В Рим и обратно

Так что вы хотите сказать нам, жители Помпеи? Затихший вулкан над грандиозным археологическим парком. Перспектива ровных римских дорог – доказательство, что умение их строить и обустраивать быт не есть доблесть и достижение капиталистической эпохи. А культ чистого красивого тела – не такое уж богопротивное язычество, о чём в течение полутора тысяч лет мяла мозги прихожан религиозная пропаганда. Гуляя по этим улицам, под синим небом юга Италии, вдыхая ароматы осенних цветов, любуясь зеленоватой бронзой щёк танцующего фавна и жестом увенчанного лавром бога искусств, глядя на сохранившиеся статуи, холодея до озноба сердца при взгляде на гипсовые слепки предсмертной агонии тех, кому не удалось убежать из города… Нам хочется!.. Да, нам отчаянно хочется развеять злые чары, прогнать проклятие. Представить, как здесь всё было ещё 23 августа рокового года. Как цвели розы в атриумах и колокольчиками перезванивались ножные браслеты, подпевая в ритм шагам очаровательных горожанок. Может быть, для кого-то эти развалины и немы… А для нас?

– Маш, скажи мне, а?… – заговорил он несмело, когда они вошли в раковину античного театра, шурша всё тем же мелким дроблёным камнем.

– Смотри, это чудо!.. – почти крикнула спутница, указывая на самые верхние ступени амфитеатра, засмеялась и бросилась туда по ступеням. В проёме между древних серых камней, ворча и повизгивая, возилась целая семейка бурых вислоухих щенят. Увидев гостью, вся компания с лаем, разевая розовые пасти, крутя хвостами, кинулась уговаривать её поиграть. Сытые, счастливые, малыши лезли к ней на руки, норовили стянуть рюкзак и чуть не опрокинули навзничь. Захваченная из отеля булка с ветчиной была слопана с энтузиазмом, но, скорее, из благодарности, чем по потребности. За всей этой вознёй наблюдали трое: серьёзный рыжий кобель пришёл с другой стороны амфитеатра, уселся у ног Сергея, выбрав мужчину себе в напарники с целью общего патрулирования и охраны обеих семей, а ещё добродушная пятнистая сука с отвисшими сосцами, чем-то напоминающая легендарную волчицу. Оценив мизансцену, режиссёр потрепал рыжего товарища за ухом и полез по ступеням наверх. Там троим щенкам досталась вторая булка и ломтики сыра с завтрака. Остальные, не занятые булкой, с удовольствием позировали и попали в кадр вместе с Машей.

– Ты что-то хотел спросить? – она подняла на него лучистые глаза. – Из города во время начала извержения успели убежать только собаки. Согласно свидетельствам очевидцев, вошедшим в анналы Тацита, они позже вернулись и ждали хозяев в амфитеатре. Вой несчастных зверей в течение месяца оглашал окрестности убитого города. Может быть, эти весёлые ребята – потомки тех, кто тосковал по погибшим хозяевам? Стражи места.

Сергей почувствовал холод. Это было слишком похоже на правду.

– Ну, эти точно не выглядят несчастными, – помолчав, улыбнулся он. – Спросить?.. Да, хотел. Нет, не то, не сейчас. Ты специально для них закуску захватила, что, знакома уже с этой гвардией?

Они уже шагали к выходу из парка, на опавшей листве платанов ярко горели кружевные пятна прорвавшихся сквозь кроны солнечных лучей. В Помпеях, спящих вечным сном, в когда-то легкомысленном городе, что стал памятником-напоминанием человеческой беспечности, не умеющей в лени и самолюбовании читать предупреждения небес. Вон он, вулкан-убийца! Его вершина, стёсанная взрывом двухтысячелетней давности, как холка зверя, что дремлет у кромки воды шумной столицы южной Италии. Города, где родилась песенка солдата о первой любви, что пел даже Муслим Магомаев.

– Бутерброды захватила, да…. Для них и для нас… – Маша наклонила голову и стала серьёзнее. – Но спросить ты хотел о другом. Давай договоримся на будущее – не стесняйся и не держи в себе вопросы, для этого я сейчас здесь. Попробую ответить. Всё, что с нами происходит, бесценно. Те, кто погибли, завещали нам помнить об этом. Самое ценное, что есть у человека, это время его жизни.

– А если человек остался один, и жизнь ему не мила?

– Так не бывает. Или бывает на короткое время, пока он не очнётся.

– Но ведь предают самые близкие!.. – в его горле появился комок.

– Близкие не предают, – снова сверкнули строгие глаза цвета осеннего моря, – потому, что близкие – не те, с кем садятся за один стол или ложатся в одну постель. Близкие – те, кто тебя любит как самого себя. Хочешь жить в мире с самим собой, с миром в душе и согласии с окружающим миром – в себе самом найди силу отринуть лень, привычку и условности. Решись вернуть их, близких, издалека. И пошли подальше ближний круг лицемеров.

– Ты как контрастный душ – то ангел, то каратель… Тебя послушаешь – можно разрушить жизнь под корень.

– То, что ты называешь жизнью – тот самый гипсовый слепок, каким в Помпеях пустоту залили. Внутри склепа – только призрак. Тех, о ком ты думаешь, нет ни здесь, ни там. А всё, что нажито непосильным трудом… В мёртвом городе на улице сидит мёртвый человек и держит мёртвой хваткой горшок с деньгами, что никому не принесут счастья. И даже в витрине музея они – всего лишь безобразные черепки. Ты же видел всё это сейчас там!.. Ты создал себе иллюзию миропорядка и вцепился в неё. Очнись же, услышь то, о чём тебя предупредили Помпеи! Спасай свою жизнь. Себя, а не горшок. Там, на твоём горизонте, уже дымится Везувий. Пора принимать решение.

Две упитанные тётушки, стараясь не отстать от гида, на ходу в ладони пересчитывали бумажки и монеты, набирая их на новый билет – в затянутый парусиной павильон с мультимедийной выставкой экспонатов «секретного кабинета» Национального археологического музея в Неаполе. Экспозиция с выездом на место, где артефакты были обнаружены во время раскопок, была, очевидно, организована для дополнительного сбора денег. А новейшая мода на 3D и голограммы позволила не вывозить самые ценные предметы: крупно и выпукло их изображения крутились на специальных экранах. Фавны явно с натугой держали обеими руками напряжённые члены больше собственного роста, нимфы изгибались дугой, подставляя алчущим свои сокровища – путь первобытного вожделения. Когда-то давно неаполитанский монарх, придя с семейством посмотреть на извлечённые из-под спуда древности, пришёл в такой ужас, что повелел их запереть в специальное помещение. Как же можно! Такой вызов общественной нравственности, ушат помоев и подрыв устоев, обвал благопристойности и дурной пример юности, если не сказать хуже – бунт, оргия, мятеж и срам!.. После королевской истерики пускали туда «приобщиться к запретному знанию» лишь особ мужского пола после длительных согласований. Лишь с началом нового тысячелетия музей открыл двери для всех желающих, но, разумеется, со строгим соблюдением возрастного ценза. Теперь – новый поворот. Нега декора античного заведения плотских утех приехала практически на прежнее место прописки. Только в виде огромных объёмных, раздутых до гигантизма изображений. Вот посмотришь на такое орудие производства детей, красно-багровое, налитое бешеной энергией, да ещё размером с водосточную трубу, культурный шок обеспечен… А если ещё ночью приснится?

К кассе «выездного секретного кабинета» с материальной историей для взрослых глаз стояла небольшая очередь. Как же, быть в Помпеях и не посетить? Стыд и позор на всю деревню, в трудовом коллективе засмеют. И не важно, что пластмассовыми копиями античных бронзовых пенисов из музейной экспозиции уставлены все сувенирные прилавки от Неаполя до Пизы. И плевать, что гобеленовую сумку с машинной вышивкой сценки, что срисована со стены древнеримского борделя-лупанария, можно приобрести у мигранта из Сомали на добрую память прямо на соседней железнодорожной платформе. Туризм есть спорт. Поэтому в задачу двух дам сегодня и сейчас входит сделать фото на фоне чего-нибудь такого прямо в музее. Чего бы это ни стоило. Азарт – сильный наркотик. А Везувий пусть для умников дымит.

Шерп вопросительно посмотрела на притихшего клиента.

– Поехали домой, – произнёс он. – В смысле, в Рим.

Подъехала опрятная итальянская электричка. Усевшись снова рядом со своей спутницей, он покопался в кармане и извлёк конфету. Протянул ей.

– Надо же, – неожиданно радостно и светло улыбнулась она, – Мишка косолапый. Откуда ты это выудил, наколдовал, что ли?

– Нет, – он пожал плечами, – случайно. Задабриваю тебя. Ты строгая по долгу службы такая или это тоже… Как это? Защитная реакция.

– Отхлестала, да? Ну, прости, не рассчитала немного. Просто, когда у человека находится тысяча бытовых причин, чтобы мужественно и стойко с закрытыми глазами топать в пропасть, приходится хватать его за шиворот, – она развернула фантик, облизнулась, посмотрела на него с озорной искоркой и отправила шоколадную конфету в рот, прожевала. – Строгость, говоришь? Знаешь, я ведь тоже живой человек. Когда становится трудно… В медицине есть такой приём терапевтический для снятия боли – блокада называется. В хоккейном матче травмы так замораживают на время. Больное место как бы ничего не чувствует. Я себе делаю такую моральную блокаду. И каменею. Внешне становлюсь строже, да, наверное. Но могу продолжать работу.

– Так для тебя это только работа или что-то ещё? Призвание…

– Призвание? – она подняла брови, – не знаю. Может быть. Или способ выжить. На моей работе прежней мне за месяц платили меньше того, что я получаю за командировку на неделю без усложнённого сценария.

– У меня – усложнённый по определению? Не отвечай. Ведь ты обо мне читала досье, надо думать… Я догадался, что ты сейчас неправду сказала. Прости, это часть моей профессии. Режиссёр. Верю – не верю… Начала одно, после чуток вбок свернула. Выжить… Не в смысле денег, правильно?

– Правильно, что тут вилять? – неожиданно непринуждённо сказала шерп. – Помнишь… Эй, кто-нибудь. Приди, нарушь. Чужих людей соединённость и разобщённость близких душ[14]. Это к нашему разговору. Редко, но бывает… Когда мне выпадает общаться с людьми одной породы со мной, это везение. Поскольку получается не вправление мозгов только им, а улица с двусторонним движением. Помочь им – значит помочь и себе в чём-то разобраться. Идёт постоянный обмен – как между рекой и морем. От вас я набираюсь опыта и нащупываю ответы на вопросы, которые задаю сама себе.

– Хотел спросить тебя ещё об одиночестве… Можно?

– Нет, дорогой мой пациент, – она покачала головой, почти ласково коснулась его руки, – всё хорошо в меру. Пилюли надо усваивать строго по расписанию. Ты видел этих девушек, с горстью евро у кабинета эротики? Вот кому не страшно эмоциональное выгорание. А у нас с тобой антракт.

Глава 3

Четвёртый гарибальдиец

В скоростном поезде, летящем на север от Везувия в вечный город, она уютно угнездилась в кресле у окна и довольно быстро задремала с открытым ртом, забавно посапывая. Зеленоватые крыши соборов, бежевый песчаник стен, уютные сенные сараи и пасущиеся у телег лошади. Современный трактор, фырча, тащит за собой прицеп со впечатляющим урожаем тыквы. Целый час кряду, глядя на эту пастораль, он думал, что за полдня, кажется, прожил и получил пищи для размышлений больше, чем за целый прошлый год работы над фильмом, который выломал его из привычной жизни. То есть существования в привычных правилах и ограничениях, что удивительная женщина Маша назвала гипсовым слепком. И ему на память тоже пришли стихи. Строки, которые он в полудрёме слышал, погружаясь в дрёму под мягкое покачивание вагона. Строки, произнесённые тихим голосом автора этих строк. Однажды услышанные. Они в его грёзе повторялись вновь и вновь, переплетаясь и танцуя в обнимку с другой мыслью, что уже не давала ему покоя… Всё-таки где-то он её видел. Её, Машу… Кажется, её звали иначе, звонче и краше. Слышал, видел!.. Видел. Это движение руки, когда она перехватывает алым бархатом простенькой резинки белокурый хвостик волос, эту улыбку. Разве что, во сне он слышал, как хрустальный колокольчик её смеха замолкает, а стальная воля взрослой женщины выкатывает вперёд гаубицу спокойного и беспощадного тона… «Ты так похожа на Ларису Удовиченко!». Когда, кому он это говорил? Это было лишь однажды в его жизни. Но память вероломно насмехалась, задёргивая плотную кулису. Не время тебе туда. Не время.

«Есть мистика. Есть вера. Есть Господь.Есть разница меж них. И есть единство.Одним вредит, других спасает плоть.Неверье – слепота. А чаще – свинство.Бог смотрит вниз. А люди смотрят вверх.Однако, интерес у всех различен.Бог органичен. Да. А человек?А человек, должно быть, ограничен».[15]

Надо же… Очередь на выставку фаллосов и обычной порнографии. И в группах немецких туристов, английских эстетов, следующих путём Байрона, и путешественниц отечественного разлива, очевидный ажиотаж. Быть и там не побывать? Стыдно… Стадное чувство в классическом исполнении. Вазы с античной порнографией в Помпеях или Ван Гог в Амстердаме: им всё равно, становятся в очередь. Надо быть как все, не хуже, чем у других. Массовый культурный продукт эти травоядные сжуют так же, как любую пропаганду. Сказать – мне противно, я не хочу? Для этого надо иметь смелость бросить вызов бодливому дремотному обществу, а если хватит сил – ещё и увлечь их за собой, наступив на экономические интересы гида или любого прежнего пастыря. А не будет ли им, этим толстухам, стыдно перед мужьями, отцами и сыновьями рассказывать о том, где они провели два часа после выполнения основной прогулочной программы между сакральных руин города Помпеи? Впрочем, стыд, наверное, дело сугубо индивидуальное. Если грипп не даёт поднять головы, стыдно просить старика-отца принести молока и хлеба, ведь ему для этого придётся тащиться через весь город. Стыдно и горько до слёз, но ведь больше попросить некого… Одиночество – самый страшный враг для любого человека. А ему, здоровому и умному мужику в расцвете сил, не стыдно ли жалеть себя из-за того, что свора богатых бездельников узнала в его фильме своё уродливое отражение и зашлась в злобном трусливом лае? Не стыдно ли надевать тёмные очки из опасения, что простые русские бабы узнают его на улице Рима, начнут благодарить за его творчество и с горячим восторгом просить вместе сфотографироваться? Ведь это его зритель. Не его уже давно не благоверная супруга. А зритель, для кого он работает. Стыдно. Слюнтяй, тряпка… Может быть, ещё покаяться перед клубом паразитов, называющих себя посвящёнными в высокий эстетизм? Да ни за что. И не он ли сам виноват в том, что простые русские бабы остались стоять в очереди за фаллосами в 3D, а не взяли стоячие места на оперу Аида в декорациях терм Каракаллы. Хорош, защитник культуры нации. Расклеился, как брошенная кокотка, да ещё и няньку себе нанял, сопли утирать. Хватит. Запой окончен. Лейтенант Беспалов, подъём, выходи строиться! Равнение на середину.

Условия контракта предусматривают возможность корректировки ряда услуг шерпа в любой момент. На тот случай, если клиент пришёл в себя, ему просто требуется гид-переводчик, а не собеседник-психолог. Консультант в Follow me объяснил ему, что такое бывает нередко. Тогда режим программы меняется с усложнённого на стандартный, с его депозита списывают меньше средств. Хотя сами шерпы не в убытке. Гонорары меньше на сущую мелочь, зато нервы и силы целее. Но он ничего менять не станет. Маша. В ней дело.

На чём мы с ней остановились? Права ведь. Чем была его заполненная софитами, дизайнерскими диванами и фарфоровыми улыбками жизнь? Она права, это гипсовый слепок пустоты, внутри которой умерло всё живое. Или не жило никогда? Нет, всё-таки было светлое, яркое, свежее. Давно. Очень.

Вот об этом и хочется поговорить. И не только об этом. С ней.

Рим, площадь Пятисот перед вокзалом Термини, 16.27

Перекрёсток широкой Via Marsala возле главного вокзала итальянской столицы переходила ширококостная дама с кривоватыми ногами под серой юбкой чуть ниже разбитых артритом колен. Автомобили, проезжая на свой законный зелёный свет, притормаживали, уважительно уступая ей дорогу: на обмотанной синей шалью голове крестьянки громоздился огромный тюк. Не обращая внимания на свист полицейского, она неторопливо с достоинством завершила форсирование автомобильной реки и направилась к платформам поездов поперёк через скверик, так же спокойная и безучастная к толкотне и подозрительным типам возле переполненных урн. Солнечный погожий день постепенно гас на черепичных крышах соборов, весело играл в отражениях коралловых лучей в стекле окон. Где-то в вышине покрикивали чайки.

Выходя из скоростного поезда, шерп вежливо улыбнулась Сергею в ответ на протянутую им руку, позволила ему помочь себе выйти, потом, уже на платформе, притормозила и сощурила глаза, присматриваясь к оранжевым указателям выходов и направлений. Подняла указательный палец.

– Нам туда, синьор… Ты хотя бы выспался после перелёта? Голодный?

– Может быть, возьмём такси до ресторана… – неуверенно сказал он.

– Обойдёшься, барин! Покажу, что жить можно и вне твоих привычек.

Вот, даёт… Она что, мысли читать умеет? Чем дальше, тем интереснее.

– Basta, Andrea! Lasciami in pace, vado io…[16]

Мятые субъекты в привокзальном сквере, умываясь у колонок, с заметным удивлением сторонились, пропуская её, уверенно шагающую к автобусам. Рюкзак за плечом, тонкая кожаная куртка, обтягивающие джинсы. Серая бейсболка, пережившая дождь и солнцепёк. Девчонку, похоже, прямо с поезда выловил старший брат и конвоирует, а она его присутствием, явно тяготится, просто искрится от раздражения, вон, как глазищами сверкает. Пивную банку поддала ногой. Не хватало нам ещё их скандала тут, в нашем скверике. Полиции только повод, разбираться не будут. Скорее бы уж ушла эта парочка, от греха подальше, со своими разборками…

– Приятного путешествия с пролетариатом! – она подмигнула своему «старшему брату», устроившись на высоком сидении в автобусе номер сорок, что быстро заполнился простым римским людом, возвращающимся с работы по своим делам. Галдёж, запахи подгоревшего теста и отработавших смену мужских рубашек. Темнокожие подростки с закрытыми глазами качались в такт только им слышной мелодии из наушников, а похожие на паклю синие и фиолетовые косы вечерним ветерком сдувало им на лоснящиеся лица. Вопль какого-то пассажира с передней площадки на мгновение привлёк внимание всего автобуса, но пассажиры прислушались и успокоились, хотя источник возмущения продолжил заполнять своим голосом всё кругом. Речь шла о замене защитника на поле, о чём темпераментный римлянин узнал от приятеля по телефону. Футбол – это святое. Как мама, погода и роды жены.

– А куда мы едем, чичероне? – аккуратно, на ушко спросил Сергей.

– Справился, стало быть, с приступом брезгливости? – засмеялась шерп и ответила ему тем же заговорщицким тоном, – угостишь меня мороженым? Самым вкусным в Европе… По два с половиной евро за шарик. А я в награду расскажу тебе одну притчу и одну историю из жизни. Хочешь?

– Договорились. Только при условии, что ты съешь четыре шарика.

– Коварный! И заболею ангиной, чтобы меня сняли с пробега, и тебя не ругали больше, а только хвалили и поощряли твои капризы, синьор помидор? Не дождёшься. Так вот, слушай. Сначала история из жизни. Поучительная. Одна моя знакомая журналистка записала в друзья в социальной сети некоего известного общественного деятеля из Иерусалима. Наяву его она никогда не видела, израильской тематикой по работе не занималась, еврейской крови в её жилах не было ни капли. Однако его выступления в поддержку России и взвешенный анализ некоторых международных проблем ей импонировали. Проще говоря, его посты было интересно читать! Что такого? Но буквально на следующий день её из друзей удалил коллега, собственный корреспондент её телерадиокомпании в Тель-Авиве, с кем ещё на родной земле был съеден вместе пуд соли. Чуть погодя – знакомый театральный режиссёр, чей театр и сценические постановки она многократно поддерживала положительными отзывами. И тому, и другому в личных сообщениях она задала вопрос, мол, ребята, что случилось? Ответа не дождалась. Спустя некоторое время в той же социальной сети она получила приглашение на лекцию этого деятеля из Иерусалима и крепко задумалась – идти или нет, коль скоро интерес к нему рвёт более устоявшиеся связи. Как ты думаешь, что было дальше?

– Даже представления не имею… На её месте я бы посоветовался.

– Она так и поступила. Обратилась к близкому ей человеку, который в этот момент находился далеко от неё, работал в нашем посольстве в одной из среднеазиатских республик. Он навёл справки. И в результате она получила чёткую рекомендацию: сохрани нейтралитет, дабы не огрести в чужом пиру похмелье. Дело было в конфликте кланов, у умнейшей нации с этим сложно.

– Это кульминация, – режиссёр поднял глаза на любителя футбола, что обрадованно проорал что-то в мобильный и двинулся к выходу – А развязка? Если бы я снимал об этом фильм, логично было бы её другу вернуться домой и стать министром культуры. А ей – госпожой министершей. И заставить их всех локти кусать… Поздно, Соня, пить боржоми, когда почти отвалились.

– Мораль той басни такова… Увильнув от мероприятия с израильским политиком под благовидным предлогом, она ничего не потеряла в его глазах. А бывший коллега её и коллега твой потеряли куда больше. Они показали свою заносчивость и недальновидность, потеряв её расположение. Ни слова больше в рецензиях, ни слова больше в корпоративных контактах к вящей их пользе она не произнесла. Это – на поверхности. А по сути, если человек не понимает, почему им не довольны, не объяснить ему, не попробовать сразу устранить недоразумение – это свинство. Это – наказуемо. Даже героине «Чучела»[17] её одноклассники предъявили обвинение в предательстве, прежде чем начать бойкот. Но у неё хватило гордости не начать оправдываться.

– Дети более жестоки, чем взрослые. Они не идут на переговоры, – ему показалось, что из открытого окна римского автобуса дохнуло промозглым московским октябрём, – а оправдываться – признак слабости. Это правда.

– Дети – максималисты. Они сбиваются в стаи от страха перед миром больших и сильных. Поэтому на всякий случай объявляют врагом всякого, кто становится им в оппозицию. Тот, кто начинает метаться – погиб, его-то юные гиены разорвут, едва почуют вкус крови. В подростковом возрасте все читали завет д’Артаньяна, но не все его поняли… Помнишь, как он ответил Ришелье на предложение принять чин лейтенанта гвардейцев кардинала?

– На меня плохо посмотрели бы там, и плохо приняли бы здесь. Ваше высокопреосвященство, я не могу, – представив на мгновение последствия своего покаяния перед элитой шоу-бизнеса за сериал-обвинение против них, режиссёр снова почувствовал липкий противный озноб. – А бывает и хуже.

– Конечно, бывает, – спутница легко толкнула его в бок, давая сигнал выходить на следующей остановке. Слева по ходу оживлённого проспекта Corso Vittorio Emanuele вырос впечатляющий купол собора святого Андрея. – Если экстремизму «знающих, как правильно» дать распоясаться, сработает иной сюжет – «Повелителя мух»[18]… Кстати, это один из титулов сатаны.

– Погоди, это про необитаемый остров, где дети войну начали? – в раскрывшиеся автобусные двери весело выскакивали смешливые студентки, на них едва не замахнулся палкой седовласый пожилой синьор в шляпе, кого они сами едва не сбили с ног в своей юной стремительной суете.

– Лагерную жизнь они там устроили, те, кто взял под контроль скалу для разведения костра. И первым погиб самый добрый и безобидный. За что его убили, помнишь? Не за что, а почему. Примирить всех хотел, – взяв под руку на переполненной публикой улице, шерп увлекла своего подопечного в паутину старинных проулков, звенящих тонконогими бокалами с кьянти, пахнущих восхитительной вечерней пастой открытых ресторанов. На Рим спускались фиолетовые сумерки – самое романтичное и живописное время суток, когда золотые блики зажигающихся фонарей кажутся медальонами на драгоценном бархате неба. – Довольно об этом. Как говорил Макар Чудра, задумаешься, разлюбишь жизнь.

– Так ты считаешь, что выскочек просто по морде надо?

– Самозванцев? А как иначе. По морде лица. Одному самому наглому дашь в морду, остальные разбегутся. Всем своим элитарным клубом.

– Но это, как я понимаю, аллегория. А на практике… Что советуешь?

Шерп остановилась. Перед ними, сияющая бликами зеленоватой воды, бриллиантовая и бирюзовая, серебряная двойной колокольней фасада церкви Sant’Agnese in Agone, шумящая струями и гомоном двунадесяти языков, сияла piazza Navona. Фонтан четырёх рек, облепленный позирующими туристами, одно из самых известных произведений великого Бернини, его вид и его близость как по волшебству переключили в сознании Сергея тот тумблер, который до сих пор сдерживал в узде застоявшиеся эмоции.

– Ух, ты!… Красота-то какая… Мамма мия… Маш, а Маш?

– Слушаю вас, синьор? – она сдёрнула с плеча рюкзачок, улыбаясь, сунула туда кепку, белокурые волосы свободной волной легли на плечи. Он вдруг остро почувствовал – эта девушка из его снов… Или deja vue[19]?