История одного озарения

Один мужчина с пышными усами, отец первоклассницы, предложил родителям Маши сфотографировать на память девочек. Родители были рады этому предложению. Кто эта девочка? Какие у неё будут отношения с Машей? Вряд ли это волновало усатого мужчину, который хотел сделать фотографию на память о школьных днях своей дочери. Вероятно, для него эти школьные дни закончатся уже на следующий день, поэтому то, какие отношения сложатся у его дочери с Машей, мало его волновало. Главное, самому не забыть об этом дне.

Оказалось, девочка училась в другом классе, и её пути с Машей разошлись уже во время торжественной части. Однако же взглядом девочки узнавали друг друга вплоть до старших классов.

Машу не столько раздражала, сколько пугала реакция родителей – её собственных и родителей одноклассников – на всё происходящее. Некоторые, самые активные из них, норовящие протиснуться поближе к директору и учителям и предложить им свою помощь в организации торжественной части, были просто отвратительны. Будто эти люди сами никогда не учились в школе, либо же наоборот – всё у них было в школе, но за её пределами это оказал ось ненужным. И после школы не было у них в жизни ничего интересного и запоминающегося, одни сплошные заботы. Должно быть, по мнению некоторых из них, им самим в жизни сильно не хватило современности, чтобы реализовать некоторые свои мечты, а именно: заработать денег больше соседа и иметь, в отличие от него, собственный кабинет. Вероятно, они приписывали человечеству различные пороки, но при этом не сомневались в том, что знают, как использовать эти пороки на благо своих детей. И своим подобострастием на торжественной части они хотели намекнуть: мы знаем, что Советский Союз уже рухнул, знаем, как устроено общество, знаем психологию людей, знаем, что время летит быстро, и посему уже сейчас надо детей приучать к торжеству и собственной значительности, смотреть на них как на маленьких банкиров, бизнесменов или сисадминов с собственным кабинетом, иначе в это непростое время они никогда ими не станут.

По сути, за подобострастием, услужливостью и восхищением родителей скрывалось недоверие к школе, боязнь, что она, школа, ещё не знает современного устройства общества.

Единственное, что радовало Машу во время торжественной части и во время первых занятий, – её мысли о прошедшем лете. Она вспомнила, как приходила с матерью записываться в школу весной – казалось, именно в тот день началось это лето. И вспомнила свою грусть, предшествующую отъезду из деревни.

Вряд ли все те люди, которые получали истинное наслаждение от присутствия на торжественной части первого сентября, слышали когда-то «биологические» звуки за речкой. Вернее, вряд ли такие звуки могли бы им показаться «биологическими».

В этом году уезжали из деревни на поезде. Жёлтый автобус, похожий на автобус из «Фунтика», отвёз их рано утром на станцию. По прошествии лет Маша даже не помнила, с кем она тогда была. Помнила только мать, потому что в руках у неё был букет колосков – колосков из деревни.

Они проснулись затемно, попили чай и пошли на ту сторону деревни, где ждал их автобус. Было страшно переходить в темноте через шатающийся мостик – узкую доску. Первого сентября это воспоминание особенно грело душу Маше. Сейчас бы ей такие детские страхи!

Когда дошли до нужного места, уже начинало светать. На той стороне речки, с которой они пришли, уже начинало белеть одинокое здание бывшего аэропорта, находившееся на самом краю деревни. Ныне это был заброшенный дом: дети в нём часто играли, вчера Маша спрятала в нём кое-какие случайно найденные вещи – железные петли, вешающиеся на двери, пару дырявых кастрюль и ещё что-то в этом роде. Следующим летом, сразу по приезду в деревню, она собиралась всё это забрать. Слева от аэропорта, уже на другой стороне речки, начинали угадываться очертания перелеска, в котором они когда-то жгли с родителями костёр во время ловли раков на мясо цыплёнка, убитого коршуном. Маша вспомнила первого сентября, как ей вдруг захотелось поскорее сесть в автобус и уехать из деревни до полного рассвета. В темноте уезжать не так грустно.

Торжественная церемония закончилась, и первоклашек пропустили в школу. Находиться в самой школе было не так противно, хотя Маша и не представляла, как надо себя здесь вести. Ей приходили в голову мысли о том, что она могла бы быть сейчас где-нибудь в другом месте. Сейчас – это даже не столько конкретный день первое сентября, а всё её детство. Возможно, именно этим она отличалась от тех своих одноклассников и других первоклашек, которые, похоже, не испытывали трудностей при адаптации к школе и которые, казалось, уже учились здесь в какой-нибудь другой жизни. Впрочем, возможно, трудная адаптация к школе Маши объяснялась тем, что она не ходила в садик. Большинство её одноклассников, наверное, огорчились бы, если б их отпустили домой и сказали приходить через год. Нет, они бы, конечно, попытались изобразить радость, но где-то в глубине психики, там, где находится крупномасштабный проект светлого будущего, что-то зашевелилось бы у них, и лишь слабые возгласы вырвались бы из груди по случаю освобождения от школы на год. Остальные эмоции остались бы там, где зреет светлое будущее, которое невозможно без школы.

Маша помнила, как в деревне Рита с Лёшкой Золотовым играли в пьяницу. Если кто-то «пропивал» туза, говорили, что пропили работу. Если короля – институт. Если даму – школу. Если валета – детский садик. А если десятку – ясли. Детской фантазии не хватало даже на целую колоду.

А, может, наоборот, Маша в какой-нибудь другой жизни училась в этой школе?

Первый день был лёгким. Маша не сомневалась, что так оно и будет. Торжество, предшествующее входу первоклашек в стены школы, было таким долгим и таким грандиозным, что сомневаться не приходилось: будни ещё не начались, учителя будут ещё некоторое время добрыми по инерции. Машу радовало, что была пятница. Значит, впереди выходные. И только после выходных начнётся школьная жизнь, полная трудностей. Хотя Рита убеждала Машу в обратном:

– Потом познакомишься со всеми. Привыкнешь к учителям. Поймёшь, что не так всё трудно. Дальше будет лучше!

Но Маша не верила сестре. Не может быть дальше легче.

Однако же опасения её были напрасными: первые учебные дни были похожи друг на друга и на первое сентября. Это были не простые дни, но и не такие уж трудные. Но Маша продолжала ожидать трудностей. Не может всё быть так легко, ведь мир так сложен, а она в нём ничего не умеет.

Классную руководительницу звали Мариной Анатольевной. Это была молодая, но строгая учительница. С некоторыми ребятами она обращалась очень грубо, и Маша её боялась. Хотя родным она говорила, что классная руководительница у них хорошая – и именно потому, что иногда позволяет себе сказать какую-нибудь колкость в адрес нерадивого мальчика, который забывал дома дневник или совершал ещё какую-нибудь провинность. Маше казалось, что родителям должна понравиться такая модель поведения учительницы, что они, узнав о строгости классной руководительницы, сами станут чуть добрее. Чисто инстинктивно Маша догадывалась, что общество – это самовосстанавливающаяся система с изначально заданными параметрами, и на четырёх Гитлеров обязательно придётся два Иисуса Христа. Если же Гитлеров окажется двое, то Иисус Христос останется в одиночестве.

Но родители, похоже, не верили Маше. Марина Анатольевна казалась им интеллигентной и скромной. Впрочем, постепенно Маша и сама стала приходить к такому выводу. И этому не в малой степени поспособствовало то, что в соседнем кабинете была ещё более строгая учительница. Дверь в том кабинете часто оставалась открытой, и Машин класс прекрасно слышал потоки брани, вырывающиеся из уст полной и вечно недовольной классной руководительницы параллельного класса. В таких случаях даже Марина Анатольевна не могла сдержать улыбки – и сразу же становилась доброй, привычной, своей. Становилось приятно от сознания своей причастности именно к своему классу. Если б не было в мире агрессии, то не было бы, наверно, в нём и чувства товарищества, не было бы любви к своей территории.

Дома ничего не менялось. Родители по-прежнему часто ссорились. И из-за этого Маша не могла планировать свой досуг, и многое из того, что предназначалось для детской радости, стало для неё символом плохого настроения – детские игрушки, в которые она играла во время ссор родителей; мультфильмы, которые она смотрела, пытаясь отвлечься от разговоров родителей на повышенных тонах.

И Маша радовалась всегда чему-то новому, даже если это новое было не таким увлекательным. Потому что новое ещё не ассоциировалось с грустью. Например, Маша была рада, когда вместо «Чипа и Дейла» и «Утиных историй» стали показывать «Мишек Гамми» и «Чудеса на виражах». Но, увы, и эти мультсериалы скоро стали ассоциироваться с плохим настроением.

Единственное, на что, казалось, не наложила лапу тоска, были журналы «Весёлые картинки». Маша долгое время помнила, когда и при каких обстоятельствах родители ей приносили тот или иной номер и когда и при каких обстоятельствах она читала его. По мере того как журналов становилось всё больше, всё больше хотелось собрать настоящую коллекцию «Весёлых картинок». И она коллекционировала эти журналы и раскладывала их каждый раз на полу, когда в коллекции появлялся новый экземпляр.

В деревне Маша видела пару старых выпусков «Весёлых картинок», но приобщать их к своей коллекции она не хотела. Её интересовало только то, что происходило с ней в жизни, а старые журналы, которые, скорее всего, выписывали ещё двоюродной сестре, таковыми не являлись.

Родители дружили с семьёй Прохоровых, которые жили в их подъезде. У Прохоровых было два сына – один ровесник Риты, другой – младше на два года Маши. Прохоровы на экране с воспоминаниями – это в первую очередь бесконечная тоска, которая неизбежно наступала после того, как взрослые переставали пьянствовать и призывали детей собирать игрушки. Сколько было таких моментов в жизни Маши? Наверняка немного. Если бы было больше, они бы не занимали столько места в памяти.

Редко они сами ходили в гости к Прохоровым, в основном в гости приходили к ним. Зато тётя Надя редко приезжала к ним в гости. И, напротив, сами они часто ездили к ней. Говорят, что оставаться хуже, чем уезжать. Но в данном случае это было не так: уезжать из гостей Маше не нравилось. Впрочем, не нравилось ей и находиться в гостях, где, как правило, было много чужих людей – каких-то дальних родственников и просто друзей тёти Нади. Кто все эти люди? Где они работают? Где они учились? Чем они занимаются? Маша как-то задавала такие вопросы матери, на что та ответила: «Да откуда я знаю. Я спрашивать буду, что ль?»

Одно Маша знала наверняка: в гостях у тёти Нади были в основном люди богаче её родителей. Об этом она догадалась, например, по тому, что во время отмечания дня рождения Риты в гостях у тёти Нади (спустя как минимум месяц после этого самого дня рождения) матери с отцом дали много денег «на подарок Рите». А вот её родители никогда никому не дарили денег. Маша не могла представить даже такого. Ей было неприятно, что отцу и матери дают деньги. А вот сами родители были очень рады таким подачкам под мнимым предлогом – на день рождения дочери. Было бы иначе – они бы знали, где работают те люди, которые дают им деньги. Хочешь, чтоб тебе давали объедки с царского стола, умерь своё любопытство.

Вообще у Маши возникало такое ощущение, что лишь на незнании ничего друг о друге и зиждется дружба между всеми людьми, собиравшимися в гостях у тёти Нади. Нет, они, конечно, знали, кто во сколько лет женился или вышел замуж, у кого сколько детей, у кого какая была любовница, а может, даже знали, кто какой напиток любит пить и кто какой салат любит есть. Но вот где кто работает, как кто любит проводить досуг – этого никто не знал. Казалось, даже жена не знает, какую должность занимает её муж. Гораздо больше она знает о том, какие у него были любовницы. Словно мир работы всех этих людей был настолько замечательным, что сами они считали себя недостойными его. Особенно в расслабленном состоянии и в пьяном виде. Видимо, занимаемые ими должности плохо сочетались с их образом жизни, поэтому на работе приходилось делать вид, что они всегда серьёзные, что не существует в их жизни пьяного веселья. А в компании друзей, наоборот, приходилось делать вид, что не существует в их жизни серьёзной работы.

В общем, в гостях Маша чувствовала себя отвратительно.

Хороших подруг в школе у неё не появилось, зато ближе к окончанию первого учебного года она познакомилась во дворе с одной своей ровесницей Ирой Сениной. С тех пор девочки стали лучшими подругами. В основном они играли в гостях друг у друга в «Денди», лишь изредка выходя куда-нибудь на улицу. Ира жила с бабушкой и дедушкой, которые всегда были рады видеть Машу.

Но летом всё изменилось: Ира познакомила Машу с другими своими подругами, и Маша стала целыми днями пропадать на улице. Она даже запомнила день, когда всё это началось. Это было 20 мая. Про себя Маша назвала эту дату днём дружбы.

Это было за две недели до дня рождения и за две недели до поездки в деревню. Хотя – если бы Маша не запомнила дату 20 мая, то ей бы наверняка казалось, что события, уместившиеся в эти две недели, длились значительно дольше. Если бы Машу попросили назвать как-то эти две недели, она бы назвала их неделями дружбы, потому что все эти дни были похожи на 20 мая. И что же показывает экран с воспоминаниями? Как выглядит детская дружба после того, как годы стёрли внешние формы? Вырванный стоматологом молочный зуб; те дети, которые были в очереди перед Машей и которые кричали, когда им вырывали зуб; поход в школу за дневником и расстройство после того, как Маша узнала, что ей поставили тройку за год по английскому языку; дырки на недавно купленных футболке и шортах, появившиеся после того, как ребята во дворе разбили аккумулятор, и страх идти домой в продырявленной кислотой одежде; новости о том, что они поедут в деревню на машине; покупка с отцом кроссовок; слёзы на глазах Иры Сениной после небольшой ссоры с подругами и чувство вины перед первой своей зеленоградской подругой, которая долгое время была единственной, а после дня дружбы отошла на второй план. Вряд ли бы всё это запомнилось, если бы не появилось много новых подруг, если бы не было возможности рассказать кому-то об этом.

Детские игры и забавы по прошествии лет не вызывают никаких эмоций. И воспоминания о них не могут служить окном в детство. Таковым окном может стать только воспоминание о чём-то таком, что могло бы вызвать эмоции, которыми хотелось бы поделиться в любом возрасте. И воспоминания об очереди возле кабинета стоматолога напоминали Маше о неделях дружбы больше, чем воспоминания о самих друзьях.

А затем была долгожданная поездка в деревню на машине. В пути Маша давала про себя названия трассам, по которым они ехали. Согласно её фантазии, трассы сменяли друг друга, и в общей сложности их было штук двадцать. Но больше всего ей запомнились бесконечные леса Калужской области. Казалось, самые дальние деревья виднелись за несколько сотен километров. И изображение их на сетчатке было таким смутным из-за дальности расстояния, что увидеть их мог только человек со стопроцентным зрением, подобно тому, как маленькую звёздочку, находящуюся над Большим ковшом, могут невооружённым глазом видеть только люди без нарушений рефракции. Маша помнила всю дорогу о том, что где-то там, среди этих лесов, затерялось здание бывшего аэропорта.

Маша уже утомилась выдумывать названия трасс, когда узнала, что они «уже съезжают с Киевского шоссе. Осталось всего ничего». Киевское шоссе уходило дальше навстречу бесконечным лесам. Туда же тянулась вереница громыхающих фур, которую Булыгин догнал перед самым поворотом. При виде грузовиков Маше сразу вспомнился фильм «Сто тысяч долларов на солнце». И ей даже стало грустно оттого, что они съехали с шоссе.

…идти всегда до упора, не останавливаться где-нибудь посередине…

Затем Машу ждало небольшое знакомство со старинным городом Мещовском – уродливым и запущенным. А ещё через двадцать километров по разбитой трассе Маша увидела село Серпейск. Серпейск выглядел не так убого, как Мещовск, но всё равно был какой-то… большой. Деревня их намного уютнее и лучше.

Наконец они въехали в деревню. Проехать до дома в ту пору было невозможно, поэтому пришлось оставить машину в том месте, где в прошлом году их ждал жёлтый автобус, когда они уезжали. Взяв с собой лишь самые необходимые вещи, они пошли к дому. Взрослые собирались «отдыхать», а Маша ничего не хотела слышать про отдых. Сразу же она собиралась пойти к аэропорту и забрать из него вещи, которые оставила в прошлом году перед отъездом в Москву. Утром она проснулась с трудом. Пожалуй, хуже пробуждение было только первого сентября. Но, приехав в деревню, Маша поняла, что просыпаться рано бывает здорово. День был в самом разгаре. Жужжание оводов, не задерживающихся возле людей и пролетающих куда-то по своим делам, и палящее солнце, высушившее землю, были именно тем, что ассоциировалось с деревней и чего, казалось, не хватало Маше, особенно после того, как разъехались все её подруги, поэтому ожидание поездки в деревню плавно перетекло в сам приезд в деревню, даже ни на секунду не показавшись неоправданно оптимистичным.

Но войти внутрь аэропорта ей было не суждено. Все двери и окна были забиты. Маша долго пыталась найти какую-нибудь лазейку, но всё тщетно. Как выяснилось, кто-то приезжал из Калуги и купил это здание.

На следующий день пошли к машине за остальными вещами. Вещей, необходимых для проживания в деревне в течение двух с половиной месяцев, было много, поэтому даже у Маши и Риты в руках были сумки и пакеты. Но это не помешало взять с собой ещё и выпавшего из гнезда галчонка, найденного по дороге назад. Без многочисленных вещей вспомнить то лето можно было, а вот без галки – нет.

А вечером, когда жарили шашлык и соседский пёс Шарик на время покинул хозяйский дом и пришёл к дому недавно приехавших из Москвы соседей, к ним в гости пришёл ещё и щенок – сучка Мушка. Маша увидела её издалека: Мушка стояла внизу, возле колодца, не решаясь начать подъём к их дому. И тогда Маша сама сделала шаг навстречу незваному гостю. Тогда Мушка тоже сделала несколько робких шагов по направлению к незнакомым людям, но затем снова остановилась. И долго смотрела на Машу, прежде чем всё-таки побежать рысцой в её сторону. Уже практически на самом верху она перешла на шаг. Взгляд её был направлен в землю – она явно смущалась навязывать свою дружбу.

Так собрались основные действующие лица того лета.

Через несколько дней отец и Булыгин уехали. Накануне их отъезда прошёл сильный дождь, поэтому машина застряла в колдобине, так что пришлось подсовывать под колесо доску, а затем ещё толкать.

Некоторое время спустя галка Феня научилась летать и самостоятельно добывать пищу, поэтому ухаживать за ней было нетрудно. Правда, она любила нагадить на человека, прямо сидя у него на плече, но к этому все быстро привыкли. Привыкли и к тому, что надо прятать цепочки, правда, меры предосторожности не всегда помогали, и пару цепочек Феня всё же украла. К счастью, их потом быстро нашли. Один из соседей, у которого Феня тоже что-то украла, хотел её убить. Возможно, он так бы и поступил, если бы мать не дала ему вовремя денег на водку.

Если Феня сразу же стала своей, то Мушка становилась своей медленно. В первый день она побыла у них не больше часа, после чего ещё долго стояла возле колодца и оглядывалась на их дом, борясь с желанием вернуться к новым друзьям. Во второй день уже задержалась на полтора и ещё дольше оглядывалась возле колодца. Маша знала, что её бьют хозяева. Однажды это случилось прямо на её глазах. И тогда Маша запульнула в Мушкиного хозяина зелёным яблоком и крикнула ему, чтоб он не смел бить собаку. Хозяин Мушки ответил угрозами. Машу удивила недружественная реакция Мушки – она подошла к Маше и слабо-слабо её укусила за ногу, обутую в сандалию.

Казалось, это означало, что дружбе конец. Но это было не так: уже через пару часов Мушка пришла к их дому – как всегда с взглядом, обращённым в землю. И на этот раз осталась возле их дома до самого вечера.

А спустя месяц Мушка, можно сказать, полностью сменила место прописки. По крайней мере – до конца лета.

Интересный случай произошёл где-то в середине июля. Мать по дороге из магазина нашла скворца, выпавшего из гнезда, и принесла его домой. Весь этот день Феня сидела на липе возле дома и издавала какие-то странные звуки, выражая тем самым ревность. Но все попытки спасти скворца не увенчались успехом, и на следующий день птенец умер.

То лето на экране с воспоминаниями достаточно долгое, но, в отличие от предыдущих, уже проникнуто тоской, связанной с возросшей ролью времени и боязнью конкретной даты – первого сентября. Даже в прошлом году Маша не боялась этой даты так сильно, как летом перед вторым классом. Недели дружбы, предшествующие поездке в деревню, позабылись уже в конце июля, и мысли о них не могли спасти от тоски, всё возрастающей ближе к концу лета. Только скомканный майский выпуск газеты «Экстра М» с программой, лежащий на загнетке печи, долго напоминал о майских днях дружбы и о светлых ожиданиях поездки в деревню. В том выпуске была фотография Лино Вентуры и анонсировался фильм «Сто тысяч долларов на солнце». В один дождливый августовский день этот жалкий клочок бумаги отправился в саму печь.

И вот настал день отъезда. Шарик, Мушка и Феня провожали их и долго бежали-летели за машиной, и пришлось даже остановиться по просьбе Наташи и предложить животным поехать вместе с ними. Мушка категорически отказывалась войти в машину. А вот Феня залетела в салон, немного помахала в нём крыльями, а затем вылетела.

Мушка будет героем воспоминаний и о следующих летних месяцах. А вот Феня останется в том году. Несмотря на то, что в августе она уже не так много проводила времени с человеком, иногда целыми днями где-то пропадая и лишь рано утром возвращаясь домой и стучась клювом в окно, всё же гнездо своих приёмных родителей она не забывала. Её тело нашли в доме в мае взрослые, когда поехали в деревню сажать картошку. По всей видимости, Феня свила гнездо на трубе и провалилась в неё.

Маша смотрела в окно и пыталась запомнить виды, чтобы в следующем году во время поездки в деревню искать глазами запомнившиеся деревья, дома. На полях велись работы по уборке урожая пшеницы. Они начинались сразу за их деревней и велись до самого Серпейска. С каждым последующим годом поля будут засаживать пшеницей всё меньше и меньше. К середине нулевых такой вид деятельности в этих краях канет в Лету.

По обе стороны от Киевского шоссе было огромное количество птиц – галок и ворон. Они приземлялись целыми стаями, видимо, уставшие после длительного перелёта в сторону Смоленска, Брянска и Киева. Мысли о Фене не выходили из головы Маши. Птицы за окном наверняка были лучше приспособлены к чисто птичьей жизни. Инстинктивные программы работали у них без сбоев. Сумеет ли Феня жить так, как эти её сородичи?

* * *

Ира Сенина уехала на Север к родителям. Об этом Маша узнала, встретив бабушку Иры. Но и другие изменения, произошедшие в Зеленограде, неприятно поразили Машу.

Возле каждого второго подъезда, под каждой верандой собирались пьяные компании, которые, казалось, никуда никогда не отходили от своих дворов. Особенно Маше запомнилась одна компания – та, которая собиралась на веранде недалеко от их дома и жгла костёр. Их называли реперами. Они все ходили в чёрных балахонах и любили совершать какие-то непонятные телодвижения. Маша их боялась.

Несколько раз Маша видела драки, сопровождавшиеся дикими криками. Иногда драки заканчивались тем, что один из дерущихся истекал кровью, однако же соперник хотел его добить, и компании приходилось его сдерживать. Крики были страшные, но милицию никто никогда не вызывал. А может, и вызывал кто-то, только она не приезжала.

Ходить по улицам было страшно. Казалось, с городом или со всей страной что-то случилось буквально за одно лето.

Всё в Зеленограде тогда наводило скуку – палатки и ларьки с вечно стоящими возле них попрошайками и пьяными, длинные очереди возле убогого помещения, примыкавшего к «Универсаму», на котором было написано корявыми, наполовину стёршимися буквами «Водка. Вино. Алкоголь»; вид давно поломанных, накрытых брезентом машин во дворе; цыгане, которые, готовясь к зиме, приходили в город и орали под окнами: «Паника, кидай старые вещи! Паника!» И ещё Маше хорошо запомнилась надпись: «Саша, мы тебя помним» на одном доме. Из разговоров взрослых Маша узнала, что некий мальчик Саша покончил жизнь самоубийством, спрыгнув с крыши этого дома. Надпись виднелась несколько лет, затем её замазали.

Скоро предстояло пойти во второй класс, а у Маши порвался старый рюкзак. За новым было решено поехать в Москву на вьетнамский рынок, потому что там всё было дешевле. Долго-долго вся семья бродила между убогих палаток на вьетнамском рынке, чтобы купить рюкзак Маше и какие-то вещи Рите. Под конец Маша уговорила родителей купить ей фонарик. Она пообещала ходить с этим фонариком за раками, поэтому мысли о следующем лете немного утешали Машу на обратном пути.