Остап Бендер в Крыму

– Мы же договорились обо всем, верно? – остановился «сынок» перед задержанной, испытующе глядя на нее.

– Верно, сынок… – закивала старуха.

– А сейчас вы свободны… – приоткрыл начальник дверь: – Донцов, пропусти гражданку Коростылеву домой.

– Спасибо, сынок!.. – не пошла, подхватив свой мешок, а бросилась та к две ри.

Но Железнов прикрыл дверь и спросил:

– Да, мамаша, а место у вас бы нашлось еще для одной квартирантки? Племянница тут у моего товарища объявилась, а жить негде. А, как?

– Господи, да в пристройку к моей мазанке и возьму! Приберу там, как все полагается, гражданин начальник. И мне спокойная выгода будет, – заверила Коростылева.

– Ну теперь совсем договорились. Но чтоб о том, что моя знакомая… никому ни слова!

– Да, нешто я не кумекаю, сынок. На базаре мы и сошлись с ней, скажу.

– Правильно, мамаша, вот так и говорите всем. Идите, Вас пропустят.

– Спасибо и прощай, сынок… – Остановилась и у двери с вопросом: – А платить она исправно будет, твоя постоялка-то? Ведь у Любки я свои деньги, почитай, взяла, она мне за квартиру задолжала.

– Никаких сомнений, гражданка Коростылева, даже вперед, как договоритесь.

– Ну, тогда как есть совсем хорошо. Прощай, начальник.

– До свидания… – снял трубку телефона, когда старуха вышла и спросил: – Борис Петрович, новички еще у тебя? Ага, пусть Богданова ко мне зайдет. Я освобождаю ее от прежнего задания…

– Товарищ Железнов, капитан Тализоны» Крокос пожаловал! – вбежал в кабинет Донцов.

– Жаловаться пришел, – скривился Железнов. – Проси. Быстро вошел Крокос и на ломаном русском языке вскричал:

– Я протестую! Команду моего судна перевели на берег! Ценности конфисковали! Выставили охрану у трапа! Это беззаконие!

– Беззаконие?! А вывозить золото и серебро из нашей страны и другие ценности вы считаете законием?! На вашем корабле в тюках шерсти найдены слитки переплавленного золота и серебра, драгоценные камни и изделия из слоновой кости, которые Вы пытались вывезти из нашей страны. На эти средства наше государство могло бы купить знаете, сколько продуктов для голодающих, господин Крокос? – встал перед капитаном Тализоны» Железнов.

– Это фирма, я тут не при чем!

– А мы вас пока ни в чем и не обвиняем. Обыск же на вашем судне произведен по закону, на основании ордера, так что…

– Но подсвечник, изъятый из моей каюты, мой! Он куплен в Константинополе.

– Ваш, говорите? За сколько же вы его купили, уважаемый капитан Крокос?

– За… за триста лир!

– До чего много глупцов развелось в Константинополе! Вещь стоимостью в пять-шесть тысяч рублей продается по цене старенького костюма.

– Это подарок моей матери!

– Тогда вашей матерью следует признать дядю нашего бывшего царя – великого князя Николая Николаевича Романова. Там вензель. И эта золотая вещь нахолилась в княжеском дворце в Ливадии и исчезла после ограбления. Я мог бы вас ознакомить с соответствующей описью, но, наверно, это будет удобнее сделать на суде.

– На суде?

– Ваше судно мы задержим, а дело о незаконном вывозе драгоценностей передадим в суд, а уж он решит, что делать с вами и с вашей шхуной.

– Но я совсем не причастен к делам фирмы!..

– Не причастны? Есть еще одно доказательство, господин Крокос, найденное в вашей каюте.

– Какое еще? – поднял плечи капитан «Тализоны».

– Икона Божьей матери, икона из церкви монастыря. Украдена и передана вам, – твердо заявил Железнов.

– Может, похожа, но только не она. Уверяю вас… – приложил руку к груди Крокос.

– Как же, не она, – усмехнулся начальник ОПТУ, – когда ее тут же опознала игуменья этого монастыря.

– Ну это еще не все… – затоптался на месте греческий капитан. – Я ее купил у матроса…

– У какого матроса, капитан Крокос? – с усмешкой взглянул на него Желез-нов.

– Ну… я представлю его, как свидетеля, на суде…

– Что же, это ваше законное право.

– Честь имею, господин начальник, – взялся за ручку двери капитан задержанной шхуны.

– До свидания, господин Крокос, – Железнов проводил моряка до выхода из кабинета.

В комнате флигеля, которую снимала у Коростылевой Любка, была вечеринка. За столом, заставленным тарелками и бутылками, сидели Барсуков, Любка и Сопов. В руках Барсукова была колода карт, которую он перебирал с ловкостью опытного игрока. Сопов держал гитару, струны которой под его пальцами издавали лирические аккорды романса. Открылась дверь, и Коростылева ввела в комнату Богданову. Девушка со смущением на лице остановилась у входа, глядя на сидящих за столом.

– Ну вот и она, постоялка моя новая… Любите и жалуйте ее, аисты, – подтолкнула Богданову хозяйка.

– С ума сойти – какой красоты женщина! – воскликнул Барсуков.

– Чисто русская красота, – промолвил Сопов.

– Девочка, идите к нам, – протянул к ней руки Барсуков. Любка встала и ревниво произнесла:

– Замяукали коты, глядя на сало, – пододвинула гостье стул. – Садись, ее Кирой зовут, чтобы знали.

Кира робко опустилась на стул. Коростылева присела к столу тоже. Барсуков пристально продолжал рассматривать Киру, затем сказал:

– Ешь, пей, дитя мое, смотри, как мы живем… – Затем повернул голову к Сопову. – Так что, Яша, не хочешь? – затрещал он колодой карт.

– Он не хочет, не хочет с тобой играть, Вадим, – сердито проговорила Любка. – Ну-ка, Яшенька, ударь по струнам.

Сопов рванул струны и запел высоким тенором.

– Любка, я не на валюту, – зло бросил Барсуков. – Плевал я на нее! Любка прижалась к нему и промурлыкала нежно-просительно:

– Вадя, все равно не надо играть… Барсуков отстранил Любку, говоря:

– Нет, я хочу играть на выстрел! – и повторил: – Играю на выстрел!

Сопов умолк, оборвав аккорд. Некоторое время смотрел на Барсукова и ответил:

– Хорошо. Ставлю свою жизнь. Мечи, Вадим. Кира обвела взглядом обоих и сказала:

– Пригласили меня, а сами будете играть в карты? Лучше выпьем, а? Барсуков швырнул колоду и взял стакан:

– Твои уста, девочка, истину глаголят!

Сопов налил Кире, всем, хотел налить себе и отметил:

– Ну вот, вина ни капли, это же свинство, господа!..

Барсуков, держа свой наполненный стакан, взглянул на хозяйку и приказал:

– Бабка, дуй к татарину… – бросил пачку денег, – и парусом вино сюда, старуха, ну!..

– Ох, господи, да неужто попили мало… – взяла деньги та и, выходя: – Прости мя… Вот аисты…

Барсуков снова уставился на Киру, затем спросил:

– Ты кто, девочка?

– Никто… – улыбнулась та, отпивая вино.

– Чем занимаешься? – сделав глоток вина, спросил Барсуков.

– Служу в порту.

– Это хорошо, девочка, хорошо… – взглянул он многозначительно на своего дружка. – Нужное дело, а?

Сопов кивнул и ответил:

– Еще как! А чья ты, красавица? – спросил он.

Кира снова отпила вина из стакана и, смеясь, ответила: – А ничья… Барсуков придвинулся к девушке и наставительно зашептал:

– Живи, дитя мое, живи всеми силами души… Твое счастье, что познакомилась с нами. Не бойся, никто не обезобразит любовью твою юность… Свободный не любит и не требует любви…

– И от меня тоже? – обиженно спросила Любка.

– Помолчи! – выпил залпом. – Отелло – это средневековый костер, инквизиция, дьявольская гримаса… Ромео и Юлия… О, я знаю, ты тайно вздыхаешь по ним… Это старый хлам… Мы ломаем сверху донизу все…

– Кто это мы? – спросила Кира.

Барсуков поводил хмельным взглядом по девушке и сказал:

– Ты слушай, девочка, слушай, не перебивай. Мы сожжем все книги, разрушим музеи… Нужно, чтобы человек забыл тысячелетия. Свобода в одном: священная анархия… великий фейерверк страстей. Нет! Любви, покоя не жди, девочка… Я освобожу тебя… Я разорву на тебе цепи невинности…

– Вадим! – вскричала Любка ревниво.

– Я дам тебе все, что ты придумаешь, между двумя твоими объятиями… – продолжал тот, не обращая внимания на возглас своей любовницы. – Проси, сейчас проси… Быть может, завтра будет поздно.

Любка уже более спокойно и просительно потянулась к Барсукову:

– Вадим, ты мучаешь девушку, которая совсем не понимает, о чем ты говоришь.

Барсуков вскочил и грохнул кулаком по столу и вскричал:

– Любка, застрелю! Коснись только пальцем этой женщины!

Вошла Коростылева с бутылками в руках, поставила их на стол и нагнулась к Барсукову:

– Милок, там тебя какой-то беспризорник добивается. Барсуков вскочил:

– Іде он?

– Под акацией дожидается, аист.

– Яшка, кончай гулять… – он быстро направился к выходу, остановился и сказал Кире: – Пардон, мадемуазель, дела долга призывают.

Сопов уже встал, оправил одежду и пошел за Барсуковым.

– Ну, вот, а говорили… – обиженно протянула Кира. Барсуков обернулся, вернулся и галантно поцеловал руку Кире:

– До скорого свидания, девочка… Взглянул на свою любовницу и строго ей:

– Любка, смотри мне!..

– Да, уж смотрю… – усмехнулась она.

– Ох, господи, пора и мне на покой, милашки, – встала Коростылева. – Загулялась я тут сегодня… – сказала она, когда Барсуков и Сопов вышли. Она перекрестилась на иконку в углу и вышла из комнаты.

– Ну, и я пойду, на работу завтра рано… – встала и Кира.

– Да, куда ты, посиди еще. Сейчас выпьем… – налила вина в стаканы Любка. – Эх, жизнь наша сучья… – Выпила свой стакан залпом.

Сделав глоток, Кира спросила:

– Ты что же, нигде не работаешь?

– А зачем? – хохотнула та. – У меня Вадим есть, девушка. – И добавила: – Пока есть…

– Почему «пока»?

– Ты думаешь, я у него одна? И в тебя вот, вижу, втюрился он. Иди знай, что у него на уме… Может, меня и бросит.

– Поверь, я не хотела… Ты сама уговорила меня прийти. А мне так не хотелось, так не хотелось, как чувствовала…

– Да ты, как ты. Какой тебе упрек тут. Но все же… – усмехнулась Любка и замолчала.

– Что «все же»? – немного выждала, затем спросила Кира. Любка снова выпила, качнула головой и со вздохом ответила:

– Да, разве тебе все объяснишь вот так сразу, разве ты все поймешь…

– А кто он, Вадим этот?

– Он? – взглянула на девушку Любка и негромко промолвила: – Он большой и страшный человек. Очень… Эх…

– А с ним тот, тоже такой?

– Яшка? Одной масти и из одной колоды. Во всех делах правая рука Вадима. Кира помолчала, затем спросила:

– В каких же делах они сейчас могут быть, Люба? Карточки, трудное время, работаешь только ради хлеба куска…

– Приживешься если, то сама узнаешь то, что тебе знать будет положено…

– Наверное, и фамилия у твоего Вадима аристократическая, – мечтательно проговорила Богданова.

– Фамилия как раз у него не знатная… – усмехнулась та, – Барсуков… Кира вскочила, как ошпаренная и бросилась к дверям с возгласом:

– Барсуков?!

– Стой! Куда ты?! – бросилась Любка за ней: – Стой, дуреха! Стой!..

Через какое-то время Кира Богданова с удрученным видом была в кабинете Железнова. Он стоял за своим столом и сетовал:

– Эх, Кира, Кира, провалить такое дело! Да, разве же можно поддаваться своим эмоциям при выполнении задания?!

– Она когда сказала: «Барсуков», так я… Петр Иванович… я… я…

– Я, я… Где же твой холодный ум? Эх, как многому нам надо еще учиться, как многому., особенно выдержке, Богданова. И что же дальше было?

– Обегала я все вокруг… Никого… Вернулась, Любки тоже нет. Только Коростылева храпит в своей мазанке…

– Ну, вот давай возьмем тот случай, если бы ты нагнала всех этих бандитов и что?

– У меня браунинг… – тихо ответила девушка.

– Браунинг! А у них маузеры, да и стреляют они без промаха, офицерская выучка у них! Шлепнули бы они тебя, и точка. Эх, дивчина, дивчина ты… Все?

– Нет… Зашла к себе, а на дверях приколото… – подала она начальнику разглаженную коробку из-под папирос. – Финкой приколото было…

Железнов прочел и произнес негодуя:

– Наспех писал, мерзавец, но грамотно… Видишь, как нагло себя ведет? А почему? Потому что видит нашу слабую, еще не поставленную как следует работу в борьбе с преступным миром. И в доказательство этому – твой сегодняшний промах.

– Петр Иванович, я… – поклала на стол, завернутую в платок финку.

– А платок-то зачем?

– Отпечатки пальцев, может… – опустила голову девушка.

– Ишь ты… Вот здесь ты правильно поступила, Богданова, ничего не скажешь. Только какая тут дактилоскопия, если у нас самой захудалой фотографии и картотеки еще нет… Ладно, туда спать не возвращайся, в дежурной комнате доспишь эту ночь. Потом ордер в общежитие получишь. И опиши подробно их портреты, да и разговоры, представляющие определенный интерес…

Кира с виноватым видом кивнула и выпита из кабинета. Железнов подошел к окну, одернул штору. За окном разгоралась заря нового дня.

Глава IV. О ТОМ, КАК КОМПАНЬОНЫ ОКАЗАЛИСЬ НА КРАЮ СВОЕЙ ГИБЕЛИ И ОКАЗАЛИ УСЛУГУ ГПУ

На заре компаньоны и выехали из Симферополя в Севастополь. В машине сидели как уже было заведено. Балаганов в роли запасного бортмеханика-шофера сидел рядом с Козлевичем. А на заднем сидении, с неизменной картой на коленях и путеводителем, удобно расположился великий предприниматель.

– Как я и говорил, камрады, примерно семьдесят километров отделяют нас от Севастополя, – сказал Остап, когда они ехали по пустынным улицам города и солнце еще не поднялось над его ракушечными домами. – Впереди будет знаменитый Бахчисарай…

– А почему это он знаменитый, командор? – спросил Балаганов.

– А потому, Шура и Адам Казимирович, что там находится дворец хана Хаджи-Девлет-Гирея с фонтаном, который воспел Пушкин.

– Интересно… – Козлевич бросил на Бендера уважительный взгляд.

– Интересно, – повторил и Балаганов, зевая. Он с удовольствием поспал бы еще, если бы не такая ранняя побудка, сделанная его предводителем.

Дорога была безлюдна. Почему-то навстречу им не катились телеги татар, огородников и садоводов, везущих свой товар на базар. И Остап отметил:

– Едем как по пустыне. Ни людей, ни телег…

– Вот только стадо овец… – затормозил автомобиль Козлевич и остановил его, ожидая, когда гурт перейдет дорогу под крики татар-погонщиков.

– Все почему-то с ружьями… – промолвил Козлевич.

– Поскольку, как я понимаю, ехать нам долго, то завтракать будем в колыбели Черноморского флота, – сказал Остап, когда после встречи с овцами поехали дальше.

Балаганов ничего не ответил, а Козлевич, сосредоточенный на поворотах дорога, буркнул в свои усы:

– Так и решили, Остап Ибрагимович. – А затем спросил: – А зачем нам нужна эта самая горничная графского имения?

– Как зачем, Адам Казимирович? От нее мы узнаем фамилии и адреса слуг и служанок графских владений. С каждого по крупице информации – и составим для себя определенную картину о бегстве последней наследницы графа Воронцова – Воронцовой-Дашковой. Так сказано в бумагах, попавших в руки Стратиона Карповича, отец которого был поставщиком целебного меда царскому наместнику Таврии графу Воронцову и его наследникам.

– Допустим, – кивнул Козлевич. – А знаете, Остап Ибрагимович, я человек суеверный. Прошлой ночью мне снился очень плохой сон. Он беспокоит мою душу.

– Ну, Адам, гоните все сны побоку. Мне тоже иногда снится. Помните мой вещий сон, когда мы решили избавиться от «изотты-фраскини»?

– А мне ничего не снится, друзья, – тряхнул головой пробудившийся как будто от сна Балаганов. – Я сплю крепко.

– Это подтверждает ваше богатое здоровье, Шура, – определил Остап. – Так, переезжаем речку, которая… – посмотрел в карту предводитель искателей сокровищ. – Кача называется…

– А Бахчисарай, командор? – спросил Балаганов. – Фонтан?

– Вы спали, когда Бахчисарай стороной проезжали, дорогой рыжик, – ответил Бендер. – Это речка Бельбек, и начинаются Мекензиевы горы, за ними, можно считать, уже Севастополь, камрады… – через некоторое время пояснил Остап.

– Смотрите, брошенная телега перекрывает нам путь, – указал Козлевич, затормозив ход автомобиля.

Все трое увидели обыкновенную телегу, сиротливо стоящую поперек дороги. Людей возле нее не было, как и лошадей. И не только возле нее, но и вокруг. Козлевич остановил машину перед преградой и Остап сказал:

– Бортмеханик, надеюсь, у вас хватит сил откатить ее в сторону?

– Сейчас, командор…

И не успел Балаганов ступить на землю, чтобы выполнить указание великого предпринимателя, как вдруг из придорожных кустов возникла группа людей. В руках одних были винтовки, в других – наганы. А плечистый и стройный, по-видимому, их старший, держал прицельно маузер в руке.

– Выйти всем из машины! – приказал он.

Бендер, Козлевич и стоящий одной ногой на земле, а другой на подножке машины Балаганов, замерли от такой неожиданности, смотря на окруживших их людей.

– Выходите из машины, кому я сказал! – повысил голос старший с маузером в руке.

Компаньоны вынуждены были подчиниться и, выйдя из машины, стояли в испуганном недоумении от такой встречи.

– Кто такие, куда едете?

– Извините, товарищи, мы археологи, едем в Севастополь по делам службы, – ответил Остап.

– А-а, службы, – загадочно усмехнулся старший. – Документы.

– Слушай, Барсуков, машина та, а седоки не гэпэушники, – сказал стоящий рядом с ним Сопов, держа наган в руке.

– Что же, по-твоему в Симферополе две такие машины? Одна у ГПУ, а другая у этих?… Документы! Ты главный? – Барсуков грозно ткнул дулом маузера в грудь Бендера.

Остап подал свое удостоверение председателя ДОЛАРХа. Козлевич и Балаганов тоже протянули свои удостоверения.

– Какие же вы археологи, когда вид у вас нэпманов, сволочи? – усмехнулся зло Барсуков и приказал: – Обыскать!

Двое бандитов с рвением приступили выполнять его указание. Все, что было в карманах компаньонов, вскоре оказалось на обочине дороги.

Неожиданно на пригорке показалась женщина. Это была любовница Барсукова Любка. Она, держа бинокль в руке, прокричала:

– Несколько военных конников на дороге!

– Все в машину! – приказал барсуков, приставив дуло маузера к груди Козле-вича. – Садись и веди, если жить хочешь.

Бендер, совершенно подавленный происходящим, сел в машину, а по бокам его, теснясь, уселись трое. Еще двое пристроились позади них. А Барсуков, сдвинув Балаганова к Козлевичу приказал:

– Сворачивай влево и по тропе гони вверх. Кому сказал! – снова ткнул он маузером Адама Казимировича.

«Майбах» свернул влево и, натужно урча от навалившегося на него груза, пополз по склону вверх.

– Товарищи, это недоразумение, уверяю вас, может быть…

– Молчи, археолог, нэпман или кто ты еще, – прикрикнул на Бендера Барсуков. И когда автомобиль взобрался по склону, а затем выехал на поляну, окруженную соснами, Барсуков приказал:

– Остановись. Здесь продолжим разговор. Выходи.

Компаньоны подчинились приказу и, с вывернутыми карманами, стояли у машины в окружении бандитов.

– Так. Первый вопрос, – прошелся Барсуков мимо задержанных. – Какое вы имеете отношение к начальнику Симферопольского ГПУ?

– Никакого! – горячо выкрикнул Остап. – Мы его даже и не знаем!

– Не знаем, товарищи! – молитвенно сложил руки на груди Козлевич.

– Никакого отношения, дорогой товарищ, никакого! – затараторил убежденно Балаганов.

– Никакого? – прищурил глаза Барсуков. – Что же он так просто дал вам свой автомобиль, чтобы вы поехали в Севастополь? – снова ткнул он маузером Бендера. – С какой это стати, а, господа-товарищи? – усмехнулся главарь. – Вы слышали? – посмотрел он на своих головорезов. – Главный гэпэушник дает им для поездки свой служебный автомобиль, а они его даже и не знают.

Послышались смешки, хохоток бандитов.

– Шлепнуть их, Вадим, и точка, – сказал один из них.

– Это успеется, Гриша. Вначале пусть они нам все расскажут, как там с нашими ребятами в ГПУ, а потом…

Компаньоны все больше и больше осознавали, в какой переплет они попали, слушая такие слова под наведенными на них стволами винтовок, наганов и маузеров.

– Так вы, выходит и не гэпэушники, – рассмотрел Барсуков удостоверения и содержимое карманов путешественников.

Бендер уже давно понял, что эти люди не являются представителями власти, а скорее всего бандиты. О бандитских нападениях в Крыму писалось в газетах, которые он читал.

– Я же говорю, товарищи, что к ГПУ мы не имеем никакого отношения. Кля нусь. Мы сами обходим их седьмой дорогой, уверяю вас, уважаемые, господа хорошие. Вы же видите в документах, что мы из Киева.

– И машина наша, а не гэпэу – взмолился Козлевич. – В Харькове куплена, есть документ…

– И едем в Севастополь, чтобы почтить память морского офицера, вот его отца, – указал Остап на Балаганова, – капитана второго ранга, верой и правдой служившего своей родине… А заодно поинтересоваться и археологическими находками тамошнего музея, господа хорошие, уверяю вас, – горячо говорил Бендер.

– Уверяй, уверяй, не то время, чтобы верить каждому. Но тому, что вы не гэпэушники, можно поверить, – согласился Барсуков. А вот где начальник ГПУ? У него ведь точно такая машина, и он должен был сегодня утром ехать. Вот ребус… Что скажешь, Сопов?

– Что-то мадам Баранова часто начала карты путать, – ответил тот.

В это время, запыхавшись от быстрого подъема к поляне, появилась Любка и сообщила:

– Барсуков, только что такая же машина проехала в Севастополь.

– У-у сволочи, какого черта вы взялись впереди нее! Опять упустили гада! – не говорил, а шипел Барсуков. – Накладка получилась непредвиденная! – И подойдя к Сопову не очень громко сказал ему: – А ты говорил, что мадам Баранова не точно информирует. Ну?

Эти слова он сказал своему подручному, который стоял рядом, но они были услышаны Бендером, стоящим ближе всех.

– Забирайте свои шмотки и марш отсюда! – приказал Барсуков. Козлевич понял эту команду по-своему и сразу же вскочил в машину к рулю.

– Вон! Ты куда? Ножками спускайтесь к дороге. Ясно? Машина конфискована.

– Как?! – это был вскрик Козлевича, как человека, раненного в самое сердце. – Господа хорошие, господа хорошие, не забирайте, нам надо ехать, прошу вас! – запричитал со слезами в голосе Адам Казимирович.

Но Барсуков, хмуро глядя на него, подошел и прошипел:

– Так, ты еще и… – грязно выругался главарь шайки и рукояткой маузера двинул Козлевича по голове так, что славный автомеханик упал в сторону и безжизненно повалился на землю.

– Не смейте, за что вы?! – вскричал Балаганов. – Мы будем жаловаться…

– Ах ты, быдло, так еще жаловаться? – подошел Барсуков к нему и рванул его рубашку так, что она выдернулась из-за пояса брюк, расстегнулась на две половины. Главарь бандитов и его подручные увидели матерчатый пояс вокруг талии рыжеволосого компаньона Бендера.

– А это что такое? Как же вы обыскивали его? – бросил Барсуков осуждающий взгляд на своих головорезов. Рванул Балаганова за пояс и хохотнул: – О, тут есть кое-что…

Сопов и еще один бандит подскочили к отступающему Балаганову и скрутили ему руки. Адругой бандит, стоящий позади него, финкой разрезал завязки пояса.

– Ха-ха, ха, как я понимаю, приличная сумма у господ археологов, а? – захохотал довольный Барсуков, рассматривая снятый пояс.

– Это наши сбережения. Нам надо построить памятник его отцу-капитану, начал уговаривать Бендер, шагнув к нему, стремясь вырвать богатство компаньонов из рук Барсукова.

Но один из бандитов прикладом винтовки ударил потомка янычаров по голове так, что тот, охнув, в беспамятстве повалился наземь, рядом с Козлевичем.

Балаганов, понадеявшись на свою молодецкую силу, тоже попытался вырвать свой пояс – дарственное наследство бывшего миллионера одиночки, Кавалера ордена Золотого Руна. Но Барсуков ударом маузера оглушил его, и Шура распластался в стороне от поверженных своего командора и Козлевича.

– Прикончить гадов? – спросил Сопов, взглянув на главаря.

– Оставь. Пусть очухиваются. Всем в машину, – приказал он, садясь за руль. Поехали.

Банда набилась в машину так тесно, что Любке пришлось сесть на колени Сопову. «Майбах», взревев через силу мотором, все дальше и дальше начал взбираться по горному подъему.

Рев мотора пробудил на какое-то мгновение Козлевича, он поднял голову, мутным взором посмотрел вслед уезжающему своему детищу, попытался встать, но, застонав, снова повалился на землю.

А в это время в стороне, куда уехал автомобиль, затрещали выстрелы и даже громыхнули взрывы гранат. Но этого он не слышал, а когда пришел в себя, то перестрелка уже значительно отдалилась. Адам Казимирович оглядел опустевшую поляну и подполз к Бендеру. Приподнял его голову и на своих пальцах увидел кровь.

– Остап Ибрагимович, Остап Ибрагимович, это я, очнитесь, сейчас перевяжу вас… – промолвил он.

– Ой, Адам, – простонал великий искатель сокровищ. Приподнял голову и оглядел поляну, где совсем недавно стоял их автомобиль.