– Дай-ка, брат, подушечку оттудова, с того дивана! – сказал он Осташкову. – Да поищи, пожалуйста, не найдешь ли там кого из этих мерзавцев. Вот, братец, и много прислуги, да никого нет… Этакие шельмы…

В эту минуту в кабинет вбежал слуга Комкова и вслед за ним другой.

– Где вы живете, скоты этакие? Барин приехал, некому встретить, дом пустой, во всем доме никого нет. Где вы были?

– Обедали-с!

– Обедали… так, я думаю, можно бы кому-нибудь остаться, не всем вдруг уходить?…

– Да позвали обедать, так мы и пошли…

– А дом пустой и оставили… Ну, вы выведете меня из терпения: уж я вас поверну… я вас всех в солдаты отдам, всех передеру, мерзавцы, всех на поселение сошлю… Ну, что стали?… Подите вон… Эй, погодите… Позови ко мне Марфу… А ты подай трубку… Нет, уж я вас распустил, надо за вас приняться… Погодите вы у меня…

В кабинет вошла женщина лет 45, в ситцевом платье, затасканном и засаленном, застегнутом только на два крючка, за отсутствием прочих, чрез что образовалась прореха, сквозь которую виднелась грязная рубашка. Голова ее была повязана большим шерстяным платком, концы которого обмотаны вокруг шеи и завязаны сзади. На добродушном, но бледном и худом лице смотрели большие впалые глаза как-то тускло и робко; грязные, грубые руки держала она неловко, локти врозь, точно не знала, куда их девать, и беспрестанно подергивала пальцы. Это была ключница и домоправительница Комкова, старшая женщина в доме.

– Что это, Марфа, совсем ты людей избаловала, – с упреком сказал Комков. – Как это можно: приехал я, ни одного человека нет в комнатах, встретить было не кому… На что это похоже…

– Да обедать ходили! – отвечала Марфа, перебирая пальцы.

– Да что из этого, что обедать ходили, все-таки не следует дома пустого оставлять…

– Да я в комнатах оставалась…

– Так хоть бы ты нас встретила…

– Я думала, что тамоди выбежал кто из кухни: ведь видят, что барин приехал…

– Ну вот видишь, а между тем никто не выбежал… Да и тебя не было… Я кричал, никто не отозвался…

– Нет, я точно была… да увидела, что вы приехали, так побежала кликнуть людей-то…

– Ну вот видишь: сама побежала, точно некого было послать…

– Да и то никого не было… Все разбежались…

– Видишь, ты как всех избаловала: сама должна дом сторожить, сама за людьми по кухням бегать… Ничего тебя не боятся… Зачем ты их балуешь…

– Да уж воля ваша, Яков Петрович, я уж и сама не знаю, что мне и делать: совсем народ избаловался… Ничего не слушаются… Говорю, говорю, а они не слушают и внимания не берут…

– Да кто не слушается? Ты только мне скажи…

– Да кто? Все не слушаются…

– Как это можно, чтобы все не слушались… Оттого и не слушаются, что ты сама не умеешь распорядиться… коли кто не послушался, ты бы приказчику сказала…

– Да и то уж говорила… Наговоришься ли каждый раз?… Вот пыль в комнатах, так и ту всякий день сама сметаю: никто не хочет полов вымести…

– Ну так вот видишь: не сама ли ты виновата?… Сколько раз я тебе говорил, что ты только заставляй, а сама не делай… Ах, дура какая!

– Уж я не знаю, что мне и делать… кажется, старания моего довольно: из последних сил бьюся…

И Марфа, доставши конец платка, которым повязана была ее голова, вытерла навернувшиеся на глаза слезы.

– Ну, вот заплакала… да разве я тебе про то говорю, что ты не стараешься… Эх, надоела… Ну, отстань плакать… Скажи-ка лучше: есть ли у нас какие припасы: ко мне гости сегодня приедут…

– Да какие припасы… Без вас-то я ни зачем не посылала… птица есть… яйца, правда, все вышли… Ну да это с баб сейчас можно собрать: еще не со всех получила…

Комков расхохотался.

– Вот у меня хозяйство какое: надо обедать готовить, а мы яйца по деревне собирать станем… Ах, Марфа!..

– Солонина есть! – спешила прибавить Марфа как бы в свое оправдание.

Комков хохотал.

– Да не про то я тебя спрашиваю: есть ли вина, сыр, икра, колбаса… вот из этого…

– Да этого всего есть…

– Всего есть!.. А после подашь, как, помнишь, в тот раз, такой колбасы, что топором надо рубить, либо сыра гнилого… Ведь, чай, давно куплено, давно бережешь?…

– Да не так чтобы очень давно… Вот как допрежь того покупали…

– Да много ли всего?

– Ну, немного…

– Ну, следовательно, сейчас надобно послать в город… купить всякой провизии… пошли сейчас приказчика…

– Слушаю… да приказчика-то нет…

– Где же он?

– В село уехал.

– Зачем еще?

– Да дьякон звал: именинник он сегодня, а приказчик-то ему кум, так и звал…

– Ну вот еще! Пьян, я думаю… Ах ты Боже мой!.. Ну пошли там кого-нибудь…

– Так кого же прикажете?

– Ну, кого хочешь… Вот, Марфа, ведь это надобно все бы заблаговременно закупать… Вот меня не было, что бы съездить?…

– Да я подумала так, что есть всего, так что, мол, зачем деньги-то изводить даром.

– Да ведь мало, говоришь, всего…

– Ну, маленько…

– Следовательно, и надо было купить…

– Ведь не знала, Яков Петрович, что гости-то будут… Ну, и пожалелось денег-то…

– Да не жалей ты, пожалуйста, никогда… только, чтобы было все… Брось ты эту бережливость, ради Христа…

– Кто же станет беречь-то, Яков Петрович, и то все тащат… – проговорила Марфа даже с сердцем…

– Ну, ступай… С тобой не столкуешь…

– По мне, как угодно: я, пожалуй, не стану беречь, так кто же дом-то соблюдет… На кого понадеяться-то можно?…

– Ну, ну… Поди, посылай же только поскорее…

Марфа вышла, бормоча что-то про себя. На добродушном лице ее выражалось оскорбление. Комков смеялся, смотря вслед ей.

– Ах, Марфа, смешная старуха! – проговорил он добродушно, повертываясь и укладываясь на диване попокойнее. – А дорого бы, кажется, дал за хорошую экономку! Не знаешь ли, Осташков, где хорошей экономки?

– Не знаю, батюшка… Вот бы вам тещеньку мою, только что не пойдет разве, а та уж двадцать лет при ключах ходила в барском доме. Разве прикажите поговорить: может, и пойдет?…

– Нет, братец, ведь это я так только сказал… Мне со своей Марфой не расстаться… Она только одна и бережет меня, другая на ее месте кругом бы меня обворовала… Правда, она тиха, бестолкова, нераспорядительна, за то она никогда ни на кого с жалобами ко мне не ходит; ссор я никаких не слышу, а если бы у меня завелась какая экономка строгая да взыскательная, да стала бы с людьми ссориться, да ко мне жаловаться ходить… я бы просто с ума сошел либо из дома совсем убежал… Ну а теперь по крайней мере все тихо и меня ни в чем не беспокоят, а мне это дороже всего… Эх-ма…

– Добродетель-то ваша велика! – проговорил Никеша, стараясь подражать Прасковье Федоровне и робея при мысли: так ли и кстати ли он сказал эту новую для него фразу.

– Нет, брат, не добродетель, а лень велика… Мне бы только спалось да елось – вот вся моя добродетель… А заняться ничем не хочется, да и не стоит, и не для кого… Детей у меня нет… Есть, правда, ну да тем не много нужно… А вот что разве, Осташков, – промолвил Комков с улыбкою, поворачиваясь на другой бок и покряхтывая, – посватай-ка ты мне невесту…

– Знати-то у меня мало, благодетель, а будет побольше знати – не забуду я этого вашего слова… Постараюсь…

– Вот, брат, постарайся: жени меня… Век буду благодарить; только чтобы мне самому не ездить высматривать невесту, а она сама бы пришла ко мне показаться…

– Слушаю! – отвечал Осташков серьезно: ему казалось, что всякое желание богатых господ удобоисполнимо… – Ну а как которая не пойдет? – спросил он, подумавши.

– Ну, на такой и не женюсь! – отвечал Комков со смехом. – А вот слушай, Осташков: у меня триста душ, даю тебе честное слово, что отдам тебе пятьдесят, если ты мне сосватаешь такую невесту… Слышишь?…

– Слышу-с…

– Только смотри, чтобы благородная была, из хорошего семейства…

– Понимаю, благодетель…

– Ей-богу, дам пятьдесят душ… Вот помни это…

– И неужели пожалуете?

– Честное тебе дворянское слово даю: только жени меня, тотчас запишу на тебя 50 душ…

«Вот бы хорошо-то, – думал Никеша с замирающим сердцем. Надо с маменькой поговорить…»

– Буду стараться, благодетель! – сказал он вслух.

– Вот сцена-то будет чудесная, когда барышня придет ко мне делать предложение! – говорил Комков и хохотал от всей души.

«Или когда он будет советовать какой-нибудь даме съездить посвататься ко мне!» – прибавил он мысленно – и снова хохотал.

– Да уж только бы мне встретить этакую подходную статью, уж я предоставлю вам невесту!.. – говорил Никеша, видя, что это предположение очень утешает его собеседника.

– Ну, как же: так и скажешь: неугодно ли, мол ехать, посвататься, у меня есть жених?

– Да что мне? Так и скажу!.. Она это должна за счастие почитать…

– Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. Ой, уморил Осташков…

– Да что смотреть-то на них… оне женщины… что оне значат против нашего брата, мужчины?… Ничего!..

Никеша нарочно прикидывался непонимающим причины смеха Комкова. Он учился хитрить.

В это время опять вошла Марфа.

– Ну что? – спросил Комков.

– Да к вам скоро ли гости-то приедут?

– А что?

– Да я бы сама в город съездила: закупи-то закупить… Кого посылать-то!..

– Что ты врешь, матушка!.. Ты уедешь, а тут без тебя приедут: кто же нас кормить-то будет… Ведь ключей никому не поверишь?

– Как можно поверить… А я то, что может быть, успею, мол, съездить-то до гостей… А то… кого пошлешь?…

– Это, значит, сомневаешься, что посланный на рубль украдет… Ну ничего, только посылай, пожалуйста, поскорее…

– Да коли для верности, так позвольте я, благодетель, съезжу: я уж копеечкой вашей не попользуюсь… – сказал Осташков.

– Ну вот, слышишь, Марфа: барин хочет съездить… Он уж не украдет, ты можешь быть покойна…

– Так что? На что лучше: съездите батюшка…

– Съезди, Осташков, и в самом деле: успокой у меня старуху.

– С моим полным удовольствием.

– А может быть, и невеста мне попадется: поезжай-ка, брат…

– Так я ин с вами Василья отпущу: он выбрать-то умеет, а только деньги-то вы к себе возьмите.

Никеша гордился оказанным ему доверием и с важностию сел в сани рядом с Васильем, чтобы ехать в город. Но взглянувши на соседа, он сконфузился и вся важность его пропала: на лакее была шинель хоть и поношенная и затасканная, но суконная, а на нем, дворянине Осташкове, ногольный бараний тулуп. Эх, кабы не этот тулуп, Никеша знал бы, как держать себя, чтобы показать слуге, какая разница между ним и потомком древнего рода бояр, а может быть, и князей Осташковых!

Но бараний тулуп испортил все дело. Никеша присмирел и старался избегать дерзких и насмешливых взглядов Василья, который по особенному чутью, свойственному людям его звания, сейчас смекнул, с кем имел дело, тем более что успел уже получить о нем некоторые сведения от кучера, сопровождавшего Якова Петровича к Рыбинскому, где уже Никеша был предметом рассказов и острот всей дворни. До города от усадьбы Комкова было верст пятнадцать. Сначала спутники ехали молча; но на половине дороги стояло село, в котором был кабак, где Василий предполагал возможность выпивки. Подъезжая к этому пристанищу, Василий обратился к Никеше с вопросом:

– А что, барин, много ли отпустили с тобой денег-то?

– На семьдесят рублев закупей-то велено сделать… – отвечал Никеша.

– Ну, барин, магарычи пополам.

– Какие магарычи? Мне никаких не надо… Я господских денег не возьму.

– Ну так и того еще лучше: значит, все магарычи мои. Ты, барин, вынь мне теперь двугривенный, я зайду выпью… – сказал Василий, решительно останавливая лошадь у кабака. – А то, коли хочешь, пойдем вместе выпьем.

– Я в кабаки не хожу-с!..

– Ну, так дай двугривенный…

– Как я могу… Я от господина вашего не получал на это приказания.

– Да уж этого никогда не бывает, чтобы мы не зашли сюда, как в город зачем посылают… уж у нас такое обнаковение сделано… И приказчик завсегда заходит…

– Так пейте на свои, коли хотите, а я господских денег на это изводить не могу, потому мне они не на то даны.

– Да я у тебя своих и требую, не господских… Мне господских денег не надо, а подай мой двугривенный…

– Да какой же ваш, я у вас никакого двугривенного не брал…

– Тебе толком говорят, что магарычи будут… Теперь купец, в которой лавке будем забирать, уж должен мне два двугривенных выдать за то, что в его лавке забираю, потому всей покупи на семьдесят рублей… Уж у нас такой уговор с купцами сделан: и приказчик, когда ездит, завсегда уж магарычи выверстывает… и нам половину выдает… Ну что ты, барин, споришь, когда наших порядков не знаешь…

– Как же я теперь должен об этих деньгах вашему господину доложить…

– Так вот ты, барин, какой: один хочешь получать. Только что в приказчицкую должность поступил, да вдруг много нажить хочешь…

– Я только об господских деньгах радею, а мне ничего не надо… я не на то поехал… Что вы меня обижаете… я должен буду господину на вас жалобу принести…

– Да ну что затвердил: жаловаться станешь… Ну, жалуйся… Что мне барин-то сделает… Станет наш барин в этакие пустяки входить… у нас барин не такой, чтобы человека обидеть понапрасну… Что же, дашь ты мне двугривенный али нет?…

– Да как я могу дать господских денег без приказа?…

– Ну так ладно же… Смотри, хуже будет…

– Я бы вам поднес на свои, да у меня теперь денег нет…

– А еще барин, а денег нет… Своих денег нет, так ты на счет нашего барина хочешь поживиться…

– Нет, я не на то было шел… Кабы меня ваш барин так понимал, он бы мне доверия не сделал, не послал бы закупи покупать…

– Дашь ты мне, барин, двугривенный али нет? Говорят тебе, своих прошу, не господских… ужо получу от купца – отдам назад.

– Так коли ужо от купца получите и берите себе, мне не надо, а теперь как же я могу: может, купец и не даст, какой же я ответ барину вашему принесу… Получите ужо, так и выпьете…

– Да мне теперь дорого выпить-то, потому привычка сделана… к эвтому месту… Говорят, отдам ужо, беспременно отдам… не ссорься… Яков Петрович и не узнает: мы такой счет подведем… А поссоришься со мной, жалеть будешь, барин… Слышь: тебе говорят…

«Что делать-то? – думал Никеша. – Известно, не ловко и с их братом ссориться: я человек бедный, захотят – найдут чем обидеть… Отступиться и сам-деле: двугривенный-то уж куда не шел… Может, и не заметят, что дал, а заметят, уж нечего делать: скажу всю правду».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

Голбец – конструкция при печи (чулан).

Тябло – карниз, выступ.

Ономнясь – намедни, недавно, несколько дней тому назад.

Верхняя одежда.

Кортома – (устар.) наем или аренда земельных участков.

Устар. разг. пренебр. пустое, ни на чем не основанное, неуместное высокомерие; пустое мелкое чванство.

Выскочки (фр.).

Чепан – долгополый кафтан.

Это один (фр.).

Да! (фр.)

Мой бог!.. Что это такое!..