Мачеха для Золушки

Ворона упала на траву. Зоя вскочила, подбежала к перилам и посмотрела вниз, на птицу, потом – на садовника. Он спросил кивком головы: «Ну как?»

– В голову! – крикнула Зоя.

На выстрел из дома выбежал Виктор Филимонович в широких семейных трусах в клеточку. Смешно растопыривая босые ноги – роса, – подбежал к садовнику и залепил тому сильную оплеуху.

Садовник Елисей выключил газонокосилку и наподдал хозяину ногой под зад. Виктор Филимонович вынужден был после этого продемонстрировать профессиональный хук левой. Садовник упал возле газонокосилки, раскинув руки в стороны. Потирая костяшки пальцев и зевая, Виктор Филимонович пошел в дом досыпать, успев по дороге погрозить Золушке пальцем.

Стоит добавить, что все это происходило в полнейшем молчании и взаимопонимании, что явно свидетельствовало о регулярности действа. Объяснялось это просто. Садовник Елисей устроил себе небольшую голубятню недалеко от хозяйских основных построек, и всех ворон, появляющихся в радиусе двух километров вокруг усадьбы, отстреливал нещадно, опасаясь за голубиный молодняк. Никаких нареканий насчет создания опасной для жизни окружающих обстановки при стрельбе он не понимал, только похмыкивал в пышные желтые усы, еще мог для куража пальнуть из пистолета в подброшенную копеечную монетку. Впрочем, и сами окружающие, собиравшие для него копейки, привыкли к особенностям санитарной очистки усадьбы и местности вокруг нее площадью в 300 гектаров, вот только хозяин сильно нервничал, если Елисей стрелял рядом с ним или дочерьми.

Зоя спустилась вниз, рассмотрела мертвую ворону. Подняла ее за лапы. Из дома на террасу распахнулось окно.

– И не думай! – зловеще предупредил голос отца. – Забыла уже? Опять будешь стирать постельное белье сестер и мыть всю комнату! А если эта дохлятина накапает в коридоре и холле, будешь драить полы неделю!

Зоя вздохнула с сожалением и не стала тащить мертвую птицу в спальню к сестрам.

Кухарка

Останки вороны обнаружились на другой день. Переливая рыбный суп из кастрюли в супницу, кухарка Дездемона несколько секунд с удивлением разглядывала ворох черных перьев в половнике, потом тонко пискнула – странный звук для большого сильного тела – и, только уронив половник в кастрюлю, отчего на нее выплыла когтистая скорченная лапа, разразилась мощнейшим воплем, нарастающим как охрипшая сирена.

Это было в четверг – рыбный день. Хозяин дома не обедал, но сирену своей поварихи услышал за три километра, правда, по телефону: Маринка бросилась звонить папе.

– Что там еще? – спросил он устало, извинившись перед коллегами.

На соседней даче четверо мужчин за круглым столом в это время изучали карту Венесуэлы.

– Ворона. Дохлая. В супе, – доложила Маринка.

– Наводнение. Аэропорт будет закрыт. Отсидеться негде, – заметил один из мужчин.

– Если подеретесь, накажу всех троих, – предупредил в трубку Виктор Филимонович.

Маринка с Иринкой проявили чудеса выдержки, поэтому с восьми вечера до десяти тридцати Зоя одна драила пятилитровую кастрюлю «Пемолюксом». Степень очищения определяла Дездемона. По запаху. Она трижды обнюхивала кастрюлю, кривилась и мотала головой.

– Хоть бы ты, Зойка, кишки из нее вынула! – укоризненно заметила она в третий раз. – Я дохлые кишки по запаху ни с чем не спутаю! И чего ты добилась этой вороной? Только рыбу дорогую испортила.

– Испортила?.. Да я спасла себе жизнь! У меня аллергия на рыбу, сколько раз тебе говорила ее не готовить!

– Ох, испугала! – хохотнула Дездемона, понаблюдав, как Зоя сердито топает ногами. – Я тебе запеканку сделала. А ты со своей аллергией теперь вот чисти кастрюлю. Нравится запах кишок?

– Уже не пахнет.

– Еще как пахнет! Мой нос, – кухарка многозначительно показала на него пальцем, скосив глаза, – не проведешь!

Для чистоты эксперимента Зоя сунула под нос поварихе букет роз и молотый черный перец. За перец получила внушительный шлепок ладонью по левой ягодице, но даже после этого Дездемона помотала головой – не пойдет, чисти!

Это было накануне отъезда девочек в колледж.

– Сама виновата, – заметил Виктор Филимонович, подсаживаясь в темноте к Зое на ступеньки беседки.

Зоя взяла из его руки сигарету и затянулась. Дождавшись у папочки полного столбняка, выдохнула дым в зависшую над беседкой луну и вернула сигарету.

– Пап, – проникновенно попросила Зоя после этого, – переведи меня в другой интернат.

– Опять за свое? – Кое-как справившись с желанием надавать дочери оплеух за курение, Виктор Филимонович на всякий случай загасил сигарету о подошву дорогих ботинок. – Ты будешь учиться с сестрами, и точка! И не надо устраивать показательный дебилизм, как в прошлом году. Все в колледже знают, что ты за один семестр запросто одолеваешь все предметы за два года, и еще хватает времени пакостить! Я предупредил – двойки тебе не ставить. Будешь мыть полы и убирать в конюшне за каждый «незачет».

– Сейчас все серьезней, – уверила отца девочка.

– Например! – хмыкнул он.

– У Маринки начались месячные.

Виктор Филимонович закашлялся, подавившись смешком. Потом они помолчали. Зоя ждала, пока отец переварит информацию.

– Не вижу связи, – выдал он минуты через три.

– Почти у всех девочек из класса уже пришли месячные.

– Это естественный процесс, – уверенно заявил Виктор Филимонович. – Тебе его тоже не миновать.

– Я младше всех! – повысила голос Зоя. – Пока дождусь этого самого естественного процесса, сестры меня изведут! Ну как же ты не понимаешь, я среди девчонок как неполноценная! Я вообще не могу с тобой об этом говорить, почему ты не женишься, в конце концов?!

– Согласен, для тебя это новое ощущение – чувство неполноценности, – кивнул Виктор Филимонович, проигнорировав ее вопрос.

– Ничего подобного!

– Да? – удивился он.

– Да! Да! – крикнула Зоя и вскочила. – Посмотри на меня! Я же уродина. Толстая и конопатая уродина! И всегда такой была.

Виктор Филимонович еще больше удивился.

– Поговорим на эту тему, когда вырастешь.

– Ты тупой, как все папаши, – вздохнула Зоя и села.

– Не нарывайся.

– И уже никогда не поумнеешь! – продолжала нарываться Зоя. – Я не могу находиться в интернате вместе с сестрами. Это несправедливо – у нас разница в возрасте, а мы толчемся в одном классе!

– Раньше надо было думать: писать диктанты с ошибками, не хвалиться своим умом и сообразительностью и не проскакивать за год по два класса.

Зоя сердито засопела.

– Зачем ты еще Иринку затащил к нам в класс?!

– А зачем ты ее подтягивала по математике и английскому?!

– Я!.. Я убегу.

– Бегала уже. Не надоело?

– Я убегу так, что ты меня не найдешь!

– И в это мы уже играли, – вздохнул Виктор Филимонович. – Когда-нибудь найду, куда ты денешься… Охранников в колледже сменят, сигнализацию дополнительную установят, вот и вся недолга. Дотяни уж как-нибудь до совершеннолетия, получи образование, паспорт и гуляй на все четыре стороны.

– А до тринадцати?

– Что – до тринадцати?

– Если я закончу колледж в тринадцать? Ты меня потом не зафигачишь в какой-нибудь Оксфорд с сестричками на пару?

– С тебя станется, – пробормотал Виктор Филимонович, совершенно не представляя, что он будет делать с Зойкой через три года. Разве что…

– Договорились, – кивнул он. – Если закончишь с отличием в тринадцать, будем считать твое образование законченным. И тогда…

– Что? – не выдержала дочь его затяжного молчания.

– Выдам тебя замуж.

– Как это?.. – оторопела девочка. – А можно?

– Ты же знаешь, я все могу. Я даже знаю, за кого тебя выдам.

– Заметано! – вскочила Зойка.

– Ты что, не спросишь – за кого?

– Мне все равно, – как можно равнодушнее ответила девочка.

– Нет, ну ты должна знать, вдруг…

– Понравится! – уверила его Зоя. – Только есть одно условие.

Виктор Филимонович выдохом снял напряжение, вдруг накатившее спазмом мышц живота. Все не так безнадежно, девчонка в своем уме, раз у нее есть условие, а за три года…

– Одно условие? – уточнил он.

– Одно. Моя свадьба будет первой.

– Не понял, – сознался отец.

– Я выйду замуж первой, а сестры – потом.

– Понял, – кивнул Виктор Филимонович.

Он начал считать, сколько лет будет старшей – Маринке… а Иринке? – она на год младше. Получалось, что через три года, когда Зое исполнится тринадцать, Маринке будет шестнадцать, а Иринке пятнадцать. Все нормально. Зойка пойдет на рекордный трехлетний рывок, а ее сестрам придется «париться», как они выражаются, в колледже еще лет пять как минимум… Какие могут быть свадьбы? Очень довольный собой – теперь эта самая большая заноза в его жизни будет занята по самое горло, – Виктор Филимонович совершил роковую ошибку. Он сказал:

– Договорились!

И не просто сказал, а когда Зойка потребовала подписать договор у юриста, отнесся к ее просьбе очень серьезно.

К полуночи подъехала Мара.

– Что-то случилось? – спросила она, едва выйдя из машины.

– Ничего не случилось, Зойка захотела подписать договор, – весело объявил Виктор Филимонович. – Если закончит за три года свое образование, я выдам ее замуж!

– Я же тебя просила! – сердито хлопнула дверцей Мара. – Просила не принимать важных решений накануне вылета на работу!

– Заткнись и заверь наш договор, – рассердился хозяин.

– Почему здесь челядь топчется? – развела руками Мара.

– Свидетели мы, – объяснил садовник Елисей. – Так Зойка сказала.

– Дали девчонке волю с детства, вот она и куражится, – вздрогнула Мара, кутаясь в платок.

Через пятнадцать минут она, размахивая листком бумаги, возмущенно спросила:

– Кто это сочинял?

– Зойка написала, а что? – Виктор Филимонович вырвал у нее листок и понял, что придется все внимательно прочесть.

– Штрафные санкции читал?

– Штрафные?.. Доча, ты что? – он нашел глазами зевающую Зою.

Та сидела за столом между садовником и кухаркой и изображала, что помирает от скуки.

– Ты юрист, ты и объясняй, что она там мне припаяла за невыполнение договорных обязательств. – Виктор Филимонович сунул бумагу Маре и потребовал, многозначительно подвигав бровями: – Вкратце.

– Вкратце? Тогда так. Если ты не выдашь Зойку замуж в тринадцать лет, после выполнения ею своих обязательств по учебе…

– С ее учебой все понятно, – перебил Виктор Филимонович.

– А тебе понятно, что по нашему законодательству она не может выйти замуж до достижения ею хотя бы шестнадцати лет?

– Не отвлекайся! – повысил голос хозяин и подмигнул дочери. – Что там будет, если не выдам ее замуж?

– Она… Она требует должность Афони Каурского.

– Царство ему небесное! – поспешно перекрестилась Дездемона.

– Не понял! – воскликнул хозяин. – Афони, который подорвался?

– Вот она и требует, чтобы ты обеспечил ей полное обучение подрывному делу и взял в отряд спасателей. Если уж у тебя не получится выдать ее в тринадцать лет замуж.

– Зачем?.. – все еще не мог понять Виктор Филимонович и гнал от себя предчувствие неприятностей.

Садовник Елисей, потрогав распухшую правую скулу, вдруг поддержал Зойку:

– Вместо Афони, значит. А что? Она девчонка сообразительная и не без этого самого… – Он неопределенно повертел рукой перед лицом. – С чутьем и пониманием жизни.

Виктор Филимонович внимательно посмотрел на него, скомкал договор и бросил его на пол.

– Ложный вызов, – сказал он Маре, вставая. – Мой шофер тебя отвезет и до квартиры доведет, половина первого ночи все-таки. А с тобой!.. – он ткнул пальцем в Зойку, та съежилась. – С тобой у нас отдельный разговор будет… – Виктор Филимонович подумал несколько секунд, потом кивнул: – В каникулы!

– Давай хоть какой-нибудь договор подпишем, – тихо попросила Зоя. – Сам составь, я подпишу…

– Обойдешься. Я с тобой как со взрослой, а ты!.. Вместо Афони, вы только послушайте! Детский сад, честное слово!

– Кстати, о честном слове, – решила успокоить девочку юрист Мара. – Устное соглашение в присутствии свидетелей тоже считается юридически обоснованным фактом совершения сделки. Если свидетели, конечно, согласятся впоследствии этот самый факт подтвердить.

Она нарочито серьезно смотрела по очереди на садовника и на Дездемону. Елисей сообразил первым, закивал поспешно, приложил ладонь к груди:

– Да я за Зойку!.. Да я ее хоть сей момент готов объявить своей будущей женой!

– Дурак! – дошло и до Дездемоны. – Очень ты ей нужен, мужлан неотесанный, если она уже через три года учебы в этой Прибалтике бакаланом будет!

– Бакалавром, – поправила Мара.

– Что это за ерунда? – удивился Виктор Филимонович.

– Так по-европейски называется тот, кто у нас, например, закончил техникум и имеет специальное среднее образование.

– Значит, то, что у нас – пэтэушник, по-ихнему– баклан… – пробормотал Виктор Филимонович и, метнув в Зою тяжелый взгляд, приказал:

– Выйди!

Зоя поспешно шмыгнула за дверь. Прошлась по коридору и на цыпочках вернулась к гостиной.

В комнате как раз установилась тишина. Хозяин выяснял, кто сообщил Зойке о смерти подрывника Афони. Тишина затянулась.

– Она могла узнать только от своих! – настаивал хозяин.

– Зачем нам говорить ребенку о таких вещах? – первой приняла на себя гнев хозяина Мара.

– Зачем?! – завелся тот сразу. – А зачем мне подсовывают психолога? Зачем эта дура потом приходит ко мне и начинает нести ахинею о мужской импотенции? Зачем, спрашивается, если она должна была всего лишь устроить реали… рилиа…

– Реабилитационное восстановление, – подсказала Мара.

– Сам знаю! Она должна была устроить восстановление всем, кто видел, как Афоню разнесло на куски! А вместо этого пришла ко мне и стала выяснять…

– Это я виновата, – перебила его Мара. – Привела ее на вечеринку. Для общего знакомства…

Виктор Филимонович посмотрел на нее и как будто выключился. Грузно растекся на стуле.

– На то ты и юрист, чтобы быть виноватой, – пробормотал он.

– А я тут вспомнил, – внедрился садовник Елисей, – когда в прошлом году наших двоих погребло под музеем, Зойка ведь тоже тогда знала, кто умер!

– Да она наверняка подслушивает все время под дверью, – устало отмахнулась Мара.

Все посмотрели на дверь. Зоя с той стороны начала отходить на цыпочках.

– А вы уже знаете, кто жених? – вдруг спросила Дездемона.

Принц

И Зоя вернулась к двери.

– Конечно, знаю. Тимурка, сын Абакара. Что? – Хозяин по очереди оглядел присутствующих. – Что это у вас морды вытянулись?

– Принц Тамерлан, – задумчиво проговорила Мара. – А Абакар в курсе?

– В курсе, не в курсе!.. – отмахнулся хозяин. – У кого из наших есть дети? Ты, юрист, знаешь?

– Конечно. У четверых.

– Вот то-то и оно! А почему? А потому, что мы четверо образовали костяк нашей группы, а потом уже подбирали себе людей одиноких и бессемейных. Тебя, например, бедолагу, я из ночного бара вытащил, – злорадно заметил он.

– Не начинай, – скривилась Мара. – Сейчас заведешься про наркотики и незащищенный секс.

– Про секс пусть с тобой психолог разбирается. У нее осталось две недели испытательного срока. А я про детей толкую. У четверых наших есть дети. Трое моих девок, сын Абакара, девчонка у летчика и двое внуков у химика. Так? – повысил он голос.

Садовник Елисей, подняв глаза к потолку, вероятно, вспоминал свои грехи молодости. Дездемона отвела взгляд. Мара смотрела на Виктора Лушко с удивлением.

– Так! – выждав с минуту, утвердительно изрек хозяин. – Мы четверо друг на друга детей переписали. Если что случается, выжившие растят сирот, как своих. И бумаги заготовили соответственные по опекунству. Так что этот самый принц Тимурка, считай, уже мой сын. Могу я иметь виды на его дальнейшую судьбу? То-то! – уверенно закончил он.

Рано утром, пока шофер готовил машину, Зойка пробралась в спальню отца и оседлала его живот. Виктор Филимонович, повредив в одной из спасательных операций что-то в позвоночнике, спал на полу на раскатанном матраце. Он замычал, когда Зоя постучала по его животу пятками, потом заметил, просыпаясь:

– А еще жаловалась, что уроки по конному спорту тебе не прут.

– Не прут, – кивнула Зоя. – У меня ноги для лошади коротковаты. Инструктор сказал, пусть отец купит пони.

– А ты что? – совсем проснулся Виктор Филимонович.

– А я сказала, что скорее ты ему венок купишь.

Виктор Филимонович, сдержав улыбку, скинул девчонку с живота и сел.

– Грубо, – заметил он. – Плачу, плачу за твое образование, а ты разговариваешь, как пацанка.

– Он все равно не понял. Он поляк. В Литве много поляков.

– Поляк… Стремена подтягивала?

– А что толку? – вздохнула Зоя. – Обидно. За каждую провинность в интернате меня, по твоему хотению, кстати, заставляют чистить конюшню. Ладно бы я хоть удовольствие от верховой езды получала, а то – пони!..

– Я могу поговорить с директрисой.

– Не надо! – поспешно воспротивилась Зойка.

– Что, суровая она у вас?

– Она нормальная, только слишком заботливая. Лезет не в свои дела.

– Какие такие не свои? – заинтересовался Виктор Филимонович.

– Она завела картотеку на родителей. Всех поделила на виды, подвиды, ну и вообще…

– А поподробней? Что за досье? По деньгам, по делам, по должности?

– Нет. По своим ощущениям.

– И какие у нее насчет меня могут быть ощущения? – удивился Виктор Лушко. – Виделись пару раз, когда я вас в колледж устраивал.

– Ей этого хватило. Она классифицировала тебя в желтую папку.

– И что плохого – быть в желтой папке? Чего это ты приуныла?

– Да ничего плохого, вторая степень риска, – тоскливо отозвалась Зойка, жалея, что завела этот разговор. – В общих чертах – недостаток образования, личностная переоценка, тщеславие, самоуверенность, непредсказуемость…

– Есть у меня такое дело, как недостаток образования, – согласился Виктор Лушко, не сочтя все остальное, перечисленное Зойкой, недостатками. – А тебе кто дозволил рыться в чужих папках?

– Я не рылась.

– Ладно. Хватит о бабских загибах говорить. Давай по делу. Чего пришла спозаранку?

– Я подумала… Я тут подумала, за кого ты можешь через три года выдать меня замуж? И хочу сразу сказать – за чурку не пойду.

Виктор Филимонович встал, подтянул повыше резинку семейных трусов и так странно посмотрел на дочь, что та нервно вскочила и отошла подальше.

– Это ты так обзываешь моего друга, моего кровного брата – Абакара? Чуркой?!

– Я… Я подумала, что у него есть сын, и ты захочешь…

– Его сын – мой сын! И кровь у него царская.

– Но он же узбек, а в Узбекистане царей…

– Он потомок Александра Македонского! – закричал Виктор Филимонович. – Самого Македонского! Ты смеешь называть Македонского чуркой? Молчишь?

– При чем здесь Македонский? – пролепетала Зоя.

– Историю учить надо! Александр Македонский был женат на узбечке! От ее детей пошла ветвь Абакара!

– Да я учу, – пробормотала Зоя, задумалась и выдала на свой страх и риск: – Не было тогда еще узбеков, когда Македонский…

– Конечно, не было, вижу, что кое-чему тебя в этом евроколледже научили! Какую область завоевал Македонский в том месте, где сейчас бывшая советская Азия? Говори немедленно!

Зоя закрыла глаза, сосредотачиваясь. Она напряглась, сжала веки. На верхней губе выступили капельки пота. Наконец, рассерженно топнув, она открыла глаза и с яростью выкрикнула:

– Ты сам не знаешь!

– Я не знаю?!

– Не знаешь! Ты забыл. Не можешь вспомнить!

Потом, глядя, как отец забегал по комнате, длинно выдохнула, еще раз закрыла глаза и успела выставить руку перед ним до того, как он размахнулся кожаной плеткой.

– Согдиана! Эта область называлась тогда Согдиана. В том месте, где сейчас Азия и часть Афганистана…

– Правильно, – опустил плетку Виктор Филимонович. – Значит, женщина Македонского была согдианкой. Так? Так, я спрашиваю?!

– Так… – прошептала Зоя.

– А по расчету сегодняшних старейшин ее потомки имели смешанную узбекско-таджикскую кровь, но узбекской было больше!

– Ладно, – устало отмахнулась Зоя и без сил опустилась на матрац.

– Так кто есть мой друг и брат Абакар?

– Потомок Александра Македонского, – пробормотала Зоя.

– А его сын Тамерлан? Говори!

– Тоже… потомок.

– Потомок царя Македонского, то есть – принц! Уяснила?

– Уяснила… Только в те времена в Македонии слова «царь» не существовало, – для справедливости пробормотала Зоя себе под нос.

– А теперь говори, зачем пришла.

– Попрощаться… – пожала плечами Зоя.

– Я тебя чуть не выпорол, но ведь не выпорол же, поэтому мы расстанемся по-хорошему, – разложил все по полочкам отец. – Собралась?

Зоя кивнула.

– Тогда выйди отсюда и дай мне собраться. У тебя дорога дальняя, а у меня – еще дальше.

– Ты хотя бы летишь на самолете, а нам до Вильнюса на поезде тащиться.

– Откуда ты знаешь, что я лечу на самолете? – застыл Виктор Филимонович, строго соблюдавший дома обет молчания по поводу своей работы и направления поездок.

– А как еще можно попасть в Венесуэлу, – пробормотала Зоя, чувствуя, что говорит лишнее, но остановиться не могла.

– И как же? – прошептал отец.

– На самолете… До Каракаса…

Виктор Филимонович стал отступать назад, пока икры его ног не уперлись в кресло. Тогда он сел, не спуская глаз с девчонки.

– Может быть, ты даже знаешь, зачем я туда лечу? – вкрадчиво поинтересовался он.

– Да я все думаю, думаю… Зачем ты туда летишь? Там все в порядке, никаких катаклизмов. А ты думаешь, что там завтра будет наводнение. Мне совершенно непонятно, почему ты так думаешь.

– Ты знаешь, о чем я думаю?..

– Иногда. Я уже говорила, что умею читать мысли.

– Вот как. Значит, ты можешь читать мои мысли?

– Не всегда, а только…

– И о чем я сейчас думаю? – перебил ее Виктор Филимонович, поднимаясь.

Резко развернувшись, Зоя бросилась к двери, и, скатившись по лестнице на первый этаж, забежала в столовую и залезла под стол, ухватившись там за лодыжку Дездемоны, – и все это за четыре секунды.

Дездемона наклонилась и заглянула под стол. Ее рыжие вьющиеся волосы, выбившиеся из-под косынки, слегка шевелились от сквозняка, к лицу от неудобной позы прилила кровь, и оно стало красным.

– Ну? Что еще замыслила? Покажи руки, – потребовала Дездемона.

– Я не понимаю, – прошептала Зоя, но руки примерно вытянула. – Я просматриваю все сводки метеослужбы. Я даже переписываюсь по Интернету с австралийцем и канадцем, они работают на специальных станциях. Никаких наводнений!

– Оладьи будешь?

Зоя выбралась из-под стола.

– Ты что, хочешь замуж? – спросила Дездемона, подвигая к ней тарелку с оладьями и ягоды со сметаной.

– Не знаю, – честно ответила Зоя.

– А зачем тогда отцу голову морочишь?

– Ты, Дездемона, дремучая – жуть! Откуда я знаю, чего буду хотеть через три года? Я закончу досрочно образование, выйду замуж в тринадцать, в пятнадцать – разведусь! А что? Все разводятся. То, на что у многих уходит полжизни, у меня будет пройденным этапом к совершеннолетию.

– И что потом? – опешила Дездемона.

Зоя задумалась, глядя в окно. Горестно вздохнула.

– Потом уйду в монастырь.

Кухарка несколько секунд напряженно смотрела в лицо девочки. Зоя стойко плескала карюю грусть в глазах и не подпустила смешинки. Дездемона, все же чуявшая подвох, сердито ударила по столу полотенцем.

– Ладно, я – жуть дремучая, а ты у нас – умница, благоразумница, подумай своей малолетней башкой! – Она выразительно постучала себя по высокому голландскому лбу. – Подумай десять раз, зачем люди женятся. А потом уже договоры устраивай.

– Ну и зачем они женятся? – снисходительно поинтересовалась Зоя.

– Понятия не имею! – злорадно развела Дездемона руками. – Я – жуть дремучая, замужем не была и не собираюсь! – Она нервно заправила волосы под косынку и уставилась в окно.

– Ты была с мужчиной, у вас есть ребенок, это все равно как замужество, – выдала Зоя и закрыла глаза.

– Что ты сказала? – Женщина у окна резко повернулась.

– Прости, Мона, со мной сегодня что-то не то, прости…

– Ты рылась в моих вещах? Да как ты смеешь?!

– Я не рылась! Я просто слушаю, о чем ты думаешь. Наверное, я не выспалась и не могу себя контролировать, болтаю и болтаю…

– Если ты знаешь, о чем я сейчас думаю… – зловеще начала Дездемона.

– Ладно, ладно! – Зоя встала и на всякий случай обошла стол. – Что это с утра все такие агрессивные?

Она отступала до двери спиной, а потом выбежала из дома.

Садовник

Елисей на улице проследил взглядом направление ее передвижения, достал из кармана комбинезона наушник и воткнул в ухо. Через несколько минут он услышал в наушнике голос девочки – значит, эта заноза уже взобралась на голубятню, чтобы поговорить с матерью. Девочка часто так делала – предпочитала залезать на голубятню, а не идти к каменной беседке рядом, в которой была захоронена урна с прахом. Рядом с захоронением по приказу девочки – строго по тексту ее путеводной сказки – был посажен орешник. Орешник мужественно чах в тени беседки, хотя Елисей и удобрял потихоньку его корни тушками убитых ворон, которые не понадобились Зое.