Сага о викинге: Викинг. Белый волк. Кровь Севера

И уж точно нам ничего бы не светило, если бы в спину ударили эсты.

Но эти предпочли легкий путь. Скорее всего, их союз с норегами был явлением временным. И они предпочли не делиться с союзником, а забрать себе все.

Если бы не мой вопль, у них бы получилось.

Но я завопил – и остался жив. И снекка осталась у нас. Я немного удивился, почему на помощь не позвал Ольбард (он тоже сумел отбиться – в своей «раковине» на корме), но Ольбард просто был более опытен, чем я. И более самоотвержен. Он-то знал, что у нас и норегов силы примерно равны. Лучше потерять снекку (вместе с добычей и нами в придачу), чем потерять все, в критический момент разделив силы.

Глава двадцать шестая,

в которой герой по невежеству позволяет себе вмешательство в дела Перуна

В воздухе противно пахло паленым. И это не был запах пригоревшей дичи, это врачевали раненых.

Наиболее простой способ остановки кровотечения и дезинфекции в полевых условиях – прижать к ране полосу раскаленного докрасна металла. Даже самые мужественные не могли сдержать крика. А я впервые задумался: что будет, если меня, скажем, не убьют, а отрубят ногу, как Тьёстольву Мшанику?

Лучше – сразу насмерть.

Мы стали лагерем на пляже под высоким обрывистым берегом. Вытащили корабли на песок и накрепко привязали к валунам. Поднявшийся ветер сбивал с волн хлопья пены и бросал в лицо заряды песчаной шрапнели. Для раненых натянули что-то вроде палаток, остальным приходилось обходиться так. Хорошо хоть дождя не было.

Хирдманны готовились к тризне. На сей раз для погребального костра дров не собирали, хотя плавника вокруг было навалом. Героям предстояло уйти в Валхаллу на нашей снекке. Это был не только щедрый дар мертвым, но и вынужденное решение. Здоровых рук едва хватало, чтобы посадить на румы трофейного драккара хотя бы одну смену. Хорошо хоть драккар уже, чем «Сокол» Хрёрека, и весла у него легче.

Наверху, на гребне береговой кручи, торчали головы аборигенов в меховых шапках. Наблюдатели. Ничего худого они нам пока не сделали, только глазели. Присматривались.

Я вместе с другими занимался перетаскиванием груза со снекки на драккар.

Эта работа была приятней, чем загружать на снекку тела погибших. Мертвых норегов и эстов тоже погрузили на палубу. Всем, кроме четверых, отрубили большие пальцы – знак того, что там, в горней Валхалле, им не пировать-воевать, а прислуживать. Но все равно эта участь считалась лучшей, чем отправиться кормить рыб в сети Эгировой супруги, великанши Ран.

Четверым норегам (среди которых был и сам Эвар Козлиная Борода) пальцы оставили. За доблесть. Эти дрались до последнего и пали от множества ран, прихватив с собой не меньше четверых наших. Хирдманны, с подачи ярла, решили их почтить. В конце концов, там, за столами Валхаллы, все будут равны, а столь доблестные воины окажутся очень кстати в час Рагнарёка.

За нашей работой угрюмо следили четверо связанных эстов и один рыжий и ражий норег, наглый, как медведь из американского природного заповедника. Норега глушанули чем-то тяжелым во время абордажа, поэтому половина его шевелюры и часть бороды обросла, как сосульками, стручками черной спекшейся крови, а один глаз превратился в узкую щелочку. Но даже этот заплывший глаз глядел на нас так, что хотелось приложить еще разок. Борзый нам попался пленник. Или – мужественный? Пожалуй, все-таки второе. Положение у норега – хуже губернаторского. Для тех, кто не знает, напомню, что речь идет не о политическом персонаже, а о жеребчике-пробнике, которого коннозаводчики подпускают к кобыле для разогрева. Чтоб, значит, настоящий самец-производитель времени на предварительные ласки не тратил. То есть осеменять такому «губернатору» никто не позволит. Только шишку надуть. Но жеребчика, по крайней мере, после мероприятия на колбасу не пустят. В отличие от наших пленников.

Из четверых эстов трое были серьезно, хотя и не смертельно, ранены. Четвертый – почти в порядке, его ошеломил брошенный кем-то из викингов топор. Этого попросил себе Трувор, и он сидел отдельно от других. Эста даже накормили.

Норегу тоже, как потом выяснилось, предстояло поучаствовать в варяжской ритуальной традиции, но кормить его не стали, потому что питаться ему было бы затруднительно. Рот надорван, вместо передних зубов – осколки и ошметки. С таким инструментарием железобетонные лепешки и вяленое мясо не обработать. Но литруху пива норег выпил. Не поблагодарил.

Проводы героев начались уже затемно, при свете костров. Сначала с подобающими возгласами зарезали троих эстов.

Четвертого же развязали и дали возможность восстановить кровообращение в конечностях.

– Что будет? – спросил я у Руада.

– Наша тризна, – ответил варяг. – Та, что люба Перуну.

Да, в недавнем бою погиб один из наших. Собственно, тут все были наши. Но варяги все равно мне были ближе прочих. Словене как-никак.

Дико озиравшегося эста вытолкнули на свободное пространство. Он заметно тушевался (я бы на его месте тоже не горел энтузиазмом), но, когда ему подали меч и щит, сразу оживился.

К нему подошел Трувор.

– У тебя две дороги, – сообщил пленнику варяг (переводил один из наших эстов). – Ты можешь умереть как овца. А можешь – как воин, в поединке.

– С кем я должен драться? – спросил эст, подозревая подвох.

– Со мной.

Эст окинул мощную фигуру Трувора цепким взглядом воина.

Оба были без доспехов и даже без рубах. Ростом и телосложением – почти равны, разве что Трувор чуть посуше, и шрамов на его торсе и руках – поменьше.

– А что будет, если я тебя убью?

– Займешь мое место на скамье, – просто ответил хольд.

– Годится!

Но радость эста поутихла, когда он увидел, что Трувор намерен биться двумя мечами.

– У нас разное оружие! – запротестовал он.

– Дать тебе второй меч? – поинтересовался Трувор.

Эст не ответил.

– Тогда хватит болтать! Бейся!

И эст кинулся на него.

Уже через полминуты стало ясно, что силы не равны. Но Трувор почему-то не торопился его убивать. Он бил очень красиво: с двух рук, вразнобой, в точности как показывал мне… Но каждый раз останавливал удар в пальце от плоти врага.

Эст (не дурак) тоже это понял и остановился.

– Ты не хочешь меня убить?

– Не твое дело! Ты-то хочешь!

– Хочу! – рявкнул эст и обрушился на варяга с новой силой. Теперь он вовсе не оборонялся, только атаковал. И бой стал значительно красивее. Оборонялся Трувор виртуозно. Но – недолго. Короткий взмах – и эст удивленно посмотрел на глубокий разрез, разваливший ему ребра. Он хотел что-то сказать, но кровь хлынула горлом, и он навзничь упал на песок. Я стоял достаточно близко, чтобы увидеть, как в разверстой ране судорожно билось сердце. И увидеть, как оно остановилось.

– Вот так! – удовлетворенно произнес Руад, устроившийся слева от меня. – Вот это Молниерукому любо!

Настала очередь норега. Видок у пленного викинга, как я уже говорил, был не блестящий. Полрожи – в запекшейся крови. Но глаза, руки, ноги целы. А бойцом он, судя по всему, был достаточно умелым.

Между Ольбардом и Трувором возник спор: кому драться с норегом. Желание имелось у обоих. Трувор апеллировал к тому, что он в роду – старший и это его обязанность (то, что Ольбард – кормчий и первый помощник ярла, в данном случае значения не имело), а Ольбард упирал на то, что Трувор уже убил одного. Зачем же стягивать на себя все одеяло?

В дискуссию вмешались еще двое варягов. Тоже хотели лично порадовать Перуна.

Норег скалился обломками зубов. Доволен, собака. Или убьет еще кого-то, или умрет, как положено адепту Одина.

Я своей кандидатуры не предлагал. Может, поэтому спорщики, подустав орать, поглядели на меня.

Никакого желания драться не было. В Перуна я не верю, вдобавок устал, как бедуинский верблюд после призовых гонок. Однако отказываться тоже нельзя. Еще решат, что струсил…

К счастью, ответа от меня и не потребовалось.

Справа от меня сидел Мянд, наш эст. Сегодня он потерял брата. А еще один из его родичей лежал с тяжелой раной. Так что Мянд был черен, как грозовая туча.

– Трувор! – окликнул он хольда. – Дай мне убить норега!

Варяг поглядел на него. В глазах Трувора мелькнуло сомнение.

Причин, как я полагаю, было три.

Первое: Мянд – не варяг, хотя, по-моему, Перуна почитают и эсты.

Второе: ритуальный поединок – это не месть, а именно ритуал.

Третье: мне показалось, Трувор не был уверен, что Мянд справится.

Мой хольд просканировал оценивающим взглядом сначала эста, потом – норега… Задумался. Видимо, прикидывал, насколько норег покоцан…

– Пусть будет так, – наконец сказал он. – Если ты не справишься, им займусь я.

Последнюю фразу он сказал на языке, понятном норегу, и тот еще шире осклабился. И прошепелявил в ответ, чтобы Трувор готовился к бою, потому что он намерен убить и его тоже.

Нореги здоровы хвастать. Однако мне показалось, что у этого есть шансы. Когда его развязали и вручили меч и щит, он довольно ловко подбросил их в воздух, а поймал уже наоборот – щит правой, а меч – левой. Норег оказался левшой. И с координацией, несмотря на травму головы, у него было все хорошо. Когда он стянул рубаху, то оказался настоящим атлетом. Нелегко придется Мянду, ох, нелегко!

Однако наш эст не колебался. Тоже разделся до пояса (так положено, оказывается), взял собственное оружие.

Вокруг поединщиков вмиг образовался круг. Никто, даже раненые, не остались безучастными.

Для этих людей увлекательнее поединка может быть только поединок, исход которого непредсказуем.

Пробный обмен ударами. Нет, силенок у норега еще достаточно: хреначит по щиту, будь здоров. Но послабее, чем Мянд. У того от ударов такой треск идет…

Однако эста подогревает гнев, а это плохо. Особенно вначале, когда надо бы силенки поберечь.

М-да… Будь здесь тотализатор, я бы, пожалуй, поставил на норега. Класс у них примерно равный, а вот организованность у хирдманна покойного Эвара Козлиной Бороды существенно выше. Да он и помощнее. Хотя здесь – так на так. Удар по голове рано или поздно все равно скажется. Впрочем, если эст будет так лупить, то до «поздно» он может и не дотянуть.

Норег играл намного хладнокровнее и заработал очко: изловчился и достал Мянда в плечо – тот припоздал с защитой. Вскользь достал, но кровь показалась.

Мянд будто и не заметил. Продолжал работать дровосеком.

Оп! Вновь его норег поймал. Подставил щит ребром – с разбитого края, и меч в нем чуть не увяз. Эст еле успел отскочить. Меч, правда, выдернул, но получил еще разок – по бедру. Несильно. Даже не захромал. Но – опять кровь. Правда, и у норега на голове рана открылась. Вон, течет струйка с виска по бороде…

Оп! – опять достал. На этот раз обратным ходом чирканул Мянда по правому предплечью. Тоже мелочь. Мог бы и руку отмахнуть, но тогда пришлось бы открыться, и рвани Мянд навстречу – неизвестно, кто успел бы первым.

Не рискует норег. Не торопится. Силы экономит… Для будущего боя. Не одолеть его Мянду. Неудобно ему с норегом. Непривычно с левшой работать.

Вот-вот все кончится, и не только я это понимаю.

Однако никто не вмешивается, и я помалкиваю. Честный бой, надо полагать. Хотя будь мы втроем – я бы точно вмешался. Какой, на хрен, честный бой, если своего вот-вот убьют! Моя честь по-другому устроена. Она такого не приемлет.

А норег тем временем разыграл красивую комбинацию. Пугнул слева, пугнул справа снизу, потом умело перевел на верхний уровень, заставив Мянда вскинуть щит, потому что мечом прикрыться – уже никак.

Мянд щит задрал, перекрыв себе же обзор и…

– Бью снизу! – заорал я по-русски, то бишь по-словенски. Так мы на тренировках орали, обозначая цель, когда хотели провести удар боевым оружием в полную силу. Чтоб противник с защитой не промедлил.

Норег по-нашему не понимал. Или внимания не обратил, потому что мой вопль с трудом прорвался через общий галдеж. Зато Мянд на крик среагировал рефлекторно – бросил щит вниз… Прикрыться он все равно не успел, но получилось еще лучше, потому что край щита сбил клинок норега и вывел того из равновесия.

И все. Меч эста, с широкого маха, с хрясом врубился в мощный загривок и свалил норега наземь. Мянд тут же отбросил щит, наступил врагу на спину и обратным хватом двумя руками вогнал клинок норегу пониже левой лопатки. Ну теперь совсем все.

Эст поднатужился, вырвал меч, обтер его краем нореговой рубахи и уселся на прежнее место, рядом со мной. Такой же мрачный.

– Будем считать, что твоим языком говорил Перун, – сказал мне Трувор.

Но абсолютной уверенности в голосе у него не было.

По его понятиям я был неправ. В такие поединки люди не вмешиваются. Это прерогатива бога. А боги здесь обидчивые. И злопамятные. Трувор, похоже, беспокоился. Обо мне. Немилость бога – это может быть неприятно. И очень вредно для жизни.

Я же не принял этого всерьез. Может быть, зря…

Через несколько минут мы, поднатужившись, столкнули снекку в море. Ветер тут же вздул парус, понес ее прочь от берега, и она потерялась бы во тьме, если бы не огонек костра на палубе. Ветер раздувал его, и наконец пламя добралось до щедро разлитого масла. В считаные мгновения заполыхал весь корабль. Это было очень красиво. И настолько величественно, что даже мне привиделись в отблесках пламени огненные души погибших, улетающие в небеса. А уж каждый из хирдманнов видел их совершенно ясно.

Глава двадцать седьмая,

где героя едва не находит преждевременая кончина

К утру один из раненых умер, зато об остальных Ольбард сказал: будут жить.

После завтрака старшие распределяли новые трофеи.

Мне назначили аж три доли. Так же, как кормчему. Причем не за убитого голопузого, а за «спасение корабля». Кстати, доли эти были больше, чем обычно, потому что на этот раз «порция» ярла была не по числу румов, а всего лишь пять долей. Купленная снекка была не его собственностью, а частью общей добычи.

Еще мне дали право первому выбирать из кучи оружия и ценностей, снятых с убитых норегов.

Я от выбора отказался: мол, пусть будет как у всех, и тогда Хрёрек (весьма удивленный моими словами) выбрал мою долю сам: пару золотых браслетов, снятых с кормчего трофейного корабля.

Каждый браслет весил под сто граммов, а учитывая, что стоимость золота была раз в десять больше, чем серебра, то цена приближалась к десяти серебряным маркам. Огромные деньги.

– Достаточно, чтобы купить землю в Датской Марке, – сообщил мне с улыбкой Хрёрек. – Но думается мне, ты не станешь этого делать.

– Не стану, – ответил я. И добавил поэтично, как принято у викингов: – Мне любо море пахать, а не землю!

Хирдманны ответили одобрительным рыком. Им понравилось.

Зато мои навыки по судоремонту – после дележки команда занялась осмотром и починкой драккара – понравились народу значительно меньше. То есть этих навыков у меня не было вовсе. Вся польза от меня была на уровне «подай-помешай-принеси».

Увидев это, наш ярл отозвал меня в сторону.

– Ты очень необычный человек, Ульф Черноголовый, – сказал он мне, когда мы присели на выброшенное морем бревно. – Ты ничего не смыслишь в кораблях и держишься в строю хуже, чем тринадцатилетний мальчишка. Да и гребешь немногим лучше. Но бьешься так, что приходит в голову мысль: а не колдуешь ли ты во время поединка, как делают это йотуны[23]? Я бы даже подумал: а не потомок ли ты йотуна, не будь ты таким мелким. И это хорошо, потому что я не хотел бы иметь в своем хирде потомка йотунов.

Хрёрек ненадолго задумался. Ветер трепал его длинную белую гриву, прихваченную простым кожаным ремешком. Профиль у ярла был очень величественный.

Я ждал продолжения.

– Ты не потомок великанов, – произнес наконец Хрёрек. – Ты не очень-то силен, но тщишься не показать этого и ни в чем не уступать тем, кто сильнее. Это в тебе говорит кровь истинного дренга. И я не жалею, что принял тебя в хирд. Вчера, когда ты схватился с берсерком Эвара, я хотел послать тебе на помощь Стюрмира, ведь то был истинный берсерк. Не из тех, кто, обожравшись дурманного гриба, полагает себя подобным Одину. Истинного перевертыша можно убить только деревом или камнем, потому что железо его не берет. Но Трувор крикнул мне, что ты сам справишься, и Стюрмир остался там, где был нужнее. И ты убил перевертыша. Убил ножом. А перед этим дважды достал его железом. Я увидел это, когда осмотрел мертвеца. Как такое может случиться без колдовства?

Этот вопрос требовал ответа, и я сказал, подумавши:

– Это было трудно, ярл. Но у меня получилось. Может, потому что я не знал, что таких, как он, нельзя убить железом?

Хрёрек обдумал эту мысль и нашел ее разумной. Кивнул.

– Но признаюсь тебе, ярл, был миг, когда я испугался.

Хрёрек молча смотрел на меня. Ждал.

– Я немного испугался, когда понял, какой он быстрый. Но это было просто беспокойство. Настоящий страх я испытал, когда понял, что мой меч оставляет на нем лишь жалкие царапины.

– Такого страха можно не стыдиться, – сказал Хрёрек. – Только дурень не испугался бы, впервые сразившись с берсерком. Но для дурня это был бы последний бой. Ты слишком часто удивляешь меня, Черноголовый, и мне это интересно. Я не расспрашиваю, что было с тобой прежде. Это твое право – молчать. Но думаю, что ты – изверг. Или – изгой[24]. Возможно, у себя на родине ты совершил страшное преступление, не знаю. Я не знаю ни одного словенского племени, состоящего из подобных тебе. Но с твоим племенем я не хотел бы ссориться.

– В моем племени очень немного подобных мне. И я не был изгнан, я ушел сам. Потому что все, что я умею, это драться. А в моем племени таких не очень жалуют. И, ярл… Если ты не против, я больше не хотел бы говорить о своем прошлом, – закончил я твердо.

«А то я такого могу наговорить…»

– Хорошо, – кивнул Хрёрек. – Довольно об этом. Но запомни: я буду за тобой присматривать! – Он встал.

– Это честь для меня! – Я тоже встал и поклонился.

По-моему, мы расстались, довольные друг другом.

Почти у всех наших, независимо от ранга, имелись прозвища.

Ярла, как и следовало ожидать, звали Соколом. Это потому, что здешние сокола называли рарогом. Похоже, правда? Но лишь в тех случаях, когда хотели отличить его от Хрёрека Ютландского[25], приходившегося ему родственником. Само же его имя Хрёрек переводилось то ли как «сильный славой», то ли как «славный силой». На мой взгляд, оба варианта попадали в масть.

Прозвище Трувора было Жнец. Надо ли говорить, что «жал» он отнюдь не колосья.

Прозвище Ольбарда было Синий Ус. Или Сивый Ус. Почему – непонятно. Но его так звали нечасто.

– А какое у тебя прозвище, Руад? – спросил я.

– Бычий Хвост, – не стал скрывать мой товарищ. – Только я бы никому не советовал звать меня так.

– Не буду, – пообещал я. Но мне сразу стало интересно, что подразумевается под «бычьим хвостом».

Под хвостом подразумевался именно хвост. Как-то, еще в сопливых годах, Руад поспорил с братьями, что удержит за хвост племенного быка.

Я видел здешних быков: они, мягко говоря, невелики. Примерно как бычки для испанской корриды. Но с силенками у них все хорошо. Удержать того быка Руаду удалось не сразу. Сначала бык довольно долго гарцевал по полю, а Руад висел у него на хвосте, считая организмом все встречные камни и кочки, но твердо зная, что рук разжимать нельзя.

К чести Руада, бык устал первым. И смирился. Тогда Руад, избитый так, будто оппоненты колотили его палками, кое-как встал на ноги и «удержал» быка.

Спор он выиграл, но малоавторитетная кличка приклеилась намертво.

Мы сидели под самым обрывом. Уже привыкли к тому, что аборигены просто глазеют на нас сверху. Хорошее место было, удобное. Длинный камень, очень похожий на скамью и приятно подогретый солнцем.

Когда Руад ушел, на его место опустился Стюрмир. Просто сел молча и принялся заново укреплять ремень щита. Дело ответственное, потому что в бою щит может развалиться напополам, но с руки сорваться не должен.

А я точил меч. Могу этак развлекаться часами. Наверное, потому что мне просто нравится ласкать свое оружие.

Так вот мы и сидели молча, пока наверху не раздался какой-то шум.

Я (наивный лох!) поднял голову, чтобы посмотреть…

Стюрмир (сын своего времени) сразу вскинул щит… И спас мне жизнь, потому что падающая каменюка непременно проломила бы мне голову. А так только одна доска у щита треснула.

Аборигенам надоело на нас глазеть. Или они решили, что будет неплохо поупражняться в камнеметании.

Следующие минут пять на нас рушился настоящий камнепад. К счастью, берег был достаточно широк, и палатки с ранеными стояли далеко от стены. Кроме того, аборигенам было намного интереснее целить в нас, чем в какие-то там палатки. Хорошо хоть среди них не было силачей, способных докинуть до нас или до драккара достаточно крупный булыжник.

Складывалась ситуация из разряда: друзья Маугли против бандерлогов. Можно было отреагировать по-багирьи: то есть рычать и плеваться. Или – как медведь Балу. То есть игнорировать. Вплоть до «наплевать и уплыть». Ремонт был почти закончен.

Оказывается, я еще недостаточно хорошо знал викингов. И не учел, что кое-кто из наших оказался камешками ранен. Пустяки. Я сам был из таких пострадавших: щеку осколком оцарапало.

Но никто не смеет пролить кровь человека из команды Хрёрека-ярла и остаться безнаказанным.

Швыряться булыжниками аборигенам вскоре наскучило. Сразу же, как только мы оказались вне досягаемости.

А когда мы начали готовиться к отплытию, они и вовсе убрались. Добились своего: прогнали злодеев. Их можно понять: мы – очень неприятные соседи. Но лучше бы ребятишкам не задираться.

Ближе к вечеру мы отплыли…

А как стемнело – вернулись обратно.

Подплыли медленно и осторожно: темень поначалу была почти абсолютная. Потом облака разошлись, выглянул лунный серпик, и видимость немного улучшилась. Хотя к самому берегу мы подходить не стали. Бросили якорь и выгрузились в три приема с помощью ялика.

Штурмовая команда состояла из пятнадцати человек. Набирал ее сам ярл. Я оказался в списке. Хотя понятия не имел, что мы будем делать дальше. С моей точки зрения, круча, под которой находился наш пляж, была совершенно непреодолима без специального снаряжения. Даже днем, не то что ночью.

Но это я так считал. Мои кореша полагали иначе.

На скалу полезли двое: Ульфхам Треска и Стюрмир. Последний, как выяснилось позже, в качестве живой подпорки. Никакой страховки не предусматривалось. Вместо костылей использовались ножи и наконечники копий. Как они лезли, я не видел, потому что темно. Зато вскоре увидел результат: сверху упала пеньковая веревка. Слишком тонкая, чтобы по ней лезть наверх, но никто и не собирался. На веревке подняли узловатый трос из тюленьей шкуры. Дальше – просто. Через полчаса вся наша группа, в полном вооружении, оказалась наверху.

Вообще-то викинги не любят сражаться ночью. Предполагается, что в темноте боги могут не разглядеть, кто из бойцов – настоящий герой. Обидно, однако. Но не любят – не значит – не умеют.

Нас, как сказано выше, было пятнадцать. Аборигенов, по моим прикидкам, только на обрыве раза в три больше. Но численное превосходство противника моих друзей не смущало.

Наверху рос неплохой лес. Однако тропинок в нем хватало. Большинство наших видели в темноте, как кошки. Остальные просто топали сзади. Вернее, трусили рысцой.

По дороге убили молодого кабанчика. Дурачок сам выскочил на тропу. Тут его и подстрелили. И зачем-то взяли с собой.

Причина выяснилась позже, когда мы добрались до деревни, отстоявшей от берега километра на три. Даже не деревни, а, как выяснилось позже, городка.

Жилье издалека учуяли все, даже я: дымком попахивало. Слабенький ветерок тянул к нам.

Это было хорошо, потому что в населенном пункте имелись собачки. На свободном выгуле. Тут и выяснилось, зачем нужен был кабанчик. Его старательно порубили на куски и побросали с противоположной от нас стороны.

Собачки учуяли его довольно быстро. Сначала дружно затявкали, а потом так же дружно ломанулись. И зачавкали.

А мы проникли на территорию противника.

Противник обустроился основательно. Загородился он внешнего мира частоколом. Часть строений, впрочем, располагалась снаружи.

Их мы заняли в первую очередь. Я в процессе не участвовал. И хорошо, потому что мои соратники пленных не брали, а резать спящих я бы, наверное, не смог.

Как позже выяснилось, никого не резали. Опять-таки вопреки расхожему мнению, викинги (по крайней мере, из нашего хирда) зазря никого не режут. Для устрашения – да. В порядке личной мести – с удовольствием. Ради сохранения тайны или во славу богов – сколько угодно! Но просто так… Глупо! Все равно что лисьи шкурки мечом рубить – для тренировки. Зачем уничтожать то, что можно продать?