Мачеха для Золушки

Для слежки за любимыми птицами у Елисея в голубятне было установлено несколько прослушивающих приборов, чтобы он мог на расстоянии узнать по звукам птичьего переполоха, что там не все ладно. Елисей вообще предпочитал любой музыке или радиоболтовне звуки из этих приборов – голубиную воркотню, шорох и легкое цоканье коготков, и шум воздуха от взмахов крыльев. Голос девочки с жалобами и слезами он тоже переносил спокойно, не различая слов, угадывая, когда она возьмет птицу в руки, и – тихое ур-р-р… ур-р-р… у ее лица. Так ласково урчит только орловская белая с пятнышком. Зойка еще любит брать в руки якобина с воротником, как у камеристки с картины, но тот – сноровистый – сопротивляется, скандалит. Елисей, представив девочку с голубкой у лица, застыл в блаженном состоянии невесомости – ни единой тяжелой мысли в голове! – которое он считал истинным счастьем.

В этот момент над ним слегка дрогнуло небо – эхом, отзвуком выстрела. Елисей очнулся, удовлетворенно кивнул сам себе и потряс над головой пластиковой метелкой, которой сгребал листья. Так он обычно приветствовал истребление ворон садовником господина Абакара на соседском участке. В трех километрах от Елисея его коллега только что уложил зазевавшуюся ворону у своей голубятни.

В округе была еще одна большая голубятня – в летней резиденции директора птицефабрики – километрах в шести на запад. Садовника у директора не было, Елисей знал – там с воронами борется вторая жена директора, но совершенно гнусно – по-бабски. Она рассыпала где ни попадя ядовитый корм, поэтому директор птицефабрики уже лишился трех якобинок и двух гривунов редкой расцветки. А воронам – что? Умные. Одна сдохла от такого корма, остальные к нему и близко не подходят. Вот так. А больше – от Конюхова до Степанихи – никто серьезно голубями не похвалится. Тут Елисей подумал, кому хвалиться-то? Серьезных усадеб не больше четырех. Таких, чтоб в диаметре километра по три. А между ними если и есть ничейная владимирская земля, так она вольная, без людей, или вообще – болота.

А в это время, пролетая над Англией…

Мачеха

Медея. Рост – 187, брюнетка, бюст – 92 идеальной формы (импланты), талия – 63, размер ноги – 40, не работает обнаженной, без вредных привычек, вынослива (до трех показов в сутки), 5 иностранных языков, коммуникабельна, не замужем, детей нет.

Медея прочла резюме под своей фотографией в справочном дайджесте и хмыкнула. Она летела в самолете на один-единственный показ – ожерелье и диадема с изумрудами. Волнами прибоя снизу, от земли, накатывал рассвет. Три с половиной минуты прогулки по подиуму. Пять-шесть минут – позировать фотографам. Еще от полутора до двух часов – фотосъемка с профессионалом под яркими лампами, в присутствии четырех охранников – драгоценности стоят баснословные деньги. И все.

Лондон не нравился Медее. Ее напрягала строгая сумрачность зданий и равномерная сочность зелени. В полдень – показ, самолет – поздно ночью, в гостинице – скука. Поехать, что ли, в одно-единственное место, которое только и интересно в Англии? В сад камней – Стоунхендж?.. А что? На вертолете можно быстро обернуться. Этот круг из каменных глыб, собранных кем-то за пару тысяч лет до нашей эры, действовал на Медею как затяжное успокоительное – еще несколько дней после посещения капища она нравилась себе до любования, а все проблемы казались ничтожными. Решено. Медея позвонила своему агенту в Англии и заказала вертолет. После этого закрыла глаза и стала думать о работе. Точнее – об изумрудах. Ей шел зеленый цвет, но Медея никогда не встречала в изумрудах той зелени, которая может точно определить принадлежность к цвету. Для Медеи изумруды делились на прозрачные и тусклые. Камни с отличной огранкой улавливали любой проблеск света, преображаясь изнутри до самых разных оттенков золота в зелени. Тусклые изумруды мерцали болотной тайной и нравились Медее больше.

Демонстрировать себе камни – особая привилегия фотомодели. Это тебе не пройтись в эпатажном платье по подиуму, затянув глаза паутиной скуки. Между ожерельем и диадемой живет лицо, его-то и нужно подать определенным образом, а вот выражение этого лица Медея как раз и не могла для себя определить, пока не увидит камни.

Медея посмотрела на свои руки. Они были ее проблемой. Совершенно непостижимым образом они привлекали к себе внимание в самых навороченных нарядах и при катастрофически инопланетном макияже. В конце концов модельеры стали использовать эту часть ее тела с пользой, слегка украшая запястья или пальцы, но Медея все равно опасалась даже простых движений и невинных касаний одежды пальцами. Ее длинные породистые ладони завораживали странной пластикой, и вот уже зрители первого ряда, зацепившись глазами за малейшее движение пальцев, напрягаются и следят за перемещениями двух изящных зверьков в ярком мелькании тканей, да еще с такими лицами, как будто нашли наконец загадку, что искали в женщине, но, в общем, никогда не верили в нее.

Объявили скорую посадку.

Руки придется спрятать за спиной… Чушь. Хотя?.. Почему – чушь? Пройтись нашкодившей школьницей, руки – за спиной, взгляд – мечется, рот – приоткрыт, потом прикусить нижнюю губу. Ну и чушь – ссутулиться все равно естественно не удастся – выучка не позволит.

– У нас есть очень интересное предложение для создания образа, – слишком суетливо начал агент уже в аэропорту. – Понимаете, ваш облик…

У них, оказывается, проблемы с ее образом и обликом!

– Почему вы не пригласили Кармаль? – перебила его Медея, а про себя подумала: «Вот уж кто всегда готов к любому образу! Взахлеб. Любимый ответ на самые невероятные предложения – ладонь поперек лба в пионерской клятве».

– Кармаль? Но она же… – агент застыл, потом определился: – У нее ведь природный цвет волос – рыжий!

– Рыжий. Тело розовое. Такое, знаете… Редкий перламутровый оттенок – как внутренность рапана.

– Вот именно! – взвился агент. – Изумруды – на розовом?! – так искренне ужаснулся он, что Медее стало смешно.

– Ладно, согласна – это безвкусица, – бросила она небрежно, указывая пальцем на багаж.

Агент не поверил, что у нее с собой только саквояж.

– Я же приехала на один день, – добавив в это напоминание вопросительную интонацию, Медея внимательно посмотрела агенту в лицо.

– Да-да, конечно, – он тут же отвел глаза. – Просто это как-то… не по-женски.

– У вас есть проблемы? – остановилась Медея.

– Проблемы? Нет, какие… – помявшись, агент кивнул. – Да. Есть проблемы. Директор галереи сомневается, что ваш образ…

– Возьмите замену. Обойдусь без отказных – пусть оплатит перелет сюда-обратно.

– Понимаете… Директор не против вашего образа, просто…

– Сколько ему лет? – вздохнула Медея, поняв, что придется ехать в студию и беседовать с директором.

– Это женщина, – понурился агент.

– Женщина? Отличная новость. Поехали. – Она решительно направилась к выходу.

– Странно, ваши подруги…

– У меня нет подруг. Где ваша машина?

– Ваши коллеги предпочитают выяснять всякие производственные неловкости с мужчинами. – Агент едва поспевал за Медеей.

Что такое «производственная неловкость», Медея узнала уже через сорок минут. Директора галереи, которая организовала показ редкостного гарнитура, звали Карина. Англичанка с армянскими корнями, усиками над губой, миндалевидными – вдруг! – бледно-голубыми глазами под тяжелыми веками.

– Почему у вас перчатки – проблемы с кожей? – первым делом кивнула она на руки Медеи.

Пришлось снять перчатки. Карина долго смотрела на ладони модели, потом издала звук – среднее между русским хмыканьем и английским ругательством.

– Каким тренингом можно добиться такой гибкости пальцев?

– Скрипка. С пяти до шестнадцати лет по шесть часов в сутки. Хотя… – Медея задумалась. – Это может быть и наследственным.

– А вы не знаете точно?

– Не знаю. Я была приемным… ребенком, – сглотнув комок в горле, Медея удивилась – приступы болтливости с нею случались крайне редко.

– Не отращиваете и не красите ногти?

Медея покачала головой.

– А ноги?.. Я знаю, что вы предпочитаете самым изящным туфлям прогулки босиком по настилу.

Медея скинула туфли и изобразила любимую американскую расслабуху – водрузила ступни на стол, нога на ногу.

Директор галереи отсмотрела ногти на ее ногах, походила по кабинету, кивнула.

– Это неплохо. Я никак не могла представить оформление пальцев под эти камни… Цвет лака для ногтей, понимаете? А лака не нужно.

Медея понимала.

– Мой агент сказал, что у вас есть какое-то предложение для меня. – Она провела пальцами по скуле, Карина тут же отреагировала на этот рассчитанный жест – переключилась на лицо модели.

– Да. Есть. Я думала, смотрела… – кивнув на свой стол, она предложила посмотреть и Медее.

Ничего интересного. Дюжина фотографий Медеи с разных показов. Есть несколько редких – лицо крупным планом. Медея не понимала, почему армянка мнется. Она вдруг подумала, что та хочет предложить ей нечто совершенно экстравагантное. Например, пройтись голой в ожерелье и диадеме. Нет, не может быть. Медея – «рост 187, брюнетка, бюст – 92, талия – 63, размер ноги…» и так далее – не работает обнаженной. Сразу же после этих мыслей Медея вдруг представила себя частично обнаженной, а именно… без волос!

– Я хочу вам предложить кое-что изменить в своем образе. Например, для этого показа обрить голову.

От неожиданности Медея слишком резко опустила ноги со стола.

– За хорошую плату, – добавила Карина.

Пока Медея надевала туфли, «хорошая плата» увеличилась вдвое.

– Под ноль? – решила все же уточнить она.

Плата поднялась еще на двадцать процентов.

– Я видела фотографии гарнитура, но как-то не представляю это… на лысой голове, – созналась Медея.

– На бритой, – уточнила Карина, подложив ей лист бумаги.

Договор.

– Это подписывает мой агент, – покачала головой Медея.

В два голоса ей объяснили, что в Англии на предмет подобной наработки образа существуют свои законы, по которым обритая наголо модель может запросто подать после показа в суд как пострадавшая, если, конечно, предусмотрительно не заручиться ее письменным согласием. За время весьма эмоционального описания скандального поведения некоторых меркантильных моделей Карина успела подписать чек и положить его поверх бумаги.

– Покажите на болванке, – не прикоснувшись к ручке, попросила Медея.

Для подготовки болванки пришлось идти в хранилище. Карина несла муляж головы и по ходу объясняла что-то о полировке черепа, подрисовке скул и линзах. Оказывается, глаза под такой гарнитур должны быть «с зеленцой».

Так и сказала – «с зеленцой».

Когда в хранилище достали диадему, Медея не сразу отреагировала – была занята. Обдумывала особенности цвета с зеленцой. Но когда украшение надели на болванку, она застыла, ошарашенная, а потом внимательно всмотрелась в Карину.

Коренастая. Слишком большой зад для такой спины. Шея длинная. Руки замученные – сама что-то мастерит?

Тактично переждав осмотр, Карина открыто взглянула в глаза модели. Медея улыбнулась – слегка, не улыбка даже, намек. Улыбка-поклон за отличное чутье: диадема – золото, мелкие бриллианты и крупные зеленые изумруды – на голой болванке цвета слоновой кости смотрелась потрясающе. Карина улыбнулась в ответ – левым уголком рта: а ты как думала?..

Но когда дело дошло до бритья, и на пол в гримерной упала первая прядь, и еще этот звук – скрежет ножниц, с трудом справляющихся с густыми волосами…

– Не стесняйтесь, – подмигнула Медея растерянному стилисту. – Давно не видела свой череп.

Под скрежет ножниц, пробуксовывающих на слишком толстых прядях, к Медее пришел страх. Сначала – подкрался беспокойством, как будто с волосами она теряла силу. Потом вдруг стала думать, что диадему на гладком черепе трудно закрепить, потом – что охранники на этом показе будут охранять изумруды, а не следить за порядком в подсобках, как обычно. Интересно, какие даны инструкции в случае нападения на модель, чтобы сорвать украшения? Кого или что будут спасать?..

Сорок минут до выхода. Весь персонал галереи пришел посмотреть на «отполированный» череп Медеи. Нервный стилист в который раз повторил, что этот череп уникален и что египетские женщины не зря использовали головные уборы, удлиняющие голову – появляется ощущение принадлежности к небу. Обритая голова теперь была такого же бледного цвета, как лицо и плечи. От висков к макушке стилист наложил почти незаметные полоски теней золотистого оттенка, и Медея с удивлением увидела в зеркале, как от этого у нее вызывающе выступили скулы.

В присутствии двух охранников на нее надели диадему и ожерелье. Женщины ахнули – «инопланетянка!..». Охранники приоткрыли рты.

– Снимите брови, – приказала Карина.

Стилист раскрыл опасную бритву.

Теперь Медея стала точь-в-точь – болванка. Интересно, как армянка предложит ей оформить тело и руки? Медея потрясла головой. Тяжелая, однако, игрушка.

– Свалится, – сказала она.

– А мне говорили, что вы можете при самом размашистом шаге пронести на голове переполненный стакан с водой и не уронить ни капли.

– Если меня дернуть или толкнуть, диадема свалится.

– Кто это вас собирается толкать? – выступил охранник.

Стилист достал тюбик с клеем.

Медея остановила его руку и прочла надпись на тюбике. Покачала головой.

– Но!.. – растерялся стилист.

– Ищите что-нибудь натуральное. Я не могу остаться с обритой головой, покрытой язвами после такого клея.

– Никакого клея на диадеме! – охранник тоже проявил бдительность.

Карина взяла тюбик. Повертев его в руках и не обнаружив ни одного слова на английском – сплошные иероглифы, – она заметила:

– У вас было весьма разностороннее детство.

– Вы уже придумали платье? – Медея решила прекратить всякие обсуждения ее прошлого.

– Шелк. Серый цвет, металлический оттенок. Минимум деталей – сорочка на бретельках. До колен. И максимально открытые сандалии.

– А это что такое? – Охранник взял с подготовленного на столе платья наручники и потряс ими.

Все посмотрели на Карину.

– Я хочу попробовать этот образ в наручниках, – сказала Карина просто, как «теперь я хочу попробовать мороженое».

Все уставились на руки Медеи.

– Мы так не договаривались, – сказала она.

– А давайте все примерим, посмотрим, что получится, и договоримся, – предложила Карина.

Когда запястий коснулся металл, Медея подумала, что сегодня самый странный день в ее жизни. Ее обрили налысо – лишили даже бровей, на руки надели наручники и нацепили драгоценностей в полмиллиона долларов. Она попробовала себя успокоить – три минуты в наручниках и с изумрудами, всего три минуты. Охранники, толпа народу, фотографы. Что может случиться? На самом деле образ, который предложила Карина, был настолько странным и потусторонним, что не поддавался шаблонной классификации – в серой рубашке белокожая Медея с лысым черепом больше всего напоминала привидение в зеленом свечении болотного огня. Но наручники?.. Для привидения она не подходит. Интересно, как это зрелище обзовут потом журналисты – шикарное? Оригинальное? Стильное? Нелепое?

Медее нравилось рисковать: когда зал ахал и замирал, не зная, как реагировать на новую версию свадебного платья. И только от ее поведения на подиуме зависело количество аплодисментов. Именно в моменты самых смелых экспериментов модельеров она чувствовала себя всемогущей, без труда, в любом прикиде завораживала зал – телом, походкой, руками – и с радостью работала с новаторами.

– Что осталось? – спросила Медея, отходя от зеркала.

– Линзы, – протянула коробочку Карина. – Не спешите. Сейчас пойдут бриллианты, потом – жемчуг, ну а затем – ваш выход.

Первый шаг на подиум – с левой ноги. Походка летит к черту, когда несешь перед собой, где-то в низу живота, руки в наручниках. Медея тренировалась ходить за кулисами, ужасно при этом нервируя охранников. Время! Первый шаг – с левой…

Обычно она была почти слепая на подиуме – куда бы ни смотрела, получалось, что только в себя. Но в этот раз Медея сразу обратила внимание на мужчину в белом костюме и красном галстуке. Он встал со своего места в первом ряду, как только Медея дошла до половины дорожки. И пошел параллельно с нею, задрав голову. Красный галстук. Седые волосы. К этому моменту зал как раз издал удивленный вздох, затем наступила полнейшая тишина. Один охранник тоже заметил мужчину в красном галстуке, но он был с другой стороны подиума – там, где разместили фотографов. Побежал, подпрыгивая, чтобы проследить за нервным зрителем. Кто-то из охраны галереи пошел рядом со стариком, уговаривая его вернуться на место. Медея остановилась – настало время отлепиться глазам зрителей от ее запястий в наручниках и замереть на изумрудах. Два удара ее сердца приходилось на одну секунду – за шесть секунд Медея хорошенько рассмотрела весьма утомленное годами лицо над красным галстуком. Выдернув руку, за которую его решил придержать охранник галереи, старик жадно разглядывал ожерелье и потел. В какой-то момент он случайно мазнул глазами по лицу модели, и Медея поняла, что сейчас она упадет.

Она ничего не могла предотвратить, разве что… Потом ей показалось, что руки в наручниках сами собой поднялись к голове, а ноги двинулись дальше по подиуму. Старик при первом же ее шаге, подпрыгнув, ухватил Медею за щиколотку и дернул вниз.

Падая, Медея увидела лицо охранника и подумала – кобуру заело. Когда тот наконец подбежал с выдернутым пистолетом, старик с Медеей уже упали на сидевших зрителей, причем он схватил модель за шею – не доставал до поднятых над головой рук с диадемой.

Подбежавший охранник выдернул из рук Медеи диадему и бросился прочь. Навстречу ему выскочил из-за кулисы напарник. Первый крикнул: «The neck!», и второй, не останавливаясь, бросился к свалке у подиума. «Neck» – «шея» в данном случае означало – ожерелье.

– Ну что ж… – процедила Медея, – Нэк так нэк…

Она ударила старика коленкой в живот, развернула его крепкое тяжелое тело спиной и бросила руки в наручниках ему на горло. Мужчина, упавший неудачней всех – он оказался под Медеей, – выбрался и стал тащить старика на себя. Тот отбился резким и почти незаметным ударом ребром ладони в горло. Мужчина захрипел и затих. Этот удар и нож сзади, на поясе старика заставили Медею сконцентрироваться. Нож она чувствовала бедром, как живое существо, он сейчас упирался ей в ногу – злобный затаившийся хищник из стали в кожаных ножнах. В этот момент случилось нечто странное, такое же необъяснимое, как предчувствие падения. Медея как бы пропустила сквозь себя – толчками крови – желание старика вонзить нож ей в горло, и покрылась мурашками. Тогда она перестала перетягивать его шею цепочкой наручников, обхватила ладонями седую голову и успела преодолеть сопротивление напрягшейся шеи и спины – он понял ее намерение! – резким разворотом влево до того, как подбежал второй охранник.

С момента ее падения прошло не больше двенадцати ударов сердца.

Подбежавшие секьюрити растаскивали упавших, стараясь пробраться к Медее. Второй охранник пошел просто по головам. Медея лежала, слушая, как конвульсиями затихает на ней чужая жизнь. Вид охранника, решительно прорывающегося руками к ожерелью – сверху, через чужое тело, – разозлил Медею. Еще не убрав ладони с головы старика, она ударила его головой охранника в переносицу. Дождалась, когда уберут его обмякшее тело. Потом – труп старика. Сразу несколько рук помогли ей подняться. Она встала на ноги, и люди отпрянули в стороны.

– Спокойно, – Медея попробовала ободряюще улыбнуться. – Это пистолет охранника. Я взяла у него из кобуры, не волнуйтесь. У меня сильное подозрение… Да, скорей всего, ключ от наручников остался у того, который убежал спасать диадему. Так что закройте уши и не беспокойтесь.

Чтобы выстрелить в левый браслет, пришлось сильно изогнуть правую кисть. Получилось с одного выстрела – цепочка отлетела.

«Вот дура… Они ничего не поняли – я же говорю по-русски!.. Бедный, бедный Штирлиц…» – подумала Медея и еще раз изобразила улыбку двум десяткам фотоаппаратов и камер: желающие разглядеть ограбление во всех деталях взобрались на подиум и нависали сверху, отсчитывая секунды сенсации.

В этот момент раздался громкий женский визг – видимо, кто-то пытался помочь подняться старику и понял, почему ничего не получается. И сразу же послышались грохот и крики. В зал ворвались полицейские в касках и с оружием. Всем было приказало лечь.

Пока зрители копались, укладываясь между рядами кресел, Медея проползла к другому выходу на четвереньках.

Она очутилась у запасного выхода. Судя по сирене, лифты в здании уже были заблокированы. Запасной выход, естественно, тоже… А если в другую сторону?

Левая рука болела у запястья. Ожог от близкого выстрела.

Через час все шестиэтажное здание было обыскано. Первый этаж – закрытые склады с неповрежденными замками и своей системой охраны. Второй и третий – галерея. Четвертый этаж – выставочный зал художественного салона, его обежали быстрее всего: никакой мебели, только картины и скульптуры. Пятый и шестой этажи – апартаменты хозяйки галереи – замки не тронуты, своя система охраны. Зрителей отпустили, записав их данные. Охраннику с перебитым носом оказали помощь. Мертвого старика вывезли. Большая часть полицейских тоже уехала, остался инспектор и шестеро его помощников из отделения, получившего вызов по вооруженному нападению на показе драгоценностей.

Вооруженного нападения как такового не было. Единственным оружием, которое выстрелило, был пистолет охранника с перебитым носом. Пистолет валялся у подиума, где его бросила модель. Показания охраны о нападении неизвестного – теперь уже мертвого – мужчины на модель в изумрудах были весьма невнятны. Получалось, что первый, кто выхватил изумруды у упавшей модели, был охранник, который и привез гарнитур на показ. Объяснения второго охранника о полученной травме заставили инспектора проникнуться чувством жалости к несчастной модели, у которой эти типы сначала отняли диадему, а потом, вместо того чтобы оказать ей помощь, пытались сдернуть с шеи ожерелье.

Просмотрели пленку из камеры слежения. Получалось, что свалившаяся с подиума модель, вероятно, от страха (на этой версии настаивал стилист, объясняя в пятый раз, что такое иногда случается с самыми хладнокровными женщинами, если их обрить и надеть на них наручники), собственноручно свернула шею напавшему старику, когда увидела прорывающегося к ожерелью охранника.

Хозяйка галереи, сама не своя, не отходила ни на шаг от молодого инспектора, уверяя того, что Медея от страха забилась где-то в угол в укромном месте. Охранник уверял инспектора, что модель с изумрудами на шее уже очень-очень далеко, а старик был ее напарником в ограблении. Агент Медеи клялся, что более порядочной и исполнительной модели в своей практике не встречал – работает с нею три года.

Ждали представителя владельца изумрудов, но он все не ехал.

Инспектор еще раз просмотрел, как модель уползает из зала на четвереньках. Еще раз послал своего подчиненного пройти запасную лестницу и убедиться, что двери на первый, пятый и шестой этажи заперты. Подчиненный шел с неохотой – он уже дважды облазил эту лестницу с подвала до крыши.

– Крыша! – услышал агент и стал торопливо объяснять: – Конечно – крыша! Стоунхендж! Она заказала вертолет на сегодня!

Первым по лестнице шел инспектор. Если честно, он ни на что уже не надеялся. За ним – двое его людей. Потом пострадавший охранник. Этот с каждой ступенькой просто зверел, подробно объясняя, как хитро была задумана и совершена кража ожерелья, ищи теперь эту модель в небе! Когда он перешел к обсуждению криминальных генов всех русских, Карина, поднимавшаяся за ним, сказала, что Медея немка. Агент, который плелся за Кариной и уже начал сожалеть о своей болтливости, заявил, что Медея японка. Потому что до шестнадцати лет ее воспитывала японская семья. За агентом, нервничая, что не успел протиснуться на лестницу сразу за инспектором, поднимался стилист. Он поправил агента – не японка, а кореянка. Клей, который она отвергла, был корейский, и надпись, соответственно…

Люк на крышу был поднят. Все желающие насладиться видом пустой крыши и выражением лица инспектора после этого уставились на спускающийся вертолет. И только инспектор и хозяйка галереи смотрели на сидящую у приоткрытого мансардного окна женщину в холщовых коротких брюках, свободной футболке и с платком на голове, завязанным сзади как бандана.

Преодолевая сильные потоки воздуха от винта, инспектор побежал к этой женщине, уговаривая себя не нервничать: другая одежда, наверное, это какая-то зрительница с перепугу забралась на крышу. Но когда подбежал и женщина встала ему навстречу, он зацепился глазами за наручники с обвисшей цепью – женщина протянула руки, как будто хотела, чтобы их сняли. Инспектор, шаря взглядом ее по голой шее, рефлекторно вытянул свои, и от неожиданной тяжести в ладонях, и от осознания, что именно ему свалилось в руки, присел.