Изморозь. Два детектива под одной обложкой

– Мишка! Я тут! – крикнула Ольга,

Перебегая дорогу, Исайчев с воодушевлением потрясал огромными белыми грибами:

– Видишь, Копилка, какие поросята здесь водятся! Надо место заметить. На обратном пути грибов наберём.

– Уже! – хмыкнула Ольга

– Что уже? – не понял Михаил.

– Пометила…

Михаил отбросил в разные стороны грибы, ринулся обнять жену, но увидел в её руках горсть темно-вишнёвых ягод, притормозил:

– Это что?

– Тебе малинка, дорогой! – елейным голосом проворковала Ольга.

– Та-а-ак! – подбоченился Михаил, – отравить хочешь? Кто ест ягоды у дороги? Ты что, никогда в деревне у бабушки не жила? Брось сейчас же!

– Ой! – пискнула Ольга, бросила ягоды в кювет, виновато проронила, – Забыла…

– Дурочка ты у меня всё-таки…

Усаживаясь в машину и, пристегнув ремень, Ольга припомнила:

– Татищевы? Знакомая фамилия.

– Знакомая. – согласился Михаил, – у нас по маршруту был поворот на Татищево, внимательная ты моя… Это районный центр нашей области. Там воинская часть стоит.

Исайчев взглянул на Ольгу, заметил, как на её лицо опустилась тень и ясный до этой минуты взгляд стал непроницаемый. Обычно так бывает, когда она пытается о чём-то вспомнить, но не может.

– Копилка, ты что? – Михаил легонько толкнул жену в бок. – Ещё были какие-то графья – князья Татищевы. Я не силён в российской истории.

– Татищев Василий Никитич – историк, географ, экономист и государственный деятель. Он основал Ставрополь, Пермь и Екатеринбург, – отрешённо, будто на автомате проговорила Ольга. – Словосочетание Пелагея Татищева мне знакомо в другом контексте, правда, не могу вспомнить в каком. И, что интересно, с ней у меня связано какое-то яркое, весёлое событие… не убийство, точно! Нет, не помню… Ладно! Вспомню, скажу… Мишка, подумай, этими своими изысканиями ты смазываешь довольно простую картину произошедшего, усложняешь её. Не допускаешь, что причина смерти может не иметь отношения к Игнату Островскому.

Исайчев решительно покачал головой:

– Нет! Она написала «Меня убил Лель». Кто у нас Лель? Куда ни кинь Островский всё равно при делах. Хотя и другие причины надо отработать, согласен.

– Погоди! – Ольга резко повернулась к Михаилу, – У нас из поля зрения совсем выпала предсмертная записка. Она точно написана ею?

– У тебя выпала, у меня нет. Записка написана ею, Долженко установила подлинность подчерка, но не смогла точно определить время написания. В этом-то и закавыка. Половинка листа бумаги для принтера лежала в умывальной раковине, намокла. Ручку эксперты не нашли, но предположили, что она провалилась в канализацию.

– Стояки в доме Мизгирёвых это допускают? – уточнила Ольга.

Михаил кивнул:

– В том-то и дело…

– Тогда я подарю тебе вопрос гораздо сильнее вопросов «почему?» и «зачем?». Вопрос этот «Чтобы что?»

Михаил на мгновение застыл, прекратил подруливать машиной:

– Браво Копилка! «Чтобы что?» – это совершенно другая тропа.

* * *

Дорога пошла на спуск и Михаил с Ольгой увидели у подножья городок. Он тонул в зелёных кронах лиственных деревьев и стремящихся взлететь хвойников. За строениями голубело с алыми проблесками полотно Волги. Оно было так безбрежно, что казалось здесь не река, а море раскинуло свой перламутровый плащ. Домишки в большинстве стояли одноэтажные, охорошеные палисадниками, буйно забитыми кустами сирени с отцвётшими, торчащими в разные стороны плотными пирамидками семенных коробочек.

Ольга приметила трёхэтажное строение и рукой показала Михаилу куда следует повернуть.

– Туда! Там или школа, или администрация.

Михаил молча подчинился. Здание оказалось школой. Предъявив охраннику удостоверение, Исайчев попросил позвать директора. Охранник засуетился трясущимися руками извлёк из кармана телефон, набрал номер, заикаясь, отбил азбукой Морзе:

– Ту-ту-т за-а кем-то-то при-и-иехали…, – и неожиданно чётко добавил, – Спуститесь Евдокия Александровна.

Выслушав ответ, мужчина вытянулся по стойке смирно и, гаркнув в трубку «Е-есть». Открыл калитку:

– Ва-а-ам на-а, – охранник показал на пальцах цифру «2», вытянул руку, указывая направление, – по-о-оследняя дверь. Бе-еги-те, пере-ме-е-на, сметут!

Михаил с Ольгой, поспешая, двинулись по указанному стражником маршруту, заставленному кадками с экзотическими растениями.

– Ух ты! – изумилась Ольга, увидев цветущий рододендрон, – впервые лицезрю не на картинке.

Михаил ухватил Ольгу за руку и легонько подтолкнул вперёд:

– Скоро урок закончится, можем директора потерять, поторапливайся…

Дверь директорского кабинета была ровно такая же, как и все двери на этаже. Только без таблички. Посетители постучали, и, услышав бархатистое «да», вошли в кабинет. Кабинет вдоль стен так же, как и коридор был уставлен горшками и кадками с растениями. В самом центре помещения за письменным столом сидела кругленькая, вероятно, небольшого роста, с сосредоточенно-тревожным лицом женщина. Она развела руки, жестом пригласила гостей сесть по обе стороны переговорного стола:

– Какими судьбами, мои дорогие, вас в наши края из самого Сартова занесло? Я, конечно, догадываюсь… но всё же, всё же.

– Догадываетесь?! – удивился Михаил, – Ну ка, ну ка… интересно услышать ваши соображения на этот счёт.

Директор поёрзала в кресле и нерешительно, тщательно подбирая слова, пытаясь угадать, произнесла:

– Степан Петрович сообщил…, что вы следователь из Следственного комитета… Так? – она немигающими глазами смотрела на Исайчева.

– Так. – Как можно дружелюбнее подтвердил Михаил.

– У меня в школе давно никаких чрезвычайных ситуаций не было. Так?

– Наверное. – Кивнул Исайчев

– Значит… вы по поводу Сони… так?

– Степан Петрович? Это кто? – поинтересовалась Ольга.

Директор резко обернулась в её сторону и также немигающими глазами принялась изучать собеседницу.

– Наш охранник. Пока вы со спутником шли по коридору и любовались моим садом, он озвучил следующую информацию: мужчина – майор юстиции из Сартова, а вы, моя дорогая, кто?

– Я в данный момент психолог. Вы правильно поняли, мы приехали по поводу Софьи Мизгирёвой. Ищем истоки её поступка.

Прозвенел звонок. Директор резко поднялась и на коротких пухлых ножках покатилась к двери на ходу суровея лицом:

– Минуточку, мои дорогие, подождите, сейчас вернусь. Деткам до каникул осталось всего ничего поэтому могут немного пошуметь. Кстати, зовут меня Евдокия Александровна.

Евдокия Александровна вышла, плотно затворила за собой дверь. Возникший в коридоре после звонка на перемену шум, резко оборвался.

– Вот это эффект! – хмыкнул Исайчев. – Интересно, каким таким образом стражник за столь короткое время выдал ей информацию о нас. Мы у него минут десять получали ответ.

– Опыт общения… – Ольга крутилась на стуле, изучая растительный мир кабинета, – понимают друг друга с полуслова в буквальном смысле.

Не усидев, она встала и пошла вдоль стен, остановилась у окна, там в полной тишине бегала, прыгала ребятня, с опаской поглядывая на директорские окна.

Исайчева заинтересовал стол хозяйки кабинета. С виду он был очень старый, но ухоженный и хорошо сохранившийся. Его рабочая поверхность была закрыта гобеленовым ковром советских времён с ревущим в снеговых горах Кавказа оленем, сверху лежало стекло зеленоватого цвета в палец толщиной. На его поверхности справа от стула директора, переплелись в объятии нарукавники из чёрной байки, а по левую стопка газет. Михаил взял одну, прочёл, присвистнул:

– Газета «За СССР» №5 Орган непокоренных граждан СССР, главред Л. Бабиенко.

В дверь легонько поскреблись и, не дожидаясь разрешения, в проём вплыла женщина обширных размеров в высоком белом колпаке и таком же белом поварском халате. Она несла перед собой поднос с чашками, чайником и вкусно пахнущей свежей сдобой. Тихонько ступая в мягких домашних тапочках по деревянному крашеному полу, женщина поставила приборы перед Михаилом, одарила его лучезарной светящейся золотыми зубами улыбкой и шёпотом произнесла:

– Отведайте наших печенюшек. Только испекла.

– Чего шепчем? – спросил Исайчев.

Женщина смущённо улыбнулась:

– Евдокия Александровна приказала тихонько говорить…

– А-а-а… – кивнул Михаил, принялся с интересом рассматривать на подносе сдобных зайчиков, лисят и прочих лесных зверюшек. Он потянул ноздрями ванильный дух и, сглотнув слюну, нацелился отведать приглянувшегося ему медвежонка. Разбил иллюзию резкий звук решительно отворённой двери. Евдокия Александровна едва заметным движением головы указала поварихе на дверь и та поспешными мелкими шажками удалилась.

– Так что вас, дорогие мои, интересует, – приступила к беседе директор, разливая по чашкам болотного цвета напиток, – пью только зелёный и вам настоятельно советую.

Кроме чашек, она поставила перед Михаилом и Ольгой блюдечки, на которые положила по одному печенью. Михаилу достался зайчик.

– Расскажите нам о своих выпускниках. В данном случае нас интересуют берендеи, – попросил Исайчев, разочарованно поглядывая на сдобного медвежонка.

– Берендеи окончили школу давно. Были лучшими не только в нашем тихом городишке, но и в области. Сонечка получила золотую медаль. Не золочёную, как некоторые в городах, а именно золотую без натяжек и оговорок. Её мама поваром в столовой работает, вы её сейчас видели. Замечательная женщина и специалист толковый. Отец алкоголик-левша. Не оттого, что леворукий, а потому что всё умел. Его в нашем городе так и звали «алколев». Видели кованый забор у школы? Загляденье! Кружева. Его работа! В районном отделе обра…

– Почему вы о нём в прошедшем времени говорите, умер? – вклинилась в монолог Ольга.

Евдокия Александровна с серьёзным выражением лица погрозила Ольге указательным пальцем и строгим учительским голосом предупредила:

– Нехорошо перебивать взрослых! И детей учите не делать такого никогда. Это азы педагогики. Не воспринимайте мои слова, как обидное замечание, воспринимайте как необходимый жизненный опыт.

«Ох, – подумала Ольга, – Не были вы, Евдокия Александровна, вероятно, никогда в суде. А, может, и хорошо, что не были. Там бы вам слово не дали сказать. Хотя всё правильно! Надо подавлять нехорошие адвокатские привычки. Дочку ращу».

И вслух виновато попросила:

– Извините…

Директор удовлетворённо кивнув, продолжила:

– Так, о чём мы? Ах да! Об отце Софьи. Сгорел, как и мать Игната Островского за два месяца. В обоих семья дети остались сиротами. У Сони есть единоутробный брат, берендеи его звали Брусило, мать Борькой, а у Островских тоже двое. Помимо Игната, ещё Славка.

– Евдокия Александровна, о братьях Софьи и Игната подробнее, пожалуйста. – попросил Михаил, наслаждаясь ванильным запахом сдобы.

Директор вздохнула так тяжко, будто её любимая школа заняла последнее место в областных соревнованиях:

– Дорогой мой, про Славку ничего сказать не могу, где-то затерялся парень. А Борька весь в отца пошёл – тоже «алколев». У Островских другое… как только Мария померла, Игнат Славку к себе в Сартов взял. Он к тому времени университет закончил, кандидатскую работу по химии защитил. Квартиру ему от НИИ дали, должность.

– Слава когда в последний раз в Хвалынь заезжал? – решила уточнить Ольга. – Мы хотим его поискать, как у него имя-отчество?

Директор поёрзала на стуле, покряхтела и нехотя выдавила:

– Внебрачный он… У нас в ведомости записан как Владислав Степанович Островский. Мария Ивановна, их мама, в нашей школе геометрию преподавала. Муж её сразу после рождения первенца в Астрахань на большую рыбалку уехал, там и остался. Маша фамилию менять не стала. Так Островской и прижилась. Отчество тоже, как и Игнату мужнино дала. Мужа-то она семь лет ждала, а потом вдруг округлилась и Славку родила. Вся Хвалынь целый год одним вопросом задавалась – кто? Потом решили – залётные хлопцы. Бригаду Маша нанимала пристройку к дому делать. На том народ и успокоился. И второму сыну ту же фамилию дала, негоже детишек разными фамилиями делить. Вот так-то, дорогие мои… жизнь кренделя выписывает… Отчего печенюшки не едите, давайте… давайте… хрумкайте. Ещё подложу…

– Спасибо! Мы только перед тем, как к вам зайти в машине кофе пили. Евдокия Александровна, – решила задать главный вопрос Ольга, – Софья оставила предсмертное письмо «Меня убил Лель». Есть соображения на этот счёт?

Ольга ещё договаривала слова, а Евдокия Александровна взмахнула руками, закрыла лицо ладонями и застонала:

– Господи, боже мой, всё же ушла к нему, настырная…

Михаил выстроил брови домиком и, порывшись в кармане, вынул пачку сигарет, но увидев вопрошающий взгляд Ольги, не вскрыл пачку, а положил рядом на стол.

– Расскажите нам о Соне, вы могли допустить такой её поступок? – осторожно спросила Ольга.

Директор извлекла из кармана жакета цветной платок и, утирая мокрые щёки, тяжело вздохнула:

– Она до пятого класса с двойки на тройку перебивалась. Уроки плохо посещала, всё больше с мальчишками на рыбалке пропадала.…

Евдокия Александровна резко встала и вышла из-за стола, пошла тяжёлым шагом к двери, на ходу обронила:

– Извините, не могу, схоронюсь, поплачу… – обращаясь к Михаилу, добавила, – а вы курите. Хотите же? Покурите, у меня в кабинете можно, цветы любят… извините…

Вернулась она скоро, в руках несла толстую зелёную с тесёмочками папку:

– Посмотрите… их класс.

Директор разложила перед Ольгой несколько фотографий, на них сразу в глаза бросался высокий мальчишка со льняными волнистыми волосами и голубыми глазами.

– Это Лель, вы правильно угадали, – выдохнула Евдокия Александровна, – а эта, мартышка, на всех без исключенья фотографиях рядом с Игнатом – Соня. Она ему с детского сада прохода не давала. Я однажды сделала ей замечание и, не подумав, просто чтобы отвадить, сказала: «Игнат один из лучших учеников в классе не обратит внимания на двоечницу», – Евдокия Александровна села на своё место, – Соня стала отличницей. Найдите на фото Петю Мизгирёва, его легко найти, он всегда подле Сони. Да, да это он!

– А это кто? – вопросила Ольга, показывая на девочку, рядом с Мизгирёвым. Она везде, как приклеенная…

– Аня Долгова. Несчастная девчонка. Знаете, дорогие мои, я учительствую уже более сорока лет и в пору своей педагогической молодости яростно отвергала проявление любви в школьные годы. Считала несерьёзным и, более того, ненужным, вредным. Много – много позже поняла, что самые сильные чувства, созидающие и одновременно разрушающие появляются именно в возрасте Ромео и Джульетты. Не учитывать это нельзя, дорогие мои, иначе вон из профессии. На примере берендеев можно целую «Санта-Барбару» написать. Возьмите хотя бы Аню Долгову. – Евдокия Александровна, привстав, указательным пальцем пододвинула к себе общую фотография класса, всмотрелась, – да, да, приклеенная …Несчастная девчонка. Петю Мизгирёва всю жизнь любит. Берендеи её в свою компанию не брали. Соня возражала. Сама Петю отвергала, но и не отпускала. Вроде собаки на сене. После школы уехали Баерендеи поступать в Сартов, Анна в Самару. Окончила что-то, связанное с госслужбой, вернулась. Местный олигарх «Пельменный король», помните на всех каналах шла реклама про пельмени, которых можно съесть штучек тридцать – сорок, в Хвалыни гору приглядел, построил лыжную базу с отелем. Его «высокогорка» в России успехом пользуется. Взял он Анну главным администратором. Больше десяти лет проработала. Олигарх её ценил. Мужички к ней сватались: она ни в какую. Год назад резко уволилась и пропала. Куда подевалась, никто не знает. Говорят, какая-то «фифа», разукрашенная, к ней приезжала и вроде Анну с собой увезла.

Исайчев докурил сигарету, прижал в пепельнице окурок, взглянул через Ольгино плечо на выложенные фотографии.

– «Фифа» – бывшая ваша ученица Софья, в замужестве Мизгирёва. Анна в её доме что-то вроде компаньонки.

Директор откинулась на спинку стула и растерянно посмотрела на Ольгу произнесла, делая после каждого слова секундную задержку:

– Выходит… Софья здесь была… и к матери не зашла? Ай-я-яй, как скверно! Мать здесь с шести утра …до вечера… Если бы …то бы… О-ё-ёй… какое несчастье… как же так? Это Софья её Петькой сманила, передала его ей за ненадобностью…

– Вы так думаете? – Ольга с интересом ещё раз всмотрелась в лицо девочки на фотографии. – Школьная подружка посулила ей то, отчего она не смогла отказаться?

– Евдокия Александровна, – обратился Исайчев к директору, – подскажите где мы можем найти Бориса, брата Сони?

Директор подняла указательный палец, погрозила кому-то ей ведомому.

– Чу, чу, чу дайте прийти в себя…, – и сделав несколько резких выдохов, сказала, – идите по школьному забору. Метров через двести увидите такой же кованый, витиеватый забор… Там местный алколев и обитает…

Исайчев с Ольгой поднялись и, поблагодарив Евдокию Александровну, направились к выходу.

– Да! Забыл, – почти у двери обернулся Михаил, – может быть, скажите что-нибудь о втором сыне Владислава Ивановича Мизгирёва, отца Пети? Он судя по возрасту, должен был учиться в вашей школе…

Реакция Евдокии Александровны удивила:

– Никогда у Мизгирёва не было второго сына…

Глава 8. Алколев

Выйдя из здания школы, Ольга упрекнула мужа:

– Мцыри, зачем ты сказал ей про второго сына? Мизгирёв поделился с тобой по секрету. Пётр не в курсе…

– Поделился? Я что с ним на завалинке семечки грызу? Пётр не младенец! – рубанул воздух ладонью Исайчев. – Надоело: здесь не говори, там не упоминай, этого не тревожь! Результат нужен, и я его добьюсь. Он, как ты говоришь, поделился со мной ещё и тем, что второй его сын раньше проживал с матерью в Хвалыне, но в данный момент там не живёт. Вот что он сказал! Ты лицо директора видела, когда она услышала вопрос? Опять враньё… Между прочим, всей недвижимостью Мизгирёвых, за исключением доли отца, владела госпожа Софья. Пётр гол как сокол, а то, что позволяла себе его супруга, могло и ему, и им порядком надоесть. Бензиновый бизнес тоже только её. А это ох какие приличные деньжата! Посему интересно знать, где эти дети по свету бродят и хотели ли они чтобы их родственница долго жила?

Ольга остановилась, перевела дыхание после быстрого шага.

– Кому им?

– Отцу, Петру, а ещё сыну-невидимке…

– Сыну-невидимке?! Каким образом? Наследники после Сони только Пётр и её мать, все остальные ни при чём…

– Копилка, – Михаил ускорил шаг, – смерть не придерживается очерёдности.

– Ты думаешь нужно искать недостающих детей? – Ольга уцепила Исайчева за рукав рубашки, – куда ты бежишь? Я не успеваю! Кстати, вот похожий забор. Мы, вероятно, пришли…

Михаил остановился, его взгляд был направлен куда-то поверх головы жены и выражал крайнюю степень тревожного удивления:

– Смотри, дерево горит! Пожар!

Исайчев метнулся вдоль забора. Добежал до калитки, мощно толкнул её обеими руками. Калитка оказалась незапертой и Михаил, не сумев преодолеть силу инерции, полетел, вперёд разгоняя гуляющих во дворе пыльных кур. До его вторжения, они равнодушно клевали разбросанные на земле семечки, а теперь кудахтая, разбегались волнами в разные стороны.

– Копилка, помоги! – Михаил, вытянувшись в полный рост, скользил по влажной глинистой хорошо утоптанной почве двора, прямо к корыту с дождевой водой. Уткнувшись в него ладонями, Исайчев вскочил и в три прыжка оказался рядом с человеком, возлегающим в позе Христа в двух метрах от горящего дерева.

Ольга, зацепив каблуками комки грязи, перепрыгивая грядки, бежала на подмогу. Позади загремело что-то железное, будто разматывалась цепь и нагоняя непрошенную гостью, из будки, хрипя, захлёбываясь слюной, выскочила плешивая собака с оскаленной пастью. Не ожидая нападения, Ольга оступилась, приподнялась и опять оступилась. Так подскоками она продвигалась вперёд, уходя от погони. Собака всхрапывала, захлёбывалась лаем, рвалась с цепи. Преодолев ужас, Ольга оглянулась: животина в ярости крутилась, пыталась сбросить ограничивающую её цепь.

Дерево, охваченное пламенем, накренилось и Михаил, не дожидаясь помощи жены, схватил распластанного мужика за ноги, поволок в сторону от опасного места. Через секунду чёрный с красными всполохами ствол с треском упал как раз туда, где только что лежал человек. Упал и рассыпался на мелкие злобствующие друг на друга угольки.

– Тьфу, дурак! – в сердцах выругался Исайчев, и бросил ноги мужика. Сел рядом на землю, устало поглядывая на приближающуюся жену. Она подбежала, обессилив от страха и бега, плюхнулась рядом с Михаилом. Исайчев обнял, прижал её к себе, повалился на спину, увлекая Ольгу за собой. Рядом мирно посапывал спасённый им мужчина. Михаил повернул голову в его сторону и с интересом рассматривал улыбающееся во сне лицо.

– Живой?! – восстанавливая дыхание и, глядя на плывущие в небе облака, спросила Ольга.

– Не слышишь? Живой! По всему видно, мы с тобой, Копилка, влипли в грязь прямом смысле слова. Ты б себя видела! Рваные колготки! А белый плащ?

Ольга тоже повернула голову, но рассматривала не спящего мужика, а затылок мужа:

– Достаточно, что я вижу тебя, мой дорогой! Рубашечка и штаники, как будто ты по сырой глине на пузе до самого свиного корыта ехал, господин майор. – рассмеялась Ольга и завертела головой, принюхиваясь к воздуху, напоённому запахами горелого дерева, воскликнула:

– Шашлыком пахнет… есть хочу…

– Не шашлыком, а головешками. Наш шашлык вон лежит, в две ноздри сопит, – Исайчев, опять взглянул на спящего мужика. Мужик зашевелился, почмокал губами, отчего в воздухе появился запах вчерашнего спиртного.

– Фу! – фыркнула Ольга, поднялась и пошла в направлении деревянного корыта с дождевой водой. – Иди умойся, брюки пусть сохнут, а рубашку снимай. У меня в сумке смена есть. Взяла, чтобы ты не ходил в дорожной в присутственные места.

– Запасливая ты моя, – плескаясь в корыте, радовался Михаил. – Не жена – золото!

Вытирая лицо носовым платком, Михаил заметил, как по кромке забора, отделяющего участок спящего мужика от соседского, побежала чья-то макушка. По всей видимости, мужская, так как среди седых взъерошенных волос поблескивало озерцо проплешины. Ольга увидела макушку раньше и теперь шла именно к ней.

– Стой! – резко приказала Ольга, – Поговорить надо…

– Чё-ё? – уныло послышалось по ту сторону забора и через секунду над его кромкой показалось не менее унылое лицо старика. – Чё-ё?

– Вы почему дерево не тушили? – строго спросила Ольга, – Человек мог сгореть!

– Ну, уж! – обиженно засопел мужик, – Борька живучий, отполз бы…

– А если бы не отполз? – этот вопрос задал Михаил, который поодаль очищал от грязи чуть подсохшие брюки, – Зачем он дерево поджёг? Белая горячка?

– Чёй-то белая горячка? Вы, вообще, кто? Чё делаете на Борькином участке?

Михаил подошёл к забору, развернул удостоверение, приблизил его к лицу старика:

– Идите сюда. Поговорить надо.

Старик, шевеля губами, прочитал удостоверение и, поняв, кто перед ним, исчез. Михаил с Олей в ожидании собеседника присели на лавочку. Ольга по дороге подняла щепку, и теперь принялась чистить каблуки. Михаил осматривал участок. Собаке, видимо, надоело попусту брехать, достать непрошеных гостей ей мешала цепь и она прилегла наблюдать из будки. Михаил уже несколько раз осмотрел все уголки сада, Ольга успела припрятанной в сумке иголкой с ниткой зашить рваные дыры на колготках, а старик так и не появлялся. Михаил решил поторопить соседа, крикнул:

– Эй, уважаемый! Мы вас ждём…

Но с той стороны никто не откликнулся. Исайчев ухватился за край забора, подтянулся. Старик сидел под яблоней, ел из алюминиевой миски что-то жидкое и, видимо, горячее, потому что поднося ко рту ложку дул на неё.

– Вы что, уважаемый, не слышали приглашения? – возмутился Михаил. – Может, наряд вызвать?

Старик не среагировал, продолжал есть, что-то бурча под нос. Михаил прислушался.

– Напугал, еть! Вызывай! Тебе надо ты и иди…

Исайчев спрыгнул с забора, отряхнул ладони и миролюбиво сказал:

– Хорошо. Мы не гордыне, сами придём. Калитку открой.

Старик недовольно покряхтел:

– Лаз потайной рядом с тобой, глаза разуй, может, увидишь…

Исайчев пригляделся и действительно обнаружил маленькую дверцу. Михаил с Ольгой согнулись в три погибели и почти на корячках, кое-как проникли на участок соседа. Старик молча наблюдал за действиями непрошенных гостей. А когда они подошли к столу, предложил:

– Щей похлебаете? Тока сварил с мясцом. На базаре по три сотни за кг отдал.

Михаил хотел отказаться, но подступившая к горлу голодная слюна сделала своё дело:

– Давай, отец, по тарелочке хлебанём. Мы тебе за обед заплатим…

– Ещё чё, – возмутился хозяин, – щей и так налью, а обеда у меня нет. Щи да картоха с огурцом, пойдёт? Барышне яблочного сока набуравлю. В этом году яблок видимо-невидимо уродилось. Так, чё вы сюда приехали граждане преследователи…