Боты для ночного эльфа

5. Был подхвачен и обронен смерчем, вышедшим из моря.

А почему нет? Элли с Тотошкой так летали? Летали! А смерчи в Адлере в августе вовсе не редки.

Я допила кофе, еще немного подумала и добавила:

6. Стал жертвой экспериментов злых инопланетян и после серии фатальных опытов был выброшен из НЛО за ненадобностью, упал на землю и разбился.

7. Оказался оборотнем, но слабым и крайне неудачно и невовремя обратился из летучей мышки или птички в нелетучего человека, упал и разбился.

8. Был могучим колдуном, но утратил магические силы и внезапно, уже в полете, полностью потерял способность к левитации, отчего опять же упал и разбился.

Тут мне закономерно захотелось продолжить работу над романом в стиле фэнтези, и я переключилась на новую рукопись.

Маг торопился.

Заледеневшая живая вода – артефакт, которому не место в техномире, а международная мудрость «Что упало, то пропало» прозрачно намекала, что возврату утраченного кто-нибудь непременно попытается воспрепятствовать.

К счастью, заклинание еще не полностью растворилось в воде и продолжало связывать купель «здесь» и ледышку «там» тоненькой ниточкой магии.

Волшебник усилил ее и осторожно потянул.

Рина почувствовала, что ее сумка завибрировала, и открыла ее, привычно нашаривая внутри телефон.

Вспомнила, что ее аппарат разбился, чертыхнулась и сразу же ахнула, увидев что опаловый кирпич в коробке для обеда разгорается светом, одновременно мигая, как неисправная лампочка.

– А теперь – дискотека! – провозгласила бесстрашная девушка с веселым изумлением.

Она энергично потрясла коробку с сияющим камнем, процитировав с придыханием:

– А хочешь, я его стукну, и он станет фиолетовым в крапинку?!

Камень вспыхнул, коробка дернулась, как живая.

– Э! Куда?!

Рина вцепилась в сияющий параллелепипед двумя руками, и ее медленно, но неотвратимо утянуло в портал…

Тему порталов по-своему продолжила входная дверь, сделав решительное «бум».

– Кто там? – недовольно спросила я, про себя решив, что полицию в расширенной комплектации с управдомом больше не пущу.

Не понравилось мне с ними общаться. Ну их.

– Кто там? Двести пятьдесят грамм! – бодрым голосом зарифмовала Ирка из-за двери.

– Двести пятьдесят – это не многовато ли для утра?

Я прошлепала к двери, погремела запорами-засовами и отворила свою светлицу.

– Двести пятьдесят – это приблизительный вес твоей порции горячих вафель со сгущенкой, а ты что подумала?

Подружка протиснулась в комнату и грациозно проплыла к столу, балансируя тарелками.

– С добрым утром и приятного аппетита, садись завтракать!

– Завтракать – это хорошо!

Я не заставила себя упрашивать, налила нам чаю, подсела к столу и сразу же огорошила подружку сенсационным сообщением:

– А вот насчет доброго утра ты, к сожалению, ошибаешься. Я, когда мусор выносила, труп нашла!

– Где?!

Ирка выпучила глаза.

– Мне казалось, что первый вопрос должен быть – какой? – Я укусила вафлю. – Ммм!

– Какой труп и где? – послушно переспросила подружка.

– Подожди, не порть мне аппетит…

Я со вкусом почавкала, вымазала вафельным краешком сгущенку, поборола порыв некультурно облизать пальцы и, вытирая руки салфеткой, обстоятельно доложила:

– Труп был мужской. Он лежал на асфальте перед нашим домом немного левее крыльца, примерно под окном твоих соседей.

– Намекаешь, что они имеют к этому какое-то отношение?

– Необязательно. Как говорится, «после того» не значит «вследствие того», а «под окном» не значит «из окна». – Я блеснула специфической эрудицией. – Хотя полиция и управдомша, магнит ей в бигуди, пытались предъявить подобное обвинение не кому-нибудь, а нам с тобой. Мол, мы же баловались с грузами на веревке.

– Надеюсь, ты объяснила им нелепость данного предположения? – нахмурилась подружка.

– Я сделала лучше: подарила им пару очень интересных альтернативных версий.

– Каких же, Холмс?

Ирка удобно откинулась на стуле и пригубила чай ситуативно подходящего сорта «Английский завтрак».

– Элементарных, Ватсон: падение с дерева и с самолета.

– Я бы выбрала дерево, – подумав, сказала подружка.

– Не сомневаюсь, – кивнула я. – Я знаю, ты любишь орех пекан.

На самом деле Ирка, как яркий представитель семейства Максимовых, любит всю еду без исключения. Так что, если бы у нас за окнами кокосовая пальма росла, она бы выбрала пальму. А вот самолеты моя подружка откровенно недолюбливает, потому что в кресле лайнера ей неудобно – откидной столик упирается в живот и дискомфортно неустойчив.

– А как он выглядел? – спросила Ирка-Ватсон, деликатно звякнув опустевшей чашкой о блюдце.

– Труп? – Я поморщилась. – Как дохлый ниндзя в ботах.

– В смысле?! – Вмиг утратив английскую невозмутимость, подружка поперхнулась.

– В смысле, он был в черном трико.

– Нетипичный наряд для этого места и времени года…

– Да, а обувь у него была еще более нетипичная: войлочные боты! – Я вспомнила ноги, торчавшие из-под простынки. – Причем совершенно новые войлочные боты – пушистый светлый войлок на подошвах еще не успел испачкаться и не примяться.

– Значит, это был не местный тип, – сделала вывод подружка. – Все эти войлочные боты, вязаные кофты и майки с надписями про Сочи только приезжие покупают.

– Резонно, – согласилась я.

В глубокомысленной тишине мы чинно и благородно допили свой английский чай.

За окном многозначительно громыхнуло.

В приоткрывшуюся дверь просунулась чумазая мордашка.

– Глоза! – тараща глазенки, сообщил Масяня.

– Ривень! – напророчил за его спиной Манюня.

– Моля не будет?

– Какая еще моль? Что она не будет? Есть? – не поняла я.

– Море! – поправила меня Ирка. – Нет, детки, в грозу мы с вами на море не пойдем.

– И правильно, – согласилась я. – В грозу на море случаются смерчи, оно нам надо?

– Смелсь?

– Ага, смерть с косой! – кивнула я. – Хвать, вжик, шмяк – и все. Был дядя в ботах – и нету дяди в ботах!

– Не морочь голову детям, – попросила подружка и хлопнула в ладоши. – Так, малышня! Объявляю программу дня: сейчас мы обуваем боты, тьфу, сапоги! Надеваем дождевики, берем зонты и идем в цирк!

– Цилк, цилк!

– Кроуны!

– Тиглы!

– Сроны!

Малышня умчалась к себе.

– Слонов они как-то некрасиво обозвали, – посетовала я. – Хотя…

Ирка хихикнула и снова хлопнула в ладоши:

– Так, не заговаривай мне зубы, ты тоже идешь с нами в цилк на сронов, тьфу, в цикл, тьфу, в цирк! Говорят, он тут не плох.

– Да нет в хваленом местном цирке никаких слонов и тигров.

– А кто есть?

Я вспомнила афишу на подъезде.

– Сейчас заезжий фокусник есть. Какой-то Питер Бург.

– Звучное имя, – оценила подружка.

– Оригинальное, – поддакнула я.

Ирка выбралась из-за стола и объявила:

– Все, хорош разговоры разговаривать, я сказала, собирайся. Хоть фокусник там, хоть мокусник, мне без разницы, если мы не пойдем в цирк, то цирк придет к нам!

Я представила, какое шоу нам организуют малявки Максимовы, запертые до окончания дождя в тесном пространстве съемной квартирки, и осмотрительно не стала спорить.

В хваленом цирке было душновато и ощутимо попахивало то ли мокрой шерстью, то ли несвежими носками, то ли и тем и другим плюс еще жареным в масле попкорном.

Младшее поколение семейства Максимовых чутко зашевелило носами, безошибочно выделило в букете ароматов мажорную ноту карамельного попкорна, определило местоположение кормушки и потащило к ней родительницу, на ходу канюча:

– Кукулуза…

– Срадкая…

«Срадкая» – это прозвучало дурным пророчеством.

– В самом деле, Ирка, может, ты не будешь кормить пацанов этими подозрительными срадостями? То есть едой сомнительного качества? – покричала я в спину подруге.

– Тогда пацаны сожрут нас с тобой, – невозмутимо отозвалась она, перебрасывая на живот сумку с кошельком. – И наверняка не досидят до антракта, оно нам надо?

Я пожала плечами и отстала от мудрой женщины.

Попкорн, конечно, не самая полезная еда, но подружка права – голодные короеды сбегут из цирка досрочно, и придется придумывать им еще какое-нибудь развлечение.

Придумывать ничего не хотелось. И так уже в ходе усердной работы над романом в стиле фэнтези мое воображение сплошь покрылось болезненными мозолями.

Началось представление, и я вынуждена была признать, что Ирка понимает, что делает. Если бы руки ее потомков не были заняты картонными ведрами, а рты – извлеченным из этих ведер попкорном, то первое отделение представления не прошло бы так спокойно. Короеды наверняка орали бы и подпрыгивали, пытаясь ухватить за ноги клоуна, свисавшего с трапеции, как пестрый флаг. Поскольку сидели мы в первом ряду, изображавший неумелого воздушного гимнаста рыжий болтался прямо над нашими головами. Я сама с трудом удерживалась, чтобы не сдернуть его с жердочки за длинномерный, как лыжа, башмак.

– А велосипедики будут? – спросила меня Ирка, не удосужившаяся изучить программку.

– Велоси – кто?!

Я поперхнулась попкорном.

– Акробаты на таких, знаешь, дегенеративных великах, состоящих из одного колеса и неуютной сидушки, – объяснила подружка. – Мне страшно нравится на них смотреть! Всегда очень интересно, грохнутся они со своей жердочки или не грохнутся.

– Глохнутся, глохнутся! – заранее кровожадно обрадовался ребенок.

– Я первая глохнусь, как Бетховен, если вы будете так орать, – посетовала я и спешно вручила горластому дитяте стакан с газировкой.

– Это который Бетховен? Который сенбернар? – включаясь в светскую беседу, добродушно поинтересовалась Ирка, явно испытывающая искреннее удовольствие от всего происходящего.

Еще бы! Шум, гам, кувырки, всякие там смертельные трюки – и все это не в исполнении собственных деток! Просто праздник какой-то!

– Не который собака из кино, а который композитор, – ответила я, поддерживая культурный разговор.

– Который написал «Мону Лизу», – кивнула подружка.

– «К Элизе», – терпеливо поправила я. – «Мону Лизу» написал Леонардо да Винчи.

– Молодец какой, – похвалила художника Ирка. – Грамотно отстроился от Бетховена.

– В смысле? – заинтересовалась я.

Легкий салонный треп начал приобретать неожиданную культурологическую глубину.

– Ну, у Бетховена была просто Лиза, а у Да Винчи Мона Лиза – не перепутаешь, – объяснила Ирка-искусствовед.

– Искусствоведьма! – хихикнул мой внутренний голос.

Я вспомнила, с чего мы начали беседу, и ехидно хрюкнула.

– О, кстати, а дрессированные животные сегодня будут? – услышав сей звук, оживилась подружка.

– Почему это кстати? – напряглась я.

Мне обидеться, что ли? Или, наоборот, порадоваться, что я так убедительно хрюкаю?

– Ну, просто я люблю разных дрессированных животных, – дипломатично ответила Ирка.

– Ну, спасибо…

Тут детский бас справа от меня безапелляционно молвил:

– Туарет!

И Ирка подхватилась, повела ребенка в уборную.

Мы со вторым ребенком (заграбаставшим оставленное братцем ведро с попкорном) без происшествий и осложнений досмотрели первое отделение и воссоединились с компанией в антракте.

В холле было многолюдно. Мой мелкий спутник встал на цыпочки и завертел головой:

– Мама! Блат!

– Что там у нее по блату?

Я высмотрела подружкину рыжую гриву возле тетеньки, похожей на битую молью Клеопатру.

Пышные формы тетеньки местами были закованы в золотую парчу, а местами овеяны воздушными шелками. Шелка немножко полиняли, парча чуток потрескалась, но украшения, способные составить золотой запас небольшой африканской страны, солнечно сияли.

Клеопатристая тетя сноровисто орудовала кисточкой, успешно используя вместо холста Иркино просторное плечико.

Подружке давно хотелось разрисовать себя узорами из хны, но все как-то некогда было, а тут вдруг представилась такая возможность.

Я решила, что не буду ей мешать, и даже попыталась нейтрализовать малявок, последовательно увлекая их в зооуголок потискать кроликов, попрыгать на батуте и поиграть в аэрохоккей. Но детки все равно убегали к мамуле, и сеанс художественной росписи прошел в обстановке привычного бедлама. Привычного нам с Иркой, конечно, свежего человека шоу братьев Максимовых легко могло шокировать, хотя клеопатристая тетя, надо отдать ей должное, не только не роптала, но даже вежливо изображала интерес к интимным подробностям Иркиной жизни.

Звонок к началу второго отделения я встретила с радостью.

Жаль, что ни в одной из многочисленных торговых точек в фойе не продавались промышленные степплеры или хотя бы большие булавки – нашу парочку детишек с шилами в задницах очень хотелось надежно прикрепить к обивке кресел за штанишки.

Иллюзионист Питер Бург по паспорту звался созвучно, но не пафосно: Петр Буров.

Не то чтобы это имя было уж вовсе лишено претензий – возможно, с ним можно было сделать карьеру в нефтегазодобывающей отрасли, – но для иллюзиониста оно не подходило.

– Очень уж это имя основательное, весомое, практично-приземленное, – объяснял Петя матушке, старательно избегая откровенно негативных оценочных категорий.

Матушка внушительную фамилию получила не от мужа – существа легковесного и мифического вроде эльфа, а от предков по отцовской линии, крепким штопором уходившей во глубину сибирских руд.

За неуважение к славному роду Буровых матушка с легкостью могла отвесить такую затрещину, от которой те, кто помельче, запросто превращались из двуногих прямоходящих в бескрылых перелетных. А Петр Буров, несмотря на всю солидность родового имени, крупными габаритами не отличался.

Поначалу от Петиного псевдонима, излишне живо напоминающего о Северной столице России, матушка была не в восторге, но хотя бы драться не лезла. А когда иллюзионист Питер Бург стал пользоваться некоторой популярностью, она и вовсе смирилась. Выбранная сыном оригинальная профессия матушке нравилась, хотя сибирские предки в целом наверняка предпочли бы более надежную нефтегазодобычу.

У матушки Пети Бурова тоже была явно выраженная артистическая жилка. Видели бы пращуры Варвару Бурову в шелках и парче фантазийного наряда «Шехерезада постбальзаковского возраста» – нипочем не признали бы родную кровиночку!

Цветастое платье с шароварами и кудрявый смоляной парик Варваре Буровой смастерили в цирковой костюмерной, а вот шоколадный загар и многочисленные украшения у нее были свои, собственные. Когда Варвара, звеня браслетами, как стадо галопирующих на водопой коров колокольцами, поднимала руку, чтобы поманить к себе очередную жертву, у граждан с нормальным слухом закладывало уши.

Выглянув из неприметной дверцы, Петя, без смокинга и цилиндра вовсе не похожий на таинственного франта Питера Бурга, внимательно посмотрел, кого на этот раз отловила маман, и слегка поморщился.

Он бы, конечно, предпочел гламурную загорелую блондинку в микромайке на голое тело – сидела одна такая аппетитная красоточка у прохода на втором ряду, но матушка Варвара, истово оберегая сыновью нравственность, опять выбрала деревенскую коровушку средних лет.

С другой стороны, возрастная селянка наверняка доверчивее и покладистее модной кисы, да и загогулины матушкиных рисунков на белой коже видны гораздо лучше, чем на загорелой. И вообще Варвара Бурова уже доказала, что она знатный физиономист и хороший психолог, безошибочно выбирающий в толпе идеально подходящих особ.

Поверх растрепанной рыжей головы простушки, которую предприимчивая матушка уже усадила на жертвенный стул, Петя встретился взглядом с родительницей и глубоко кивнул, показывая, что запомнил гражданку, приговоренную к большому сюрпризу.

– А? Как тебе?

Едва мы заняли свои места в козырном первом ряду и малышня присосалась к трубочкам кока-кольных стаканов, Ирка оттопырила локоть, демонстрируя мне украсивший ее руку рисунок.

– Шикарно, – понимая, что от меня ждут безумных восторгов, похвалила я. – А чего это тебе вздумалось-то?

– А того, что это была халява! – радостно поведала подружка. – У художницы, оказывается, есть похвальная традиция – каждого десятого клиента она разукрашивает бесплатно. Реклама такая.

– Промоакция, – кивнула я со знанием дела.

– Надо же, как мне повезло! Я только посмотрела на эту самую рисовальщицу, а она вдруг возьми и помани меня пальчиком, – продолжала радоваться подруга. – Конечно, это не совсем по-честному, ведь я вообще-то не собиралась пользоваться данной услугой, но так приятно: такая красота – и бесплатно!

– А что тут написано?

Я присмотрелась к узорам.

Они были крупные, четкие, даже такая слепая курица, как я, каждый завиток разглядит.

Но не поймет.

Чтобы я поняла, надо писать кириллицей, латиницей или по-гречески, иных письмен я, увы, не разумею.

– Все бы тебе что-то было написано, – фыркнула Ирка. – Писатель! Просто красивых узоров тебе недостаточно?

– Очень красивые узоры, просто замечательные, – вежливо повторила я, надеясь закрыть этим тему росписи по телу.

На сцену как раз вывели замечательного бегемота, хотелось и на него посмотреть, не только на подружку.

Бегемотов я вижу гораздо реже, чем Ирку, а они тоже очень даже ничего. Хотя и не разрисованы узорами.

Тут мое буйное воображение ловко нарисовало мне бегемота, талантливо расписанного под хохлому.

Я тряхнула головой, прогоняя дивное видение, и воображаемый бегемот сменил раскраску на гжель.

Пришлось несколько раз энергично зажмуриться, чтобы развеять это дивное диво.

– Что у тебя с глазами? – заметив мои гримасы, встревожилась чуткая и заботливая подружка.

– Ослеплены неземной красой.

Я не уточнила, что речь идет о красе бегемота. Подружка наверняка приревновала бы.

Я уставилась на арену, демонстративно не обращая внимания на Иркины сопение и ерзанье, и вскоре она не выдержала – пожаловалась цветному прожектору под куполом цирка:

– Вот на мне узор из хны, а кому-то хоть бы хны!

– Отличная рифма, – похвалила я, благосклонно разглядывая шествующего по доске гиппопотама.

Отличный оказался гиппопотам!

Ирка немного попыхтела и выдала новый экспромт:

– Я восточная красавица, мне мехенди очень нравится!

– Это заметно хуже, «красавица – нравится» – затерто, как «любовь и кровь», – покритиковала я.

Поэтесса затихла, сосредоточенно сопя. Как сопровождение к зрелищу танцующего бегемота этот звук был идеален.

Я расслабленно улыбнулась.

Люблю все идеальное.

Перфекционизм – это неизлечимо.

– Помоги мне с рифмой, – ворчливо попросила поэтесса.

Меня не пришлось упрашивать:

– Бегемот – ужасный жмот.

– Бегемот сожрал комод! – огрызнулась подружка. – Это не то! У меня восточная тема!

– Так и бегемот не западный.

– В Нил бегемота! Помоги зарифмовать Шехерезаду!

Я покосилась на то, что с ходу идеально рифмовалось с Шехерезадой, и честно предупредила:

– Ты не хочешь это слышать.

– А пооригинальнее ничего не придумаешь? – Ирка легко догадалась о моих банальных ассоциациях. – С задом-то я и сама ее зарифмовала бы, но это некрасиво.

– Смотря какой зад, – тонко польстила я.

Морщинки на Иркином лбу частично разгладились.

И тут распорядитель объявил о выходе иллюзиониста.

Плотный столб слепящего света рухнул из-под купола, как дюжая сосуля с питерской крыши, и интригующе медленно растаял, явив публике одноименного фокусника.

Питер Бург, оказавшийся долговязым юношей в смокинге из серебряной парчи, приподнял над блестящим от геля теменем фетровую каскетку и изящно поклонился.

– Так, я не поняла! А где цилиндр? – заволновалась Ирка.

– Какой цилиндр? – не поняла я, почему-то подумав, что речь о каком-то механизме.

– Тот, из которого фокусник будет кролика доставать! – взволнованно объяснила подруга. – Только не говори мне, что кролика вовсе не будет, я жутко разочаруюсь!

Мальцы поддержали мамашу, скандируя:

– Клолик! Клолик!

– Крорик! Крорик!

– Обойдетесь и без клорика, тьфу, кролика, – строго прикрикнула я на горлопанов. – Посмотрите лучше, какая тетя красивая! Ой, а какая у дяди пила блестящая…

– О, он сейчас блестящей пилой красивую тетю распиливать будет! – обрадовалась Ирка, устраиваясь поудобнее.

– Как блевно? – уточнил Манюня, проявляя похвальный интерес к технологическому процессу.

– Да она и есть бревно бревном, запомни, сынок, у таких красивых куколок голова всегда цельнодеревянная, – явно с прицелом на будущее просветила мамаша потомка.

– Ирка, из тебя получится жуткая свекровь, – пробормотала я.

– На заре ты ее не пили! – замурлыкала эта страшная женщина на мотив старинного романса. – На заре она сладко так спит…

Иллюзионист тем временем засунул безропотную деву в изящный лакированный гробик и зажигательно располовинил его бензопилой – только искры полетели.

Публика восторженно взвыла.

Очевидно, в зале собралось немало потенциальных и действующих жутких свекровей, а также мужиков, которых регулярно пилили их дамы, за что они втайне жаждали симметрично отомстить.

Потом фокусник поймал клоуна, который успел всех утомить своими ужимками, и в четыре руки с ассистенткой, на состоянии здоровья которой распиливание никак не сказалось, затолкал рыжего в зеркальный куб. Распорядитель любезно принес охапку шпаг, и Питер Бург эффектно, с лязгом, загнал их в куб с бедным клоуном.

– Ничего нового! – перекрикивая апплодисменты, прокомментировала Ирка. – Все эти трюки стары как античный мир и лично меня совершенно не удивляют, а жаль!

Право, не стоило ей этого говорить.

«Бойтесь своих желаний, ибо они могут сбыться», – говаривали древние китайцы, намекая на ситуации вроде нашей.

– А теперь, дорогие друзья, я продемонстрирую вам чудо чтения мыслей, и поможет мне в этом кто-то из почтенной публики! – провозгласил Питер Бург и вновь снял каскетку.

Фокусник повертел свой головной убор в руках, показывая почтенной публике, что он пуст, и запустил руку в черные фетровые глубины, утонув в них неожиданно глубоко – по плечо. Пару раз дернулся, как будто сопротивляясь тому, что рывками тянуло его в бездонную шляпу, и наконец с победным «Вуаля!» извлек на свет извивающегося белого зверька.

– Это же не кролик! – недоверчиво щурясь, возмутилась моя подружка. – Это же… Ой!

– Это клы-ы-ы-ыса! – восторженно взвыл ребенок рядом со мной.

В отличие от самой Ирки ее детки грызунов не боялись. Бояться надо было их самих – неугомонных юных монстров.

– Спокойствие, только спокойствие, это всего лишь маленький зверек, который не будет контактировать со зрителями! – встревоженно глядя на бледнеющую подругу, зачастила я.

Ага, как же!

– Дабы никто не обвинил меня в предвзятости, участника следующего номера выберет Лариска! – объявил Питер Бург, гад такой, и разжал пальцы, выпуская свою крысу Ларису на волю.

И это подлое и мерзкое голохвостое существо, как будто почувствовав, кто ему тут будет особенно бурно не рад, зловеще пошевелив усами, устремилось прямо к Ирке!

Ну, что сказать?

Представители разных видов искусств во все времена активно разрабатывали тему встречи. Но ни «Прибытие поезда» братьев Люмьер, ни «Ходоки у Ленина» Владимира Серова, ни даже «Торжественная встреча фельдмаршала А. В. Суворова в Милане в апреле 1799 года» Адольфа Иосифовича Шарлеманя и рядом не стояли с перформансом Ирины Максимовой и бесфамильной крысы Ларисы!

– Они сошлись. Волна и камень, стихи и проза, лед и пламень! – ошеломленно прокомментировал мой внутренний голос.

Но и бессмертные пушкинские строки были бессильны передать экспрессию этой встречи.

Неотрывно глядя на приближающуюся крысу, Ирка вскочила и замерла столбом.

Лариска, напротив, ускорилась, разбежалась и прыгнула.

– Стоять! – заорала я.

Не крысе – Ирке.

Мне было ясно: если подружка отомрет и побежит, будет сеанс массового травматизма. Проход узкий, сплошь заставленный ногами, а в Ирке больше ста кило живого веса, и помчит она, как раненый слон, не разбирая дороги и не видя преград.

– Не двигайся! – рявкнула я, сцапав подружку за подол.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.