Оружейник. Книга первая. Тест на выживание

– Эмансипация, – тот бессильно развел руками. – Говорит, что у нее такие же права, как и других.

Ох, дурак ты Крайчек, – подумал я. Что значит «эмансипация»? Что значит «говорит»? Сказал «Не пойдешь!», стукнул кулаком по столу и точка. Ты ведь в конце концов не только муж, ты еще и командир, так пользуйся данной тебе властью. Нина ведь не простая крестьянка, каких в лагере пруд пруди, Нина биолог, ценный, особенно в нынешней ситуации, специалист. Таких беречь надо.

Женщина словно прочитала мои мысли и тут же поспешила поспорить:

– Между прочим я делом занимаюсь. Важным делом. От которого во многом зависят наши жизни и наше будущее.

Чисто теоретически она, конечно, права, – согласился я. Знать врага, его слабости, особенности, привычки и повадки всегда полезно. Вот только времени у нас на это нет. Стреляй во всех чужих без разбору. Вот то, что мы должны сейчас делать, вот то, что сейчас нас спасет.

Если я участвовал в разговоре Нины с Томасом только мысленно, то они, похоже, зацепили свою «любимую» тему и начали обмениваться не только словами, но и эмоциями. Этого мне сейчас только и не доставало!

– Лучше расскажи, кто это тебе сделал такой «великолепный» макияж? – я опередил Крайчека, который уже открыл рот, готовясь ответить на возмущенную реплику жены.

– Попали в ловушку, подстроенную кентаврами, – Нина силой воли усмирила свой гнев.

– Чего?! – не поверил своим ушам я. Два понятия «кентавры» и «ловушка» не соединялись в моем мозгу воедино, как я ни старался. Кентавры это словно наводнение, словно нашествие саранчи. Мощь, напор, злоба, но полное отсутствие осознанных действий.

– Вот об этом, Максим, я и хотел с тобой поговорить, – нитью беседы завладел Крайчек.

– Полагаю, тут без сто грамм не разобраться, – я покосился на давно налитые кружки.

– Потом, – отмахнулся Томас. – Чтобы разобраться, понадобиться чистая голова.

– Вот мы ее и продезинфицируем.

Тут я понял, что американская сторона так и не вкурила биохимию российского мозга. Она наивно полагает, что горючее требуется только автомобилям. Нет, друг дорогой, для творческой мысли этил вещь незаменимая. Проверено десятками поколений. Вы думаете, почему мы раньше вас самолет изобрели и в космос слетали? Правильно, потому что в трезвом состоянии такое и в голову никому не придет.

Пока Томас растерянно клипал глазами, я подцепил свою кружку и одним махом опрокинул ее себе в рот. Вкус и аромат отечества разлился по горлу, и я даже не стал его портить хрустящей приправой под названием печенье «Чайное».

– Вот теперь можете выкладывать, что у вас там… – я присел на краешек письменного стола и сложил руки на груди.

– Алкоголик, – став свидетелем той поспешности, с которой я поглотил огненную жидкость, сделала вывод Нина.

– Старый солдат, – поправил ее я.

Очевидно, приобщиться к доблестному полку русских воинов захотелось и Крайчеку. Он тоже потянулся за своей кружкой. Под испепеляющим взглядом жены начальник лагеря сделал один большой глоток.

– Нин, ты не волнуйся, – решил заступиться за товарища я. – С тех трехсот грамм, что оставались в бутылке, мы все равно не упьемся.

Томас сразу сообразил, что я намекаю на продолжение банкета, и мужественно отставил бутылку в сторону.

– Это для следующей встречи, – заявил он.

– Ну, если вы где-то смышленых кентавров откопали, то она может и не состояться, – невесело пошутил я.

– Я так полагаю, что смышлеными они станут одновременно и повсюду, – задумчиво произнесла Нина, а, натолкнувшись на мой вопросительный взгляд, уточнила: – Они, Максим, эволюционируют, причем довольно быстро. Год назад, когда мы их повстречали впервые, кентавры сразу кидались в атаку и неважно, пусть их даже ждали укрепления и пулеметы. Но сейчас все изменилось. К лагерю они подкрадываются скрытно и нападают лишь когда обнаружат слабину. Вот, например, твой сегодняшний въезд. Я даже не сомневаюсь, что кентавры вели бронетранспортер издалека. Они сообразили, что когда ты будешь въезжать внутрь, ворота останутся открытыми достаточно долго.

– Нина, а ты случайно не драматизируешь ситуацию? – я снисходительно улыбнулся. – Собак тоже приучают не гадить на ковер, но это никогда не именовалось эволюцией.

– Перехожу к другим фактам, – не сдалась Нина. – Они начали разводить огонь.

– Огонь, это серьезно, – присвистнул я.

– И не просто разводить огонь, – казалось, женщина решила меня окончательно доконать, – кентавры начали готовить на нем пищу. На северной окраине города мы натолкнулись на их стоянку. – Тут Нина поежилась как от холода. – Там они зажарили и съели двух людей.

Вот тут меня по-настоящему проняло. В и без того уже длинном списке под заголовком «Как оригинально расстаться с жизнью» появился новый пункт – быть зажаренным на костре. И самое пренеприятное в этом было то, что коммивояжер вроде меня, проводящий в дороге большую часть своей жизни, шансов на него имел как никто другой. Тут я попытался себя успокоить. Кентавры ведь пока к БТРу не лезли. Видать понимали, что этот огромный рычащий зверь им не по зубам, оттого и побаивались. Но даже если бы тварям и удалось подобраться близко, что с того? Голыми лапами броню не возьмешь. А если не голыми?

Вместе с этим вопросом в мозг забрался маленький червячок сомнения. Нина говорила о каких-то ловушках. А не могут ли они быть опасны и для боевой машины?

– Ты так и не рассказала, что с тобой приключилось? – напомнил я первой леди Одинцово.

Женщина догадалась, в каком контексте меня интересовала эта история и не стала делать длинного вступления:

– Попалась как дура. Прозаическая волчья яма. И как я ее не разглядела?! Главное, видела же, что что-то не так. Недавно еще стоял сарайчик, целехонький такой. И вдруг рухнул. Да так рухнул, что только узенький проход и остался. И другого пути нет.

– И как же уцелела?

– Разведчики подоспели. Девчонка тут одна объявилась, снайпер. Она всех зверей, что на меня кинулись, и положила. А ребята в это время меня откапывали.

Услышав о снайпере, я вопросительно поглядел на Крайчека, мол, что… Лиза постаралась? Тот понял и кивнул. И был этот кивок полон гордости, как у футбольного тренера, подписавшего контракт с молодой восходящей звездой.

На нашу пантомиму Нина не обратила особого внимания. Ее, похоже, уже захватил лекторский азарт, тем более, когда имелся, по крайней мере, один слушатель, для которого ее открытия в кентавроведении это новость, абсолютная новость.

– Кстати, Максим, ты знаешь, что человеку для того, чтобы добыть огонь или научиться строить первые примитивные ловушки понадобились сотни тысяч лет эволюции. А кентавры сделали это чуть больше, чем за год.

Нина стала ходить перед нами взад и вперед, от чего я почувствовал себя учащимся средней школы на уроке по зоологии. Правда, в отличие от школьника я мог перебивать учителя и задавать ему вопросы, в том числе и самые дурацкие.

– Ты намекаешь, что они круче, чем мы?

Я спросил и тут же подумал, что вопрос действительно дурацкий. Как можно сравнивать нас, людей, и этих многоногих лупатых ящериц? Однако, ответ Нины выглядел еще более безумным:

– Круче не они, круче переданные им технологии.

Секунд пять-десять я пытался понять какой-такой бред только что услышал. Так и не понял. Какие технологии? Кому переданные? Третий по счету вопрос, который возник в моей голове, был: Что за дрянью напоил меня Крайчек? Правда, мы пили ее и в прошлый мой приезд. А я что-то не слыхал, чтобы водка могла скиснуть.

– Ты не ослышался, – Нина поняла мое недоумение. Она тут же перевела взгляд на мужа и попросила: – Том, покажи ему.

Крайчек тяжело вздохнул, вытянул из кармана ключ и отпер вторую тумбу письменного стола. Я хорошо знал, что начальник лагеря использует это место как сейф. Естественно, никаких особых секретов там быть не могло, но все же человека не переделаешь. Списки, планы, личные записи и архивы он все равно норовит упрятать под замок.

Именно из этого хранилища одинцовских «секретов» Томас и добыл небольшую картонную коробку. Она была чуток поменьше обувной, наверняка от какого-то бытового прибора. Может от ТВ-тюнера или настольных часов. Крайчек поставил коробку на стол рядом со мной и кивнул в ее сторону:

– Загляни внутрь, Макс.

Долго уговаривать меня не пришлось. Я тут же протянул руку и сорвал слегка примятую крышку. В первый момент показалось, что внутри лежат женские украшения. Штук пять одинаковых размером с ладонь брошек с какими-то мутными полудрагоценными камнями темно-синего и гранатово-красного цвета. Чтобы получше разглядеть эти штуковины, я осторожно взял одну из них и стал вертеть в руках. Странные брошки. Основа из белого металла. Неправильный треугольник с закругленными концами. Камешки лежали по периметру и прямо из них выходили тоненькие серебристые нити, которые сходились в самом центре у небольшого сферического уплотнения. Цветные кристаллы со вживленными в них металлическими усиками мне что-то смутно напомнили. Что-то до боли знакомое, виденное сотни раз. И это… это… Ну, конечно же… это светодиоды!

Осознав это, я удивленно посмотрел сперва на Нину, а затем на Томаса:

– Где вы это откопали?

– Такие штуковины вшиты в голову каждого кентавра, – Крайчек полез в коробку и добыл оттуда еще одну пластинку. – Когда мы их извлекали, кристаллы светились и продолжали светиться еще минут пять. Правда, все слабее и слабее, как будто в них иссякала энергия.

– Так, погодите, – я сжал виски ладонями и попытался сосредоточиться. – Вы считаете, что при помощи этих пластин кентавры… Что? Думают? Обучаются? Развиваются?

– Похоже, понятие «развиваются» здесь подходит лучше всего, – согласилась Нина.

– Мы на сто процентов не можем быть уверены, что трансформация кентавров идет под воздействием этих устройств, – возразил жене Томас. – Возможно кентавры по самой своей природе такие… перспективные, что ли. А эти приборы могут быть датчиками или маяками, или еще чем-нибудь подобным. Пока совершенно ясно лишь одно – кентавры это не паразиты, от которых ханхи вычищали свои корабли. Кентавров специально оставили на Земле.

– Для чего? – изумился я.

– Пока не понятно, – продолжила за мужа Нина. – Единственное, что можно сказать совершенно точно, что они теперь наши главные конкуренты. – Биолог нахмурилась. – Мне даже кажется вопрос следует поставить гораздо жестче. Или мы, или они.

Только Нина произнесла эти слова, как воздух завибрировал от пронзительного воя сирены.

– Слушайте! – требуя внимания, Крайчек поднял указательный палец.

Сирена выла всего секунд десять, а затем резко заглохла.

– Короткая, – вздохнула с облегчением Нина.

– Слава богу, – согласился с ней Томас. – Это не атака, это ветер с Проклятых земель.

– Тут у тебя как? Надежно? – я оценивающе покосился на законопаченные тряпками щели в оконной раме.

– Ни в чем нельзя быть уверенным. Так что либо одеваем противогазы, либо спускаемся в убежище.

– В убежище, – высказала свое мнение Нина.

– В убежище.

Я поддержал женщину, поскольку жуть как не любил надевать свой противогаз. Это, наверное, потому, что раздобыл я его совсем не на складе, а снял с головы труппа, который, судя по его внешнему виду, преставился дней так пять тому назад. Естественно, маску я потом мыл, и не однократно. Даже полбутылки «Русского леса» на нее не пожалел. Но только вот память от той вони, о том распухшем лице преследовала меня и по сей день.

Убежище в Одинцово являлось одновременно санчастью, столовой и продовольственным складом, что было вполне резонно. Люди да скудные запасы провизии это как раз то, что следовало беречь пуще всего. Не удивительно, что для вышеперечисленных целей выбрали вместительное сооружение, которое находилось внутри периметра, подальше от стен. Лучше что нашлось, это какой-то заброшенный спортивный зал, пристроенный к торцу панельной четырнадцатиэтажки. Зал был невелик, и не мог вместить все население лагеря. Именно поэтому поселенцам пришлось также задействовать подвалы и первый этаж жилого дома.

Строители убежища в начале пошли по накатанному пути: окна и двери заложили кирпичом и заштукатурили. Однако такая защита показалась людям недостаточной, и на общем собрании было принято решение навалить на стены земляной вал. Слава богу делать это пришлось не вручную. На близлежащей стройке обнаружился бульдозер. Он то и сделал почти всю работу, укоротив четырнадцатиэтажное здание на один этаж, который вместе со спортзалом утонул в глубине рукотворного холма. Машина и сейчас стояла невдалеке от дома. Правда, больше она не могла быть полезной людям. Сломалась в самом конце работ, а запчастей, естественно, взять было негде. Вот и застыл гусеничный «Катерпиллар» как монумент во славу борцов за лучшее будущее этого мира.

Оторвав взгляд от бульдозера, я поглядел на небо. Вроде чистое. Смертоносных туч пока не видно. Наблюдатели Крайчека, несущие службу на крышах, должно быть заметили их издалека и заранее подали сигнал. Молодцы! В убежище заблаговременно прибудут все кому положено, все, у кого нет противогазов. Эх, жаль, до складов химзащиты я пока добраться не могу, а то бы мы живо решили эту проблему.

– Поторапливайтесь, друзья, поторапливайтесь!

Томас стоял рядом и как регулировщик руководил жиденьким людским потоком, текущим к массивным грубо, но зато надежно сваренным дверям. Бункер имел еще два входа. Тот, возле которого мы стояли, был самым широким, удобным и нестесненным тисками шлюзовых камер. Именно поэтому женщины с детьми и люди преклонного возраста предпочитали именно его.

– Пошли, – я толкнул Крайчека в бок. – Народ и без тебя знает куда идти.

– Ничего ты не понимаешь, – шикнул он на меня. – Люли должны видеть, что их лидер с ними, что он болеет и заботится о них.

– Это тебя в Лэндли научили или своим умом дошел?

– Я бы сказал процесс был ком-би-ни-ро-ванным, – американец по слогам произнес сложное слово.

– Вон оно как, – протянул я и перевел взгляд на приближающуюся Нину. Та подотстала, так как заглянула в их с Томасом комнату. Предвидя длительную отсидку под землей, биолог захотела полистать кое-какие свои записи.

– А вот и я. Теперь можно идти. – Нина наивно предположила, что мы ожидали именно ее.

– Да, пожалуй, – Крайчек поверх головы жены поглядел на последних, слегка припозднившихся колонистов, уже почти поравнявшихся с нами.

Как только Нина, пожилая женщина с маленьким мальчиком, должно быть внуком, и молодая семейная пара юркнули внутрь, Томас взял в руку кусок водопроводной трубы, который был приставлен к дверному косяку, и несколько раз ударил по подвешенному рядом обрезку швеллера. Три гулких удара разнеслись по опустевшему лагерю. Это был сигнал означавший, что главные ворота убежища закрываются. Теперь если кто-либо пожелает попасть внутрь, то сделать это он сможет только лишь через две узкие резервные ходы оборудованные примитивными шлюзовыми камерами. Оба они располагались с другой стороны здания. Один вел к мастерским, второй глядел прямо на недостроенные Южные ворота.

– Вот теперь действительно все, – Крайчек захлопнул толстую металлическую дверь и с силой потянул ручку на себя. Когда створка основательно вдавилась в резиновый уплотнитель, Томас задвинул засов.

Внутри горела тусклая электролампочка, пахло плесенью, человеческим потом, дымом и подгоревшей кашей. Еще несколько лет назад вся эта экстремальная экзотика у любого нормального человека вызвала бы чувство неприязни, если не отвращения. Но теперь… теперь все изменилось. И этот прогорклый подземный мир превратился в оазис жизни и безопасности, стал тем, что мы с теплотой именуем домом.

Когда-то в этом здании все было по-другому. Я не знал как, так как люди Крайчека перестроили его без моего участия. То, что увидел я, первый раз попав сюда, были неоштукатуренные, но довольно умело сложенные толстые перестенки. Кстати они и нынче точно такие же, грубые и прочные, красуются мозаикой из, как минимум, четырех типов кирпичей. Стены делят бывший спорткомплекс на три части: тамбур, где мы сейчас и находились, кухню и большой обеденный зал. Другие жилые и подсобные помещения, включая санчасть, кладовые, емкости для воды, находились в здании примыкающей четырнадцатиэтажки. Пройти туда можно было через два прохода, пробитые в стене.

Еще из коридора я услышал монотонный гул множества голосов и звон металлической посуды. Оно и понятно, сейчас в убежище собралось почти все местное население за исключением, пожалуй, лишь тех немногочисленных часовых, которые в противогазах и ОЗК остались нести вахту на стенах.

Тревога по времени совпала с ужином. Появление ядовитых облаков это бесспорно опасность, но только не для тех, кто оказался под защитой толстых стен и земляной насыпи. Люди знали это и не испытывали страха. Они спокойно поглощали свои скудные пайки, переговаривались друг с другом, делились новостями, слухами и личными, чаще всего не очень веселыми мыслями.

Все так и было. Ступив на порог общего зала, я окунулся в плотное облако тяжелого спертого воздуха, увидел желтый свет десятка электрических лампочек, ряды составленных друг с другом столов, за которыми сидело, по меньшей мере, три сотни человек. Места в зале всем не хватало, поэтому ели в несколько смен. Кто не хотел ждать, тот забирал свою порцию, уходил в одну из комнат внутри четырнадцатиэтажки и жевал там, сидя на матрасах или грубо сколоченных нарах. Крайчек сперва был против такой практики. Настаивал чтобы все питались в строго отведенном для этого месте, чтобы не оставляли крошки и жирные пятна, которые вполне вероятно привлекут мелких инопланетных паразитов. Однако вскоре стало понятно, что у голодных истощенных людей ни одна крошка, ни одна капля не упадет на пол. Они вылизывали миски так, что те даже не приходилось мыть.

Стоило лишь подумать о горячей пище, как в животе у меня протяжно заурчало. Должно быть громко заурчало, так как стоящая рядом Нина услышала, поглядела на меня и улыбнулась:

– Доставай свою миску, Максим. Сегодня на ужин ячневая каша с мясом.

– С мясом? – не поверил своим ушам я.

– Охотники постарались.

– А-а-а… – с пониманием протянул я и тут же полез в вещмешок за котелком.

Возле раздаточного окна как раз никого не было, поэтому нам не пришлось стоять в очереди. Улыбчивая пожилая женщина в белой ситцевой косынке и цветастом клеенчатом фартуке положила нам по черпаку серой, заправленной комбижиром каши и кинула сверху по куску вареного мяса. Глядя на него, меня поразило две вещи. Во-первых, размер куска – грамм двести. С чего вдруг такая щедрость? А во-вторых, его цвет. Мясо было розоватое, даже с каким-то фиолетовым оттенком, как будто его приправили раствором марганцовки.

– Идемте, наш стол свободен.

Томас указал на четыре ученические парты, которые стояли в ближнем ко входу углу, чуток особняком от всех остальных. Обычно именно за ними принимало пищу руководство лагеря. И это совсем не потому, что отцы-основатели хотели как-то выделиться. Просто именно в такие короткие минуты отдыха они имели возможность посовещаться, а некоторые темы вовсе не предназначались для посторонних ушей.

Однако сейчас серьезных дебатов не предвиделось. За командирским столом сидело всего два человека. Я знал их обоих. Это были инженер Ковалев и ответственный за подготовку групп, работающих вне лагеря, майор Нестеров – старый одинцовский милиционер, родившийся и выросший в этом городке.

Назвав Нестерова милиционером, я почему-то вспомнил, что за несколько лет до войны после длительных и жарких дебатов, милицию все же переименовали в полицию. Но только вот это название все никак не хотело приживаться. Действительно, какой же русский, в прошлом советский человек назовет мента полицейским? Смешно! Мент он для нас всегда и останется ментом. И это даже не профессия, это диагноз.

Наше появление собеседники заметили уже давно и теперь призывно махали руками. Не думаю, что эти двое соскучились по своему командиру. Скорее хотели заполучить меня – человека, который кочует от поселения к поселению и перевозит не только оружие и боеприпасы, но и последние новости. По первым словам Нестерова я понял, что не ошибся.

– Привет, полковник. Как дела? Что нового творится в мире?

– Здорово, мужики, – я поочередно пожал две протянутые мне руки. – В мире все по-старому, все на букву «Х».

– И что, ни одной хорошей новости? – поинтересовался майор.

– Почему же, одна имеется, – я поставил крышку от котелка на стол и уселся между ним и Крайчеком. – Я тут на подъезде к Кутузовскому навозного льва завалил, и не одного, а со всем выводком. Так что с вас, как говорится, причитается.

– Блин, а я то думал, что за фигня там творится? – развел руками Нестеров. – Не возвращаются люди с Минского шоссе, хоть ты тресни. Две группы за неделю потерял.

– Неужто ты сам его грохнул? – удивленно поглядел на меня сидевший напротив Ковалев.

– Повезло, – я не стал хвастаться. – Просто повезло.

– Ты больше из БТРа не выходи, – почти приказал мне Томас. – Нам тут всем без тебя придется очень и очень плохо.

– Да я как-то и сам не спешу на тот свет, – я кисло улыбнулся.

– Э, ну вы чего? Заговорили человека! – спохватилась Нина. – Поесть не даете. Ты ешь, Максим Григорьевич, ешь, пока горячее.

– Угу.

Я набрал полную ложку каши и сунул в рот. Хорошо! Вкус оседлой жизни. Не то, что те концентраты, которыми по большей части доводится питаться мне. Перед тем, как откусить кусок мяса, я его долго изучал. Все же странное оно какое-то.

– Все нормально, Максим, – улыбнулась женщина, уловив мою неуверенность. – Можешь глотать спокойно. Мы тут его уже третий день едим. И ничего… пока все живы и здоровы.

– Третий день? – изумился я. – Кого же это вы подстрелили? Не иначе слон приблудился?

– Нет, – улыбнулась Нина, – это черви. Здоровенные такие, размером с телеграфный столб. Выползли из-под земли тут неподалеку, у озера. Как будто специально к нам на сковородку спешили.

– Черви? – мне жуть как не хотелось обижать хозяйку дома, но я не сдержался и скривился от гадливости. – Цирк-зоопарк, выходит, это мы червяков лопаем, да еще и не наших, не земных!

– Не паникуй, – женщина успокаивающе похлопала меня по руке – Эти животные только по своему внешнему виду напоминают наших червей. Внутреннее строение у них более сложное, как у земноводных, ну и мышечная ткань соответственно… мясо то есть. Так что можешь представить, что жуешь лягушку – французский деликатес, между прочим.

Подавая пример, Нина впилась зубами в свою порцию, откусила большой кусок и стала его старательно пережевывать.

– Животный белок нам позарез нужен, – произнесла она с полным ртом. – А это… это по вкусу на рыбу похоже, только потверже будет. Ты попробуй.

– Посолить не забудь, – Ковалев подвинул ко мне солянку, сделанную из разрезанной пивной банки.

С деланным любопытством я откусил небольшой кусочек. Перемолов его челюстями, согласно кивнул:

– Точно, похоже на рыбу, – а про себя подумал: – Только слегка протухшую.

Но Нина права, организму белок просто необходим. Именно поэтому я проглотил первый кусок и тут же откусил второй. Наслаждаясь инопланетным «деликатесом», я старался не думать откуда он выполз и где гнездился на кораблях ханхов. Не хотелось бы, чтобы это оказались какие-то солитеры, ползавшие в брюхах у пришельцев. Ведь вполне вероятно, что ханхи это исполинские существа. Их так никто и не видел, но судя по размерам кораблей… Звездолеты и впрямь были исполинскими, бесчисленные Эвересты в один «прекрасный» день опустившиеся на нашу планету. Возможно именно сейчас я непременно должен был вспомнить эту завораживающую картину, однако почему-то не получалось. На ум приходили лишь те горы дерьма, которые должны были производить огромные желудки. И все это небось рухнуло на нашу Землю-матушку. Вместе с червяками, львами и прочей нечистью, которую мы уже задолбались истреблять.

Рожа у меня от всех этих мыслей должно быть выглядела не очень счастливой. Полагаю именно поэтому Нина и предложила:

– Давай-ка я тебе чайку принесу. С ним лучше проходит. – Женщина протянула руку и взяла мою кружку. – У нас сегодня ромашковый. В одной аптеке раздобыли. Пакеты были полиэтиленовые герметичные, так что содержимое ничуть не пострадало.

– Прекрасно! – мигом согласился я. Ромашковый это как раз то, что мне сейчас и надо! Он ведь противовоспалительный и дезинфицирует, кажись, тоже.

Мою так сказать неуверенность по поводу подаваемого нынче блюда заметила пожалуй только лишь Нина. Мужикам было не до этого. Мужики думали совсем о другом. Когда женщина отошла, Нестеров наклонился ко мне и негромко спросил:

– Григорич, ты еще сколько продержишься? Я имею в виду, как долго сможешь снабжать нас патронами?

Услышав это вопрос, я сразу позабыл о происхождении содержимого своего котелка.