Занимательные истории об истории

Валериан Зубов был на четыре года моложе Платона. Будучи в качестве брата Платона представлен Екатерине II, он обратил на себя ее внимание высоким ростом и хорошей статью. Впоследствии поэт Г. Р. Державин воспел Валериана в оде «К красавцу». Платон сразу же стал ревновать брата и добился скорой его отправки в действующую армию к Г. А. Потемкину. Тот юношу берег от стычек с неприятелем, используя его для более легких и выгодных поручений. Так, Валериан привез в Петербург известие о взятии г. Бендеры. Екатерина II, обрадовавшись приятному сообщению, одарила юношу милостями: присвоила чин полковника, пожаловала 10 000 рублей, золотую табакерку и перстень с собственной руки.

Через год Валериан Зубов вновь приехал в столицу – с известием о взятии Измаила, за что получил чин бригадира. (Взявший Измаил генерал-аншеф Суворов не получил никакого повышения.)

После смерти Потемкина Валериан вновь прибыл в Петербург, где изъявил готовность отправиться волонтером в армию союзников по антифранцузской коалиции – и сразу же был произведен в генерал-майоры (ему тогда было всего 20 лет).

Через три года он участвовал в подавлении восстания поляков в Варшаве. Одним и тем же ядром оторвало левую ногу генералу Зубову и правую руку – полковнику Рароку. Генерала тотчас доставили в полевой госпиталь, где ему ампутировали ногу, перевязали культю и отправили в тыловой госпиталь. Полковника оставили на поле боя без всякой помощи, и он умер от потери крови.

Когда Валериан Зубов вернулся в Петербург на деревянной ноге, Екатерина II наградила его орденом св. Андрея Первозванного, выделила ему 100 000 рублей на лечение, сверх того – 300 000 рублей на уплату карточных долгов, подарила ему дом на Миллионной улице (вблизи Зимнего дворца) и назначила ежегодную пенсию в 130 000 рублей. Но Валериан из армии не уволился, а согласился возглавить Персидский поход (вместо Суворова). За это сразу же был произведен в генерал-аншефы.

В Персидском походе русским войскам первоначально сопутствовала удача, они овладели городами Дербентом и Баку, но вскоре выяснилось, что армия увязла в длительной и кровопролитной войне. Павел I, вступив на престол, написал повеление к каждому из командиров полков: «С получением сего выступить на непременные квартиры» в такую-то губернию, в такой-то город. Царь хотел, чтобы спешное возвращение войск совершилось без ведома главнокомандующего. Зубов и его штаб, покинутые на неприятельской земле, неминуемо оказались бы в плену у персов, если бы атаман М. И. Платов не ослушался царя и не остался со своими казаками охранять Валериана Зубова. По возвращении в Петербург Платов был посажен в Петропавловскую крепость, где пробыл 3 года, пока самому Павлу I не захотелось начать очередной Персидский поход. Платов был назначен командующим, а Валериана Зубова, лишив всех его имений, отправили в ссылку – к брату Платону.

Но потом, как и Платона, его амнистировали и тоже дали под командование Кадетский корпус. Как и Платон, Валериан Зубов участвовал в заговоре против Павла I, но на своей деревянной ноге он доковылял до Михайловского замка слишком поздно – когда царя уже убили.

Николай Зубов знаменит тем, что первым известил наследника-цесаревича Павла о смерти Екатерины II. С этого момента Павел становился наконец-то императором. Павел так обрадовался, что наградил гонца орденом св. Андрея Первозванного. Так Николай стал третьим из братьев, получившим высшую награду страны. Николай был женат на Наталье Александровне Суворовой, дочери полководца. Николай также участвовал в заговоре против Павла I, он первым нанес удар в висок императору тяжелой золотой табакеркой, которую когда-то царь ему и подарил.

Дмитрий Зубов, четвертый из братьев, также служил в гвардейских полках, дослужился до чина бригадира, потом вышел в отставку. Он пережил всех своих знаменитых братьев, сам не совершил ничего выдающегося – ни хорошего, ни плохого.

Шерше ла фам!

Выражение, вынесенное в заголовок, в переводе с французского означает «ищите женщину!». Французы утверждают, что во всякой злой интриге, где замешана любовь, нити интриги находятся в руках какой-то коварной женщины.

В истории дуэли и смерти А. С. Пушкина, как кажется, есть одна женщина – жена поэта, Натали Пушкина (Гончарова). Она длительное время легкомысленно позволяла ухаживать за собой Жоржу Дантесу и даже ездила к нему на свидание. Но, будучи страдающей стороной, она не могла создать интригу против самой себя. Поэтому историки на роль главного интригана выдвигали других лиц: жену министра К. В. Нессельроде, графиню С. А. Бобринскую, а также мужчин – князя И. С. Гагарина, барона Л. Геккерна де Беверваарда. Сейчас большинство исследователей склоняются к тому, что нити злой интриги шли от Идалии Григорьевны Полетика.

Ее отец, барон (затем граф) Г. А. Строганов, был в начале XIX века русским послом в Испании. Там он сблизился с женой одного придворного (графа д’Ега), родилась дочь, которую назвали Идалией. Через много лет, когда умер граф д’Ега, а Строганов овдовел, родители Идалии вступили в законный брак. Так Идалия оказалась в Петербурге и стала жить во дворце Строгановых (на углу набережной р. Мойки и Невского проспекта).

Семейство Строгановых было в родстве с семейством Гончаровых, и Идалия приходилась троюродной сестрой и Натали, и ее сестрам, Екатерине и Александрине. Пушкин на правах родственника часто бывал во дворце Строгановых, слушал рассказы старого и ослепшего графа о заморских странах (а тому, кроме Испании, довелось побывать в Англии, Германии, Италии). Пушкину все был интересно, ибо самому не удалось побывать за рубежом.

Идалия на правах родственницы тоже часто бывала в доме Пушкиных (они часто меняли квартиры, но в 1836 г. жили на набережной р. Мойки, невдалеке от дворца Строгановых). Сама же Идалия к тому времени жила в Новой Деревне, где располагался Кавалергардский полк, в котором полковником служил ее муж, А. М. Полетика. В этот полку служили и часто бывали в доме своего полковника офицеры Ж. Дантес и П. П. Ланской (впоследствии – второй муж Натали).

Идалия все время одолевала Пушкина просьбой написать ей стихи в альбом. Пушкин долго отказывался. Раньше, когда был холост, он частенько писал стихи в альбомы светских красавиц, но, став женатым, считал это неприемлемым. И все же Идалия его уговорила (сейчас бы сказали «достала»). Немного подумав, Пушкин сочинил экспромт, потом взял в руки гусиное перо и написал текст на странице альбома своей родственницы. Размашисто расписался. Затем перечел написанное – и смутился: стихи получились такие, что можно было подумать, будто поэт влюблен в хозяйку альбома. Пушкину не хотелось, чтобы такие стихи были бы использованы против него. Он поставил дату: 1 апреля 1836 г., хотя была уже поздняя осень. Стихотворение, похожее на признание в любви, превратилось в первоапрельскую шутку.

Идалия, видя, как Пушкин пишет стихи ей в альбом, млела от восторга. Она предвкушала, как будет хвастаться этими стихами перед своими друзьями. Восторг сменился ликованием, когда она начала читать текст. Но что это? Такая несуразная дата! Идалия поняла, что эти стихи ей никому показывать нельзя. Она почувствовала себя оскорбленной и решила отомстить Пушкину.

Через некоторое время Натали получила от Идалии записку: та приглашала ее приехать к себе, чтобы поделиться важной новостью. Ничего не подозревавшая Натали поехала к родственнице в Новую Деревню (приблизительно полчаса езды в карете или санях). Идалия, однако, куда-то торопилась, сказала, что скоро вернется, и просила Натали подождать ее. А чтобы та не скучала, ее готов развлекать поручик Дантес, который тут же явился из соседней комнаты. Идалия быстро исчезла, Натали осталась в обществе Дантеса.

О том, что происходило потом, известно из воспоминаний княгини Веры Федоровны Вяземской, к которой Натали приехала вскоре очень взволнованной. По словам Натали, Дантес, когда они остались в комнате одни, вынул пистолет и сказал, что непременно сейчас застрелится, если Натали ему тут же не отдастся. Он-де ее безумно любит, жизнь ему недорога, а Натали, став причиной его смерти, будет вечно терзаться за свою бесчувственность. Натали (по ее словам) была ошеломлена таким напором, она пыталась образумить офицера, но тот упорствовал, то хватаясь за пистолет, то хватая Натали за руки. Вдруг открылась дверь, в комнату вошла малолетняя дочь Идалии, и Натали вместе с нею вышла из комнаты.

В этом рассказе нас смущает одно обстоятельство. Как мог Дантес, подготовивший (вместе с Идалией) ловушку для Натали, не позаботиться о том, чтобы дверь в комнату была закрытой. Для опытного повесы, каким был Дантес, это непростительный «прокол».

Неизвестно, возникли ли у княгини Вяземской такие же сомнения, но она посоветовала Натали ничего мужу не говорить. Пушкин последнее время очень нервничал; летом, будучи в Москве, он по совершенно незначительному поводу вызвал на дуэль графа В. А. Соллогуба. Друг Пушкина, П. В. Нащокин, которого поэт просил быть его секундантом, смог тогда дуэль предотвратить. Сейчас Пушкин вполне мог вызвать на дуэль Дантеса, а Нащокин, живущий в Москве, ничего не будет знать.

Княгиня Вяземская и Натали благоразумно решили держать Пушкина в неведении относительно злополучного свидания в доме Полетики. Но Пушкину об этом услужливо сообщили. Александр Сергеевич поинтересовался у жены, как было дело. Та повторила то, что рассказала ранее княгине Вере Федоровне. Пушкин без колебаний вызвал Дантеса на дуэль.

До конфликта с Дантесом Пушкин вызывал на дуэль не только Соллогуба, но еще более десяти разных лиц. Дважды дело доходило до пистолетов. Но Пушкин никого из своих недругов не убил и не ранил, да и сам остался цел и невредим. Однако все это было до истории с Дантесом.

Пуля Дантеса попала Пушкину в живот и, не будучи извлечена (тогда не было рентгена и определить местонахождение пули оказалось невозможным), вызвала заражение крови и смерть поэта. Пушкин стрелял уже будучи раненым, лежа на земле, поэтому его пуля летела под углом. Задев руку Дантеса, пуля ударилась о медную пуговицу офицерского мундира и рикошетом отлетела в сторону. Дантес отделался легким ранением руки, хотя и упал от сильного толчка пули.

Пушкин погиб. Полетика прожила после этого еще полвека, последние годы – в Одессе. Когда узнала, что там решили поставить памятник Пушкину, собиралась специально приехать, дабы плюнуть на статую. До открытия (в 1885 г.) памятника злая старуха не дожила.

Родственные связи

Героем этой истории является великий князь Михаил Михайлович, в дальнейшем – Мих. Мих. Он был вторым сыном великого князя Михаила Николаевича, генерал-фельдмаршала, героя русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Мих. Мих. как и его отец, служил в армии – флигель-адъютантом в гвардейском Егерском полку. Служба его не удовлетворяла, к тому же на штабной должности чины шли медленно, и он не имел надежды повторить служебный успех отца. Мих. Мих. надеялся, что сможет себя по-настоящему проявить в семейной жизни.

Согласно законам Российской империи великие князья из рода Романовых должны были жениться династическим браком, то есть на представительницах других правящих родов (принцессах, королевах и т. д.). Это делалось для того, чтобы сохранялось как можно больше наследников российского престола из рода Романовых. Нединастический, то есть морганатический, брак разрешался лишь с согласия самого императора. Мих. Мих. дважды имел возможность вступить в династический брак, но всякий раз свадьба расстраивалась. И тогда он решил, что ему надлежит жениться морганатическим браком.

В предстоящем разговоре с царем он имел, как ему казалось, два веских довода. Во-первых, его очередь в ряду наследников престола была в конце второго десятка, и реального ущерба династии Романовых его брак не нанес бы. Во-вторых, в памяти у всех еще была свежа история с покойным императором Александром II, который после смерти своей жены Марии Александровны (бывшей принцессы Гессенской) женился на русской княжне Екатерине Михайловне Долгоруковой. Мих. Мих. присмотрел себе дочь министра внутренних дел графа Н. П. Игнатьева, Екатерину. Утвердившись во мнении, что имеет неплохие шансы на взаимность, он завел разговор о своем предполагаемом браке с Александром III. Тот ответил категорическим отказом.

Несостоявшаяся великокняжеская невеста Екатерина посвятила всю свою жизнь служению больным и страждущим, став медицинской сестрой. Через 20 лет, во время русско-японской войны, она поехала в далекую Маньчжурию, чтобы работать в госпитале.

А самого Мих. Мих. Александр III отправил за границу наблюдать за лечением его младшего брата Георгия. Через год Георгий поправился, вернулся в Россию и женился на дочери греческого короля Георга I, Марии, приходившейся Георгию и Мих. Мих. двоюродной племянницей. Родственные связи в династических браках были неизбежными из-за узости круга избираемых лиц. Еще один брат Мих. Мих., Александр, также женился на своей двоюродной племяннице, Ксении, приходившейся родной дочерью императору Александру III.

Когда брат Георгий уехал в Россию, Мих. Мих. остался за границей, как тогда представлялось, на некоторое время. Он встретил там графиню Софью Николаевну Меренберг, влюбился в нее и, не спрашивая разрешения у царя, женился морганатическим браком. Софья, правда, имела некоторые основания на признание династических прав, но об этом позже. Главное – она приходилась внучкой самому Александру Сергеевичу Пушкину!

Когда Александр III узнал, что внук Николая I женился на внучке Пушкина, он сильно разгневался. Царь распорядился исключить негодника из рядов российской армии, запретил ему въезд в Россию, лишил причитающихся ему как великому князю денежных субсидий. Мать Мих. Мих., Ольга Федоровна (бывшая принцесса Баденская), умерла от сердечного приступа. Мих. Мих. получил поддержку от своего отца-фельдмаршала, на предоставленные ему средства купил два дома – в Англии и во Франции, и далее в течение 35 лет жил безмятежно за рубежом вместе с женой Софьей. У них было двое детей. Младшая дочь, Надежда, вышла впоследствии замуж за германского принца Людвига Баттенберга, родственника по материнской линии и русских царей, и английских королей. Это родство осуществлялось через датских принцесс Александру и Дагмару, на которых были женаты соответственно английский король Эдуард VII и русский царь Александр III. А по отцовской лини Людвиг Баттенберг был родственником болгарского царя.

Теперь вернемся к генеалогическому древу Софьи Меренберг. Ее мать, Наталья Александровна, была младшей дочерью великого поэта. Во втором браке она была женой герцога Нассауского, Николая (старший брат которого, Адольф Вильгельм, между прочим, был женат на внучке русского царя Павла I). По условиям морганатических браков Наталья Пушкина не могла стать герцогиней Нассауской, она стала графиней Меренберг, этот титул перешел и к детям – Софье и Георгу.

Адольф Вильгельм вскоре стал правящим герцогом Люксембургским. По просьбе Мих. Мих. он пожаловал своей племяннице Софье титул наследственной графини де Торби: так брак Мих. Мих. и Софьи перестал быть морганатическим. Тотчас русский царь (к тому времени Николай II) разрешил Мих. Мих. вернуться с семьей в Россию, снова зачислил его в армию, присвоил чин подполковника и даже определил ему место службы (на Кавказе, вблизи родового имения Тори). Но Мих. Мих. предпочел остаться за рубежом.

Мих. Мих. не мог смириться с тем, что в связи с морганатическим (в ту пору) браком возник скандал, стоивший жизни его матери. В то же время, когда в аналогичной ситуации оказался великий князь Кирилл Владимирович, шума было значительно меньше. Когда Кирилл женился на Виктории, отбив ее у герцога Эрнста (брата русской царицы Александры Федоровны), Николай II наказал не самого Кирилла, а его отца, сняв его с должности командующего войсками столичного гарнизона. В тот момент Кирилл был четвертым по счету наследником престола. (После революции именно Кирилл провозгласил себя главным претендентом на российский трон.)

Умер Мих. Мих. в 1929 г. в возрасте 68 лет, всего на два года пережив свою жену, Софью де Торби-Романову.

А родной брат Софьи, Георг Меренберг, женился на дочери Александра II от Екатерины Юрьевской, Ольге. Этот брак вторично связал род Романовых с родом Пушкиных. Надежда Романова, например, по отцу была правнучкой Николая I, а по матери – правнучкой Пушкина.

Верните долг!

Россия и Турция не всегда воевали друг против друга; был период, когда они сражались плечом к плечу. В течение трех последних лет XVIII века совместная русско-турецкая эскадра под командованием адмирала Ф. Ф. Ушакова освободила от французов Ионические острова в Средиземном море. На острове Корфу (Керкира) к русским морякам попал 54-пушечный линейный корабль «Леандр».

Этот корабль участвовал в знаменитом морском сражении при Абукире, когда английский флот под командованием адмирала Г. Нельсона разгромил французский флот, и армия Наполеона Бонапарта в Египте оказалась отрезанной от Франции. Адмирал Нельсон отправил один из своих линкоров, «Леандр», в Англию с известием о славной победе. Но корабль был перехвачен французами и так попал на о. Корфу. По традиции того времени захваченное судно становилось призом победителя. Адмирал Ушаков назначил капитана первого ранга Н. Г. Литвинова командиром линкора и велел ему поднять на мачте Андреевский флаг.

Но Павел I решил проявить по отношению к Англии благородство и вернуть ей «Леандр». Повинуясь высочайшему повелению, русский капитан Литвинов передал линкор английскому капитану Стефенну.

Английский король Георг III тоже решил проявить благородство и направил в Петербург 10 000 фунтов стерлингов (120 000 рублей) в качестве приза тому, кто первым овладел кораблем. Эти деньги получил английский посол в Петербурге Ч. Уитворт.

Но неожиданно Павел I рассорился с англичанами. В начале 1800 г. Уитворт покинул Петербург. Военная кампания против Франции была завершена, Павел I начал готовить новую кампанию – против Англии.

В связи с завершением русско-турецкой экспедиции против французов капитан Литвинов вернулся в Россию. Тут ему сообщили не совсем ясные слухи о том, что его ожидает огромная сумма за захват «Леандра». Литвинов прибыл в Петербург, добился аудиенции у царя в феврале 1801 г. и попросил его выдать ему причитающиеся деньги, присланные англичанами. Павел I подтвердил, что денежный приз принадлежит капитану Литвинову и обещал ускорить прохождение нужных документов, которые застопорились из-за отбытия английского посла.

Как известно, Павел I резко сократил число чиновников, ведавших делопроизводством, все пытался делать сам, для чего начинал свой рабочий день в 6 часов утра. Документами относительно приза капитана Литвинова Павел I не успел распорядиться: через пару недель царя убили.

Потом в Петербург прибыл новый английский посол Б. Уоррен. Через 2 года он перевел хранившиеся в посольстве деньги на счет российского Министерства морских сил. Министр П. В. Чичагов не знал об устном обещании Павла I капитану Литвинову. До министра дошли только не совсем ясные слухи о назначении этой суммы. Чичагов распорядился разделить деньги между всеми адмиралами и офицерами, отличившимися при штурме о. Корфу.

Литвинова в России в ту пору не было – он принимал участие в очередной антифранцузской коалиции, находясь в Неаполитанском королевстве. Вернувшись в Россию, он обратился к Александру I с просьбой о выдаче принадлежавших ему денег. А что выдавать, когда деньги уже потрачены? Но и отказать храброму капитану нельзя: штурм о. Корфу еще не изгладился в памяти. Александр I распорядился выдать Литвинову из причитавшегося приза 25 000 рублей, а остальные записать в долг.

Долг – так долг, капитан Литвинов стал терпеливо ждать. Прошли годы. Литвинов сменил морскую форму на общеармейскую, а чин остался прежний – полковник. Деньги пока что из царской канцелярии не поступали. Напоминать о себе было как-то неудобно.

Началась Отечественная война 1812 г. Уходя на фронт, полковник Литвинов оставил своей жене, Авдотье, доверенность на получение причитавшейся ему суммы 95 000 рублей. Для жены, на руках у которой оставалось пятеро малолетних детей, эти деньги были бы очень кстати. Поэтому она обратилась с письмом к канцлеру Н. П. Румянцеву. Тот переслал письмо военному министру С. К. Вязмитинову. Бумага три года ходила по разным учреждениям, а денег Литвинова не получила.

В 1815 г., по завершении войны с Наполеоном, вернулся домой полковник Литвинов, больной и израненный. Через три месяца он умер. Вдова, отчаявшись получить деньги сама, переуступила права на получение призовых денег купцу первой гильдии Ф. И. Юдину. Но и расторопный купец не мог преодолеть бюрократических барьеров. Дело осложнялось тем, что виновный в израсходовании суммы не по назначению адмирал Чичагов сразу после завершения Отечественной войны (где он оскандалился, «выпустив» Наполеона) покинул пределы России.

Через 10 лет (!) к борьбе за возвращение долга подключился старший сын Литвинова, отставной подпоручик лейб-гвардии Семеновского полка П. Н. Литвинов. Года два ушло у него на тяжбу с Юдиным, который долго не хотел переуступать свою доверенность. Наконец, получив от купца требуемую бумагу, отставной подпоручик сам стал ходить по инстанциям, но с тем же результатом. В 1830 г. он в сердцах бросил эту канитель после того, как с него самого затребовали 8 рублей за предоставление копии какой-то справки.

Вернуть долг всегда было большой проблемой, получить долг от государства – безнадежной затеей.

Обман во спасение

2 декабря 1805 г. произошла битва под Аустерлицем. В этом сражении участвовали с одной стороны – французские войска (73 тысячи человек) под водительством Наполеона Бонапарта, с другой стороны – объединенные силы Австрии (15 тысяч) и России (60 тысяч).

В войсках союзников находились одновременно оба монарха: австрийский император Франц II и российский император Александр I. Оба они не считали себя достаточно опытными полководцами и поэтому решили пригласить в качестве главнокомандующего настоящего военного специалиста, который (как они надеялись) мог бы противостоять военному искусству Наполеона. Выбор пал на французского генерала Ж. Моро, который из-за разногласий с Наполеоном сбежал в Америку. Александр I послал в Америку за Моро одного из своих придворных, а пока – до его приезда – назначил главнокомандующим русского генерала М. И. Кутузова.

Французы и союзники долго маневрировали, прежде чем остановились на поле близ Аустерлица (ныне г. Славков, Чехия). Александр I и Франц II вознамерились, не откладывая, дать сражение Наполеону на этом поле, тем более, что союзникам удалось занять господствующие высоты. Осторожный Кутузов возражал, доказывая, что благоразумнее подождать резервов (около 200 тысяч человек), которые вскоре должны были подойти. Но Франц II рвался в бой: три недели тому назад французы заняли столицу Австрии, Вену, захватив много пленных. Франц II жаждал реванша. Александр I отстранил Кутузова и взял на себя командование войсками.

Александр I поручил австрийскому квартирмейстеру полковнику Ф. Вейротеру составить план сражения. План обоим императорам понравился: союзные войска должны были спуститься с господствующих высот в долину, обхватить французские войска с флангов и, окружив, принудить их к сдаче. Составитель плана предполагал, что французы будут спокойно ждать, пока их окружат враги. План Вейротера был явно плохим, но оба императора его утвердили. Мнения отстраненного Кутузова никто не спрашивал.

Когда началось сражение и союзные войска начали медленно спускаться с холмов в долину, французы стремительно ринулись вперед. Они прорвались через походные порядки противника и стали их громить и с фронта, и с тыла. Потеряв много убитых, и австрийцы, и русские отступили.

Австрийский император Франц II в тот же день послал к Наполеону парламентера, предлагая заключить сепаратный (отдельный от России) мир. Наполеон на это, конечно, согласился. И через несколько дней мирный договор между Австрией и Францией был подписан. Австрия потеряла шестую часть принадлежавших ей территорий, зато французы вернули Вену, и Франц II туда уехал.

Русский император Александр I не запросил мира, он торопился вывести свои войска со столь несчастливого для него поля под Аустерлицем. Наперерез русским устремился французский корпус под командованием генерала Л. Даву. Создалась реальная угроза полного разгрома и пленения. Тогда Александр I решил обмануть Даву.

Он выслал к французам парламентера.

– Нам не следует сражаться, ибо уже начались мирные переговоры между императорами, – заявил русский парламентер французскому генералу.

Даву об этом ничего не знал, он потребовал письменных подтверждений. Парламентер отправился обратно в русский стан и вскоре вернулся, привезя с собой письмо самого царя. Александр I в письме, написанном по-французски, подтверждал то, что сказал парламентер, и просил беспрепятственно пропустить русскую армию. Текст письма был скреплен личной печатью российского императора.