Технология власти

Таковы были «методы Курского», которые легли в последующем в основу следственной техники «ежовщины». Методы Курского вполне оправдали себя. Подсудимые рассказывали вещи о чудовищных преступлениях, которые тогда почти всеми принимались на веру. Настоящую цену «чистосердечных показаний» подсудимых знал в Москве только один человек – Сталин, и только одно учреждение в провинции – штаб Евдокимова, Курского, Федотова в Ростове-на-Дону.

Зато триумф Сталина был полным: ни советское правительство, ни его председатель Рыков, ни «гнилой» теоретик Бухарин, ни даже сам верховный шеф ОГПУ Менжинский не разгадали контрреволюции шахтинцев, а Сталин «гениальным чутьем» профессионального революционера раскрыл «заговор буржуазных специалистов». С Менжинским Сталин «как-нибудь договорился», но членам Политбюро, как школьникам, поставил на вид: вы саботировали, а я вас спасал, будете и дальше упорствовать, я и без вас обойдусь! ЦК в закрытом письме к партийной организации воздал должное «бдительности» Сталина, дипломатически обходя саботаж «правительства» в раскрытии «Шахтинско го дела». Когда же Сталин подготовил новое дело, – «дело Промпартии» проф. Рамзина «саботажникам» оставалось только поддакивать.

Однако победа Сталина имела для него меньше всего «моральное значение», хотя она и дискредитировала его будущих противников из «правой оппозиции». Еще меньшее значение имела ликвидация доселе никому неизвестных, шахтинцев или малоизвестных в широких кругах рамзинцев. Победа заключалась в том, что Сталин нашел волшебный ключ к публичному уничтожению даже мнимых врагов режима – лабораторию Евдокимова с методами Курского. И Сталин щедро отблагодарил: Евдокимов получил подряд два ордена Красного Знамени (за шахтинцев и за рамзинцев) к своим уже наличным трем, был назначен первым секретарем Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) (редкий случай в тогдашней партийной практике), – был введен в состав пленума ЦК ВКП(б), будучи совершенно неизвестным в партии, а все чекисты штаба Курского были награждены орденами Красного Знамени и знаками «почетных чекистов». Забегая несколько вперед, скажу, что когда Сталин приступил к подготовке ежовщины во всей стране, он вспомнил о Курском: все еще провинциальный среднего ранга чекист Курский был назначен в 1936 году заместителем наркома внутренних дел СССР! Через некоторое время в газетах появился краткий некролог – «внезапно умер верный сын партии т. Курский». Устная версия из официальных кругов гласила, что он покончил самоубийством на нервной почве. Конечно, было от чего терять голову, – теперь предстояло оформление и уничтожение не какого-нибудь жалкого десятка шахтинцев, а около пяти миллионов «врагов народа», из которых больше миллиона принадлежало раньше к коммунистической партии.

Эти и им подобные «организационные разногласия» между членами Политбюро, как говорил Резников, постепенно выросли в разногласия политические. Рыков, Бухарин, Томский увидели в тактике Сталина желание руководить страной и государством через аппарат ОГПУ и партии, минуя Советское правительство и профессиональные союзы.

На этой почве в Политбюро образовались две группы – группа Бухарина и группа Сталина. Первоначально к группе Бухарина, кроме Рыкова и Томского, примыкали Куйбышев, Калинин, Рудзутак и Орджоникидзе. К группе Сталина принадлежали Молотов, Ворошилов, Киров, Каганович и Андреев. Позицию Косиора, Чубаря и Микояна Резников назвал «буферной»: они либо мирили обе партии, либо воздерживались при решающих голосованиях. Сталин отказывался до поры до времени от открытых атак против группы Бухарина, а сосредоточил все силы на ее внутреннем разложении, весьма ловко натравливая одних ее членов на других.

Я хорошо запомнил рассказ Резникова об этой внутри-политбюровской политике – «разделяй и властвуй» – относительно двух случаев.

В первом случае эта политика была применена к Томскому – Куйбышеву. Дело в том, что кроме «организационных разногласий» в Политбюро, между разными ведомствами тоже происходили постоянные трения, иногда по самым незначительным вопросам. Когда дело касалось важных персон (наркомов, членов ЦК), было принято еще при Ленине передавать такие споры высшему арбитражу на решение Политбюро. Когда Политбюро принимало то или иное решение, спорящие стороны должны были подчиниться. После смерти Ленина Сталин эту практику лишь расширил, чтобы играть удобную и выгодную роль постоянного арбитра в качестве генерального секретаря партии, хотя Сталин и не был председателем Политбюро (Ленин был постоянным председателем Политбюро, после его смерти в Политбюро председательствовали все члены поочередно, после ликвидации правых постоянное председательствование перешло к Сталину, а в Оргбюро – к Молотову). Одно из таких постоянных разногласий происходило между ВСНХ (председатель Куйбышев) и ВЦСПС (председатель Томский), как между работодателем (ВСНХ) и рабочими (ВЦСПС). Профессиональные союзы все еще питали иллюзию, что они призваны защищать интересы рабочих, пусть даже и перед советской властью. Но государственно-сталинские интересы требовали как раз того, за что был осужден Троцкий полного подчинения профсоюзов интересам государства, то есть «огосударствления» их. Вещи своими именами, однако, не назывались. В будущей пятилетке, которую разрабатывал Куйбышев, профессиональным союзам, естественно, отводилась лишь роль технических органов государственного управления при сохранении внешней независимости от государства. Все текущие мероприятия – «режим экономии», «рационализация», «изобретательство», «колдоговор» – рассматривались и проводились с той же государственной точки зрения. В связи с этим Томский обвинил Куйбышева в «советской зубатовщине» по прямой подсказке Сталина. Куйбышеву Сталин подсказал формулу и по адресу Томского – «гнилой тред-юнионист»! Несомненная оплошность Сталина и его помощников по изданию «Сочинений» Сталина дает возможность подтвердить сказанное документально. Речь идет о сталинском письме Куйбышеву от 31 августа 1928 года, впервые опубликованном теперь. В этом письме Сталин пишет о члене Политбюро Томском другому члену Политбюро Куйбышеву следующее:

«Слышал, что Томский собирается обидеть тебя. Злой он человек и не всегда чистоплотный. Мне кажется, что он не прав. Читал твой доклад о рационализации. Доя лад подходящий. Чего еще требует от тебя Томский?»[5]

Имея письмо Сталина в кармане, Куйбышев смело выступает против Томского. Сталин молчал, но Куйбышев очутился вне группы Бухарина.

Второй случай относится к Рыкову и Бухарину. Известный разговор Бухарина с опальным Каменевым летом 1928 года Сталин истолковал как конспирацию против Советского правительства (Рыков) и ЦК ВКП(б) (Сталин). Соответствующие агентурные данные якобы подтверждали это. Делу был нарочито придан характер бунта Бухарина против Рыкова, за что Сталин и его группа и набросились на Бухарина. «Рыков не просто член Политбюро, но он и глава советского правительства. Поэтому мы не можем позволить даже друзьям Рыкова конспирировать против него», – рассуждал Сталин. Рыков не попадался на эту удочку. Оставалось искать другие варианты.

Органы печати, которые не находились под прямым руководством Бухарина и Рыкова, получили задание начать «по собственной инициативе» критику теоретических трудов Бухарина. Были сделаны попытки разыграть эту атаку по линии журнала «Большевик», но там сидели ученики Бухарина: Астров и Слепков. Они сообщили Бухарину о нажиме на них личного секретаря Сталина Поскребышева с целью напечатания критических статей о трудах Бухарина «Экономика переходного периода» и «Теория исторического материализма» (соответствующие статьи лежали уже в портфеле редакции). Возмущенный Бухарин снял копии со статей и помчался прямо к Сталину. Последний совершенно хладнокровно ответил, что он и понятия не имеет об этих статьях, ни о распоряжении Поскребышева. Тут же вызванный звонком Сталина Поскребышев тоже преспокойно заявил, что эту историю со статьями слышит впервые.

– Если кто-либо из наших сотрудников и позвонил редакции от моего имени, я в этом не вижу преступления, – сказал Поскребышев.

– Не забывайте, что я не ваш сотрудник, а член Политбюро ЦК! – вспыхнул Бухарин.

Поскребышев промолчал, а Сталин попросил Бухарина оставить у него статьи для ознакомления (Сталин, конечно, не только читал их в оригинале, но они были и написаны По его личному заданию).

Через некоторое время Астров и Слепков получили из Оргбюро ЦК «строгий выговор» с предупреждением за попытки дискредитации авторитета ЦК. Правда, статьи против Бухарина не были еще пока напечатаны, но зато бухаринцы получили серьезный удар.

Более удачным оказался опыт с «Комсомольской правдой». Тут Сталин поступил просто – вызвал секретаря ЦК ВЛКСМ Чаплина к себе и прямо приказал: «Вот эту статью поручи напечатать своему редактору (редактором, кажется, был Костров), не ссылаясь ни на меня ни на ЦК. Если выйдет скандал, будет отвечать лично редактор, но он тоже не должен называть твоего имени». Чаплин точно понял смысл задания. Через день в «Комсомольской правде» появилась громовая статья о теоретических грехах «правого оппортунизма», которые ставились в завуалированной форме в связь с концепцией члена Полит бюро Бухарина. Для партии она явилась полной сенсацией – так же, как и для самого Бухарина. Бухарин вновь обратился к Сталину. Последний сделал удивленные глаза и немедленно потребовал подать ему номера «Комсомольской правды» (вопреки обыкновению, в этот день на столе Сталина не лежала кипа газет).

– Да, действительно! Это возмутительно! Ну как же вы советуете, Николай Иванович, поступить теперь? – спросил Сталин почти дружественным тоном.

Бухарин потребовал обсуждения вопроса на Политбюро.

– Я тоже так думаю, – ответил Сталин.

На очередном заседании Политбюро ответственный редактор газеты «Комсомольская правда» получил строгий выговор за печатание троцкистской статьи «без разрешения ЦК». Но давать опровержение ЦК признал «тактически невыгодным».

Более суровую и для себя совершенно неожиданную борьбу Сталину пришлось выдержать в московской организации. Агентурные сведения ГПУ и разведка самого ЦК единодушно свидетельствовали, что именно в Московской организации Бухарин, Рыков и Томский обладают сильнейшим влиянием. Старания агентов Сталина завербовать секретарей районов Москвы или даже членов бюро Московского комитета против группы Бухарина не увенчались ни малейшим успехом. Задним числом, в конце 1938 года когда бухаринцы были уже ликвидированы и физически Сталин писал в своем «Кратком курсе»[6]:

«Одновременно со своими политическими выступлениями группа Бухарина Рыкова вела организационную «работу» по собиранию своих сторонников. Через Бухарина сколачивала она буржуазную молодежь вроде Слепкова, Марецкого, Айхенвальда, Гольденберга и других (заметим, что из этой буржуазной молодежи состояла главная редакция теоретического и политического органа ЦК ВКП(б) – журнала «Большевик».-А. А.), через Томского обюрократившуюся профсоюзную верхушку (Мельничанский, Догадов и др.), через Рыкова – разложившуюся советскую верхушку (А. Смирнов, Эйсмонт, В. Шмидт и др.)…

К этому времени группа Бухарина-Рыкова получила поддержку верхушки московской партийной организации (Угланов, Котов, Уханов, Рютин, Ягода, Полонский и др.). При этом часть правых оставалась замаскированной, не выступая открыто против линии партии».

Не будучи в курсе дела (или, может быть, наоборот, из-за осведомленности), руководство районов Москвы и Московского комитета начало поход против «левых», которые стараются дискредитировать ленинский ЦК под маркой критики «бухаринских ошибок». Упомянутое решение ЦК служило при этом установкой «генеральной линии»! Это, кажется, единственный случай, когда Сталин сделал крупную ошибку, но он быстро ее понял и бросил знаменитый лозунг: «за критику и самокритику, невзирая на лица» и исподтишка готовил внеочередные выборы московских райкомов.

Несколько забегая вперед, замечу, что уже на октябрьском пленуме МК 1928 года Сталин решил нанести открытый удар «правым» в самом МК, что означало и удар по «правым» в ЦК. Но это оказалось не такой легкой задачей. Ряд членов пленума открыто обвинил Сталина, что «под маской борьбы против какого-то мифического правого уклона» Сталин и его друзья занимаются искусственным разведением «интриг и склок» (Запольский), ЦК грубо вмешивается в дела местных партийных организаций, нарушая устав партии (Березин). Рютин прямо обвинил Сталина, что «правый уклон – его личная выдумка, чтобы расправиться с неугодными ему членами Политбюро».

Тогда члены пленума поставили перед Сталиным вопрос:

– Скажите, есть ли в Политбюро правые?

– В Политбюро нет ни правых, ни левых, – ответил Сталин.

Когда не удовлетворенные ответом Сталина члены пленума стали требовать оглашения протокола Политбюро, на котором обсуждалось июльское письмо Фрумкина против линии ЦК, Сталин огласил резолюцию Политбюро ЦК о «единстве в Политбюро», подписанную «всеми членами Политбюро»[7]. На вопрос: «Кто же из членов Политбюро присутствовал тогда?» – Сталин ответил по-соломоновски: «Все, кто был налицо!».

Резников рассказывал, что как раз с этого заседания Политбюро Бухарин, Рыков, Томский и сам секретарь Московского обкома Угланов демонстративно ушли в связи с обсуждением письма Фрумкина. История и суть этого письма заключается в следующем.

Автор письма Моисей Фрумкин принадлежал к ленинской гвардии большевиков, активно участвовал в нелегальной работе в царской России, много раз подвергался арестам и ссылкам, принимал видное участие в большевистском перевороте 1917 года. После победы большевиков занимал ряд ответственных должностей, а к описываемому периоду был замнаркомфина СССР. Его должность давала возможность близко изучить положение дел в сельском хозяйстве и промышленности.

На основании тщательного анализа состояния сельского хозяйства, подкрепленного официальными данными свое го ведомства, Фрумкин обратился в июле 1928 года со специальным письмом сначала в Политбюро, а потом ко всем членам ЦК. Основные тезисы письма Фрумкина гласили[8]:

1. Сельское хозяйство страны переживает процесс деградации.

2. Деревня, за исключением небольшой части бедноты против нас.

3. «Политика экстраординарных мер» (то есть политика насильственного изъятия хлеба у крестьянства), которая проводится руководством ЦК, может кончиться гибелью советской власти.

Поэтому Фрумкин требовал радикального поворота ЦК в сторону либеральной аграрной политики. В отсутствии этой либеральной политики, в возврате к методам «военного коммунизма», в открытом грабеже среднего крестьянства под видом борьбы с «кулачеством», в искусственном натравливании одних крестьян против других под видом «развертывания классовой борьбы» и, наконец, в изобретении Сталиным во время его командировки в Сибирь на хлебозаготовительную кампанию новейшего метода полицейского принуждения крестьян отдавать хлеб даром государству – так называемого «сибирско-уральского метода» – вот где причина нашего хлебного кризиса, писал Фрумкин. – Мы требуем расширения посевной площади – крестьяне расширяют ее, а тогда мы их записываем в кулаки! Мы требуем расширения товарооборота люди открывают мелкие ларьки, а мы их записываем в спекулянты! Мы требуем поднятия промышленности и люди открывают сапожные мастерские, а мы их записываем в нэпманы! Мы требуем советской демократии, люди указывают нам на нашу антидемократичность, а мы их сажаем в ГПУ, – доказывал Фрумкин.

Поскольку Фрумкин раздал свое письмо членам пленума ЦК, Сталин хотел предупредить реакцию пленума особым решением Политбюро. В проекте решения предусматривалось «решительное осуждение право-оппортунистического антипартийного выступления» Фрумкина с соответствующими организационными выводами, то есть снятием Фрумкина с поста замнаркомфина СССР.

Группа Бухарина отказалась санкционировать такое решение. Когда же Бухарин, Рыков и Томский увидели, что для своего решения Сталин обеспечил большинство в Политбюро, то они просто ушли с заседания. Сталин определил этот уход как «примиренчество» к правому уклону, но Фрумкин был осужден за этот уклон, хотя временно с работы и не снят. Таким образом, вслед за его письмом члены ЦК получили «единогласно принятую резолюцию Политбюро по поводу письма т. Фрумкина». Факт выступления трех членов Политбюро против этого решения и их демонстративный уход с заседания был скрыт не только от партии, но и от членов ЦК. А будучи связанными партийной и коллегиальной дисциплиной внутри Политбюро, эти трое не могли довести свои взгляды до сведения партии и членов ЦК. Пользуясь этим, Сталин весьма ловко разыграл карту «единства в Политбюро», а люди, ориентировавшиеся во внутренней политике на Рыкова, Бухарина и Томского, были глубоко разочарованы их «единодушием» со Сталиным.

IV. Сибирский план Сталина

Практический план колхозного строя родился, собственно говоря, не в Политбюро и даже не в Москве, а в Сибири. Правда, уже XV съезд партии постановил держать курс на развитие коллективов[9], но это решение все еще оставалось на бумаге, пока за дело не взялся сам Сталин. Когда осенью 1927 года, вопреки Бухарину, Рыкову, Томскому и Угланову и, кажется, Калинину, Политбюро постановило применять на хлебозаготовках чрезвычайные меры («экстраординарные меры»), руководители ЦК и правительства были командированы в качестве «чрезвычайных уполномоченных» в основные зерновые районы страны – на Украину, ЦЧО, Северный Кавказ и Сибирь. Обычно такие уполномоченные имели право единолично решать любой вопрос на местах от имени ЦК и Совнаркома. В их распоряжении находился целый штаб сотрудников, от чекистов, специалистов, пропагандистов и до машинисток включительно, который комплектовался в Москве каждым из «чрезвычайных уполномоченных».

В качестве такого уполномоченного в начале 1928 года в Сибирь был командирован Сталин, а в числе его штабных «специалистов» находились сибиряки Маленков и Сорокин. Полномочия Сталина распространялись и на Урал, но на Урал Сталин не собирался ехать, ограничившись вызовом тамошних руководителей в свою будущую сибирскую ставку – в Новосибирск.

Сибирский и уральский актив был предупрежден правительственной телеграммой о предстоящем прибытии Сталина с чрезвычайными полномочиями. Пока Сталин мчался в бронированном вагоне сибирского экспресса, в Сибири царил переполох, граничащий с паникой гоголевских героев из «Ревизора».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

И. Сталин. «Вопросы ленинизма».

2

Русская история в самом сжатом очерке». Партиздат, 1933, стр. XII.

3

Находясь в пути из Алма-Аты в Константинополь, Троцкий по советским газетам явно видел, что его высылка не так легко далась Сталину: «Газеты в пути приносят нам отголоски новой большой кампании против троцкистов. Между строк сквозит борьба на верхах вокруг вопросу о моей высылке. Сталинская фракция спешит. У нее для этого достаточно оснований. Ей приходится преодолевать не только политические, но и физические трудности» (Л. Троцкий, «Моя жизнь», ч. II, стр. 316. Троцкого я везде цитирую по русскому изданию «Гранит», Берлин, 1930)

4

За апрель – октябрь 1928 г. нами послано было из Алма-Аты 800 политических писем, в том числе ряд крупных работ. Отправлено было около 550 телеграмм. Получено около 1000 политических писем и около 700 телеграмм, в большинстве коллективных» (там же стр. 305).

5

И. Сталин. Сочинения, т. 11, стр. 220.

6

«История ВКП(б). Краткий курс», 1945, стр. 281.

7

И. Сталин. «Вопросы ленинизма». Москва, Огиз, стр. 203–213.

8

И. Сталин. «Вопросы ленинизма». Изд. XI, стр. 271.

9

Соответствующее место резолюции XV съезда партии гласило «В настоящий период задача объединения и преобразования мелких индивидуальных крестьянских хозяйств в крупные коллективы должна быть поставлена в качестве основной задачи партии в деревне» («ВКП(I в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК», ЧIII, стр. 251. В. Молотов. «О работе в деревне, XV съезд ВКП(б)»).