Человек изначальный. Из пены морской

Ответ гласит: узкая адаптация. Павлин – птица, узко адаптированная к тропическим склонам круглогодичного цветения, а их немало в Евразии, где весь тропический пояс горист. Дело в том, что природный корм павлинов – летающие насекомые-опылители. В жарких тропиках цветы испускают нектар и привлекают насекомых только в сумерках или ночью, потому что под палящим солнцем давать нектар расточительно, он мгновенно испаряется. У павлинов, как у всех кур, есть такая особенность: «куриная слепота». Они не видят даже в легких сумерках, охотиться не могут; днем бабочки не летают. Возникает вопрос: а как вообще кормится павлин и его потомство? Почему павлины не вымерли и даже достигли больших для кур размеров? Ответ (вычисленный по наблюдениям за диким павлином в штате Мадхья-Прадеш): павлин распускает яркий цветной хвост, похожий на цветущую клумбу, и долго стоит без усилий, потому что хвост укладывается на кусты склона. В тени цветы, «замершие» под нещадно палящим солнцем, раскрываются. Как следствие, сюда залетают бабочки и другие насекомые в поисках нектара, и потомство павлина оказывается обеспечено едой. Тело павлина невзрачно, сливается с землей, а на голове венчик, похожий на цветок. Обманный цветок тоже привлекает бабочек, которых павлин с удовольствием кушает. Этот неповоротливый красавец с огромным хвостом-клумбой ловко ловит бабочек, кружащихся вокруг его маленькой головки с венчиком, похожим на раскрытый цветок, и длинной шеей. А маскировка какая от орлов – именно благодаря яркости, делающей павлина похожим на клумбу! А там ведь еще одна обманка есть: на хвосте дикого павлина обязательно имеется особый рисунок: «глаз». Установлено, что этот рисунок отпугивает орлов, которые не рискуют нападать, видимо, подозревая, что глаза принадлежат какому-то чудовищно огромному зверю, притаившемуся в многоцветном вертограде. Павлин может хоть целый день стоять, создавая тень для цыплят и самок, и при этом сам кормиться. Зоологи утверждают, что павлины никак не заботятся о павах и потомстве. Возможно, так оно и есть, павлин маскируется под клумбу, чтобы безопасно кормиться. Но, сам того не ведая, он создает кормовую территорию для пав с выводками. Корм прилетает сам, а орлы не нападают. Великолепный симбиоз птицы, цветковых растений, насекомых-опылителей создала природа. Трудно придумать что-либо более адаптивное. Хвост павлина не просто адаптивен, это самая изощренная и результативная адаптация! Вот почему павы выбирают самцов с самыми яркими и большими хвостами. И они приглядчивы – павы. Люди вывели павлинов белого цвета. Так вот, павы выбирают из двух самцов павлина с разноцветным хвостом, а не с белым. Половой отбор дополняет естественный адаптивный. Так что все в порядке у павлина. Это у Дарвина не все в порядке.

Бит ваш туз, господа антиэволюционисты. А также дарвинисты «по полной», сторонники теории полового отбора как основного фактора эволюции. Нет такого неадаптивного признака, как хвост павлина в природе. Все в порядке у павлина с адаптацией, это в ваших головах буйно цветут признаки, не адаптивные к научным занятиям.

Адам и Ева

От птиц Дарвин переходит «по аналогии» к людям и удивляет еще больше. «Как было замечено выше, о том, что самка делает выбор, мы можем судить только по аналогии, умственные же способности птиц в своей основе не отличаются от наших», – пишет Дарвин (там же, с. 491). Выходит, что его реверансы в сторону обезьян – это еще цветочки. Он считает, что умственные способности кур в своей основе не отличаются от наших, что дает ему право на прямую аналогию. Но люди – млекопитающие, а среди этого класса Дарвину вообще не удалось найти таких убедительных доказательств решающей роли полового отбора, как павлиний хвост, хотя и там он ошибся. Критерием роли полового отбора является половой диморфизм, а он у людей внешне выражен не слишком… Известен исторический анекдот, вполне правдивый. Дети короля Людовика XIV стояли в Версале перед картиной, изображающей обнаженных Адама и Еву в раю, и младшая девочка спросила: «А где здесь Адам, где Ева?» – «Это невозможно определить, – важно пояснил юный дофин, – ведь они не одеты!»

Дарвин находит следующие признаки полового диморфизма: «Мужчина храбрее, воинственнее и энергичнее женщины и обладает более изобретательным умом». У женщины таз шире, чем у мужчины. Женщина достигает половой зрелости раньше мужчины. У мужчины растет борода. Существует различие в голосе (там же, с. 603). Немного, и при этом все объяснимо естественным отбором. Но Дарвин упорно гнет свою линию.

«Неправдоподобно, чтобы большая сила мужчины была приобретена первоначально как наследственный результат более тяжелых трудов, которые пришлись на его долю для поддержания собственной жизни и жизни семьи, потому что у всех диких народов женщины принуждены исполнять по крайней мере столь же трудную работу, как и мужчины», – пишет Дарвин, доказывая решающую роль полового отбора (там же, с. 608). Мол, для жизни в дикой природе сила мужчине и не нужна, это только женщинам нравятся мускулистые торсы… Наработать мускулы мужчины не могли… Трудовая теория, дополненная половой. Но кто доказал, что человек рожден для физического труда? Сильные выживали, потому что мужчина – это защитник и охотник, сила в дикой природе нужна. Уоллес, которому приходилось карабкаться по скалам и деревьям, драться с хищниками и нехорошими людьми в его путешествиях, охотиться, чтобы не умереть с голоду, точно знал, что сила в дикой природе нужна. Дарвин, всю жизнь проживший в идеальных условиях, этого не знал. Вот вся разница, объясняющая, почему Уоллес в принципе не мог написать такую чушь.

Далее Дарвин пишет такое, за что его сейчас объявили бы сексистом и устроили публичную моральную казнь. Он вступает в полемику с теми, кто не считает, что мужчина умственно превосходит женщину. Для него это важно, потому что это главный аргумент в споре с Уоллесом, он имеет отношение к происхождению разума. Половой отбор! Женщины выбирали умных, поэтому появился человек разумный! Но откуда спустя миллионы лет отбора по уму на планете столько безнадежных антропологов?!

Вообще, книга Дарвина «Происхождение человека и половой отбор» – это нескончаемый спор с «мистером Уоллесом», который, по всей видимости, был занозой в сердце Дарвина, что объяснимо психологически, учитывая предысторию взаимоотношений. Если б книгу проанализировал психоаналитик, не сомневаюсь, он поставил бы диагноз «психологическая зависимость». Похоже, что данной книгой Дарвин мечтал взять реванш.

Разумеется, самки выбирали не только по силе, но и по уму, но это дополнение к естественному отбору, согласно которому выживает не только сильнейший, но и умнейший.

«Главное различие в умственных способностях обоих полов проявляется в том, – выдает Дарвин настоящий перл, – что мужчина во всем, за что он берется, достигает совершенства, не достижимого для женщины. Это проявляется как в области глубокой мысли, разума или воображения, так и в вещах, требующих простого употребления органов чувств и рук» (там же, с. 608).

Обратите внимание на чуйства-с. По мнению Дарвина, даже в эмоциях мужчины превосходят женщин! Убежденный сексист! Почему его до сих пор не запретили на Западе? Хотя, конечно, в чем-то он прав, особенно в свете того, что современным мужчинам даже быть женщинами удается лучше, чем женщинам. Они побеждают на женских конкурсах красоты и успешно справляются с ролями жен в личной жизни. Но в таком случае как быть с половым диморфизмом? Это, разумеется, ирония. На самом деле Дарвин, безусловно, не прав. В большинстве профессий женщины проявляют себя не хуже мужчин, хотя, разумеется, есть профессии, в которых мужчины превосходят женщин. Но есть ведь и такие профессии, в которых женщины превосходят мужчин. Эмоциональная сторона женской натуры уж точно не уступает мужской. А ведь он был ограниченный человек, наш сквайр.

Обретение предками человека бороды Дарвин полностью относит на счет полового отбора (там же, с. 637). Ему не приходит в голову, что, кроме случайного женского каприза, у природы могла быть естественная причина наделить мужчину пучком жестких волос, прикрывающих шею в драке. Почему не провести аналогию с гривой льва? Ах да, мы забыли, что гриву Дарвин тоже записал в неадаптивные признаки, хотя сам же описывает, как грива помешала тигру вцепиться в шею льва! Точно так же, как неадаптивный и даже вредный признак, обусловленный половым отбором, он объясняет отсутствие шерсти на теле, противореча самому себе как автору теории о выживаемости наиболее приспособленных видов. Мол, нравилось голое тело самкам или самцам обезьян при выборе полового партнера – вот и вся причина. Именно такое животное должно было оставить больше всего потомства, считал Дарвин.

В зоопарке индийского города Майсор в настоящее время живет голый шимпанзе, встречались голые особи и раньше. Но они не оставляют больше потомства, чем другие, наоборот, самки их избегают. Они, как представители всех видов, любят нормальных представителей своего вида. На отсутствие шерсти в данном случае можно смотреть как на атавизм, потому что – я в этом убежден и ниже докажу – шимпанзе происходят от гоминин.

«Несколько труднее объяснить, каким образом у многих рас развились длинные волосы на голове», – размышляет Дарвин, и здесь не находя разумных естественных причин (там же, с. 642). Половым отбором волосы скальпа не объяснить, они растут с одинаковой скоростью у мужчин и женщин. На самом деле это не просто адаптивный, это суперадаптивный признак. Человечество не смогло бы выжить, если бы люди не имели длинных волос на голове, хотя обезьяна с длинными волосами на голове погибла бы неизбежно.

«…Верное доказательство, что цвет кожи у человека был видоизменен половым отбором, не может быть представлено…» – пишет Дарвин (там же, с. 643). Но где он, собственно, представил верные доказательства? Нигде! Но он все-таки пытается что-то представить по данной теме – трудно, длинно, неубедительно. В наши дни ни один даже самый рьяный дарвинист не считает цвет кожи неадаптивным признаком. Хотя объяснения бывают дичайшие, но все-таки идет привязка к климату, ландшафту, солнечной радиации. В данном вопросе Дарвин не имеет последователей даже среди своих самых оголтелых сторонников.

«Многие из развитых здесь взглядов имеют крайне умозрительный характер, и некоторые, без сомнения, окажутся ошибочными…» – самокритично пишет Дарвин в заключении к книге «Происхождение человека и половой отбор» (там же, с. 645). Нет, не многие, хочется сказать, а все, имеющие отношение к идее книги ввиду ее ложности. Среди побочных замечаний есть эвристичные, некоторые мы с благодарностью приведем в ходе рассмотрения вопросов анатомии и физиологии человека в разрезе эволюции. Но в целом замах не соответствует результату. Написав огромную книгу, Дарвин попытался объяснить всего несколько странных особенностей человеческого организма, не объяснимых естественным отбором от обезьян, да и то неудачно. На самом деле таких странностей в каждом из нас множество. Дарвин это понимал.

«Нет сомнения, что человек… обладает образованиями, которые, насколько мы можем судить при наших недостаточных знаниях, не приносят ему никакой пользы в настоящее время и не могли быть полезны ни в какой период его существования ни в отношении общих условий жизни, ни при взаимоотношениях полов между собой. Наличие таких образований нельзя объяснить какой-либо из форм отбора или наследственными результатами упражнения или неупражнения органов», – это замечание в конце книги одного из авторов теории эволюции весьма ценно (там же, с. 646). С точки зрения происхождения человеческого тела это самый интригующий вопрос. Эти «бесполезные образования», которые не смогли объяснить ни Дарвин, ни его последователи даже половым отбором, куда, кажется, можно впихнуть все, мы вычленим и объясним в этой книге.

Роль труда в театре абсурда

В 1925 г. в Москве был впервые в мире опубликован неоконченный труд Ф. Энгельса «Диалектика природы». Отрывок «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» казался убедительным теоретическим завершением теории эволюции «по Дарвину», который сам высказывал подобные мысли о роли труда. После этого выражение «труд сделал из обезьяны человека», применяемое в самых разных контекстах (например: «…а ты, лодырь, скоро превратишься обратно в обезьяну»), стало поговоркой. В научных трудах данный тезис употреблялся в сентенциях, не допускающих возражений. Например: «Как известно, причиной, которая лежит в основе процесса очеловечения животноподобных предков человека, является возникновение труда…» (Леонтьев, 1983, с. 222).

«Как известно…» Есть кандидат (обезьяна), есть «дорожная карта», как вывести обезьяну в люди (трудовая теория). А в итоге уверенное «как известно» превратилось к концу ХХ в. в «неизвестно что». «Теория антропогенеза подошла к черте, где изучение частностей не дает ничего принципиально нового», – написал палеоантрополог В.М. Харитонов в 1988 г. (Харитонов, 1988, с. 77). «В отличие, например, от представителей точных наук, в частности физиков, палеоантропологами пока не создано ни одной подлинной теории», – справедливо написал Ю.И. Семенов в 2002 г. (Семенов, 2002, с. 14). Кстати, он сам является автором толстой книги «Возникновение человека», впервые вышедшей в 1966 г. (своеобразный апофеоз «трудовой теории»). «Фактов много, но все они уложены в крайне убогие, либо фантастические схемы», – написал философ Б.В. Марков в 2005 г., подчеркивая, что «существует большой разрыв между открытиями палеоантропологии и их истолкованиями» (Марков Б., 2005, с. 130). «…Всю жизнь – более пятидесяти лет – общаясь со здоровым и больным мозгом человека, – написала нейрофизиолог Н.П. Бехтерева в 2006 г., – поверить в такую эволюцию, как на известных картинах шагающих друг за другом чудовищ, я не могла. Я всегда была уверена, что выкапывают преимущественно останки тупиковых линий, о чем, кстати, и говорила. Как известно, в отношении некоторых чудищ это оказалось правдой» (Бехтерева, 2011, с. 7). Антрополог-симиалист С. Дробышевский пишет: «Ныне у антропологов сложность не с недостатком, а с избытком информации» (Дробышевский, 2018, с. 43).

Симиалисты – прошу запомнить – это сторонники гипотезы происхождения человека от обезьян.

Не приходилось слышать, чтобы представители других наук, изучающих древности, жаловались на избыток фактов. Наоборот, всем не хватает фактов. Либо что-то не так с фактами, либо с антропологами. Но факты – это исторические памятники. Только ненормальные могут на них жаловаться. Антропологи – это люди, которые, как известно, часто заблуждаются.

Справедливо критикуемые концепции палеоантропологов не являются научными теориями, потому что не дают внятной, без допусков некоего чуда, ретроспективы эволюции человека. Началом обычно является допуск («обезьяны сошли с деревьев на землю, где перешли к прямохождению; но вопрос о причинах, – это «проклятый вопрос антропогенеза», ответа на который никто не знает»), то есть пускового механизма нет. Далее обычно следует изнурительно наукообразное и бессмысленное перечисление ископаемых гоминин, в каждой концепции выстраиваемых по-своему, но ни в одной сколько-нибудь убедительно. Концовки не бывает, так как о происхождении сознания палеоантропологам сказать нечего, кроме таких же нудных переборов: у кого зоны Брока и Вернике есть, а у кого их нет, и здесь сплошная перепутаница, в линию прогресса по этим признакам гоминины не выстраиваются. Уверения, будто антропоиды обретали разум и язык «мало-помалу», «постепенно», «шаг за шагом», давно никого не убеждают. Это просто лукавство: подменять причинность постепенностью. Вообще нет более удобной сферы приложения сил для жуликов в науке, манипулирующих косточками, как наперсточники на провинциальном вокзале. «Даже по австралопитекам – самым древним из прямоходящих – имеются тысячи находок» (там же). Есть чем манипулировать.

В связи с тем что без фактора чуда антропологи обойтись не способны, существенного отличия от креационизма в научной палеоантропологии нет, как в отечественной, так и в западной. Паче того: у креационистов только один допуск в начале – Бог создал мыслящее существо по своему подобию, – а дальше у них все складывается умно и логично. Неизмеримо умней и логичней, чем у ученых-симиалистов, чьи наукообразные тексты явно проигрывают интеллектуально текстам умных теологов и при этом постоянно сбиваются на креационизм. Ученые никак не могут обойтись в своих схемах эволюции человека без фактора чуда. Чудом является уже сползание обезьян на землю, притом что ни необходимости, ни возможности у них не было для этого подвига. Предлагаемое объяснение было: чтобы трудиться. Но где пусковой механизм, где причина? Откуда вдруг возникла неодолимая тяга к труду? Или была изначально, как у муравьев? Но те виды, которые сформировались благодаря рефлекторному труду, просто не могут не трудиться. Муравьи умирают, когда их лишают возможности трудиться, но про обезьян этого не скажешь и про людей тоже.

Изначально все антропоиды, как известно, лишены трудовых инстинктов, и сползание с деревьев на землю не может являться первотолчком: гориллы обитают на земле и не трудятся, а почти все время бодрствования тратят на то, чтобы жевать малокалорийную пищу или лежать, экономя энергию. Не тянутся к труду более активные недревесные обезьяны саванн. Обезьян, испытывающих потребность в труде, на Земле вообще не существует!

Трудовые животные, как правило, не отличаются сообразительностью в сравнении с другими. Природа, как правило, обрекает на рефлекторный труд далеко не самых развитых животных, которые, встав на эти рельсы, уже никогда не поумнеют, скорее наоборот. Дарвин считал очень умным животным трудовую пчелу. Но опыты этологов в ХХ в. показали, что, если передвинуть улей всего на метр, пчела не найдет дороги к нему! Будет кружить рядом с родным ульем, пока не упадет замертво. Не дура ли несчастная? Дура, хотя и трудяга, и труд пчелы – очень сложный инстинкт. Как бы ни был сложен рефлекторный труд, он не влечет за собой развитие интеллекта.

Далее, необходимо обратить внимание на следующий факт, до сих пор не входивший в поле зрения палеоантропологов, причислявших к «трудовым животным» узкий круг: пчел, муравьев и бобров. На самом деле «трудовых животных» на планете гораздо больше, чем принято думать. К ним относятся почти все животные: от плетущих сети пауков и катающих шарики жуков до слонов, пробивающих дороги в джунглях. Трудятся птицы, строящие гнезда и инкубирующие яйца; все норные животные; все животные, использующие какие-либо приспособления для добывания пищи, например вьюрки или каланы; все животные, делающие запасы на зиму, и т. д. и т. п. Неустанно трудится землекопом крот, роя тоннели под землей, чтобы потом собирать червей, попадающих в них. Трудятся белка и хомяк, причем это труд с отодвинутым потреблением его результатов. Кролик, живущий в квартире, время от времени стучит по полу, откуда возник образ «зайчика-барабанщика». На самом деле кролик «пробует грунт», в нем активируется трудовой рефлекс: рыть землю. Труд – это не редкий в природе фактор эволюции, это массовое явление, не влекущее разумность в качестве следствия, даже если труд очень сложный и с отодвинутым результатом. Например, садовые муравьи занимаются сельским хозяйством настолько грамотно, что люди могут им только завидовать. Они разводят тлей, перетаскивая их с дерева на дерево, доят их, ферментируют продукцию, сохраняют яйца тлей зимой в тепле муравейника.

Вообще трудно найти нетрудовой вид в природе. Исключительно нетрудовыми животными являются понгиды, к привычкам которых постоянно апеллируют антропологи, доказывающие, будто «труд сделал из обезьяны человека». Животных, у которых имеются рефлекторно-трудовые навыки от природы, люди приучили к труду и используют, например слонов. Люди сумели выработать условные трудовые рефлексы даже у тех животных, которые не имели таковых безусловных рефлексов: у ослов, быков, лошадей, собак. Но с обезьянами ничего не вышло! Из этих брахиаторов могли бы получиться идеальные полотеры, сборщики плодов и т. д. Однако свои конечности, так похожие на человеческие, обезьяны используют как угодно, только не для труда. В странах победившего марксизма проводились опыты по экспериментальному доказательству теории Энгельса. Можно представить, насколько настойчивыми были эти опыты: если бы удалось принудить шимпанзе устойчиво выполнять хоть одну трудовую операцию, это было бы великой научной заслугой с огромным идеологическим значением и карьерными оргвыводами. В 30-е годы получили известность опыты Н. Ладыгиной-Котс по выработке условных трудовых рефлексов у шимпанзе. Например, молодой шимпанзе Иони приучался добивать молотком торчащий гвоздь за вознаграждение. «…В результате своей большой практики, – честно пишет Ладыгина-Котс, – Иони все же никогда не забил ни одного гвоздя» (Ладыгина-Котс, 1935, с. 226).

В Индии, южнее полосы Мумбая, деревья манго растут в каждом дворе без ухода. Все увешаны плодами. Манго на рынках стоит 200 рупий за кг. Ананасы люди выращивают, поливая потом. Стоят ананасы на рынках 20 рупий за кг. Разница в том, что деревья манго высоченные, собирать плоды – опасный труд. По деревьям шмыгают обезьяны, причем одни из самых сообразительных – макаки. Почему, казалось бы, не приучить их рвать манго? Разве не идентичными являются такие трудовые операции, как доставка хозяину подстреленных куликов и доставка плодов с деревьев? Почему у собак оказалось возможно выработать трудовой рефлекс по доставке, а у обезьян – нет? Обезьяны не глупее собак, следовательно, в принципе можно выработать любой рефлекс, доступный собакам. Причина одна: патологическое отвращение к рефлекторному труду.

Интересная тема для зоопсихологии: существование видов, испытывающих патологическое отвращение к рефлекторному труду, притом что вся природа увлеченно трудится. И еще более интересная тема для психологии, занимающейся когнитивными диссонансами: почему уникально «нетрудовое» животное – обезьяна – было назначено учеными «трудящимся предком человека»?

Обычно тексты подобных ученых начинаются с рефлекторного труда, но чисто декларативно. Далее происходит системный сбой, наблюдаемый у всех известных сторонников труда как причины сапиентации. Например, академик А.Н. Леонтьев в «Очерке развития психики» пишет: «Как известно, причиной, которая лежит в основе процесса очеловечения животноподобных предков человека, является возникновение труда и образование на его основе человеческого общества… Труд создал и сознание человека» (Леонтьев, 1983, с. 222). Но это так и остается декларацией. Когда академик переходит к реконструкции процесса сапиентации, он сбивается на охоту. В качестве примера начала совместной деятельности «животноподобных предков человека» он приводит не коллективный труд, а коллективную загонную охоту (там же, с. 227–228). То же самое наблюдается у профессора Ю. Семенова, который, перейдя от деклараций вводной части к конкретной реконструкции событий в главе «Основные этапы развития первобытного человеческого стада», пишет не о труде, а об охоте, начиная реконструкцию именно с нее, а не с труда (Семенов, 1966, с. 286). Чем объяснить эту непоследовательность сторонников «трудовой теории»? Ничем, кроме как очередным лукавством, политесно именуемым «когнитивный диссонанс».

На базе фактора труда никакая реконструкция сапиентации невозможна в принципе, она еще ни у одного ученого не получилась и никогда не получится. Дело в том, что развитие коллективной трудовой рефлекторной деятельности с целью роста эффективности возможно только в векторе специализации, а это «пчелиный тупик». Как пишет академик В.П. Алексеев, «…физиологическая обусловленность разделения труда, усложняя формы рабочей активности животных и представляя собой биологический путь обеспечения этой усложненности, в то же время крайне неперспективно в эволюционном отношении, косно, специализированно. Оно есть не широкая магистраль эволюционного развития, а отходящие от нее тупики эволюции» (Алексеев, 1984, с. 132, 133).

«Младшие современники Ч.Дарвина – Д.Д. Дана (1813–1895) и Д.Ле-Конт (1823–1901), два крупнейших североамериканских геолога (а Дана к тому же минералог и биолог), выявили еще до 1859 г. эмпирическое обобщение, которое показывает, что эволюция живого вещества идет в определенном направлении. Это явление было названо Дана «цефализацией», а Ле-Контом «психозойской эрой», – писал Вернадский в статье о ноосфере. Он считал, что целью эволюции является создание разума и дальнейшее развитие его в ноосферу (Вернадский, 1944, с. 113–120).

Здесь я намерен сформулировать – ни много ни мало – закон прогрессивной биологической эволюции: если считать целью прогрессивной эволюции разум, то физический труд – это фактор антиэволюционный. Если вид переходит к труду как основной форме активности, то будущего он не имеет.