Дом со звездной крышей

Константин неловко благодарил, кивал и нес подарок Кире. Он держал сверток бережно, одной рукой, прижимая его к груди, точно так, как много лет назад, в детстве носил домой хлеб, когда мама посылала его в ближайшую булочную.

– Кира, тебе подарок! – радостно заявлял он с порога.

– Показывай. Что-то вкусное, да? От кого?

Кира улыбалась и с любопытством рассматривала гостинец.

Костя садился рядом с ней, долго и подробно описывал человека, приславшего подарок, старался вспомнить детали: грустные глаза, добрую улыбку, цвет одежды, сказанные слова. Кире нравилось слушать эти рассказы и описания. К тому же подобные подарки никогда не оставались без внимания: девушка разворачивала сверток, отламывала небольшой кусочек, пробовала, благодарила. А Костя старался передать ее слова, и как можно искреннее поблагодарить от себя тоже.

Во многом жить в больничной палате, заботиться о Кире, поддерживать ее, просыпаться ночами от ее крика, ждать изменений и не сойти с ума, Косте удавалось благодаря удивительному участию и неравнодушию окружающих людей. Даже Марко, как и прежде приезжавший к Кире пару раз в неделю, время от времени спрашивал Костю о делах и самочувствии.

Но из всех Кириных посетителей и Костиных знакомых по-настоящему Константин подружился только с Томой. С самой первой минуты знакомства Тома покорила его своей веселой болтливостью и неиссякаемым жизнелюбием. А может тем, что она одна много и подолгу разговаривала именно с Костей, спрашивала про его жизнь здесь в Черногории, про ночи на раскладушке возле Киры, про Москву, работу, рассказывала про Жабляк, Кирин дом и нисколько не сомневалась, что скоро девушка выздоровеет, и пара вместе уедет туда.

В один из своих приездов Тома оставила детей развлекать Киру, а сама увела Костю пить кофе.

– Как твои дела? – привычно поинтересовалась она, под руку с Костей спускаясь в кафетерий, расположенный в подвале клиники.

– Нормально, – мужчина не знал, что ей рассказывать, – Кира, работа – все без изменений.

– А друзья? – Тома заинтересовано приподняла бровь.

– Что друзья?

– Ты тут один, тебе, наверное, очень одиноко без семьи, друзей. Но ты никогда нам ничего о них не рассказываешь. Почему так?

Костя засмеялся, обдумывая Томины слова.

– Знаешь, Тома, в Москве все немного иначе. Или может быть у меня все иначе. Там у меня добрая сотня знакомых, коллег, деловых партнеров и есть два-три человека, кого я могу назвать друзьями. Но это Московская дружба, не Черногорская, она несколько сдержаннее и холоднее.

– Печально, – Тома вздохнула. – Тебе никто не звонит спросить, как дела, как тебе здесь?

– Больше тебе скажу, – усмехнулся Костя, – у меня даже никто не знает, что я в больнице в Черногории с Кирой, я только матери сказал.

Тома вздохнула и довольно долго что-то обдумывала. Выпив кофе, она отправилась обратно в палату. Перед дверью Тома вдруг остановилась и задумчиво спросила своего спутника.

– Ты поэтому к Кире приехал?

– Почему? – Костя удивленно посмотрел на девушку.

– Мне кажется, ты доверяешь ей. Только она для тебя по-настоящему близкий человек?

Костя вздохнул.

– Тома, я не знаю. Кира – феномен. Я был когда-то счастлив рядом с ней. Потом нам стало тесно друг с другом. Или, может быть, мне стало тесно, и тогда она ушла. Я нормально жил все эти годы, – Костя, казалось, впервые за этот год выстраивал последовательность событий, – а потом я снова встретил ее, и все изменилось. Она словно подарила мне большую коробку с надписью счастье: Черногорию, друзей, дом без крыши, свою сумасбродную, наивную и веселую любовь… А потом была эта авария, и я просто не смог остаться в Москве. Мне так жутко стало от мысли, что ее не будет на земле, не будет рядом со мной. И я приехал, живу здесь, пытаюсь помочь и понятия не имею, что будет дальше.

Костя замолчал, глядя в пол, а Тома подошла и крепко обняла мужчину.

– Она поправится Костя, просто не может не поправиться.

С этими словами девушка ушла в палату к Кире, оставив Константина обдумывать этот разговор, снова и снова отвечать себе на вопрос: что же держит его в этой стране, что он испытывает к Кире?

К слову не только Костя близко и тепло общался с Томой. Кира радовалась подруге больше, чем другим посетителям. С этой полненькой веселой женщиной и ее детьми Кира так много смеялась, что врачу приходилось заглядывать в палату и просить Киру Юрьевну вести себя немного тише. «Все-таки это больница, а не бар», – говорил он серьезно.

Косте нравились такие дни и такие визиты, ему нравилось смотреть, как смеется Кира. Впрочем, он уже знал, что следом за этим весельем, за беззаботной радостью, придут апатия и тоска.

Вечером, когда друзья разъедутся, Кира станет совсем не веселой, а молчаливой, подавленной и больной. Она будет закусывать дрожащие губы, смотреть в одну точку и утверждать, что с ней все хорошо.

Костя знал, как сильно Кира скучает по своей привычной жизни, по возможности ездить на экскурсии, ходить, плавать, путешествовать, бегать, гулять в одиночестве.

Мужчина привык к этим перепадам настроения, к моментам, когда Кира снова и снова пытается пошевелить ногой, но ей это не удается. К тому, что она плачет по ночам. К тому, что визиты врача становятся все короче, обещания все сдержаннее, прогнозы все неопределеннее.

– Нужно ждать, – снова и снова повторяет Драган.

Но ждать Кире становится все тяжелее. Она устала от больницы, от неопределенности, от того, что намертво приросла к этой проклятой кровати. Устала даже от Кости с его старательной заботой.

Сколько бы он отдал, чтобы не понимать этого, чтобы что-то изменить? По утрам в отеле Константин читал статьи о зарубежных профессорах, травмах, как у Киры, методах лечения и восстановления. В одном из российских городов он нашел врача, лечившего шахтеров, попавших под завалы, говорили, что этот доктор ставит на ноги даже безнадежных. Костя с большим трудом разыскал знаменитого врача и договорился о консультации, но это ничего не изменило. Доктор, посмотрев Кирину медицинскую карточку, спокойно ответил, что все очень не плохо, и нужно просто подождать.

Костя заскрипел зубами. «Сколько ждать?! Этого никто не знает. Бог даст, ноги оживут и девушка восстановится». Но с Богом Костя был в сложных отношениях, относился к нему скептично и недоверчиво и предпочитал во всем справляться сам, без помощи высших сил. Тем не менее, сейчас можно было только верить в Бога и изо всех сил надеяться на него.

Всякий раз по дороге от клиники до гостиницы и обратно Костя косился на стены христианского храма, и всякий раз отводил глаза, прогоняя мысль зайти. Церкви он не любил. Тем не менее, бездействие доводило Константина до отчаяния. Дни в клинике тянулись медленно и были похожи один на другой.

Глава 8. Пациенты

Первое время в клинике Костя не общался ни с кем из пациентов. Он молча проходил мимо детишек играющих в холле, мимо колясочников совершающих ежедневное путешествие на процедуры, мимо родственников уставших, бледных, заплаканных или наоборот жизнерадостных, звонких, как колокола, рассказывающих всем и каждому об успехах «их» пациентов. Костя отстранялся от них осознанно и решительно, он ничего не хотел знать про чужое горе, чужие судьбы. Тут бы со своей ситуацией разобраться и не сойти с ума.

И все же постепенно, через две-три недели в больнице, Костя полу случайно познакомился с некоторыми гостями реабилитационного центра, узнал их истории, стал чаще поднимать голову, пробегая через холл к лестнице, здороваться.

Как-то утром выходя от Киры, Костя столкнулся с молоденькой, тоненькой девочкой лет двадцати трех – двадцати пяти, она выбежала в слезах из соседней палаты и бросилась вниз по лестнице. Когда Константин спустился со второго этажа и вышел на улицу, девушка рыдала на лавочке возле входа. Несколько секунд мужчина стоял рядом в нерешительности, потом тяжело вздохнул и спросил:

– Лиза? Вас ведь Лиза зовут, да? Я слышал, как вы с Драганом разговаривали. Почему вы плачете, вашему мужу хуже?

Девушка подняла зареванное лицо и покачала головой:

– Нет, не хуже. Просто я ему ношу все эти котлетки паровые из телятины, хожу по рынкам, мясо выбираю, готовлю, бегу сюда с кастрюльками, а он, – она всхлипнула, – сказал, что больше не будет эту гадость есть. Представляете?!

– То есть вы плачете из-за котлет? – Костя невольно хмыкнул.

– Нет, из-за того, что он кричит на меня, и не ест, совсем ничего не ест, понимаете? А я… я боюсь, что он умрет, – Лиза снова заплакала, – ужасно боюсь. Если я не сделаю все возможное, не буду кормить, мыть, поворачивать, раны залечивать, тогда… – она запнулась и в упор посмотрела на Костю. – Вам повезло, ваша жена скоро встанет, будет ходить.

Эти не злые в сущности слова прозвучали, как обвинение. Но Костя только хмыкнул, он уже слышал такое раньше, здесь в клинике, таких как Кира, считали счастливцами, а их родственников лишали права жаловаться. «Вам-то хорошо, у вас есть шанс», – говорили они, даже не представляя, как тяжело изо дня в день дожидаться этого призрачного счастливого шанса.

Пока Костя размышлял об этом, Лиза прижала к груди тоненькие ручки бледные, полупрозрачные с сеточкой венок, закрыла глаза и замерла так, не шевелясь и почти не дыша. Костя смотрел, как на ее щеках появляются потеки туши от слез, и думал, что ему и правда повезло. Он ни разу не видел Лизиного мужа, но слышал от медсестер и врачей, что это самый тяжелый пациент в клинике, которому просто не суждено встать.

Еще он думал о Кире, о том, как неожиданно и приятно, когда кто-то называет ее Костиной женой. Он снова посмотрел на Лизу и, повинуясь какому-то внезапному порыву, спросил:

– Слушайте, Лиза, а рыбу ваш муж ест?

Она растерянно кивнула.

– Мы с Кирой заказали целую гору рыбы из ресторана. Хотите, я вам занесу вечером на ужин вместо котлет?

– Доктор сказал, нужно котлеты паровые… – начала неуверенно Лиза.

– Рыбу тоже можно, – решительно перебил ее Костя и довольный собой зашагал в сторону отеля.

Вечером того же дня Константин в двух словах обрисовал Кире ситуацию, собрал в пакет контейнеры с рыбой, салатами, фруктами и закусками и отнес все это в соседнюю палату.

Когда Костя распахнул дверь, в нос ему ударил тяжелый больничный запах, куда более неприятный, чем тот, что обитал в Кириной палате. Иногда Костя думал о том, что творится в обычных государственных клиниках, где нет армии медсестер и сиделок, дорогой техники, где лежат разные пациенты, в том числе и очень тяжелые и совсем одинокие. Если даже здесь в дорогом балканском реабилитационном центре, гордости страны, так тяжело дышать и так страшно порой смотреть по сторонам. Тогда что там? Мужчина отогнал страшную мысль и осмотрелся.

Палата была в два или три раза больше Кириной, но и пациентов в ней было больше. Четверо мужчин разного возраста, телосложения, с травмами разной степени тяжести делили это помещение. Всех их связывало только одно – это были шейники – больные, травмировавшие шейный отдел позвоночника, те, кому уже не удастся восстановиться полностью, начать ходить. Костя вздохнул, подумав об этом, отыскал глазами Лизу и протянул ей пакет с деликатесами.

– Вот, как обещал, лучшая в этом городе рыба специально для вас и вашего мужа, – преувеличено бодро заявил он, – впрочем, здесь хватит на всех.

Лиза улыбнулась ему легкой беззаботной улыбкой, сейчас ничего в ней не напоминало об утренней истерике, взяла пакет и предложила Косте немного посидеть с ними.

В первую секунду Константин страшно испугался, ему казалось, что все разговоры за ужином будут мрачными, а он не хотел слушать о чужих трагедиях. Однако, оставшись на несколько минут, Костя с интересом обнаружил, что здешние пациенты не говорят о своем положении.

В палате говорили о горах, о путешествиях и рыбалке, о том, как в жаркие дни хочется холодного пива, но Драган – мерзавец запретил приносить его пациентам, говорили о паровых котлетках, которые надоели так, что тошнит от одного запаха. Костя покосился на Лизу, испугавшись, что девушка снова заплачет, но она только улыбалась и шутливо пообещала никого ничем не кормить и заморить голодом.

Больше всех разговаривал Лизин муж, Гоша. Худой, бледный, с короткими неаккуратно подстриженными волосами и тихим голосом, он излучал столько уверенности, жизнелюбия, что даже Кира не могла бы с ним сравниться. Чем больше этот человек рассказывал, тем больше Костя проникался к нему симпатией и уважением. Казалось, Георгий везде побывал, все видел, все узнал. Даже к собственной травме Гоша относился философски, безусловно, он, как и все здесь, надеялся встать, и до конца не представлял, какой будет его жизнь дальше. И все же он был настроен оптимистично.

Костя подумал, что виновата в этом оптимизме реклама клиники. Реабилитационный центр не был больницей в обычном смысле слова, сюда не привозили пациентов сразу после аварий и несчастных случаев. Нет, здесь лечились и восстанавливались уже после обычных больниц и операций. Здесь ставили на ноги в прямом и переносном смысле слова, а потому почти все пациенты центра были полны оптимизма.

Через полчаса Костя окончательно освоился в новой компании, стал задавать вопросы. Спросил Гошу и Лизу, как они познакомились, немного рассказал про Киру. В какой-то момент, когда Лиза снова назвала Киру его женой, Костя хотел поправить ее, но вдруг передумал. Зачем рассказывать этим людям странную и нелогичную историю их с Кирой взаимоотношений? Пусть все останется, как есть.

Костя сам не заметил, как пролетел целый вечер, и наступила ночь. Незадолго до полуночи он распрощался с новыми друзьями, пообещал заходить в гости, благо от соседней палаты один шаг, и вернулся к Кире.

Девушка спала. Во сне ее лицо казалось особенно бледным и худым. Костя замер возле кровати и долго рассматривал его, размышляя о том, какой была бы его жизнь, если бы тогда, шесть лет назад, он не отпустил Киру, и все эти годы был рядом с ней. Впрочем, это было давно, и тогда он знал совсем другую Киру, ни капли не похожую на женщину, спавшую сейчас на кровати реабилитационного центра в Черногории.

Он сомневался, что остановив тогда, шесть лет назад, Киру, убедив ее остаться, женившись на ней, он был бы счастлив. Очень сомневался. Обдумывая это, Костя переоделся, лег на раскладушку, закрыл глаза и сразу уснул, чутким, беспокойным сном, который мгновенно прерывался, если Кира вскрикивала и просыпалась.

***

После знакомства с Лизой и Гошей, Костя стал время от времени заглядывать к ним в гости. Ему нравилось смотреть на эту пару, на их забавные отношения, напоминающие мексиканский сериал. Гоша обычно сдержанный и мягкий после несчастного случая мог разговаривать либо шепотом, либо криком, поэтому, если он злился на Лизу, то кричал, как сумасшедший. Злился же он время от времени то из-за безвкусных каш и котлет, то из-за Лизиной манеры общаться с врачами и родственниками пациентов, игривой и беззаботной, неизменно вызывавшей у Гоши ревность.

Во второй половине июля Лиза оставила Гошу и уехала домой к детям и работе. Перед отъездом она забежала к Косте и попросила его не оставлять Георгия, заходить к нему и может быть изредка приносить что-то вкусное. Костя обещал. Он все больше привыкал к жизни в клинике, к заботе о Кире, к посиделкам с другими пациентами и уже не представлял для себя другой жизни без всего этого.

Иногда по утрам, приходя в номер отеля, Костя подолгу рассматривал себя в зеркале, узнавая и не узнавая одновременно. Что-то в нем поменялось, что-то заставляло его разговаривать в коридорах клиники с родственниками больных, заходить к Гоше и болтать о рыбалке, носить Кире ее любимые блюда, цветы и книги, читать ей вслух. И каждый день чувствовать, что все это имеет какой-то смысл, что теперь все не зря.

Глава 9. Гроза

В конце июля в Херцог-Нови вдруг испортилась погода. Стало пасмурно и душно. Небо заволокли черные тучи. Воздух из города словно выкачали, оставили только смог – тяжелый, сухой и горячий. Он душил и туристов, и местных жителей, и больных, и самых здоровых. Это продолжалось несколько дней и днем и ночью, так что в городе теперь говорили только о долгожданном дожде.

Костя, казалось, ждал дождя больше всех. Он не любил зной, летнее марево, густой горячий воздух. А потому, когда с моря потянуло долгожданной прохладой, а на небе появились первые тучи, Костя обрадовался.

В тот вечер он как всегда около семи часов пришел в клинику к Кире. Привычно распахнул дверь палаты, улыбнулся и поздоровался.

Но Кира не ответила. Она лежала на высокой подушке и, не отрываясь, смотрела на черные тучи и огненные всполохи вдалеке. Вслед за тучами и ветром в Херцог-Нови шла гроза. Сильная летняя гроза, рвущая и режущая небо своими огненными стрелами, грохочущая тысячами барабанов, словно объявившая войну кому-то невидимому, спрятавшемуся в черных тучах. Эта гроза подбиралась все ближе к реабилитационному центру, и все сильнее пугала Киру.

– Ты боишься?! – удивленно спросил Костя, глядя в окно на потоки дождя и яркие золотые вспышки. – Задернуть шторы?

– Нет, – тихим свистящим шепотом ответила Кира, не сводя глаз с оконного проема.

Костя кивнул и стал не спеша раскладывать продукты, купленные на ужин. Затем он достал из прикроватной тумбочки посуду, приборы и вдруг услышал особенно сильный раскат грома. Словно огромная рука какого-то древнего бога постучала в окно Кириной палаты.

Мужчина стоял спиной к подруге и не мог видеть, как изменилось ее лицо, каким мертвенно бледным оно стало. Как девушка заметалась по кровати не в силах подняться или даже перевернуться на другой бок. Какой неподдельный, отчаянный ужас застыл в глубине ее глаз. Со следующим раскатом грома, Костя услышал Кирин отчаянный крик.

Константин обернулся, еще секунду он в замешательстве смотрел на Киру, потом бросился к ней, крепко обхватил обеими руками и прижал к себе. За окном раздался новый раскат грома, отчаянный порыв ветра распахнул окно, ворвался в палату, затягивая за собой струи дождя. Новые и новые молнии рассекали мир вокруг, гром все также отчаянно сотрясал небо. А Костя продолжал прижимать к себе Киру. Он чувствовал, как она дрожит, как впиваются ему в грудь ее холодные, тонкие пальцы.

– Кира, это просто дождь, просто гроза. Кира, Кира, – повторял он тихо.

И отчаянная, щемящая нежность сжимала Костино сердце. Странное чувство: болезненное и приятное одновременно. Чувство такое огромное, что казалось, оно не поместится в груди, выломает ребра, вырвется на свободу. А он-то наивный думал, что к своим тридцати пяти годам уже все почувствовал и пережил, заматерел и не может больше так переживать и чувствовать.

Прошло еще около часа, гроза и дождь стихли. В наступившей тишине и вечерней прохладе Костя лежал на узкой больничной кровати рядом с Кирой и осторожно гладил спящую девушку по голове. Ее длинные черные волосы гладкие и блестящие пахли лавандой. За окном стрекотали кузнечики, раздавались голоса и смех, легкий теплый ветер играл с занавесками и едва заметно покачивал раму распахнутого окна. Костя чутко и насторожено прислушивался к звукам с улицы, к ветру, к шагам в коридоре и боялся, что кто-нибудь неосторожным движением, резким звуком нарушит эту хрупкую мимолетную идиллию.

Здесь и сейчас впервые за многие годы, Костя что-то чувствовал, переживал и испытывал, был кому-то по-настоящему нужен и, что самое главное, впервые кто-то был по-настоящему нужен ему. В Балканской больнице, в этом шатком мирке, где приходится неделями безрезультатно ждать Кириного выздоровления, его жизнь имела больший смысл, чем где бы то ни было. И уж точно несравненно больший смысл, чем в Москве со всеми деньгами, идеями, достижениями и свершениями. Костя не знал, что будет дальше, но сейчас ему казалось, он все делает правильно, он там, где должен быть.

Глава 10. Перемены

Всю следующую неделю после той злополучной грозы Костя провел в Кириной палате. Днем он работал, примостив свой ноутбук в углу комнаты на узком столике, а вечерами смотрел с Кирой фильмы, лежа на ее больничной койке или играл с девушкой в настольные игры. При этом Кира постоянно и бессовестно его выигрывала. Несколько раз Драган заставал Костю рядом с Кирой, он удивленно вскидывал брови и отчитывал Киру Юрьевну на черногорском, так словно это она здоровая улеглась на кровать рядом с парализованным другом. К слову Костя заметил, что в последние несколько дней Кира много и часто разговаривает с Драганом исключительно на черногорском. Он считал, это связано с ним, но решил до поры, до времени не вмешиваться в ситуацию.

Как-то утром, после завтрака, когда Константин собирался оставить Киру на несколько часов в обществе врачей и медсестер, девушка поймала его за рукав и решительно заявила:

– Костик, нам нужно поговорить.

Мужчина тяжело вздохнул и нахмурился. Многолетний опыт подсказывал, что после этих слов он не услышит ничего хорошего. С фразы «надо поговорить» в книгах, в кино и в жизни всегда начинается катастрофа. А уж Кира с ее любовью к побегам и одиночеству, с Марко и прочими сложностями, явно не могла ничем порадовать.

– Давай не будем?! – почти умоляюще попросил Костя и улыбнулся. – Тебя же врач ждет, может, хотя бы до вечера отложим?

– Нет! Костя, это важно, выслушай меня! Тогда в грозу, когда я испугалась… – Кира замолчала, подбирая слова. – Мне очень хотелось убежать, спрятаться, мне казалось, эта стихия просто убьет меня, смахнет, как ненужный мусор. Мир вокруг, гроза, – это все было таким сильным, живым, подвижным, а я не могла пошевелиться, казалось, мне нет здесь места, – голос у Киры задрожал, она замолчала, стараясь справиться с эмоциями.

Костя нервно сглотнул, раньше девушка никогда не рассказывала ему, что чувствует после аварии и чего боится, ее страхи и переживания оставались с ней, она не делилась ни с кем. И сейчас больше всего на свете Косте хотелось убежать подальше от этой женщины с ее откровенностью.

– Кир, не надо, пожалуйста.

– Вы-слу-шай! – отрывисто по слогам произнесла Кира. – Тогда я пыталась убежать… и вдруг сдвинула ногу. Костик, она согнулась, ты понимаешь?! Я потом все рассказала Драгану, мы стали заниматься, и у меня получилось снова, и снова. Смотри.

Кира откинула край одеяла и медленно, очень осторожно чуть согнула в колене длинную, болезненно худую левую ногу. Это было совсем маленькое и простое движение, не требующее от здорового человека чрезмерных усилий и не стоящее долгих разговоров. Но для того, кто три месяца провел неподвижно, это движение означало невероятно много. Ноги ожили! Не до конца, только самую малость, но ожили. Теперь у Киры был шанс, теперь начинался сложный, длительный период восстановления.

Кира была счастлива, наконец-то можно не безропотно ждать изменений, а что-то делать, тренировать мышцы, заново учиться ходить. Она светилась своим бесконечным и неподдельным счастьем и лукаво поглядывала на Костю, ожидая его реакции.

Константин был поражен неожиданным известием, он обнял девушку за тонкие исхудавшие плечи и покрепче прижал к себе. Он не знал, что полагается говорить в таких случаях, ему снова, как и в самом начале, когда он только приехал в клинику, казалось, что любые слова прозвучат глупо и неуместно.

Костя был рад за Киру, искренне рад, он крепко обнимал ее и широко улыбался, слушая сбивчивую, быструю речь, Кирины мечты и планы. И только очень глубоко внутри, где-то на краю сознания, билась отчаянная и тревожная мысль: «Что же дальше?»

Что будет потом, когда Кира восстановится и вернется к своей обычной жизни? Что тогда делать ему? Тоже уехать, вернуться в Москву, собрать по кускам свою привычную жизнь или остаться на Балканах с Кирой? Вот только нужен ли он будет ей, да и вообще смогут ли они, два человека, снова и снова натыкающиеся друг на друга на своем жизненном пути продержаться вместе продолжительное время?

Ответов Костя не знал. Впрочем, он привык уже к жизни, где вопросов в несколько раз больше, чем ответов. Мужчина отогнал тревожные мысли и нежно поцеловал Киру в губы.

***

Прошло еще несколько недель, и жизнь Киры полностью изменилась. Теперь ее дни напоминали будни олимпийских чемпионов. Девушка отчаянно и исступленно до седьмого пота, до синих жил тренировала мышцы ног. Снова и снова сгибая и разгибая ноги, поднимаясь на локтях, садясь. Все эти простые для других людей движения давались ей с огромным трудом. Спинной мозг восстановился, он посылал сигналы телу, но за столько месяцев без движения Кира основательно разучилась двигаться и ходить. И сейчас она заново осваивала эти непростые навыки.

Вся решимость, самоотверженность и сила Кириного характера были брошены на восстановление. С утра до вечера вместе с ортопедами, массажистами, реабилитологами Кира сражалась за собственное будущее, за ту жизнь, которую так любила, жизнь полную приключений, поездок, походов, танцев, событий и движения.