я утолил свой голод? Может, ты предпочтешь, чтобы я насытился кем-то из них? – И он указал на сидящих у ног дриады девочек-близнецов. Девочки кутались в зеленые волосы своей хозяйки и выглядывали из них, настороженно блестя глазами. Их собственные волосы, золотые как солнце, были заплетены в несколько десятков переплетенных между собой косичек, связывающих девочек друг с другом.

– Ваше величество. – Белоцвет говорил тихо и быстро. – Я знаю, что в вашем обычае испытывать людей. И я знаю, что необязательно выбирать из двух зол. Если поискать, всегда найдется и третье. Каков мой третий выбор?

– Третий выбор? – Переспросил король. Внезапно он прянул вперед, его лицо застыло вплотную к лицу Белоцвета, и он зашипел как разозленная гадюка.

– Есть и третий выбор. Не думаю, что он придется тебе по вкусу. Ты ведь мечтаешь вернуться наверх, не так ли? Думаешь, поцарствуешь здесь и вернешься к своему предназначению? Но для этого ты должен остаться тем, кто ты есть – Амадеем. А потом уже Белоцветом. И тот, и другой живут в тебе, но если ты утратишь одного – изменится и второй. Белоцвет нам нужен живым. Но ты можешь отдать нам Амадея. Принеси в жертву его.

И Остролист отпрянул, отступил от юноши и встал в стороне, тяжело опираясь на посох. И если до этого он казался Белоцвету вполне мирным мертвецом, достойным и даже дружелюбным, то теперь багрово-золотой свет обострил его и без того крючковатый нос, заложил глубокие тени под глазами, провалил рот. В безучастных до этой минуты глазах Остролиста загорелись голодные огни, у его ног толклась свора гончих псов, похожих на ожившую падаль, и с ужасом – но и с восторгом – юноша понял, что перед ним сам предводитель Дикой Охоты, король слуа, алчный, ненасытный мертвец.

Белоцвет огляделся. На него были устремлены сотни глаз, лихорадочно блестящих, одинаково нечеловеческих, застывших на грани безумия. Он видел сотни ртов, роняющих слюну, перекошенных, пересохших, жаждущих. Тяжелое дыхание хогменов окатывало его волнами то болотного тлена, то речной тины, то сырой земли. Они все ждали его решения, ждали из последних сил, и преграда, отделявшая их от превращения в проклятие для мира людей, стала тоньше паутинки.

– Вы и раньше не были благословением. – Белоцвет преодолел оцепенение и, отойдя в сторону, наклонился над сбившимися в стайку цветочными феями, плачущими и трясущимися от страха как овечьи хвостики. Юноша осторожно погладил по кудрявой голове одну из фей, одетую в пышные юбки из пионовых лепестков. – Но мир не сможет существовать без вас. Во всяком случае, я в таком мире жить не хочу.

Он встал и обратился к королю.

– Я сделал свой выбор, выше величество. Амадей прожил не долгую, но в общем неплохую жизнь, и я готов расстаться с ним. Никто не скажет, что Белоцвет, наследник Остролиста, начал свое царствование благодаря тому, что убил невинного. Мне было интересно быть человеком. Возможно, быть хогменом не хуже.

Остролист выслушал юношу и поднял руку, призывая к тишине своих сородичей, захлебывающихся от услышанного.

– Ты не разочаровал меня, мальчик. Воистину королевское решение. Расплачиваться за свой выбор самому, не перекладывать свои слова в чужой рот, принять кровь на своих руках. Я помогу тебе.

Повинуясь нескольким отрывистым словам, брошенным королем в сторону, двое оленеголовых вернулись в круг, неся тяжелое зеркало в костяной оправе. Они поставили его на траву перед Белоцветом.

– Смотри и вспоминай. – Прошептал король на ухо юноше. – Вспоминай все, что любил Амадей. Что причиняло ему боль. Что трогало его сердце. Чем был он сам.

Белоцвет заглянул в стеклянную, подернутую дымкой глубину зеркала. Оттуда на него вопросительно смотрел белоголовый юноша, черты лица которого постоянно расплывались, да и фигура то и дело пропадала из виду. Но с каждым воспоминанием, вызванным к жизни памятью Белоцвета, его зеркальный двойник становился все ярче и отчетливей. И вот, когда стоящий за стеклянной стеной Амадей сам по себе улыбнулся Белоцвету, поправляя распахнутый ворот рубахи, Белоцвет, повинуясь безотчетному порыву, протянул ему руку. И тот ухватился за нее и вышел из зеркала.

Они стояли друг напротив друга, похожие и разные, дыша в такт, но чувствуя каждый по своему.

– Белоцвет…

Юноша нехотя обернулся: король протягивал ему каменный нож, широкий у основания и резко сужающийся к концу.

– Ты выбрал. Нет больше времени ждать. Нам нужна эта кровь, Белоцвет. Кровь!.. – Последнее слово Остролист прошипел оскаленным ртом, похожим на капкан.

Белоцвет поклонился королю и взял нож. Поначалу он дрогнул от его непривычной тяжести, но затем как-то сразу успокоился, перехватил нож поудобнее и вернулся в центр круга. Остролист остался стоять у него за спиной.

Юноша встал напротив своего человеческого двойника; тот смотрел на него, улыбаясь, будто не замечая вокруг себя полчищ хогменов, сдерживающихся из последних сил. И то сказать – люди умеют не видеть того, что не укладывается в их представления о мире, что выпадает из привычной обоймы впечатлений. Белоцвет положил левую руку на плечо Амадею. «Только бы он молчал, – мелькнуло у него в голове, – ради всех богов, пусть он молчит!»

– Кто ты? – Удивленно улыбаясь, спросил Амадей. – И почему…

Договорить он не успел. Белоцвет, крепко сжав его плечо, вонзил жертвенный нож Амадею в горло, туда, где бьется нетерпеливая, неугомонная жилка.

Как только каменное лезвие вошло в плоть человека, Белоцвет почувствовал как ледяная волна накрыла его с головой. Он устоял лишь потому, что падающее тело Амадея поддержало его. Никогда в жизни не ощущал он такого холода, даже когда замерзал в ноябрьском лесу; силы уходили из него как вода в песок, тяжело стало дышать, свет померк в глазах – он замерзал насмерть. И лишь пальцы правой руки горели от теплой, рвущейся на волю крови. Где-то далеко, кажется, на краю мира, раздавались ликующие вопли, разрываемые рыком и визгом.

Оленеголовые лесные духи разомкнули последнее объятие человека и хогмена. Один из них поддерживал едва стоящего Белоцвета, второй подхватил Амадея и понес его к мертвому источнику. Там он осторожно положил тело на дно котла, как в купель, и отошел назад.

Мертвая тишина воцарилась в сердце Вечной Долины. Казалось, хогмены не смели не то что дышать, даже сердца их замерли, чтобы не нарушить молчания смерти, приводящей жизнь. В этой тишине звук прибывающей воды оказался оглушающим, этот шелест вихрем пронесся по толпе хогменов, заставляя их падать ниц. Источник ожил и наполнялся так стремительно, что уже через несколько минут вода выливалась через край каменного котла, ручейками текла по траве. А на дне плавало тело жертвы, и казалось, что человек превратился в цветок, в котором перемежались багровые и белые лепестки.

– Белоцвет.

Юноша, поддерживаемый лесным духом, открыл глаза и попытался стоять твердо. Перед ним был король Остролист, и он протягивал ему выточенный из черного хрусталя кубок, наполненный живой водой.

– Пей. Ты первый.

И, не дожидаясь пока Белоцвет возьмет кубок, король прижал его к губам юноши и наклонил.

Белоцвет пил, жадно глотая холодную воду со сладко-соленым привкусом крови. С каждым глотком силы его прибывали, прояснялось сознание, и что-то новое входило в его сердце. Он выпил половину поднесенного королем, который проглотил оставшееся.

– А теперь – пейте все. – Негромко сказал Остролист. – Белоцвет, ты окажешь нам честь?

Все тот же лесной дух протянул юноше деревянную плоскую чашу, которой было удобно зачерпывать воду из котла, который уже бурлил, и пенился, и брызгал во все стороны как гейзер. Белоцвет отдал духу жертвенный нож и взял чашу. Подойдя вплотную к источнику, он погрузил ее в воду, вынул и, не глядя, выплеснул все в подставленный кем-то берестяной сверток. Раздались полные зависти вопли, и счастливая хозяйка свертка поспешила выпить всю пожалованную ей удачу. Белоцвет засмеялся. Он вновь и вновь зачерпывал воду, разливал ее по каменным, слюдяным, аметистовым, костяным кубкам, зачерпывал полные пригоршни и разбрызгивал их на толкущуюся в воздухе мелюзгу, захлебываясь, пил сам. Кто-то из особо настырных и малорослых хогменов не устоял на каменном ободе и свалился в источник, Белоцвет выудил его и под общий хохот заставил выпить полную чашу, после чего жадина попросту уполз на четвереньках. В воздухе звенел пронзительный смех, сверкала водяная завеса.

Не все хогмены добирались до вечного котла. Многие пили из текущих по траве ручьев, плескались в лужах рядом с разомлевшими лягушками и ящерицами, валялись на мокрой траве, выставив напоказ свои телеса. А к источнику все подходили и подходили; воду пили, зачерпнув узкой ладонью, погрузив в нее звериную голову, наполнив причудливые стеклянные сосуды.

– Эй, виночерпий! – Белоцвет оглянулся. Несколько ламий и водяная, очень похожая на ту, что встретила их с королем в подземном лабиринте, только на этот раз не с рыбьим хвостом, а на двух весьма длинных ногах, затеяли танцы неподалеку от круга камней. Судя по их мокрым волосам, они уже успели не раз приложиться к источнику, и поэтому их веселье было не удержать.

Белоцвет отыскал глазами короля. Тот сидел на траве, опираясь спиной на самый высокий камень в круге, и пил из своего черного хрустального кубка. На лице его застыла блаженная улыбка, глаза были закрыты, а у ног лежал Цикута.

– Самое время, – решил Белоцвет. Он пустил деревянную чашу плавать по воде, оттолкнул высокого, тонкого слуа, лакающего прямо из котла, лязгая зубами. Слуа покорно убрался, а Белоцвет ухватился руками за края и, наклонившись, погрузился по плечи в кровавую воду. Потом он резко выпрямился, разбрызгивая тяжелые капли с волос, запрокинул голову и закричал. Ничего человеческого не было в этом крике, так могла кричать хищная птица, камнем падающая на свою жертву, или же обозленный зверь. Темная душа леса смотрела глазами Белоцвета, вырывалась криком из его вздрагивающего горла, темная лесная кровь переполняла его сердце.

Белоцвет оглядел притихших хогменов, оскалился, кинул пригоршню воды в стайку фей, и направился к танцующим.

– Что за танцы под хлопанье в ладоши? – Спросил он у одной из ламий, украсившей волосы и грудь светляками. – Где наши хваленые музыканты?

– Пьют, – со смехом ответила она. – И к тому же наши музыканты в подметки не годятся человеческим. Так что… – и она огляделась, постукивая мелкими острыми зубками.

– Вот он! – Тонкий пальчик указывал на жмущегося в тени парня, прижимающего к себе волынку. – А ну, выходи! Я тебя поймала! И тебя! И тебя!

Ламия тыкала пальцем в стелющихся по земле людей, у каждого из которых были музыкальные инструменты – флажолеты, ребеки, цимбалы. Они вставали и покорно подходили к ней, бредя нога за ногу, будто во сне. Когда их набралось человек шесть, она решила, что этого хватит и махнула им рукой – мол, играйте. Перепуганные музыканты задудели кто во что горазд, заглушив на минуту даже рев минотавров.

– Э нет, так не пойдет. – Белоцвет решительно отнял у одного из пленников страны-под-холмами пастушью дудочку, повертел ее в пальцах и, вспомнив что-то уже неизмеримо далекое, поднес к губам и заиграл весенний напев, простой и нежный, песню, вслед за которой приходит лето. Музыканты прислушивались, лица их светлели, они переглядывались и постепенно, один за другим, подхватывали мелодию.

– Так-то лучше. – Одобрил Белоцвет, возвращая дудочку человеку. – Но сегодня мы хотим другой музыки. Нежности оставьте на потом. Мы желаем веселиться, не так ли, красавица? – И он схватил ламию за сверкающие волосы, притянул к себе, поцеловал и оттолкнул. – Играйте! И смотрите, играйте хорошо… а не то я вас съем!

И он захохотал, потешаясь над похолодевшими от ужаса людьми.

Музыканты как могли справились с волнением и уже через минуту над долиной стоял гул развеселой, залихватской мелодии, толкающей в пляс. Белоцвет подхватил водяную деву, раскружил ее, двинулся дальше, а она все цеплялась за его пояс своими мокрыми, длинными пальцами. За нее ухватился козлоногий сильван, а за длинные пряди его шерсти цеплялась ланнон ши в венке набекрень. Белоцвет танцевал, проходя по долине, и все хогмены спешили присоединиться к нему. Танцующие двигались причудливой вереницей, свивались в кольца, расходились и вновь сближались. Белоцвет уводил их все дальше от источника, на край долины, и вскоре толпа у круга камней поредела, а потом и вовсе иссякла. По всей долине мерцали огни, в отчаянном веселье заходилась музыка, воздух дышал послегрозовой свежестью и силой.

Король-мертвец приоткрыл глаза. Тут же Цикута вскинул голову, заглядывая в лицо хозяину.

– Лихой парень попался. – Остролист погладил пса по голове. – Наконец-то можно будет уснуть спокойно. Я не забыл, Цикута. Сейчас все исправим.

Король негромко позвал кого-то, и из темноты вышла девушка в длинном белом платье и в шапочке-колокольчике на темноволосой голове. Она была очень хороша даже для себе подобных, но что-то в прищуре ее темных глаз заставляло думать о скорейшем отступлении, в котором не было позора, только желание остаться в живых.

– Мы снова живы, ваше величество. – Госпожа цветов подошла к кипящему, переливающемуся через край котлу, зачерпнула немного воды узкой ладонью, сделала маленький глоток и облизала розовые губы. – Какой щедрый дар, давно такого не было.

– Осталось немного прибрать за собой. – Остролист поднялся и подошел к ней. – Я не хочу, чтобы мальчик расстраивался. Он меня забавляет.

– Разумеется. – Девушка окунула в воду ладонь и что-то прошептала над нею, роняя капли с пальцев. Буря в котле несколько поутихла, и темная от крови вода посветлела. Стало видно тело, застывшее на каменном дне.

Остролист стукнул посохом по стенке котла, и каменная жаба, испокон века державшая его в своих лапах, открыла глаза и утробно, гулко квакнула. Потом она поставила котел наземь, склонилась над ним, выудила тело жертвы и подняла его над водой. В мокрой перепончатой лапе лежал мертвый юноша – смуглый и черноволосый, его лицо закрывал полураспустившийся венок из ядовитых цветов дурмана. Жаба подержала его с минуту на весу, а затем разинула пасть и проглотила легко, как муху. После этого она вновь вцепилась обеими лапами в котел, села на прежнее место, закрыла глаза и погрузилась в сон, из которого ее вырвала воля Остролиста.

– Вот и все. – Усмехнулась госпожа цветов. – Коварство хогменов не знает предела.

– Воистину. – Кивнул Остролист. – Так же, как и сила человеческой веры. А он поверил… Ты видела, как он поверил!

– О да. Какое прекрасное безвременье нас ожидает, ваше величество.

Помолчав, госпожа цветов спросила, невинно улыбаясь:

– А вы не боитесь оставлять его на своем троне? Такого… молодого, сильного… и он явно понравился вашим подданным.

– Не боюсь. – Остролист недобро посмотрел на девушку. – А вот за тобой я прослежу лично. Чтобы ты не просыпалась раньше времени, и не лезла туда, где тебе не место. Довольно. Я устал скучать. Я так давно не охотился, что люди посмели позабыть рог Дикой Охоты. Пора им напомнить, что бывает с теми, кого настигают мои псы. А ты ступай и проследи, чтобы негодницы ламии знали свое место и не слишком навязывались мальчику.

– Повинуюсь, ваше величество, – госпожа цветов поклонилась, скрывая гримасу, исказившую ее личико.

Остролист снял с пояса рог, украшенный резьбой, поднес его к губам и затрубил. Тоскливый, злобный вой пронесся над долиной, и в ответ ему залаяли, приближаясь со всех сторон, гончие псы. Из расщелины в камне заструился серый дым – Дурной Сон, королевский конь, явился на зов хозяина. Остролист сел верхом и вновь затрубил, а когда он опустил рог, Дурной Сон прянул вперед и вверх, унося Остролиста на вершину холма, а оттуда – в ночное небо над предместьями Гринстона.

Бойся тихих голосов, шепчущих из темноты,Не ходи дорогой старой, коль ее не знаешь ты,Бойся всплеска за спиной, смеха из морских глубин,И ребенка с золотыми волосами береги.Но всего сильнее бойся ночью темной, грозовой,Оказаться в чистом поле и услышать злобный вой,И увидеть, как Охотник скачет гончей своре вслед.Потому что от Охоты никому спасенья нет.

Глава третья, в которой герой попадает в лабиринт

Белоцвет проснулся. Еще минуту назад ветер сновидений нес его, невесомого и свободного, в неведомые дали; но все полеты заканчиваются, не был исключением и этот. Нехотя, с трудом Белоцвет приоткрыл глаза, оглядывая себя и ближайшее окружение.

Он лежал, положив голову на поросшую коротким золотистым мехом спину сильвана, спящего мертвецким сном. К правому его боку прижималась темноволосая ламия, растерявшая все свои цветочные гирлянды, а к левому – дриада, на которой из всего ее роскошного лиственного одеяния остался лишь браслет из красных ягод шиповника. На животе Белоцвета мирно посапывала обнявшаяся парочка эллилов, их стрекозиные крылышки то приподнимались, то опадали, разбрасывая радужные пятна света. А в ногах похрапывал кто-то, больше всего похожий на кучу войлочных ковриков. Осторожно приподняв голову, Белоцвет оглядел себя: он был совершенно гол, что было в общем не удивительно, но цел и невредим. Привстав на локте, юноша убедился, что насколько хватало его глаз, вокруг было то же самое – хогмены вповалку спали на земле беспробудным сном, который накрывает особо постаравшихся гуляк. Было тихо, вчерашнее исступление ушло, уступив место всеобщему умиротворению. С тихим вздохом Белоцвет опустил голову на теплую спину сильвана.

– Доброе утро. – Шеш вполз на грудь хозяина, легко огибая спящую парочку. – Если ты собрался дрыхнуть здесь и дальше, я тебя разочарую. Вставай, пора идти занимать престол. Его величество желает отправиться на отдых. Давай, скидывай этих бездельников и пошли.

– Что, вот прямо так?.. – Хриплым голосом спросил Белоцвет. – Как-то неподобающе я одет, не находишь?

– Чтобы удивить Остролиста, нужно что-то посолиднее голой задницы, – ядовито ответил Шеш. – В башне вся твоя одежда, не бойся. Ну, вставай уже!

Белоцвет осторожно перенес и ухом не ведущих эллилов наземь, высвободил плечо из-под головы дриады, подтянул колени и встал, с трудом удерживая равновесие. Постояв с минуту, он медленно двинулся вперед, перешагивая через тела спящих хогменов.

– Это и есть тот самый сон?

– Пока еще нет. – Фыркнул змей, оплетая плечо юноши. – К вечеру проспятся, придут в себя и отправятся восвояси, каждый к своему месту. Там и будут зимовать.

– Посреди лета?

– Это у людей лето. А у нас зима. Смотри, куда ноги ставишь. Чуть на стуканца не наступил.

Медленно, пошатываясь, Белоцвет вышел из лощины, где провел часы, незабываемые уже по той причине, что любая попытка вспомнить хоть что-то отзывалась звоном и болью в его голове. Свет небес страны-под-холмами снова был теплым, королевская башня все так же возвышалась по правую руку, и он пошел к ней, поминутно чертыхаясь, поскольку уже давно отвык ходить босиком.

В башне его ждала ванна, стоящая у жарко натопленного камина, чистая одежда, разложенная на сундуке; вообще обстановки в комнате прибавилось, появился даже гобелен на стене. Белоцвет поспешно залез в ванну, погрузился с головой в горячую воду и замер, пытаясь собрать себя воедино. Убедившись в бесплодности этих попыток, он вынырнул, положил голову на край и открыл глаза.

– Шеш, я в жизни так не напивался. – Покаянно произнес Белоцвет. – Эта вода… вино рядом с ней просто вода.

– Да уж, ты себя показал. – Змей неторопливо плавал над животом хозяина. —Разговоров на сто лет хватит. Даже сильваны утерлись, когда ты дриаду…

– Не надо! – И Белоцвет снова погрузился с головой, но тут же поднялся и с любопытством переспросил: – А что было-то?..

Вместо ответа змей с невыразимым бесстыдством подмигнул юноше и показал ему свой дрожащий раздвоенный язык.

– У меня все болит, – пожаловался Белоцвет, садясь в ванне.

– Немудрено, после таких-то трудов, – ядовито посочувствовал змей, выползая из воды. – Все, хватит тут рассиживаться. Отмывайся, одевайся и марш к королю. Я тебя там подожду.

Белоцвет крикнул ему вслед, что думает о бессердечии змей вообще и своего фамилиара в частности, и принялся смывать морской губкой грязь со своих ног, кровь с царапин на плечах, мох и песок, налипшие повсюду. Обсушившись у огня, он переоделся в чистую одежду, смог выпить немного ягодного отвара и направился по лестнице вверх, в королевскую усыпальницу.

Остролист ждал его, стоя у окна. Когда Белоцвет вошел в комнату, король повернул голову и ободряюще кивнул ему.

– Рад видеть тебя. – Остролист сел на широкий каменный подоконник, указав юноше на соседний. – Садись.

Он помолчал и негромко произнес:

– Мало того, что ты вернул нам жизнь, Белоцвет, ты и нам смог подарить праздник. Нечасто хогменам выпадает так повеселиться.

– А люди не жадничают на веселье, – не подумав, ответил юноша, и замолчал.

Они сидели, глядя на тихую Вечную Долину, король спокойно, Белоцвет – все более волнуясь.

– Я хотел спросить, – наконец заговорил он, – кто я теперь? Хогмен? Человек?

– Ты был идеальным полукровкой, Белоцвет, – ответил Остролист. – А теперь с каждым днем ты все больше будешь становиться хогменом. Ты сам, собственноручно, убил свою человеческую половину, отдал свою красную человеческую кровь. Ее память еще сильна в тебе, и ты будешь чувствовать ее какое-то время. Потом она ослабеет и отпустит тебя. Хогменская же кровь, напротив, начнет брать свое – и чем дальше, тем больше. Будь осторожен со своими новыми возможностями, чтобы они не наскучили тебе раньше времени.

– Значит, я уже не вернусь наверх?

– Почему же? – Удивился король. – Ты свободен, Белоцвет. Свободен более чем когда бы то ни было. Поднимайся к людям сколько тебе угодно. Смотри, – и он указал на простирающиеся перед ними земли. – Каждый круг камней или просто камень, каждый холм и каждое дерево здесь – это входы в верхний мир. Многие мои подданные предпочитают спать именно там, и как только придут в себя, отправятся каждый своим путем и на свое место. Кто-то остается спать внизу, но только совсем уж тяжелые на подъем. И тебе путь наверх открыт. Но, разумеется, не человеком. Сам понимаешь – то, что забрали хогмены, сами боги не вернут.

– Вот как. – Белоцвет выдохнул с некоторым облегчением. – Значит, в скором времени все уснут в своих холмах, а я останусь охранять ваш покой и сон. Король-ночной стражник.

Остролист засмеялся.

– А разве самое интересное происходит не в ночную стражу?

Все еще смеясь, он снял со своей головы костяной обруч, украшенный белыми искрами кристаллов, и надел его на Белоцвета.

– Твое царствование началось, король безвременья. Да будет оно достойным.