И станешь ты богом

Караберей ушёл в Городище, готовиться к отъезду.

У Кудымы словно каменная гора с плеч свалилась.

Теперь оставалось сделать последнее – как можно скорее прибыть в столицу Перми Великой, Афакуль[13], и предстать перед Советом Старейшин.

XI

Ближе к полудню в становище ворвался вихрь. Он пронёсся меж шатров, вздымая их по’лы, размётывая пепел костров, и остановился у входа в жилище Кудымы. Это примчался Ингрельд. Он крепко обнял Кудыму.

– Всё знаю. Ничего не говори. Скажи только, чем могу тебе помочь? Тебе и твоему роду.

– Спасибо, спасибо тебе, дружище, за искренний порыв, – Кудыма усадил рядом с собой варяга, налил ему медовой браги в деревянную расписную чашу. – Но я пока, право, не знаю чем. Да и связан ты сейчас обязательствами. Человека вот важного из Царств Западного края сопровождаешь.

– Ну, насчёт этого не беспокойся. Уехал он вчера с попутным караваном к себе на родину. Я же нанялся его сопровождать только до Городища. Так что теперь ты можешь полностью располагать мною.

Кудыма всмотрелся в открытое, взволнованное лицо Ингрельда.

– Завтра утром я отправляюсь в столицу. Пойдёшь со мной?

– Конечно! А то я совсем уже здесь закис. Слушай, Кудыма, ты собираешься мстить за разгром деревни и убийство твоих людей?

– Сначала мне надо поговорить со старейшинами. Ты ведь знаешь, что без их ведома я не могу принимать такие важные решения. Это война. А на войне я один немногого стою. Значит, необходимо будет войско набирать. Потом нужно позаботиться о выборе нового места для поселения. Да и как я своих людей сейчас брошу? Я теперь вместо вождя. И я же – шаман. Нужно замену себе подыскивать. Одним словом, пока и без того хватает забот на первое время.

– Всему свой черед. Ты, главное, ответь, не откажешь ли мне, если вдруг воевать пойдёшь? Нет-нет, не за деньги, не наёмником! Просто люб ты мне. Что серебро и злато стоят против дружбы? Сегодня они есть, завтра их нет. Ветерок. Пустое.

Кудыма не стал рассказывать варягу ни про Древо Мироздания, ни о своем вещем сне – зачем? Он лишь просто ответил:

– Ингрельд, я ещё раз благодарю тебя за предложенную мне помощь и с почтением принимаю твое предложение. Прошу тебя остаться и сопровождать меня в походе, если такой состоится. Тебе нужно сходить в город, для того чтобы собраться?

– Всё своё ношу с собой, как говорил один греческий мудрец Биант Приенский. Переночую сегодня у тебя, пока свой шатёр не поставил. Примешь?

– Располагайся.

Ингрельд забросил в шатёр тощий мешок с личными вещами, аккуратно положил поверх него смазанную густым слоем жира[14] тяжёлую боевую секиру из превосходной стали, с высеченными на ней руническими заклинаниями, небольшой окованный по краям щит, завёрнутый в промасленную ветошь пластинчатый доспех, и, оставив на поясе меч, отправился беспечно гулять по стану.

Как только Ингрельд ушёл, в стан пожаловал ещё один гость, Большой Воевода по прозвищу Щука. Кудыма хорошо знал этого старого, опытного воина, который сейчас командовал дружиной Перми Великой.

Тридцать шесть вёсен назад ватага славян, предварительно вырезав немногочисленную заградительную заставу, напала на одну из пограничных деревень Пермии, где расположился на ночлег караван. Совместными усилиями местных жителей и охраны каравана атака была отбита. Много народу полегло в том ночном бою. Хорошо, что отправленный в самом начале боя гонец успел добраться до крепости, где стоял гарнизон. Под утро явилось подразделение регулярной армии, и ватага отступила. Началось её преследование. Несколько суток славяне тщетно пытались оторваться от погони. Они петляли по болотам, шли по руслам студеных рек, запутывали следы в дремучих лесах. Но следопыты не отставали, а за ними шёл основной отряд. После череды мелких стычек в тайге ватага засела в небольшой, пустующей уже около десяти лет полуразрушенной пограничной крепости, решив дорого продать свою жизнь. Раньше здесь проходил караванный путь на Новгород. Гарнизон встречал купцов и провожал их до города. Теперь же был проторен новый, более удобный путь, и старую заставу забросили. Неподалеку от укрепления находилась небольшая славянская деревушка. Её жители, боясь быть убитыми или угодить в рабство, тоже укрылись в крепости – вдруг все-таки удастся вместе отбиться от пермских дружинников?

Штурм продолжался всё утро. Копья и сулицы скрежетали о доспехи, звенели мечи и топоры, стрелы с тупым звуком втыкались в щиты. Убитые и тяжелораненые, скатившись с вала, грудились в неглубоком рву. Несмотря на мужество и отчаянную храбрость оборонявшихся, к полудню оборона была в нескольких местах прорвана, и торжествующие победители хлынули в крепость, без жалости убивая всех подряд. Кое-где им ещё оказывали сопротивление, но в целом исход боя был решён.

Жизнь и смерть нас не спрашивают. Всё свершается в назначенное для него время. Именно в этот роковой час беременная славянка, сжимая в зубах деревянную рукоятку ножа, чтобы не завыть от рвущей низ живота дёргающей боли родовых мук, прямо на земле, под стеной какой-то ветхой постройки, разрешилась от бремени. Некому было принять ребёнка. Молодая мать сама перерезала пуповину и перетянула её суровой нитью. Сама избавилась от последа. Взяв новорождённого за ножки, тряхнула его и крепко хлопнула по ягодницам. Новорождённый зашёлся криком, очищая лёгкие от околоплодной жидкости. Затем мать дрожащими руками вытерла тело сына исподней юбкой и, укутав его, поднесла к груди. Притихший младенец припал к соску и, жадно и сладко причмокивая, начал сосать.

Пробегавший мимо воин на ходу полоснул острым железом по мокрому от пота, беззащитному женскому виску.

Когда всё закончилось и победители стали стаскивать трупы в одну большую кучу для их последующего погребения, сосунка обнаружил поседевший в боях ветеран. Младенец лежал, придавленный мёртвой матерью; он был весь покрыт коркой уже успевшей подсохнуть крови и молчал. Сначала воин подумал, что ребенок мёртв. Однако тот оказался на удивление живуч. Когда ветеран вытащил его из-под убитой матери, он громко, во всё горло, басовито заявил о своём праве на жизнь и, ухватив окровавленными ручонками бороду воина, потащил её в рот. Тот заглянул в пока еще бессмысленные, бесцветные глаза ребёнка, и вдруг что-то дрогнуло в душе старого вояки.

– Я назову тебя Кукушонком. Расти, малыш.

В опустошенной деревне нашли козу. Воины с шутками и смехом надоили молока и покормили найдёныша. Козу забрали с собой. Вместо мамки будет!

Узнав об уничтожении славянской деревни и избиении её жителей, разгневанный новгородский князь Гостомысл хотел было пойти войной на Пермь Великую, но, когда его послам предъявили неопровержимые доказательства того, что первыми начали именно славяне, остыл. Да и бояре отсоветовали ратиться с грозным восточным соседом до тех пор, пока Новгород не будет полностью обнесен крепкой стеной с высоким валом.

Однако пора отвлечься от дел государственных, хотя именно благодаря набегу славян в Городищенской слободе появился мальчонка по имени Кукушонок. Рос среди оружия и запаха кожаных доспехов, в особой атмосфере, пропитанной духом солдатчины. Был он ничьим сыном, и в то же время считался сыном всех слобожан. Научившись плавать, полюбил водную стихию и всё свободное время проводил на реке, за что и получил второе имя – Рыба. А когда совсем вырос и стал знатным воином – опытным, безжалостным, беспощадным, жадным до крови и металла – его прозвали Щукой, за жёсткий нрав и серые, отливающие сталью, холодные глаза. Никто не мог устоять против него в бою на боевых топорах; в совершенстве владел он и любым другим оружием. От природы любознательный, он выучил греческий и славянский языки, как родной, свободно говорил по-хорезмийски и по-франкски, читал и разговаривал по-арабски. Знал латинское письмо. Имел богатую библиотеку, которая постоянно пополнялась благодаря приходившим с караванами купцам. Общался с пруссами, викингами, русами и вендами.

Четыре года назад, став Большим Воеводой, начал применять он знания, почерпнутые из книг, в военном деле.

Сухощавый, небольшого роста, обликом своим действительно напоминавший щуку, он наводил ужас на врагов. При нём отчасти угомонились противившиеся объединению манси, затихли вятичи. Иногда, правда, соседние племена и народности еще совершали краткие, незначительные набеги, однако от больших войн вот уже пару лет предпочитали воздерживаться. Ещё были свежи воспоминания, как возглавляемое Щукой войско вторглось в земли вятичей и стёрло с лица земли несколько деревень подряд вместе с их жителями. Пленных не брали – всех без исключения: старых и малых, мужчин и женщин, и даже младенцев – развесили по деревьям. То-то был пир для воронов! Тогда же один из родов манси, особенно досаждавший Перми Великой, по приказу Щуки, был обнаружен следопытами, и, хотя становище располагалось за Каменным поясом, войско сумело незаметно к нему подобраться, окружить и – в короткой, злой схватке – уничтожить. Снова не оставили в живых никого. И бросили их непогребёнными, что было страшнее самого убийства.

Кудыма принял столь высокого и уважаемого гостя стоя. Поклонился в пояс. Щука уважал и ценил Кудыму не меньше, и поэтому, приняв поклон, в свою очередь поклонился.

Жена вождя в одно мгновение расстелила перед шатром скатерть, выставила богатое угощение, принесла жбан с медовухой. Сама же уселась у входа в шатёр с малышкой на руках. Оголив свою красиво очерченную грудь, она спокойно принялась кормить младенца.

Щука прищелкнул языком:

– Счастливый ты, Кудыма. Эх, будь моя воля, увел бы у тебя жену. И детей бы прихватил.

– А чем же тебе твоя не угодила? – похвала была Кудыме приятна, и он этого не скрывал. С нежностью посмотрел он на свою Пожум[15], прозванную так за ее стройность и стать.

– Э, сравнил! – Щука хитро прищурился. – В чужом дворе всегда яблоки слаще. Разве не знал?

Потом воевода и вождь не торопясь приступили к трапезе, степенно расспрашивая друг друга о семейных делах, планах на урожай, прошедших торгах, о здоровье родных и близких. Будто не было набега и уничтожения чудской деревни. Но обычай требовал, прежде чем перейти к делам серьёзным, нужно обговорить дела текущие. Угоститься тем, что боги послали.

Рядом с ними сидел и скромно помалкивал Гондыр.

Наконец, обсудив дела текущие и насытившись, они перешли к главному, к тому, зачем, собственно, и явился на встречу Щука. Подробно и обстоятельно расспросив Гондыра о нападении, а также Кудыму о последующем погребении, Щука задумчиво произнёс:

– Понимаешь, Кудыма, здесь всё очень и очень непросто. Я бы даже сказал, странно. И не то чтобы просто много вопросов, а вообще этот набег – один большой вопрос. И ответов на него я пока не вижу, – Щука потёр лоб, – я посылал следопытов в твою бывшую деревню. Тебе было некогда этим заниматься, и это понятно, но мне, как воеводе, необходимо. Начнём сначала. Гондыр, повтори ещё раз, сколько приблизительно воинов напало на селение?

– Думаю, больше тысячи. Ну, может, тысяча сто или тысяча двести.

– Кудыма, сколько чужих воинов вы похоронили?

– Две сотни и ещё семьдесят четыре человека.

– Сколько своих?

– Да, почитай, шесть сотен и ещё двоих. Это не считая стариков. Дрались-то без доспехов, наспех вооружённые. Да и женщин полегло немало.

– Скажи мне, вождь, когда ты исполнял обряд Важэсо касьтылом, ты ничего странного не увидел? – воевода прямо-таки впился взглядом в глаза Кудымы. – Ой, не хитри! Я ведь многое вижу! Только не обо всём говорю. Если ты сейчас не готов отвечать, лучше не говори вообще ничего. Скажешь, когда сможешь. Только не лги.

Кудыма опустил разноцветные глаза.

– Мне сначала с богами посоветоваться нужно. Если они позволят, я всё расскажу. Если нет, не обессудь.

– Ладно, будь по-твоему.

Теперь о непонятных мне вещах. Пислэг – и это ни для кого не секрет – твой кровный брат, – палец Щуки легонько ткнул Кудыму в грудь. – Кровное братство – оно выше семейных уз. Выше веры в богов. Выше всего. И твой кровный брат нападает на твою деревню. Почему? Далее. Род Пислэга до недавнего времени входил в наш союз, и только три года назад ушёл на вольные хлеба, дабы не платить налогов. Это дело добровольное. Если какое-то племя или род что-нибудь не устраивает в союзе, оно уходит. Но и лишается при этом защиты, доли, выпасов и всего другого, что ему было до этого положено. К чему я это говорю? Ушли они совсем недавно, и Пислэгу было прекрасно известно, в какое время увозят товар на продажу и когда приходит основная масса караванов. Понимаешь, Кудыма? Он знал, что товара в деревне нет. Значит, приходил не грабить. Знал и то, что ты с товаром в Городище. Значит, не собирался тебя убивать. Тогда зачем вообще приходил? В чём был смысл набега? Но и этого мало! Вот скажи мне, Гондыр, – теперь воевода легонько ткнул пальцем воина, – с кем вы сражались? С людьми? Или с духами?

Гондыр растерялся от неожиданности.

– С людьми. Мы их убивали. Они умирали. Была кровь. И они нас убивали. Простым оружием. А что? Да ведь мы же их потом хоронили! И воняли они, как и положено трупам, – Гондыр с изумлением посмотрел на Щуку, затем повернулся к Кудыме, – подтверди, шаман. Ведь ты вместе с нами таскал тела!

Кудыма кивнул, соглашаясь с Гондыром.

Щука прикусил сорванную травинку, сплюнул.

– Хорошо. Смотрим дальше, – увидев немой вопрос Гондыра, что всё ещё не пришёл в себя после вопроса о людях и духах, кивнул ему, – Подожди, Гондыр, дойдём и до того, что тебя сейчас мучает. Итак, Кудыма, ты ходил в набеги, где военным вождём был Пислэг. Я тоже ходил, в своё время, если помнишь. Вот скажи мне, Пислэг умный вожак?

– Да уж глупой сойкой его не назовёшь.

– Тогда задумайся вот над чем. Обладая такой силой, зная, что весь пёсий род у тебя издох от неведомой хвори, разве не догадался бы он окружить деревню со всех сторон? Пусть главный удар наносился со стороны реки. Но уж кого-кого, а этого воина на мякине не проведёшь. Он бы наставил вокруг засад, и вас ваш подземный ход не спас бы. Значит, свести под корень твой род ему тоже не было надобности. Так?

– Так.

– Но и этого мало. Как они вообще сумели пройти до твоей деревни незамеченными? Мимо постов, застав? Почему их никто не видел? Твоя деревня располагалась не где-нибудь на границе. И всего лишь в одном воинском переходе от Городища. Здесь кругом деревни, пашни, выпасы, бродят охотники и рыболовы. Откуда они взялись, более целой тысячи воинов, в том числе тяжеловооружённых! А?! Но и на этом странности не кончаются. Следопыты перевернули вверх дном всю округу – ведь если идёт такое войско, это ж целая дорога натопчется! Но её нет. Понимаешь? То есть, она есть, но её нет.

– Не понял, – Кудыма вскинул руку, – погоди чуток. Ты и вправду сейчас озвучил все вопросы, что я собирался поднимать на Совете Старейшин. Но как это понимать, что они тропы не натоптали? Они что, по воздуху прилетели?

– Я не знаю. Тропа, конечно, есть. И следы на ней отпечатаны чётко. В оба конца. Но в полутора верстах выше по реке они исчезают. Совсем. Вот были следы, а вот их уже нет! Как это понимать? Это выше моих сил. Ты – шаман, общаешься с миром богов и духов, пронизываешь тонкую ткань Мирозданий. Может быть, ты мне объяснишь, что это было? И, мнится мне, не Пислэг на тебя напал. А кто-то – под личиной Пислэга! Уж кто-кто, а он знает, что подобное я ему не прощу. Найду его род хоть на краю земли и накажу. Вот поэтому, Гондыр, я спросил, и ещё раз спрашиваю: с кем вы дрались?

– Да с людьми, с людьми мы ратились! Из плоти и крови! Да что же это такое! – Гондыр смачно сплюнул и грязно выругался.

– Это не всё, что меня озадачивает, – Щука слегка прищурился, брызнув из-под век холодным блеском стали, – но и того, что я сказал, достаточно. Как думаешь, шаман?

Кудыма развёл руками.

– Пока не знаю. Ты всё правильно говоришь, воевода. Всё правильно, всё так. Но ответа пока нет. Действительно, этот набег – один большой вопрос. Ради чего он совершался? Чтобы скотину в деревне вырезать? И они ведь так никого и не похоронили. Ладно бы только наших, но ведь и своих не подобрали – так и оставили валяться! Время для совершения обряда у них было. И вот что ещё странно: куда они тяжелораненых подевали? Мы своих калек отпустили с миром на Древо Мироздания. А они? Неужели с собой унесли? Вот скажи мне, Щука, что делают с теми, кого можно вылечить только дома, и то не всегда? Зачем продлевать человеку ненужные муки? Когда это было в набеге, когда тех, кто идти не в состоянии, вместо того, чтобы их добить, уносят? Это бесчеловечно и жестоко! Пытка в самых глухих застенках у самого свирепого палача не так жестока, что приходится переживать этим несчастным! Даже зверь добивает своего собрата, если тот ослаб. Им же до границы было дней десять самого быстрого хода. А тут на шее висят калеки! Да тяжелораненные бы и сами не позволили себя нести! Милосердный удар в сердце в этом случае лучше всего… Словом, я ничего не понимаю! И тем более – про потерянные следы: это твои-то следопыты тропу потеряли?! Там, где прошли несколько сотен воинов, вдобавок неся на себе тяжелораненых? Поверить не могу!

Щука повернулся к Гондыру:

– Я здесь в гостях и не имею права распоряжаться да приказывать. Я лишь нижайше прошу: достопочтенный, у меня есть несколько слов, предназначенных только для него, – Щука кивком головы указал в сторону Кудымы. – Тебя не затруднит – конечно, с позволения нынешней главы вашего рода – оставить нас один на один?

Лицо Гондыра вспыхнуло; Кудыма усмехнулся:

– Гондыр, уважим гостя. Оставь нас, будь добр. Ступай, найди Ингрельда. Сразу не приходите. Дайте нам побеседовать, – и он крепко хлопнул Гондыра по плечу. – Да не дуйся ты, не красна девица! Иди.

XII

Дождавшись, когда Гондыр ушёл, Щука наклонился к самому лицу Кудымы и понизил голос почти до шёпота:

– Я с тобой теперь буду говорить как с шаманом. Мне ночью видение было. Боги напомнили мне, кто я есть по рождению. Ко мне пришёл сам великий Перун-громовержец. Тебе известно, что это бог воинов. Славянский бог. И он мне приказал следовать за тобой хоть на край света. И добавил, что путь будет трудный и кровавый. Но это будет путь настоящего воина. Ты, наверное, заметил, хотя и не хочешь мне об этом говорить, что в нашем мире творится что-то неладное. За последние четыре дня не смогли разрешиться пять женщин – дети родились мёртвыми…

У Кудымы от этих слов пробежал мороз по коже, волосы на руках встали дыбом. Щука глубоко вздохнул:

– И такое не только с людьми творится. Слишком часто стали рождаться мёртвыми и щенки, и жеребята, и телята, и овцы. Урожай засыхает на корню. Такие вот дела… В общем, по первому твоему слову я слагаю с себя должность Большого Воеводы. Соответствующее послание мною уже направлено в Совет Старейшин, дабы искали замену. И ещё: тебе не надо идти в столицу самому. И где ты только нашёл такого деятельного человека? Караберей развил до того бурную деятельность, что гонцы точно летали между Городищем и Афакуль, и там уже сами со всем справились и без тебя. Старейшины в курсе всех дел. Да и моё слово не последнее. Так что, слушай решение: всех воинов, которых твой род послал в общее войско, отзывают обратно. Они должны вскоре прибыть. Сам род освобождается от налогов на пять лет. В течение же пяти лет, за исключением случаев большой войны, снимается и положенный набор в рать. Место для поселения рода определено здесь, – и Щука достал из небольшой висящей на боку сумки тонко выделанный кусок оленей кожи с аккуратно нанесённой на него цветной картой Перми Великой:

– Видишь, река Боровая? Она отдаётся твоему роду вот отсюда, со всеми притоками на воинский день ходьбы от её берегов до самых верховьев, – ноготь Щуки прочертил по карте соответствующую бороздку. – Места там хорошие, много заливных лугов для выпаса. Расчистите лес – можно будет сеять рожь. Деревню поставите вот здесь. Сейчас у нас кресень[16], восемнадцатый день. До морозов успеете? Или теперь уже только до следующей весны? Скотину, зерно – всё получите от союза. Правда, в долг. Отдадите без процентов через десять лет. Надеюсь, к тому времени род твой снова окрепнет. Сколько его у тебя осталось?

– Четыре сотни и ещё шесть человек мужчин, одиннадцать сотен и ещё двадцать три женщины, пять сотен и ещё три ребёнка. Да из войска вот вернутся двенадцать десятков… Треть рода полегла, подумать только! А мужского населения и так уже было совсем мало, положение только-только начало налаживаться после переселения…

Щука устало вздохнул:

– Ну, вроде бы, всё пока… Что думаешь делать?

– Отправлюсь с Гондыром и Ингрельдом на Мань-Пупу-Нер. Ингрельд внизу подождёт, а мы с Гондыром поднимемся.

– Да ты что, белены[17] объелся?! Разве можно богов беспокоить?

– А я что? Так боги решили. Мне тоже видение было. Ты дождись нас, Щука. Тогда и решим всё окончательно. К святилищу пойдём налегке. Думаю, за двадцать дней обернёмся. И ещё – спасибо тебе, воевода, за заботу. И за то, что ты с меня сейчас столько лишних хлопот снял. Знаешь, мы ведь Караберея своим Отцом выбрали.

– Достойный выбор, достойный человек. Лучше было и не найти. Всё, что он сделал для твоего рода, – Щука развёл руками, – это словами не описать! Чужой человек, чужой веры, а ближе родного оказался – так близко к сердцу беду твою принял! Кстати, где он, что-то я его не вижу? У меня к нему послание от Совета.

– Прибудет через пять месяцев. Как раз в месяц овсень[18]. Дай ему боги гладкой дороги! По поводу же переселения сегодня решим. Потом я тебе гонца зашлю. Жди.

– Договорились! Пойду, догоню Караберея.

Кудыма и Щука раскланялись. Заходящее красноватое солнце коснулось верхушек елей. Потянуло прохладой.

Вечером Кудыма созвал весь род на поляну около стана.

– Люди рода Лося! Союз не оставил нас в беде. Нам дали новое место для поселения на реке Боровой. Дали зерно, овощи, скот. Освободили от всех налогов на пять лет. На днях вернутся наши мужчины, которые были взяты в общую дружину. Теперь нам нужно решить, переселяться ли нам на новое место сейчас, или мы это сделаем будущей весной, а пока перезимуем возле Городища. Сейчас у нас вторая половина месяца кресень. Успеем ли мы отстроиться на новом месте? Ведь нам ещё предстоит выжечь лес под поля, и в этом же году посеять рожь, овёс, просо, гречу. Посадить репу, горох и редьку мы уже не успеем – время ушло. С одной стороны, проще пока оставаться здесь, так как в этом случае мы будем на первое время обеспечены самым необходимым – в первую очередь едой, а также железом, полотном и одеждой. Деньги у нас – спасибо Караберею! – есть. И их вполне хватит. С другой стороны, всё оттянется ещё на целый год. Да и будем мы здесь пасынками. В шатрах зимовать мы не привычны. Без бань тоже жизнь неладная. Не кочевники мы, привыкшие мы к веничку и пару, – люди вокруг заулыбались. – Такие вещи нужно решать только сообща. Волевым решением всего лишь одного человека тут не обойтись. Как поступим, люди?

Спорили недолго. Решили перемещаться на новое место. По крайней мере, успеют до морозов выжечь лес под пашню, отстроить бани, обнести место для будущей деревни тыном, построить загоны для скота и, возможно, даже поставить несколько изб, а для остальных – заготовить брёвна. Перезимуют пока что в шатрах, а по весне достроят всё остальное – что время терять?

Выбор вождя решили отложить до тех пор, пока из войска не вернутся мужчины, временно поручив исполнять его обязанности опытному воину Лымаю.

Ранним утром Кудыма отправил к Щуке гонца. Всё утро прошло в хлопотах. Из Городища пришёл обоз с зерном и овощами и несколько пустых телег; пастухи пригнали скот, подошли псари со щенятами. Люди сворачивали шатры, упаковывали утварь и прочий скарб. Ближе к полудню подошёл проводник. После непродолжительного, на скорую руку, обеда род двинулся к новому месту жительства. Путь был неблизкий. С учётом необходимости перегонять скот, да неторопливости волов, весь переход, по подсчётам, должен был занять не менее пяти дней.

Когда улеглась дорожная пыль, и скрылись из виду последние телеги, Кудыма, Гондыр и Ингрельд, обогнув Городище, вышли на другую дорогу – ту, что вела на север.

Их путь лежал на Мань-Пупу-Нер.

III

Кудыма, Гондыр и Ингрельд двигались налегке. От Городища версты три шли они быстрым шагом, затем свернули с дороги в тайгу и перешли на размеренный бег. Каждый из них имел с собой сложный лук с тридцатью стрелами и запасной тетивой в ту лье – специальном футляре для хранения тетивы и стрел; засапожный нож и топор, без которого в лесу не обойтись. Кудыма был вооружён копьём в человеческий рост, с широким листовидным клинком – самым удобным в тайге оружием; Гондыр прицепил к поясу короткий ромейский меч, а у Ингрельда за спиной находилась его любимая секира, имя которой было «Разящая, как молнии Тора». Доспехами и щитами решили себя не обременять, оставив их на хранение у Угрима, до своего возвращения. Одетые в волчовки, короткие меховые штаны и сапоги из грубо выделанных шкур, с тройной мягкой подошвой, воины быстро и бесшумно скользили по лесу. У каждого за левым плечом висел небольшой мешок, куда были уложены кремень с кресалом, комочек соли в берёзовом туеске, немного муки и небольшой медный котелок. Кудыма положил ещё и шаманский наряд.