Рехан. Цена предательства

Солдат с интересом наблюдал за действиями чеченца.

– Пошли, – заявил Ахмет, засовывая ключи обратно.

*Нахчичой – родина (букв. перевод – жилище чеченцев)

*Арена берд – равнинная гора (пер. с чеченского)

*Хьерси – светлый (пер. с чеченского)

– Куда? – не понял Пашка.

– Копать, – лаконично пояснил тот.

– Могилу? – мрачно пошутил Пашка, но тут его с матерной руганью поднял второй чеченец и заставил идти впереди. Виталю поставили на ноги таким же способом.

Углубившись в зеленку на пару десятков метров, Ахмет сказал, ткнув пальцем в землю:

– Копай. Здесь, – и отошел.

Махать инструментом пришлось недолго. Достаточно быстро лопатка уперлась в доски. Раскопав дальше, Пашка обнаружил деревянный настил, под которым оказался тайник с оружием. Бережно укутанные в промасленную бумагу стволы, цинки с патронами, пара десятков гранатометов, выстрелы к ним. Тут же его оттеснили, боевики забирали гранатометы, обратно на их место клали патроны, в мешках, в ящиках. Достаточно много. Видимо, столько пока не нужно. Кажется, и Пашкин мешок с кряхтением запихали туда же. Ну и славно…

Вытер пот со лба, бросил лопатку дрожащими от напряжения руками. Встал с колен, а по-другому лопаткой ничего и не накопаешь, огляделся по сторонам.

Виталя безжизненно стоял рядом на коленях, как его и поставили. Несколько боевиков еще возились у тайника, остальные, расстелив молитвенные коврики, уже ушли в молитву. Молились выставленные по углам постовые и конвоиры, правда, с открытыми глазами и с оружием в руках. Управившись с тайником, показали Пашке – закапывай.

Снова подобрал инструмент, принялся закидывать уложенный дощатый настил. Насыпав сверху небольшой холмик, притоптал его свободной ногой и раскидал оставшуюся землю. Замаскировал дерном, посыпал сверху листьями зеленки, кинул несколько веточек. Конвоир одобрительно посмотрел в его сторону.

На самом деле это было не очень обнадеживающим. Если им так просто показывают оружейный тайник, предназначенный исключительно для своих, значит, недолго осталось ходить по этой земле. Они уже не в счет. Элементарно, Ватсон…

Тем временем боевики закончили молиться и принялись за обед. Аппетитно хрустели упаковки из-под натовских сухпайков, вскрывались банки со съестным, разрывалась упаковка с мясной вырезкой и ломались толстые тела подрумяненных лепешек.

На этот раз пленных русских кормить никто не собирался. Усман, сверкая своей нестандартной щетиной, нагло, по Пашкиному определению, улыбался, набивая щеки всякой снедью.

Пашка был настолько измотан, что есть ничуть не хотелось, желудок даже не подавал признаков жизни. Виталя также не выказывал большого интереса к бандитам, поедающим всякие вкусные вещи, даже, может, не виданные до того на гражданке. Глаза были прикрыты, а губы время от времени шевелились, будто отвечали что-то воображаемому собеседнику.

Пашка развязал поясной шнурок, снял фляжку и сделал несколько маленьких бережливых глоточков, удерживаясь от дикого желания опорожнить ее одним махом. Толкнул в плечо Виталю и, когда тот с трудом разлепил веки, напоил его со своих рук, осторожно вливая теплую воду в разбитые, ссохшиеся губы.

Бултыхнул остатки воды во фляге, определяя по весу и звуку, сколько осталось. И повесил, завинтив крышку, обратно на пояс. Даже если выпито практически все, всегда надо оставлять хоть на глоточек. Чисто психологически легче – знаешь, что вода у тебя есть.

Подошел Ахмет. Осмотрел придирчиво замаскированное пленным место. Спокойно кивнул. Подобрал лопатку, так и лежавшую рядом. При этом Пашка непроизвольно подался чуть вперед, не желая отдавать подобие оружия. Саперная лопатка может стать очень опасным орудием, если уметь ею пользоваться. Ахмет с удивлением воззрился на него, но ничего не сказал. Пашка опустил глаза.

Браслет от ноги отстегнули, защелкнули вновь на стертых запястьях.

Боевики вроде как на время позабыли о пленных, занимаясь едой, отдыхом и своими походными делами.

Пашка уставился в землю. Мозг работать отказывался, прогоняя по кругу дурацкую фразу – нет возможности, нет возможности… Какой именно возможности нет, сформулировать он уже не мог. Вконец утомив сознание этой плохой и глупой песней, Пашка задремал, сидя на коленях. Глаза неудержимо слипались под мерное чавканье боевиков, голову клонило вниз, к груди. За время службы он научился спать, не засыпая полностью, и не позволяя голове безвольно упасть. Хороший навык…

***

– Ну, как ты? – поинтересовался мелодичный голос.

– Плохо, Иванка, – пожаловался Пашка, – кажется, я все-таки не выдержу.

Мягкая чеченская земля с редкой, жесткой травкой плавно изменилась, незаметно перейдя в густую, всю пронизанную корешками полевых растений почву средней полосы. Откуда-то из леса наносило ветерком пожелтевшую листву с облетевших деревьев.

Пашка все так же стоял на коленях, устало, понурив голову, вот только ненавистных браслетов на руках не было. Не было кровоподтеков, ожогов и ран, не было и камуфляжа, его заменила знакомая просторная рубаха со штанами. Не было Витали, не было зеленки, не было никого рядом, кто мог бы толкнуть, пнуть или плюнуть.

Повернув голову влево, вправо, Пашка оглядел окрестности, дерево в центре. Оно почему-то было совершенно без листвы, точно как и в первый раз. Иванка стояла над Пашкой, участливо наклонив голову. Платье на ней сегодня было некоего серебристого оттенка, очень живого, цвет переливался при разговоре, при этом оставаясь самим собой.

– И что? – сухо спросила девушка.

Какое там участие? Пашка глянул на нее снизу, и вяло пожал плечами:

– Не знаю. Сорвусь я. Лучше уж сразу сюда, чем так вот… там. Парочку точно с собой прихвачу. Ну, одного хотя бы.

– Понятно, – Иванка отвернулась.

Почувствовал, что она рассержена, Встрепенулся:

– Ты чего, Иванка? Может, я что-то не то говорю?

Девушка обернулась и взглянула на него. Лицо было совершенно спокойно.

– У тебя всегда есть свобода выбора, – ровно произнесла она, – и никто не вправе создавать тебе жизненные планы и соваться в твою судьбу, менять там что-то.

Поглядела на свои аккуратные ногти и продолжила:

– Делай, как знаешь, как велит тебе твой ум. Только будь уверен в том, что он далеко не всегда говорит тебе правду.

– Бесполезность какая-то, – ввернул первое попавшееся на язык слово Пашка.

– Сам-то понял, что сказал? – подняла собеседница одну бровь.

Он решил за лучшее промолчать.

– Вот и правильно, – заметила девушка и начала снова, – в любой момент времени ты можешь выкинуть любой фортель, какой тебе только заблагорассудится. В этом и есть простое человеческое счастье и большая человеческая беда. У человека всегда есть свобода выбора. Ох, если бы люди только осознавали это… Фортель даже вроде того, о котором ты сейчас распространялся, – Иванка говорила ровно, мелодичный голос окутывал извилины, пробегая по ним освежающими искорками и заставляя прочищаться, – только в этом случае ты, а также и тот, кого ты «прихватишь», – она хмыкнула, – сюда никак не попадете. Для таких есть другие места…

– Ад? – решил спросить Пашка, перебив рассказчицу.

– Хватит чепуху нести, – презрительно поджала губы Иванка, – это еще раз доказывает то, что рановато тебе куда бы то ни было, ясно?

– Ясно, – кивнул на всякий случай Пашка, ничего не поняв.

Девушка вздохнула, расправила тоненькими руками складки на платье.

– Ну и вот, – продолжила она после некоторого молчания, – я не могу тебе ничего говорить, как-то наставлять. Но я могу и даже обязана – так как это общий принцип для всех – посоветовать тебе ничего не делать.

– Ничего не делать, – повторил Пашка, хлопнув глазами.

– Не совсем так, – уголок рта приподнялся совсем по-девчоночьи, – просто будь там, где ты есть, делай, что делаешь, смотри, как ты это делаешь, как живешь, какие мысли думаешь… И сам со временем все поймешь, – девушка заправила прядку волос за ухо, – я знаю, у тебя сейчас трудноватый период, но, наверное, так надо, он обусловлен определенными причинами. И как ты считаешь, кто спровоцировал всю эту ситуацию?

– Трудноватый!.. – всплеснул руками Пашка, пропустив непонятный вопрос мимо ушей, – ну надо же…

– Потом будет легче, – оставила его реплику без внимания, – если ты пойдешь по тому варианту пути, по какому бы надо тебе идти. А их у тебя сейчас много, не так много, как обычно, но все-таки. Так что не торопись, думай, слушай свое сердце, тебе больше никто во всех мирах не советчик. Не рвись никуда, принимай то, что имеешь, с благодарностью.

– Ладно, – нехотя произнес Пашка, поняв, что девчонка просто пытается запудрить ему мозги, лишь бы не брать насовсем сюда, к себе. Откуда-то появилась острая жалость к самому себе, заныла в груди, трансформируясь в глубокое чувство покинутости. Удивительно, здесь, в этом удивительном месте, так ярко и сильно ощутимы все душевные переживания.

– Не хочешь, не буду, – пробурчал он, отвернувшись, – я не навязываюсь.

– Ну какой же ты все-таки глупый, – воскликнула Иванка, читая на его лице все мысли, – да-а! Ну хорошо, ты можешь идти…

– Вот уж нет, – вскинулся Пашка. Вскочил с колен и на всякий случай отошел в сторону на некоторое расстояние, понимая, что и это не поможет, если Иванке вздумается вернуть его обратно, – дай хоть отдохнуть немного. Я же в гостях.

– Все мы гости, – резонно заметила девушка, – а отдыхать толком ты даже и здесь не умеешь.

– Умею, – заупрямился он, – дай хоть шаров этих… лечебных, – Пашка искал причину, чтобы остаться подольше.

– Не могу. Я же тебе говорила, что в прошлый раз я превысила свои полномочия, не должна была помогать тебе, и тем более еще и другим.

– Что, от начальства досталось? – озабоченно спросил Пашка.

– Да нет же, – Иванка в первый раз за все время улыбнулась. Ее серебристое платье еще больше засверкало, выдавая настроение хозяйки, – просто… ну не знаю, не должна была.

– А-а, – протянул Пашка, – значит, никак?

Она молча развела руками.

– Может, посидим, – указал Пашка на дерево, – посидим, поговорим…

– Это у нас запланировано в следующий раз, – официальным тоном произнесла Иванка. Платье на глазах утратило свой серебристый цвет, превращаясь в простенький ситец.

Со стороны леса дохнуло ветерком, нанеся еще порцию опавших листьев. Как-то немного потемнело в воздухе. Пашка поежился. Понял, что уходит.

Иванка стал совсем холодна и безразличным тоном произнесла напоследок:

– Тебя, кстати, зовут уже. Давай, дергай отсюда быстрее…

Пашка захохотал от кардинальных перемен в поведении хозяйки этих мест, не поддающиеся никакому объяснению, и – ушел. На миг погрузился в обволакивающую теплом темноту, вынырнул оттуда, ощутил, что спит на своей домашней кровати, уткнувшись носом в подушку и неудобно подвернув под себя руку. Унюхал, что мама готовит блинчики на завтрак, вспомнил отчего-то, что наступил вторник… и очнулся от топота нескольких десятков ног вокруг…

***

Очнулся от топота множества ног и возбужденных голосов вокруг. Боевики спешно бросали еду. Отрезанные ломти хлеба, лепешек, мяса, банки с недоеденным содержимым – все летело в развязанные мешки, ранцы, запихивалось в карманы либо просто совалось за пазуху. Несколько молодых наемников на бегу хватали с земли вещи, оружие, оставшийся после обеда мусор, молитвенные коврики и сваливали все в одну кучу под густыми ветвями кустов, не разбирая. Это успеется потом.

В воздухе всколыхнулась сразу несколько маскировочных сеток, накрывая быстро выросшие кучи и сравнивая их в цвете с окружающим ландшафтом. Боевики прижимались к стволам деревьев, маскировались в кустах. Несколько человек легли на спину, выставив стволы в небо, сверху их забросали ветками и листвой.

Те, кто имел снайперские винтовки либо оружие с оптикой – те закрывали стекла, чтобы не бликовали на солнце, накидывали тряпки на прицелы.

Времени не было.

Пашка понял это по знакомому стрекочущему звуку в небе. На секунду порадовался – пусть бы наши окончательно добили всю эту банду. Но недавняя память заставила непроизвольно поежиться, втянуть голову в плечи. Мысли панически заметались в поисках спасительного выхода. Попадать под ракеты ох как не хотелось. Второй раз наверняка уже так легко не пронесет.

Тут над ними с Виталей развернулась еще одна маскировочная сеть и накрыла пленных с головой.

Чеченцы несколькими ударами заставили их лечь на землю, и сами навалились сверху. Куда-то под ухо уперся тесак с изогнутым лезвием. И то ли кинжал у чеченца был слишком хорошо и остро заточен, то ли радивый охранник нажал слишком сильно, но Пашка почти сразу почувствовал, как по шее потекла тоненькая струйка. Он дернулся было в сторону, но кинжал вошел в шею еще на чуть-чуть, а чеченец, схватив его за голову пятерней, угрожающе зашипел. Пашка предпочел пока за лучшее не шевелиться. Так и лежал с неестественно выгнутой шеей, ощущая, как играет кончик чеченского ножа у него под кожей и на землю по капле утекает его кровь, затекает за вырез воротника.

Султан замер на одном колене, держа на плече вскинутую «Муху» с поднятым прицелом. «Стингеров» больше не было. Рядом в такой же позе спокойно сидел Усман, направив гранатомет в небо. В соседних кустах притаился еще кто-то с «Шмелем» в руках. Султан коротко отдавал приказы своим бойцам:

– Не стрелять, если летит мимо! Не стрелять, пока нас точно не заметят! Из гранатометов стреляют только Абу, Абдалла, и мы с Усманом, остальным гранатометчикам взять автоматы. Не стреляйте, наше время еще не пришло, этот вертолет не по нашу душу.

Последние слова командира уже потонули в оглушающем стрекоте боевой машины. Из-под масксетки в мелкую дырочку Пашка смог заметить, как над зеленкой стремительно вынырнуло хищное зеленое тело, устрашающе глядя в землю наведенными пулеметами и ракетными соплами под крылом. На мгновение даже разглядел руки и голову в шапке сидящего за пулеметом омоновца с открытого бока. Свист рассекающей лопастями воздух вертушки на какое-то время заложил уши. Большая тень скользнула по зеленке, по сетке, в которой лежал прижатый к земле Пашка… И стал удаляться.

Лежащий на нем чеченец облегченно вздохнул и напор клинка ослабился. Пашка пошевелился, принимая более удобное положение. Боевик скинул с себя и с него сетку и привстал, глядя в небо – не появится ли неожиданно еще что-нибудь? Встал второй, страхующий Виталю. Сам Виталя лежал на земле, закрыв глаза, и производил впечатление трупа, если бы не тяжелое дыхание, вырывающееся выдохом из легких.

Султан напряженно размышлял, все так же стоя на колене. Хмуро разглядывая небо, что-то прикидывал про себя.

Усман опустил прицел своей «Мухи» и положил гранатомет перед собой.

– Что ты об этом думаешь? – спросил у командира.

Султан потерся поросшей щекой о шершавую поверхность пластикового цилиндра. Произнес медленно, раздумывая:

– Летных путей здесь у федералов нет. Внизу под нами идет дорога. В той стороне, куда она ведет, нет никаких наших отрядов, никого. Ни местных, ни наемников. Значит, летят не на операцию, – Султан перебирал варианты, отсеивая не имеющие под собой основы, – отсюда следует – либо вертолет был один и он пролетел по своим каким-то делам – в таком случае жаль, что мы его не сбили. Либо он разведывательный – прощупывает дорогу перед колонной.

Внимательно слушающий Усман продолжил:

– Следовательно, сейчас мы их увидим, если это так. А кто может ехать здесь, Султан? Это идет очередное наступление в горы, что нам невыгодно, или что?..

Султан насупил свой крупный, в оспинках, нос:

– Мы бы знали о наступлении. Такие вещи мы всегда узнаем первыми, быстрее русских. Нет, что-то другое… Может, мелочевка.

– Подождем? – резонно предложил рыжебородый.

– Подождем, – решил Султан.

После минутного размышления главарь повернулся к боевикам, смирно ожидающим на своих местах приказа. Вновь понеслись каркающие распоряжения:

– Ожидаем русских на броне. Сколько – неизвестно. Рассредоточиться по склону над дорогой, замаскироваться. Если больше трех машин – пропустить, не выдать себя ни единым движением. Если три и меньше – начинать стрельбу после моего первого выстрела. Все гранатометчики вступают первыми. Арабы пусть идут туда, – командир махнул рукой влево, к повороту, – с началом моего выстрела подбиваете последнего, все ясно? Взорвать его, во что бы то ни стало, ни дать им развернуться!

Арабы закивали согласно, залопотали на своем, зашевелились, собирая оружие и свои вещи.

– Сразу после атаки идем вправо и уходим под следующим витком, – указал на горный серпантин, – всем остальным занять места по центру и не высовываться. Все как обычно – очень быстро делаем пионерский костер и уходим.

Султан закончил и осторожно подошел к кустам, за которыми начинался резкий склон к дороге, что делала здесь петлю, уходя своим пыльным концом за гору, на которой они находились. Отодвинул в сторону шипастую ветку и осмотрел окрестности. Сделал знак бойцам – приступайте, и все задвигались, молча и быстро собираясь для боя.

Дорога в трех десятках метрах под ними стелилась белым, усеянная по обочинам небольшими камнями. Машины жителей с началом войны и появлением русских войск здесь от греха подальше не ездили – могут и подбить ненароком, а военные только недавно освоились в этих местах и начали более свободно передвигаться по этому серпантину. На соседней горе еще достаточно недавно обитал полевой бригадир со своим отрядом, но сейчас там обосновался целый полк федералов, что заняли вырытые до них окопы и укрепления. Сюда они пока не совались.

На пыльной поверхности дороги виднелись лишь следы овечьих копыт да отпечатки ног старого пастуха. Султан знал его. Они с отцом и братьями ездили в это село, когда он был еще совсем мальчонкой. Там их встречали сразу несколькими домами, здесь было гнездо их тейпа. Многочисленные тети закармливали неугомонного мальчишку сладостями, мужчины звали посидеть в свой кружок, хлопали по плечу и говорили: вах, Султан, молодец, настоящим мужчиной растешь.

Султан горько усмехнулся в бороду и скрипнул зубами. Где сейчас все эти люди? Многие из них еще живы, наверное. Хотя вот тетушка Айрам умерла с горя, задохнулась, когда узнала, что русские расстреляли ее мужа. Расстреляли за то, что он просто проходил мимо их части, а кому-то показалось, будто он шпионит. Казахстан пережили, все угнетения от властей перетерпели, а тут… И дядя Сапарби, что торговал орехами и чесноком, отвозя их на продажу в Москву два раза за сезон мешками на своем грузовике. Таких вкусных орехов и такого крупного чеснока во всем Союзе ни у кого не было, это точно. Настоящий нохч, он и вошедшим в его дом солдатам высказал все, что думал о них. За это и поплатился. Конечно, после того, как эти свиньи нашли автомат в его сарае… но какой чеченец без оружия?

А отец самого Султана? Человек, мухи за свою жизнь не обидевший. За что, за какие грехи разбомбили в Грозном жилой дом вместе с людьми, что, слишком высокий был?!. Там жил его отец вместе с младшими братьями. Хозяйки давно уже не было… Что сделали они этим ойрси*? Не захотели покинуть свой дом, в котором жили?..

Чертовы трусы, мерзкие неверные отродья, будьте вы прокляты до последнего вашего внука! Я еще вырежу, убью ваших отцов и сыновей, как вы убиваете наших! Напьюсь вашей крови… Дэла* мне свидетель, он истинный Бог чеченцев, он поможет мне, конечно…

Глаза Султана мрачно полыхнули огнем. Он тоже виноват, он знал, что произойдет в том проклятом декабре, когда у города появились первые танки, сами не понимающие, для чего они сюда приехали и что развяжут здесь… И потом, в январе, там, в Грозном. Но не смог уговорить родных людей уехать обратно в село, где они родились. Им нравилось в Грозном… Гордые были, настоящие нохчи.

Сквозь застлавшую глаза влажную пелену уловил движение на соседнем перевале. Так и есть, ехали машины. Бронетехника. Раз…

Два…

Три…

Все!

Как и было задумано. Султан вознес молитву Аллаху, благодаря за предоставленную радость праведной битвы. Все прогнозы сбылись, и наплевать на все русские вертолеты-самолеты, сейчас он в силах допрыгнуть до любого из них и разорвать прямо в воздухе голыми руками. Да, сейчас…

Усман, до того расставлявший людей на позициях, сосредоточенно смотрел в сторону клубящегося пылью выезда. Ехали медленно, дорога для них наверняка была новой, неизведанной. Минут через десять-двенадцать изведают… Ох, только бы не вернулся вертолет или не подоспела неожиданная подмога, и тогда они наши, со всеми их потрохами. Кто знает, не идет ли где-то позади целая колонна войск с бронетехникой, ведь в этом случае уйти уже вряд ли удастся.

Рыжебородый осторожничал по привычке. Он уверен был в благоприятном исходе этого дела на все двести процентов. Второй за день укол был сделан всего полчаса назад, и откуда-то Усман знал наперед, что произойдет сейчас на коротком повороте горной дороги. С ним такое бывало. Хорошее ширево, даже подрубает немного, хотя вроде и старался не переусердствовать. Мысли параллельно улетали в мир иллюзий, а мозг при этом сохранял полный расслабленный контроль над обстановкой. Да, все будет так, как и задумывалось. Сейчас, еще семь минут. Рыжая щетина расползлась в благодушной улыбке.

Султан обернулся к помощнику. Увидев улыбку на заросшем лице, хищно двинул бородой и нетерпеливо кивнул.

*Ойрси – русские (пер. с чеченского)

*Дэла – чеченское имя Бога, Аллаха.

Усман хорошо знал его таким. Знал и боялся, невольно восхищаясь этим человеком в подобные минуты. Вся его фигура дышала ощутимо плотной силой, а горящие черным огнем глаза Султана метали безумные молнии. Какие эмоции, какие бури чувств сверкали в них, сейчас и не различишь. Было все – и радость, и ненависть, и предвкушение, не было только страха. Султан никогда не боялся своих врагов, не страшился предстоящего боя. Он презирал опасность, влезая со своим отрядом в любые переделки, где только мог. Он воплощал в себе все качества майра* – чеченца, настоящего мужчины. И за это снискал любовь своего народа, так неохотно признающего авторитет кого бы то ни было над собой.

И сейчас можно просто отойти и отсидеться, тем более что отряд здесь далеко не весь, а тем, что здесь, и так досталось в последнее время. Султан не жалел себя и не давал жалости никому. Он считался только с численным перевесом противника. И Усман никогда не видел того, кого называл братом, сомневающимся или колеблющимся. Если Султан спрашивал совета со стороны, то только для того, чтобы утвердиться в своем решении. Эти решения были продуманы и точны, его влияние на людей огромно, связи крепки и Султан, несмотря на кажущуюся простоту, был превосходным тактиком, хитрым политиком и бесстрашным воином.

Вот поэтому-то главный командир, чье слово здесь – закон, именно Султан. А он, Усман, так, айтту* – правая рука известного полевого командира, о котором отдельно и в Москве по телевизору не скажут. Правда, рука, приносящая удачу. Сам Султан любит это повторять.

И все-таки пленный русский мальчишка на мгновение сумел смутить звериную сущность главаря. Это поразительно, но Усман сам все видел. Не видел бы – не поверил. В том мальчишке и в самом порой самым непостижимым образом проявлялась та самая сущность, совсем не свойственная, по мнению Усмана, русским. Хотя и среди них попадаются упрямцы. В последнее время такие встречаются все чаще…

Хорошо, что Усман оказался настолько хитрым и предусмотрительным, и устроил птенчиков как надо. Вот и посмотрим, последним ли был для них этот час или судьба действительно благоволит к ним.

Пашка, чертыхаясь, со злостью смотрел на приближающиеся машины. Пять минут назад рыжебородый, посмеиваясь своими суженными зрачками, заставил их вдвоем лечь прямо на склоне метрах в пятнадцати под расположившимися в последних от вершины кустах зеленки боевиков. Их уложили за большим камнем, накинули маскировочную сетку, и Усман на русском внятно отдал приказ одному из чеченцев:

– Если хоть один дернется, стреляй обоих.

Чеченец поднял вверх указательный палец и на ломаном русском произнес:

– Ладна! – и тут же взял на прицел Пашкину голову.

Расчет верный. Оставлять кого-то рядом с пленными было накладно – в боевой ситуации все умеющие держать оружие руки были необходимы. Оставлять их одних, пусть даже и связанных, рискованно. Один раз оставляли уже. А здесь они под прямым надзором, и в случае неверного движения их в любую секунду пристрелят.

Предупреждать своих было сродни самоубийству. Пока встанешь, пока скинешь опутавшую тебя сетку, пока поднимешь руки и выйдешь из-за валуна, любой из боевиков, хотя бы вон тот, с навернутым на ствол СВДУ глушителем, выпустит неспешно в тебя все свои боезапасы. Одиночными. И, что обидно, этих щелчков никто из едущих на броне даже не услышит.