Вовкины истории. Книга 1

– Врёшь ты всё, Вовка. Как это каменные львы могут по городу ходить?

– А вот и не вру! Кольца с цепями у них через нос проходят? Проходят. А зачем им цепи? Чтобы на месте их удержать! Не хотите, так и не буду больше ничего вам рассказывать. Сами съездите и поглядите.

– Ну, ладно, рассказывай.

– Сказал, не буду, значит, ничего больше и не расскажу. Вон, у деда Ильи спрашивайте, пусть он вам и рассказывает.

Так и не стал он пацанам больше ничего рассказывать про поездку и Ленинград, а так хотелось, спасу нет! «Пусть помучаются любопытством, – думал Вовка, – потом, может быть, как-нибудь расскажу». Но со временем это желание отошло на второй, потом на третий план – забот летом было много: купание и игры, обследование яров и кукурузных посевов, да всего сразу и не упомнить.

В один из тёплых июльских дней Вовка, уставший от беготни по улицам деревни, вернулся домой и увидел гостей. Это были его тетя с мужем, которых он любил, впрочем, как и всех других своих родственников. Ну, может, чуточки на три больше, чем других.

Немного позже, после нежных объятий и ласковых «трёпок», Вовка узнал, что тётка с дядькой хотят взять его с собой плыть на пароходе в город Камень. В Ленинграде ему не удалось прокатиться на теплоходе, хотя в деревне на лодках он уже катался – и это было здорово: ветер лохматил его белесые волосы, рубаха раздувалась как паруса. Но это было на лодке, а здесь – такая интересная поездка предстояла далеко в гости к крёстному – в Камень, да ещё на пароходе! Вовка понял, что его мечта поплавать на пароходе очень даже может сбыться.

И пока взрослые обсуждали эту возможность поездки, он живо представил, как стоит на капитанском мостике и рулит штурвалом, а все пассажиры ходят по палубам и улыбаются ему, такому хорошему капитану. В его мыслях уже появились вполне живые картинки с нападением пиратов на их пароход, но он, ловкий и смелый капитан, увёл «свой корабль» от погони, а пираты с позором сели на мель. И все пассажиры были рады этому спасению и, улыбаясь благодарно, махали Вовке руками, кепками и шляпами…

Но его фантазии прервали слова родителей, как бы донёсшиеся издалека:

– Мы бы, конечно, и не против, чтобы он поехал с вами, но он же знаете какой! Такой шустрый, как веретёшка, что за ним глаз да глаз нужен. Он же на одном месте долго не сидит, всё ему куда-то надо бежать.

– Это мы знаем. Но думаем, что всё будет нормально, на сто процентов, – веско сказал дядя. И Вовка ещё больше проникся к нему уважением.

– Ну не знаем, не знаем! Как-то всё-таки опасное это дело: пароход, река… – мать все-таки стояла на своём.

…Вовка понял, что его путешествие и все его мечты оказались под угрозой срыва. И он буквально влетел в комнату к взрослым с громким криком:

– Пап, мам! Я буду нормально себя вести! Отпустите-е! – больше слов у него не нашлось, и он заплакал.

На следующее утро Вовка гордо шагал через всю деревню к пристани, крепко держась за руки тети и дяди. Вдалеке у берега стоял «Белый пароход» мечты, который ждал его, Вовку! В самом начале он и вправду вёл себя нормально, а руки взрослых держали его крепко и надёжно. Имея эти оковы несвободы, Вовка тянул за руку и изо всех сил то к одному борту, то к другому – то тётку, то дядьку, смотря, кто с ним прохаживался в это время по палубе. Ему очень хотелось увидеть, есть ли разница в том, как волны бьются о борт с той или с другой стороны парохода, и как они откатываются от него и какие причудливые формы принимают при этом.

В одной из прогулок по палубе произошло то, что могло произойти или должно было произойти когда-нибудь обязательно, если не с Вовкой, то с кем-нибудь другим. Дядя, державший Вовку надёжно, буквально на несколько секунд отвлёкся, закуривая папиросу, и отпустил его руку. Прикурив и сделав всего пару-тройку шагов, он вдруг обнаружил, что Вовка исчез, просто был, а вот его и нет – палуба была пуста. У дяди волосы на голове начали шевелиться – он не мог понять, что произошло, и как, куда мог исчезнуть Вовка! Ему на миг показалось, что всё вокруг замерло, слышно было только учащённый стук собственного сердца, и мерзкий холодок забрался под рубашку – стало жутко. Он кинулся туда-сюда, Вовки нигде не было…

Вдруг он услышал Вовкин крик, который доносился откуда-то снизу. Тут он увидел небольшой люк в полу палубы. Заглянув в него, он увидел Вовку, лежащего внизу на металлической решётке, а под ним с огромной скоростью, пенясь и бурля, неслась вода реки – чёрная с белыми пенными пузырями, коварная, поглотившая много людей за своё существование. На крик подбежали матросы, которые и вытащили Вовку из опасного плена…

А люк был просто случайно не закрыт матросом, моющим палубу.

И всё могло бы обойтись печально, даже трагически, если бы не было той решётки внизу.

Вовке было пять лет, и всё для него ещё в жизни было хорошо и просто. Он быстро «забыл» об этом «приключении» и сам никогда не рассказывал о нём никому, потому что тогда, в тот раз, ему было страшно, а когда ему бывало страшно – он всегда молчал о своих страхах…

Поиски

– Вовка, иди домой, сколько же можно носиться? – Звали его с улицы каждый вечер то мать, то бабушка. – И где его, окаянного, носит-то всё время, всё не загонится никак.

Ему было пять лет, и каждое утро он отправлялся в продолжительную «разведку» по переулкам своей деревни, с важным видом топал в отцовских сапогах по лужам, здороваясь с деревенскими тётками и мужиками, шёл он ему одному известным маршрутом. За день Вовка мог пройти много: побывать у матери на работе, чтобы взять пятачок и сходить в кино, поговорить с соседками, занять стаканчик с мороженым у продавщицы маслозаводского киоска, мол, у мамки возьму денежку и потом занесу, навестить своих родственников – бабушек и дедушек, а их было у него много в деревне. Они встречали с радостью, как будто всегда ждали его появления.

– Ну-ну, садись, куличок, молочка с шанежками попей, да соври чего-нибудь!

– И ничего я не вру!

– А как ты на крокодиле верхом ездил – это что было?

– Это сон мой был. Я про сон рассказывал. А не врал.

– Ну, ладно-ладно! Извиняй. Тогда сон какой-нибудь расскажи.

Его фантазии, им рассказываемые, всегда с интересом слушались: он рассказывал свои сны так красочно, что иногда казалось, что это было на самом деле, и как будто он был реальным участником этих рассказываемых им историй. Сны у Вовки были разные, многие о войне, хоть он и родился через двенадцать лет после её окончания, но фильмы о войне очень любил смотреть. А потом пересказывал родственникам то, что видел в кино, правда, иногда кое-что от себя добавлял, но добавлял складно.

Его рассказы были сочными и обязательно с картинками – он показывал, как немцы наступали, как партизаны отстреливались от фашистов, как взрывали фашистские эшелоны, как брали в плен немцев. Он весь перевоплощался, и это было как театр одного актёра. Если кто-то из слушателей вдруг отвлекался или задумывался о чём-то своём, Вовка это сразу чувствовал, останавливал свой рассказ–показ:

– Баба, деда! Вы слушайте, слушайте.

Слушали его россказни всегда, потому как нельзя было не слушать, да и интересно было – как малец раскладывает фильм по сюжетам, живо раскладывает и играет несколько ролей сразу, смешно и интересно. А когда собирались родственники, которых было у Вовки много, в их доме, он садился за стол рядом с родителями, и они с матерью начинали петь русские песни, и их звонкие голоса приятным ручейком лились по сердцам и душам гостей, потом они тоже принимались подпевать. Вовка старался от души, а особенно он любил петь песню «Сибирь-Сибирь» – это была его любимая песня. И вообще, он любил, когда вокруг было много людей, когда было весело и интересно.

Однажды в его пятый день рождения разгулявшиеся родственники вдруг обнаружили, что Вовки нет среди них. Вот он, вроде, пел сейчас только что, чего-то рассказывал, и вдруг его не видать.

– На улицу, наверное, ускользнул!

– Какая улица, вечер уже!

Его брат Славка уже спал в своей кровати, и гости стали искать Вовку в сарайке, в зарослях черемухи в огороде, где у него был сооружён свой личный шалашик под старой ветвистой черёмухой, но его и там не было. По всей улице были опрошены соседи – никто не видел. Поиски продолжились на соседних улицах…

Никто не мог подумать, что он, уставший от взрослой компании, просто играл, катая машинку и, когда она закатилась под кровать, залез туда за ней и уснул. А когда через какое-то время он проснулся и вылез из своего убежища, то за столом увидел только одного деда Сашу, которого с Вовкиной лёгкой руки все в деревне уже с год стали звать «Александровым».

– Ну, вот он ты пострёл где, а тебя все пошли искать по деревне, а ты, значит, под кроватью храпуна давал! Щас мы с тобой отругаем их всех – этих горе-розыскников. Ха-ха! А ты ловко запрятался! Я сперва подумал, что ты там, но не стал проверять, выждать надо было! Ха-ха! А ты точно там был!

Дед Саша долгие годы работал в органах НКВД. И хоть фамилия его была Григорьев, а «Александровым» его в деревне стали звать после того, как год назад Вовка, «прогуливаясь» по улицам и идя в гости к Григорьевым, увидел, что дед Саша едет на телеге с какой-то тёткой, разговаривает с ней и смеётся. Зайдя в дом, он с порога объявил бабе Поле:

– А твой Александров с чужой жинкой по деревне едет!

Баба Поля рассмеялась, а потом рассказывала всем родственникам, как Вовка «Александрова» с чужой жинкой застукал! Вот так дед Саша стал до конца своей жизни «Александровым». А на открытках он подписывался коротко – ГАИ. Что означало – Григорьев Александр Иванович.

Летнее купание

Детство Вовки, как и любого деревенского мальчишки в возрасте до семи лет, проходило в «многочисленных» заботах: то рыбалка со старшим братом и друзьями, то походы по выливанию сусликов из нор, то набеги на кукурузные поля или совхозный сад, то работы по хозяйству от укладки дров в поленницы до сбора черёмухи. И всё тогда было просто и интересно – до школы ещё далеко, а сколько кругом разных и ещё не решённых проблем в деревне и на своей улице: все они требовали его вмешательства.

Когда тебе пять или шесть, то мир воспринимается как огромный непознанный шар, который хочется открыть и посмотреть, что там внутри. Узнать Вовке хотелось многое, а что можно было узнать, находясь, целый день под присмотром бабушки – да мало чего, а хотелось большего. Ладно зимой или осенью – сиди дома и жди, когда Славка придёт из школы или с улицы – пимы и сапоги-то одни на двоих, а вот летом было раздолье: обуви не надо, одёжки нужно минимум – можно целыми днями бегать босиком по косогору или купаться в затоне, образованном речушкой Шелаболкой перед её впадением в реку Обь. Детский смех и крик в этом мелком затоне не умолкал до самого позднего вечера.

Но река всегда таила в себе опасность, и так случилось, что Вовка однажды чуть не утонул, попав в «крокодилову яму» – так назывались промоины, вымываемые течением в песчаном дне на мелководье. Он брел по колено в воде по прибрежному мелководью, следуя за впереди идущим старшим братом и его друзьями. Брёл он себе не торопясь и пинал волны, которые набегали на песчаный илистый берег и слизывали с песка ими же принесённые ранее кусочки коры и веточки деревьев. Это занятие его увлекало, но волны сопротивлялись ему и, вроде, как бы играли с ним в какую-то игру, сверкая разными цветами в лучах солнца. И совсем неожиданно для себя Вовка угодил в одну из вымытых течением ям. Плавать он ещё не умел, а потому ушёл сразу под воду с головой и даже не успел испугаться вначале, а вот когда почувствовал твёрдое под ногами, то начал подпрыгивать, стремясь вылезти на поверхность из воды, но илистые дно и стенки ямы были скользкими, и сделать было это очень трудно. Сколько прошло времени с того момента, он не знал, но для него – много.

Хорошо, что старший брат вовремя обернулся и вместо бегающего по берегу Вовки увидел его ручонки, торчащие из воды. Когда его вытащили на берег, испуганного, изрядно нахлебавшегося мутной воды и трясущегося от страха, брат несколько раз резко стукнул его по спине, потом обнял, а немного погодя популярно объяснил, как нужно себя вести на реке.

Так Вовка получил первое водное крещение, ощущение от этого было малоприятное. Холод и скользкость илистого дна запомнились Вовке надолго.

Ружьё

Осенним днем отец, приехав на обед, увидел в окно Вовку, пронёсшегося по переулку так быстро мимо окон дома, что сразу бы и не узнать, кто или что там промелькнуло, если бы не его заливистый крик – явно опять «скакал» на «деревянной лошадке» и гонял соседских кур.

– Зина, Вовка сегодня случаем опять гостей не позвал? – спросил отец.

– Да нет, сегодня у него была запланирована разведка черёмухи и огорода, на рыбалку Славка его не взял с собой, вот он и носится вокруг дома обиженный.

– Непорядок. Придётся дать ему задание, а то он без дела закружится.

Отец вышел на крыльцо и позвал Вовку:

– Сын, иди-ка сюда, есть ответственное задание…

Вовка очень любил своего отца, как и мать, но отца чуточку больше – он же «мужик». А еще у отца был рабочий мотоцикл с коляской, и отец иногда сажал Вовку впереди себя, давал порулить и понажимать на кнопку сигнала – это было здорово! И ещё Вовка знал, что отец так просто звать не будет: значит, что-то хочет ему рассказать или поручить какое-нибудь дело сделать.

– Так вот, сынок, я сейчас еду на работу – дел, понимаешь, много, до вечера буду в МТС, а вот завтра будет выходной, ну мы с мужиками собираемся на охоту съездить. Понимаешь?

– Конечно, чего же не понимать! Не маленький, небось!

– Вот и я про это. Матери тоже некогда, и я вот что думаю: ты парень смышлёный, серьёзный и ответственный. Так что, думаю, справишься с этим делом! Моё ружьё находится у бабы Давыдовой, так что ты сходи к ней и скажи, что я послал тебя забрать его и принести домой! Справишься?

– А чего не справиться-то, конечно, справлюсь.

– Только смотри мне, «петушок» по дороге там с ружьём не балуй!

Задание было принято. «Ничего себе, мне – и ружьё принести!» – подумал Вовка и сразу отправился на его выполнение. Дорога была дальняя, баба Давыдова жила улиц через семь или восемь. Но разве это было расстояние для него – он, бывало, и больше за день проходил. Вот когда они ходили в гости в соседнюю деревню к бабушке с дедом – родителям матери, так он ни разу не отдыхал, а всё бегом и бегом, все четыре километра. Славка отдыхал, а он – нет! А тут-то всего ничего расстояние.

Вначале Вовка просто спокойно шёл переулками, высматривая «укромные» места, фантазируя, что он партизанский разведчик, потом так увлёкся своими фантазиями, что стал двигаться перебежками от забора к забору, как будто выслеживал кого-то, он включился в придуманную им игру, он в неё врос. Через какое-то время, наигравшись и уже приближаясь к нужному дому, он решил не просто попросить ружьё, а «добыть» его, как и положено мужчинам – отвоевать. Баба Давыдова была матерью Вовкиной бабушки, матери отца. Она была очень строгая и в родне её все слушались, но к Вовке всегда относилась по-доброму.

Подкравшись к дому, он потихоньку открыл калитку, затем дверь в сенки – никто его не услышал. Заглянув тихо-тихо в дом, Вовка увидел бабушку сидящей за столом в комнате – она даже не услышала, как он вошёл.

– Это я пришёл, баба, – громко крикнул он и влетел внутрь комнаты.

Баба Давыдова охнула:

– Ну ты, шельмец Гуляевский, опять напугал меня… Чего надо?

– Я, вообще-то, не Гуляевский, а – Вовка Гуляев! А ты чё, баб, правда, что ли, испугалась?

– Испугалась-испугалась. С таким криком ввалился тут! Ишь ты, громкоголосый какой! Чё пришёл-то? За молоком, поди?

Вовка даже смутился сначала, но потом взял себя в руки:

– Да нет, баб. Тут где-то ружьё папкино у тебя, а он завтра с мужиками на охоту идёт! Вот я и пришёл забрать его.

– Ах ты, пострёл, чего удумал-то, ружо ему понадобилось, лучше молока попей. Ружо?! Отец-то чё сам не пришёл?

– Да ему некогда, на работе он занят. Молока попью, чего бы не попить, а ружьё папка сказал мне самому принести, и патроны тоже. Так что давай, баб, мне ружьё-то!

– Ишь ты, какой строгий, тоже мне Леонтий Сергеевич нашёлся, строжится тут стоит.

После дружеской перепалки, выпив молока и получив всё-таки ружьё с патронташем, Вовка отправился домой.

Путь до дома был трудным и долгим. Ружьё, висевшее за спиной, постоянно путалось в ногах, ремень тёр плечо, и после того как удары приклада о землю, а ствола по затылку стали невмочь, а патронташ начал сильнее тянуть к земле, он взял ружьё «наперевес».

В те годы в жизни советских людей всё было проще – взаимоотношения между людьми, взрослыми и детьми, а тем более в деревне. И, в общем-то, можно сказать, ничего не было в том особенного, что пятилетний пацан шёл по деревне с ружьём. Ноша была тяжеловата, и чтобы немного передохнуть, Вовка по дороге зашёл к другой своей бабушке – бабе Поле, для него все бабушки и дедушки в родне считались родными, он сильно не разбирался в тонкостях: родственники, значит свои!

Баба Поля аж присела при виде такого вояки:

– Кто ж тебя, сынок, так нагрузил-то? Миленький ты мой! И кто же это тебе ружьё-то дал?

– Да всё нормально, баб, дай воды попить, домой вот иду от бабы Давыдовой, у неё ружьё забрал, папка завтра на охоту собрался, вот несу ему.

– Да, тяжело ведь тебе, касатик! Пусть отец сам бы и нёс, я вот ему потом скажу пару ласковых, как детишек надрывать! А чего ж воды-то, ты вот молочка попей, да и пирожки у меня есть и с капустой и с картошкой.

– Молоко я уже попил, воды бы мне. Да и не тяжело мне вовсе, просто на улице жарко. Ну и пирожка два я возьму на дорожку, ладно, баб?

– Да хоть четыре возьми, Славку там дома угостишь от меня, а чё он-то не пошёл за ружьём этим, он-то больше тебя и постарше.

– На рыбалке Славка, а мне и не тяжело нисколечко. Ну, я пошёл.

И разве мог он сознаться, что тяжеловато ему, не по-мужски бы это было, хоть и тяжело, но зато какая гордость, ведь не каждый день пацаны по деревне с ружьём настоящим ходят!

В переулках деревенская ребятня с завистью смотрела на Вовку, вернее, на ружьё и патронташ с патронами, и предлагали ему свою помощь, но он никому не мог доверить это дело:

– Баловство это всё! А вдруг оно ещё выстрелит, отвечай потом за вас!

…Домой он добрался в сумерках, в переулке его встречали взволнованные отец, мать и старший брат.

Встреча состоялась недалеко от дома, отец забрал у него ружьё, мать – патронташ. Уставший Вовка вытащил из кармана два помятых пирога и отдал брату:

– Баба Поля тебе передала!

– Ох ты, кормилец наш! – засмеялась мать, взяла Вовку за руку, и они пошли к дому.

Только позже он понял, что они за него сильно переживали, но это будет позже, а сейчас он брёл к дому в полусонном состоянии. Эту ночь он спал как убитый. И снилось ему цветочное, мирное поле с бабочками, перелетающими с цветка на цветок, и яркое тёплое солнце.

Прощай, деревня

1963

Весной и летом 1963 года произошли глобальные изменения, которые вскоре изменили весь отлаженный ритм деревенской жизни. Село перестало быть районным центром и было упразднено в обычное сельское поселение в связи с укрупнением двух районов в один большой.

Для Вовки, как и для других ребятишек, вроде бы ничего не изменилось, но из разговоров взрослых он понял, что это плохо, что это принесёт много проблем и неустройств.

Вскоре так всё и получилось.

Сначала из магазинов исчезли любимые Вовкой пряники: белые «мятные» и мягкие и сладкие – «северные». Потом полки прилавков в магазине стали пустеть с каждым днём всё больше и больше. А с наступлением осени вся их семья стала вечерами ходить в магазин за хлебом, где всегда приветливая знакомая продавец почему-то сперва зачитывала фамилии своих односельчан по списку, а потом продавала вызванным из очереди по половинке булки хлеба на каждого члена семьи, и только на тех, кто пришёл в магазин. Каждый вечер у магазина постоянно стало собираться чуть ли не всё село, почти как на майские демонстрации.

Всё это для Вовки было странно и непонятно. А дальше становилось хуже – об этом он стал слышать от взрослых. Потом Вовка стал ходить провожать своих друзей, почему-то уезжающих с родителями жить в Барнаул или другие города. Его родители тоже стали поговаривать о переезде. И вскоре Вовка узнал, что их семья вместе с несколькими другими семьями собирается уезжать на какой-то далёкий Север.

Так в его родной деревне началось массовое переселение людей в разные города страны. Вовка тогда ещё не знал, что такое в стране случается регулярно с интервалом в несколько десятков лет, об этом он узнает позже. А сейчас он готовился к отъезду и был очень рад тому, что на Север они полетят на самолёте, он ещё никогда не летал, но видел самолёт-кукурузник, частенько пролетавший летом над полем на краю деревни.

Последние дни перед отъездом он дотемна бегал по родственникам и тем местам, где любил проводить время, играя в компании сверстников в войну, где иногда в одиночестве отдыхал от беготни и фантазировал на разные темы. Сейчас он прощался с родной черёмухой, которая обильно росла зарослями в огороде и которая спасала его от обид и понимала все его горести и мысли, всегда успокаивала шелестом листьев и мягкой прохладой в летнюю жару.

Вот уже несколько недель Вовка готовился к отъезду на Север, в далёкий, незнакомый Норильск, складывал отдельно свои игрушки: деревянный автомат, вырезанный из дерева двоюродным братом, пару корабликов, выструганных им самим из коры дерева, металлического мотоциклиста на мотоцикле, подаренного крёстным.

И вот подошло время отъезда: холодным ноябрьским днём они уезжали со своей маленькой родины, уезжали сразу три семьи, шесть взрослых и девять ребятишек от трёх до тринадцати лет. Родители, прощаясь с родственниками, смахивали набегающие слёзы, а детям было интересно – их ждало что-то новое и неизведанное. С небогатыми пожитками, по одному-двум фанерным чемоданам на семью, они погрузились на полуторку, укрывшись старыми одеялами и тулупами, которая повезла их, заметая следы снежной позёмкой из-под колёс, в город Барнаул, откуда они полетят на далёкий и неизвестный Север, полетят далеко-далеко от родной стороны.

Вовка, сидевший в кабине рядом с шофёром, смотрел на бегущую вдаль дорогу и думал о чём-то своём, может, он вспоминал об уходящей в прошлое деревенской жизни, а может, думал и мечтал о наступающей новой; он сидел тихо и спокойно, молча глядя на бегущую в свете фар зимнюю дорогу, возможно, думая о том, какой она будет для их семьи и куда она его приведёт.

В его жизни это было второй раз, когда он ехал далеко из своей деревни. Первый раз это было давно, когда ему было четыре года, он с матерью, дедом Ильёй, которого в деревне звали «Колчак», и бабой Дашей ездили в Ленинград. Но тогда они ездили просто в гости и ненадолго – потом опять вернулись домой, в деревню. А сейчас он ехал в новую жизнь, в своё новое будущее и надолго. Что там будет, как их встретит это незнакомый Север? А его мысли снова и снова возвращались к деревне и к тому, что тот большой корабль, который был выструган старшим братом из берёзового полена, больше не будет спущен им на воду в дальнее плаванье по Оби, а если и будет, то кем-то другим. И некому будет делать запруды весенним ручьям на их улице, а если они и будут делаться, то опять же не им. От этого ему было грустно.

Но от этих мыслей его отвлекала дорога, лентой стелящаяся впереди – она как бы звала вперёд и была нескончаема, переметаемая зимней позёмкой – то белыми широкими полосами, то узкими, похожими на маленькие ручейки.

Позади для шестилетнего Вовки было много, а вот что будет впереди?

Глава 2. Север. Встреча с Норильском

Север встретил их неприветливо. Сразу, выйдя из самолёта, Вовка почувствовал своим носом, щеками, что это не шуточное дело – Север! Его колючий пронизывающий насквозь ветер пробирался везде, он жалил и не давал открыть глаза, толкал резкими порывами и сбивал с ног, стараясь повалить наземь, но Вовка шёл, вцепившись обеими руками в руку отца. Первые десятки метров по Северу от самолёта до здания аэровокзала с трудом, но всё же были пройдены, и это была его первая победа. Там, в деревне, сильные морозы и снежные бураны тоже случались частенько, но они были помягче, что ли, или роднее, наверное, а здесь всё совсем по-другому: ветер и мороз более жёстко и злее кусал и бил со всех сторон. Вовка даже подумал, преодолевая эти тяжёлые метры, что Север не желает его пускать в свои владения, а хочет сразу запугать и показать, кто здесь хозяин.

Внутри небольшого вокзала было тепло и уютно, и только завывание пурги, со злобой бьющей ледяными лапами по стенам и в стекла окон, напоминало о том, что там, снаружи, лютует стужа.