Матрёшка, или Побег из Москвы

– Мне кажется, что любовь в подлинном ее понимании должна быть в основе венчания, то есть брака. Конечно, делая тебе предложение, я понимаю, что мы очень мало знаем друг друга, что брак – это и совместное ведение хозяйства, всякие бытовые вопросы. И я не знаю, как мы вообще, сможем жить вместе? Но верю, что любовь как основа даст силы находить общий язык, смирять свое «я» в той или иной ситуации.

– Но для этого любовь в таком понимании должна быть у обоих. Вообще, брак и венчание надо воспринимать как полет в космос к далекой планете за миллионы световых лет. Надо быть готовым пробыть с человеком все это время, потому что в космосе деться некуда, не сойдешь на остановке, не уедешь жить к маме.

– Да, это очень хорошее сравнение. Поэтому я и спрашиваю у тебя, согласна ли ты повенчаться со мной? Я готов к такому полету.

– Надеюсь, ты не думаешь, что я отвечу прямо сейчас? И почему ты не предложил мне сначала пожить вместе, узнать друг друга получше? Да и вообще, сейчас брак-то регистрируют процентов 10, наверное, остальные просто живут вместе, потом расходятся, потом снова живут, часто – с теми же. А про венчание – не знаю, давно ли кто-либо из знакомых батюшек кого-то венчал…

– Я, кстати, с отцом Глебом об этом говорил, о своем желании сделать тебе предложение. Он сказал, что благословит нас, если мы решимся.

– Ого, это ты очень хорошо сделал, что с ним обсудил! – Анна сделала небольшую паузу, – Фёдор, я не могу тебе сейчас ответить! Я тоже испытывают к тебе определенные чувства, серьезные чувства! Но вот так сразу не могу тебе сказать ни «да», ни «нет».

– Я понимаю! Конечно, тебе надо подумать! А предлагать тебе просто пожить вместе у меня как-то язык не повернулся – думаю, с учетом твоей воцерковленности, для тебя это вряд ли возможно! Это же грех, получается!

– Да, это, конечно, грех! Но, наверное, я бы согласилась на это – жить вместе, но без какой-либо близости. Сможешь ли ты так?

– Не знаю! Наверное, смогу! Хотя, конечно, это очень сложно будет, я к такому совсем не привык!

– Тогда ты тоже подумай над этим…

– Хорошо!

– О, вот мы и уже и до Парка культуры дошли!

– Наверное, в сам Парк давай мы лучше не пойдем, а то после легализации почти всех наркотиков туда зайти страшно, а выйдешь ли – вообще, большой вопрос.

– Это точно! Пойдем до метро и по домам?

– Ага!

Оставшуюся часть пути они прошли молча. Так же молча они вошли в метро «Парк Культуры» красной ветки и доехали вместе до «Библиотеки им. Ленина». Почему-то эту станцию так и не хотят переименовывать, хотя сама библиотека, в честь которой названа станция, уже давно потеряла приписку со ссылкой на «вождя мирового пролетариата». Интересно, мировой пролетариат хотя бы догадывался о том, что у него был вождь. На самом деле, мировой пролетариат вряд ли даже знал, что он – пролетариат, что уж говорить о вожде! Вот Третий рейх точно знал, что у них есть вождь, хотя легче им от этого не было. И два незадачливых похитителя «вождя краснокожих» из одноименного рассказа О. Генри тоже в абсолютной мере прочувствовали на себе, что они в полном распоряжении этого вождя, хотя краснокожими не являлись.

На прощанье ФАС чмокнул Анну в губы, и они разошлись – каждый на свою ветку.

***

– Здравствуйте! У меня заявление!

– А что случилось?

– Да вот курят у нас в подъезде, спасу от них нет, все в квартиру тянет.

– Ну что ж, садитесь за компьютер, заполняйте формуляр, примем, рассмотрим в установленные сроки. Только вот без доказательств мы никого наказать не сможем, сами понимаете.

– А есть у меня доказательства! – торжествующе воскликнула женщина, снявшая курящего ФАСа, – вот, я все на видео сняла.

– О, это другое дело! Нам как раз надо план довыполнять по курильщикам. Прикладывайте к заявлению, мы его быстро найдем и оштрафуем, чтоб неповадно было. Сосед небось Ваш?

– Нет, я этого негодяя первый раз в жизни вижу, пришлый какой-то.

– Ну что ж, не страшно, по фото мы его опознаем по нашей биометрической базе, не уйдет от возмездия – с некоторой иронией ответил полицейский.

– Ой, спасибо, милый Вы мой! – расчувствовалась женщина.

– Не за что, не за что, уважаемая! Дописывайте заявление, подписывайте своим чипом, и видео не забудьте прикрепить – подносите телефон к считывателю.

– А у меня тут ограничения включены!

– У нас такой считыватель, Ваши ограничения не имеют значения. Хе, стишок получился! – по-детски улыбнулся полицейский.

– А, ну конечно, как я не догадалась! Вот и все, все готово! Еще раз спасибо!

– До свидания!

Женщина ушла, а сотрудник полиции, бегло ознакомившись с заявлением, обратил внимание на адрес проживания заявительницы, который система сама выделила красным шрифтом. «Так это адрес на контроле, – пробормотал он, – посмотрим, что там». Посмотрев информацию в базе, он понял, что адрес обозначен как потенциальное место сбора православных активистов. Обо всех новых людях необходимо было сообщать в ФСКР. «Когда они уже автоматизируют функцию пересылки в религконтроль», – сетовал полицейский, перенаправляя текст заявления в службу.

Постановление о наложении штрафа за курение в неположенном месте, конечно, вынесла полиция, а не ФСКР, и он был моментально списан со счета ФАСа (с правом обжалования в течение трех дней), но в службе его имя было отмечено в специальном негласном списке.

***

– Я согласен, приезжай ко мне! – выпалил ФАС в трубку, как только длинные гудки прекратились.

– Прошу прощения? – недоуменно спросил чей-то мужской голос.

– Ой, извините, ошибся номером! – ФАС поспешно бросил телефон, потом перезвонил еще раз. После длительного ожидания трубку все-таки сняли, и ФАС услышал несколько взволнованный голос Анны.

– Алло!

– Аня, привет! Это ФАС. Я подумал над нашим последним разговором. Я согласен. Согласен на те условия, о которых ты говорила. Переезжай ко мне!

– Я сейчас никак не могу.

– Что такое, что случилось?

– Я пока не могу тебе сказать, извини.

– Что там за мужской голос на заднем плане?

– Я перезвоню! – и она положила трубку.

ФАС был в полном недоумении. Он несколько раз прокрутил в мозгу только что произошедшую сцену. Он догадался, что первый раз не ошибся номером, просто к телефону подошел кто-то другой. Это был человек с низким мужским голосом, возраст определить было сложно, но скорее оно походил на голос человека хотя и не молодого, но еще полного сил и жизненной энергии. Если у нее кто-то появился, то почему она об этом не сказала? А если она попала в беду, и этот человек опасен для нее? Ее адреса ФАС не знал. Весь остаток дня он не знал, куда себя девать, нарезал круги по квартире, несколько раз выходил на улицу, порывался пойти в старый добрый магазинчик: вдруг там скажут, где она живет. Но что-то его останавливало…

Чтобы чем-то себя занять, следующие два часа ФАС провел в уборке. Совсем скоро квартира выглядела образцово-показательным жилищем очень аккуратного холостяка. Тут раздался звонок в дверь. ФАС с трудом узнал Анну. На ней была огромных размеров теплая шапка с козырьком, шарф закрывал почти все лицо. Но это было не так странно, как то, что оставшуюся часть лица скрывали темные очки. Для законченности ее образу явно не хватало сноуборда или горных лыж. Первая мысль, которая мелькнула у ФАСа – ее избили.

– Привет! Что с тобой случилось? – воскликнул ФАС.

– Привет! – тихо ответила она, быстро закрывая за собой дверь.

– Как я рад, что ты приехала! Что у тебя случилось, рассказывай! – повторил он, аккуратно и не без страха снимая с нее темные очки. Он облегченно вздохнул, увидев за ними так хорошо знакомые ему глаза, которые сказочник сравнил бы с блюдцами, – ну, слава Богу, с тобой все нормально.

ФАС крепко обнял Анну.

– Что же ты так сразу, с порога! Хотя бы чаю предложил бы! – прошептала она, прижавшись к нему чуть на дольше, чем он ожидал.

– О, да, конечно! Прости! Раздевайся, проходи, сейчас чайник поставлю.

– Вот, другое дело!

Они уселись на кухне, ФАС достал купленный за пятнадцать минут до прихода Анны внушительных размеров торт, и они, сначала молча, стали поглощать его, запивая большой редкостью – натуральным, заваренным в чайнике, черным чаем. Такой чай можно было достать только в особых магазинах за огромные деньги. Обычно люди довольствовались неким порошком, который, растворяясь, давал воде привкус чая, а более зажиточные граждане пили чай, заваренный в пакетиках, содержащих тот же порошок, но с неким процентом измельченного в пыль чая сомнительного качества. А ФАСу чай подарил сам Масляков, и заваривал он его только по очень особым случаям.

Чувствуя себя настоящими гурманами, они сделали по одному глоточку, надкусили по кусочку. Тут ФАС не выдержал и в нетерпении воскликнул:

– Ну, рассказывай!

– Не знаю, упоминала ли я, но у меня есть отец.

– Что-то не припомню.

– Так вот, так получилось, что он попал в психбольницу. А потом, так получилось, что ему надо было оттуда уйти. Но его никто не пускал. В общем, вчера поздно ночью, точнее, рано утром он пришел ко мне. Ему надо было очень быстро выехать из Москвы, и он не придумал ничего лучше, как явиться ко мне домой. Разве он не понимал, что у меня его будут искать прежде всего? А, с другой стороны, куда ему еще было идти? – вопросы вроде бы были адресованы ФАСу, но он интуитивно понимал, что ответа они не требовали, – в общем, он, конечно, ушел достаточно быстро. Почти сразу после него ушла из дома и я. Почти весь день я бродила по городу, все думала, что за мной следят и арестуют в любой момент. Вот, купила эту ужасную шапку и очки. Потом решила все-таки пойти к тебе.

– И очень правильно сделала! Тебе теперь лучше домой не возвращаться совсем!

– В том-то и дело! Какое это ужасное чувство – нельзя вернуться в собственный дом!

– Как там раньше говорили? Мой дом – твой дом! То есть теперь моя квартира – твоя квартира.

– Ну, не надо такой патетики, что уж ты!

– Нет, я совсем без преувеличений! Да, она, конечно, в залоге у банка… Ну, а как иначе?

– Иначе – никак…

– Вот и отлично! – ФАС понял ее фразу как согласие, – так куда ушел твой отец, ты знаешь?

– Нет, он не сказал, так будет лучше и мне, и ему.

– Это точно! Смотри, если ты устала, можешь ложиться спать – я постелю на моей кровати. Сам лягу в другой комнате, у меня там очень уютный диванчик.

– Нет, ты ложись на своей кровати, а я на диване. И не надо со мной спорить, я гость и позволь мне выбрать, где спать.

– Ну, хорошо, как хочешь! Я завтра утром на репетицию. Тебе надо на работу?

– Нет, у меня сейчас отпуск.

– Вон оно как! Что ж ты в Москве делаешь в отпуск?

– Отдыхаю, отсыпаюсь!

– Почему никуда не ездишь?

– Ну почему никуда не езжу. Бывает, съезжу в Сергиев Посад, на Лавру посмотреть. Иногда встречу какую-нибудь женщину постарше, она мне рассказывает, как тут было, пока ее не закрыли. Оказывается, ее уже раньше закрывали.

– Ну, это разве поездка, для этого даже границы Москвы можно не пересекать. Куда-то за пределы седьмого транспортного кольца выезжала вообще?

– Да, давно, в детстве мы объездили с отцом весь центр России, очень много где побывали. И сами ездили на машине на юг России, до самого Ростова-на-Дону, прямо к границе с Турцией. Жаль, тогда уже нельзя было попасть в бывший Краснодарский край.

–А за границей не была?

– Нет, а что там делать? Увидеть Париж и умереть? Я еще пожить хочу…

– Ну, чего уж ты, сразу – умереть. Мне, вот, было интересно поездить. И, как видишь, жив пока!

– И что ты там такого увидел? И что ты видел в России? Мне вообще порой кажется, что эта страсть – путешествовать, которая захватила сейчас буквально всех, – она от того, что внутри у людей пусто, в душе нет ничего, да и в душу они не верят. Вот и путешествуют – заполняют эту пустоту. Ну, был ты в десяти, в двадцати странах? На рекорд идешь? Что приобрел ты? Да ничего. А какой-нибудь монах в монастыре вообще нигде не был, он даже слово «отпуск» не знает, но он в разы богаче тебя, если провел время с пользой. Другие вообще заедают свою жизнь фаст-фудом, а кто побогаче – рафинированными блюдами в дорогих ресторанах.

– Признаюсь, по России я не ездил, как-то не интересно было. Да, вот сейчас задумался! Действительно, еще со времен Советского Союза (мне дедушка рассказывал) живет в нас это желание – поехать именно за границу, там что-то посмотреть, повосхищаться, посравнивать с Россией. Наверное, это из-за «железного занавеса» – запрещали выезжать, вот и мы никак не успокоимся, все компенсируем этот давний запрет. А если вдуматься, здесь у нас столько всего интересного: и древние города Золотого Кольца, и уникальная природа Карелии, Байкала, Кавказа (жаль, теперь уже не нашего), и монастыри (пока их не позакрывали). Все это мы могли увидеть, впитать, рассказать другим, заинтересовать. Теперь многое просто недоступно или захирело, находится в страшном упадке. Говорят, по Золотому Кольцу уже сильно не поездишь – вместо древних фресок и мозаик туристов встречают расписанные бездарными граффити стены храмов без крестов. Вспоминаются рассказы дедушки про Олимпиаду в Сочи в 2014 году. Как будто пророчеством (а может, проектом планов на будущее) были подобия церквей без крестов, которые дефилировали по стадиону «Фишт» на открытии Олимпиады.

– Вот видишь, что ты упустил. Европа и другие страны – никуда они не денутся. Эйфелеву башню не снесут, средневековые строения в центах европейских городов так и будут стоять веками…

– Как знать, как знать… Хотя, скорее всего, ты абсолютно права. Но давай не будем больше о грустном. И так столько всего происходит, что аж тошно.

– Да, лучше сменим тему. Как твоя подготовка к игре, уже концовка?

– Да, идут самые тяжелые, долгие репетиции, как раз сегодня – редкий день отдыха. Скоро начнутся финальные прогоны, надо будет денно и нощно там время проводить. Мы же первый раз в финал должны выйти, налажаем – боюсь подумать, что с нами сделают. Плюс на мне ответственность как на капитане, если я собьюсь, команда может «поплыть», ничем не спасти уже.

– Что-то мы опять в негатив скатились. А хотели о чем-то хорошем поговорить!

– Да, действительно, что это мы! Самое радостное для меня – это то, что ты ко мне приехала! Я очень этому рад! Надеюсь, тебе у меня понравится!

– Я тоже! Пока мне нравится! Но я хочу тебе еще кое-что сказать. А точнее – показать, – и она достала из кармана куртки томик Пушкина.

– А, Пушкин. Я люблю, очень есть сильные вещи.

– Это да, но тут не все так очевидно, – и она осторожно открыла книгу.

– Что там? – спросил Фас, увидев шкатулку.

– Там мощи святых, это единственная вещь, которую я забрала из дома – у меня не было выхода.

– Вот это да! А заглядывать внутрь, наверное, нельзя?

– Да, не надо. Кто мы, чтобы туда заглядывать!

– Хорошо, давай куда-нибудь спрячем. В сундук?

– Я не знаю… Или просто поставить на полку, там она затеряется среди остальных книг, или, действительно, убрать в сундук.

– У меня нет полок с книгами, вот в чем дело. Все в телефоне в электронном виде.

– Тогда в сундук, других вариантов нет.

– На том и порешим.

– Хорошо! Я бы уже легла спать, поздно уже…

– Да, конечно, сейчас я тебе постелю.

– Только на диване, надеюсь, ты помнишь!

– Ну, хорошо, хорошо!

***

Так они прожили около недели. ФАС ходил на репетиции, уходил рано, возвращался поздно. Было видно, что работа дается ему все сложнее и сложнее: изо дня в день повторяемые слова шуток он ощущал так, будто ему по спине проходились остро отточенными граблями, сдирая кожу и мясо. Он делился своими ощущениями с Анной. Она сочувствовала ему, но не знала, что посоветовать. А с отцом Серафимом он в прошлый раз так и не смог поговорить на эту тему.

Их совместное проживание проходило на удивление хорошо. Находясь в отпуске, Анна могла устроить домашний быт, превратить холостяцкое жилище в приятный для жизни дом. А ФАС против таких изменений не возражал. Скорее наоборот, они его радовали, хотя многое он просто не замечал, возвращаясь домой полностью опустошенным.

Все это время, каждый день они чувствовали, что сближаются и эмоционально, и духовно. Они читали вместе утренние молитвы и молитвы на сон грядущим, поставив в углу кухни как единственной общей комнаты, вместо телевизора – иконы, доставшиеся от отца Глеба. За ужином им всегда было о чем поговорить или о чем помолчать. Внутреннее притяжение росло…

В один из вечеров ФАС сидел хмурым, молчаливым.

– Что случилось, Фёдор? Тебя что-то тяготит, тревожит? – обеспокоенно спросила Анна.

– Через месяц пройдет четвертьфинал, потом лето, полуфинал и финал. Мне кажется, как раз после него моя жизнь кардинально поменяется. Не знаю, откуда этот мусор в голове…

– Ты явно не закончил свою мысль…

– Я понимаю, что мы живем с тобой совсем недолго. Но мне кажется, что мы, как это называют, биологически совместимы, вот! Больше того, между нами что-то такое есть, какая связь, которая усиливается с каждым днем!

– Да, я тоже это чувствую!

– Думаю, нам надо с тобой пожениться и повенчаться, причем сделать это как можно скорее.

– Почему так, в чем срочность?

– Не знаю, не могу тебе объяснить. Предчувствие какое-то нехорошее.

– Что я могу сказать, Фёдор! Действительно, мы с тобой хорошо живем. И притяжение между нами есть, это точно совершенно! Но не спешим ли мы? Давай поговорим с отцом Серафимом, он подскажет нам, как лучше поступить.

– Да, это хорошая мысль, давай так и сделаем. Как думаешь, когда с ним можно встретиться?

– Для такой, частной беседы, с ним можно почти в любой день встретиться. Когда ты сможешь? Я договорюсь.

– Я подстроюсь. Чем быстрее, тем лучше. Спасибо, что ты поняла меня, для меня это очень важно!

– Ну как же тебя не понять! – произнесла Анна с улыбкой.

Уже на следующий день она договорилась об их встрече с отцом Серафимом. Узнав вопрос, который они хотят обсудить, он очень обрадовался и выказал живое желание как можно скорее помочь им духовным советом.

***

На пороге возник уже знакомый старик с лучистыми глазами, одетый, как обычно, в засаленный местами спортивный костюм.

– Входите, дорогие! Раздевайтесь, будем чай пить. Никитична уже все подготовила.

– Здравствуйте, отец Серафим! – сказали наши герои хором.

– Спасибо! Чай – это мы с удовольствием! – радостно воскликнула Анна.

– Ага, – громко поддакнул Фёдор.

Они прошли на кухню, где уже был накрыт стол. На столе стояла совершенная диковинка – самовар. Хоть и электрический, он являл собой символ давно ушедших времен, которым не суждено было вернуться никогда, но которые напоминали о себе вот такими вот простыми и, в тоже время, сложными для восприятия современника вещами, как этот самовар.

– Вот это да! Это что же, самовар, что ли? – удивился Фёдор.

– Да, он самый! Очень редкая сегодня вещь. Чай из него пить – совершенно особое удовольствие. Правда, Никитична? Вы такого еще не испытывали, могу вам сказать, – проникновенно ответил отец Серафим.

Попив чаю со скромными печенюшками, гости вместе с хозяином переместились в его комнату.

– Рассказывайте, дорогие, что у Вас за вопрос!? – спросил старец.

– Батюшка, если помните, я подходил к Вам по поводу венчания с Анной, – заговорил первым Фёдор, – Вы тогда сказали, что мысль это хорошая. Мы с недавних пор живем с ней вместе. Ну, как живем, как брат с сестрой.

– Так, так, это хорошо, что как брат с сестрой, очень хорошо, – закивал отец Глеб.

– Да, вот, и теперь, как мне кажется, мы уже созрели для того, чтобы венчаться. Анна же захотела все-таки с Вами сначала посоветоваться – не спешим ли мы.

– Да, все так, батюшка. Плюс ко всему, у Фёдора возникло какое-то предчувствие! – продолжила его мысль Анна, – извини, что я об этом говорю, а не ты! – сказала она, обращаясь к молодому человеку.

– Какое предчувствие?

– Нехорошее предчувствие, отец Глеб! – ответил Фёдор, – такое, что, если не сделать это сейчас, то потом уже не удастся.

– Но почему? – удивился священник.

– Не знаю. Ну, вот как бывает такое интуитивное чувство – разве объяснишь, откуда, почему?

– Да, конечно, я Вас понимаю! Но к интуиции надо относиться очень, очень осторожно. Можно жестоко ошибиться, доверившись ей. Да и знаете ли Вы, чей голос звучит у Вас в голове? Не от лукавого ли эти мысли? Надо быть очень внимательным, я бы не доверял интуиции слепо и безоговорочно.

– Согласен с Вами, порой предчувствия можно спутать с желаниями! – подхватил Фёдор, – Человек настолько чего-то хочет, что это желание преобразуется в некое предчувствие. А потом все происходит совсем не так, как ожидалось. Я с таким сталкивался на собственном опыте. Но сейчас совсем другое. Во всяком случае, я так думаю. Это стойкое ощущение того, что грядет что-то плохое, что помешает нам, возможно, даже быть вместе.

– Зачем тогда венчаться? Это же связь очень сильная, и на земле, и на небе, – спросил отец Глеб, испытывая их.

– Вот именно для того, чтобы появилась эта связь. С ней у нас будет надежда и упование на Божью помощь!

– Упование на Божью помощь должно быть с Вами всегда! И совсем не важно, повенчаны Вы или нет – резонно заметил священник.

– Да, Вы правы. Но связь между нами установиться именно после венчания.

– Хорошо, я понял, о чем Вы говорите. Но надо бы нам выслушать и Анну. Что ты думаешь по этому поводу, Аннушка?

– Отче, я не знаю, что ответить! Все чувства мои говорят о том, что я хотела бы жить с Фёдором, нарожать ему детей, быть с ним! Но разум нашептывает, что в нашем современном мире жить нам не дадут.

– Ну, вот это, Анна, совсем не причина! Не разум это в тебе говорит, а сама знаешь кто!

– Поэтому мы и пришли к Вам, батюшка! Чтоб Вы нам подсказали, как нам быть, и благословили!

– Это вы молодцы, что пришли, я очень этому рад! Я думаю, препятствий для вашего венчания нет. Вот Вам мое благословление! – сказал он, перекрестив каждого из них, – как будете окончательно готовы – приходите ко мне, я вас обвенчаю.

– Спаси Господи, батюшка! – снова получилось у них хором.

***

Они обвенчались уже на следующей неделе, в пятницу. Им очень повезло, потому что в это время не было ни одного из многодневных постов, ни других долговременных периодов, когда венчаться нельзя, поэтому препятствий не было. Все прошло в торжественной, но очень скромной обстановке, конечно же, дома у отца Глеба…

Вот и прозвучали слова священника: «Иже в Кане Галилейстей пришествием Своим честен брак показавый, Христос, истинный Бог наш, молитвами Пречистыя Своея Матере, святых славных и всехвальных Апостол, святых боговенчанных царей и равноапостолов, Константина и Елены, святаго великомученика Прокопия, и всех святых, помилует и спасет нас, яко благ и человеколюбец». Новобрачные посмотрели друг на друга, во взглядах каждого появилось что-то, чего не было раньше, до венчания. Одухотворенность – нет, скорее какое-то понимание того, что они теперь связаны на совершенно ином уровне, и эту связь лучше не пытаться рвать. Конечно, это не заговор на счастливый брак, но благословение на создание «малой церкви», коей является семья. И если даст им Бог, то будут у них дети, а не даст – так разве это единственная цель брака? Конечно же, нет. Брак – это единение в любви, именно в любви. Не в страсти, не в деловых связях, не в детородной функции. А что такое любовь? Ведь слово это столь многозначно, контекст может дать диаметрально противоположные значения. От «занятий любовью» до «очень люблю жареную картошку», от «продажной любви» до «любви к Родине». Можно ли любить мужа или жену так же, как Родину или картошку? Можно ли сводить любовь к «занятию любовью»? Думаю, многие согласятся, что нет.

Как будто в какой-то сказке, в эту же ночь они зачали ребенка, но, конечно, известно им это станет несколько позже. Сейчас же это просто была для них первая ночь, проведенная вместе.

Почти сразу начался Великий пост, первый пост для Фёдора. Вместе они решили постараться его соблюсти от начала до конца. Это было время прогулок по Москве, которая преображалась почти каждую неделю – зимний пейзаж все более сменялся весенним. Время прогулок и разговоров. Говорили обо всем подряд: о серьезном, о грустном, о веселом и просто интересном обоим. Особенно полюбились им Измайловский парк, местами производивший впечатление диких дебрей далеко от Москвы, Филёвский парк, все еще сохранивший обаяние леса на берегу реки, и переулки в центре столицы, интригующие своими древними названиями и неуничтожимым духом старой Москвы.

***

– Тут есть один тайный прием: не бей первым, просто держи яйцо, пусть ударит противник. Не знаю почему, но тот, кто бьет, чаще всего разбивает свое яйцо! – учила Анна Фёдора, держа очередное крашеное яйцо напротив другого, которое держал Фёдор.