Из ВДВ СА в аэромобильные войска ВСУ. ВДВ после распада СССР

Раздел 98 ВДД

Владимир Озерянин

см. ФОТО:1.Советские офицеры 299 пдп. 2.Офицеры ВСУ после раздела дивизии.

Зима подходила к концу, а вместе с остатками бессарабского, быстро тающего снега, поползли, и слухи о том, что дивизию будут выводить в Россию. Для меня, в течении года, это уже была вторая эпопея с выводом-не выводом, оставлением на месте, и тому подобное, и это было уже чересчур. Начинали руки опускаться от этой нервотрепки. Затем они сменились другими, более устойчивыми разговорами, что дивизию будут как- то делить между Украиной и Россией.

В голове тут же стали роиться новые мысли:

«Как поступить? Остаться здесь или податься с дивизией в очередные, неведомые края?»

Тем более, что в Украине тогда было более-менее спокойно, а окраины Ельцинской России продолжало трясти. Особо на слуху была Чечня с ее попытками уйти в самостоятельное плавание.

При ее упоминании у меня перед глазами всегда всплывали угрюмые, полубритые лица молодых чеченцев в Грозненском аэропорту с волчьим сверканием глаз и таким же оскалом клыков. И это уже после того, как я уже ранее упоминал о Ельцинском разрешении брать всем желающим суверенитета столько, сколько смогут проглотить. Лично у меня возникали опасения, что снова могу оказаться в какой -нибудь «самостоятельной» карело-чукотской республике.

Как всегда, самые упорные слухи стали подтверждаться фактами. В дивизию зачастили высокопоставленные гости. Сначала прощупывали настроение офицерского состава на предмет желания служить здесь, или переводиться в Россию всей дивизией, или как- то делиться. Был зафиксирован и такой случай. Во втором батальоне моего теперь 299 парашютно -десантного полка случайным образом весь офицерский коллектив подобрался из украинцев, включая комбата. Видимо, они скучковавшись, долго думали и надумали объявить батальон украинским, а по возможности и всю дивизию. Начали вывешивать жовтоблакитный прапор над штабом батальона или же бегать с ним по полку.

Командование дивизии напрочь просоветское и пророссийское, оно смотрело на эту суету, как на происки дикарей. Командир батальона, до того считавшийся одним из лучших, тут же был зачислен в разряд самых худших. Даже группа солдат, настроенных пророссийски, сбежала поездом, правда, успели проехать лишь пару остановок от Болграда, выражая свой протест против службы Украине. Их вернули, уговорив, что ничего такого не произойдет, зато командование батальона теперь кинулось в бега и оказалось в Киеве, естественно, с жалобами на притеснение. Там их пожалели, пригрели и оставили во вновь создаваемых подразделениях правительственной охраны, то есть офицеры нашли себе теплые местечки.

Паша Грачев, теперь уже с закрепленным погонялом «Мерседесс», переговорив предварительно с Ельциным, принял, видимо, для себя решение о том, что надо дивизию разделить. Как он сам нам говорил, потому что, мол, мы не можем такое боевое, с железобетонными традициями соединение, оставить полностью в Украине, она нам и самим нужна. В качестве министра обороны России он прибыл сначала в Киев, а там для переговоров по дивизии, ему определили спарринг-партнера генерала Лопату.

Вот в таком составе, естественно, с группами клерков рангами пониже, они и прибыли в дивизию. Как уже было заведено, собрали офицеров в клубе нашего полка. Если для всех Болградских офицеров эта процедура была в диковинку, то для меня только что пережившего подобные собрания в Фергане, создавалось впечатление, что процесс просто продолжается, только его перенесли на несколько тысяч километров в другое место.

Генералы ведь все были еще вчерашние, советские. Так или иначе пересекались по службе. Были знакомы лично или имели общих друзей и знакомых, поэтому на наших глазах они беспрерывно похлопывали друг дружку по плечам, шутили, подтрунивали, сыпали шутками и прибаутками. Могло сложиться впечатление, что здесь собрались закадычные друзья, сейчас подчиненные накроют стол, все хорошенько посидят, выпьют, споют, переночуют и разъедутся по местам службы, но это только непосвященный мог так подумать. На самом деле протекали глубинные процессы по развалу и расколу, разрыву того, что складывалось веками. Разрыв этот шел по нашим душам и телам. Он кровоточил и сильнейшей болью отдавался в наших сердцах.

Я не мог спокойно смотреть на широко улыбающегося Грачева. Он к этому времени уже урвал свои «Мерсы». И не только при выводе войск из Германии. Тысячи эшелонов проследовали в степи и пустыни глубинной России. Сотни тысяч офицеров и их семей теперь мыкались без жилья под открытым небом. А он здесь перед нами изображал радушие и благодушие. Еще совсем недавно, точно так же, он был готов бросить нас на произвол аборигенов в Узбекистане.

А сейчас, с его фальшиво улыбающегося рта, прозвучала формула:

«Пятьдесят на пятьдесят».Он говорил:

– Товарищи, мы со своими украинскими коллегами пришли к общему компромиссному решению по разделу дивизии. Технику и имущество поделить поровну, а офицеры и прапорщики должны добровольно определиться, кто остается и кто примет решение на передислокацию в Россию. Мы уже даже определили место будущего расквартирования дивизии, это будет город Иваново.

Я окинул глазами по залу, чтобы оценить реакцию присутствующих на эту информацию. Головы почти всех сидящих, резко поникли, опустились вниз. Каждый задумался о том, каково будет жить, и служить после благословенной, и по южному, теплой Бессарабии в довольно северном городе ткачих. Я для себя решил тогда сразу, нет не поеду, остаюсь. Будь что будет. Надо отдать должное, что во время этого совещания никто и никого не агитировал, не уговаривал и никаких благ при переезде или тем, кто не никуда не поедет, не обещали. Прошло более двадцати лет с тех пор, а я так и не пойму, правильным ли было мое решение тогда.

Затем последовал то – ли приказ по дивизии, то – ли просто указание на составление списков тех, кто желает переехать в Россию. Списки составлялись и утрясались долго. Минимум пару недель. Были целые трагедии в семьях, потому, как трещина шла и через них. Где- то муж, а где то жена и дети желали уехать, а другая половина остаться и наоборот. Кому – то родственники угрожали, что откажутся от него и проклянут, если он посмеет уехать. Вариантов было много и всяких. Мне никто в этом вопросе не мешал. Просто мотаться по свету я очень устал, и твердо заявил на всех уровнях, что остаюсь на месте.

Много «чистокровных» украинцев подали заявки на перемещение. Не меньше «русских» и русскоязычных приняли решение остаться в Украине. И никто никого в глаза ни разу, по крайней мере я этого не слышал, не упрекнул. Процесс разделения душ прошел мирно, спокойно и в благожелательной обстановке. Технику и имущество поделили между государствами по – братски, поровну. Все боевые машины десанта 217 парашютно -десантного полка остались на месте, а 299 полк забрал с собой. Колесную технику и прочее имущество – пополам.

Естественно, что все «недвижимое» имущество осталось на месте. Медицинскую технику и имущество не делили вообще. Да и если честно, то там было нечего делить. Санитарный транспорт был древний и убитый. Аппаратура тем более вся была такая убогая, что ее и делить – то было бы смешно. На каждый эшелон, убывающий в Иваново, выделялся для сопровождения медик из убывающих, вот они -то и брали с собой укомплектованную медицинскую сумку.

А эшелонов железнодорожных было не много и не мало, целых двадцать семь полнокровных составов. Кроме того были отдельно и колонны колесной техники. Перевозили, в первую очередь, имущество семейных военнослужащих. Затем -технику, вооружение и боеприпасы. Много чего накопилось за двадцать три года пребывания дивизии в Болграде. Для тех, кто не в курсе, дивизия в 1969 году была передислоцирована в Болград из города Белогорска Амурской области.

Наш 300-сотый парашютно -десантный полк, дислоцировавшийся в Кишиневе, разводился и переводился отдельно от основной массы дивизии. Его тоже делили с Молдавией. Не знаю в каком соотношении, но кое – что из техники и вооружения оставили Молдове. А люди, как и у нас, по желанию. Передислоцировали тот полк в город Абакан неведомой мне Хакассии.

Артиллерийский полк, находившийся в Веселом Куту, тоже поделили. Да так, что если и до того там было дико и тоскливо, то осталась просто пустыня.

Я с учетом решения оставаться, продолжаю решать текущие вопросы. Занимаюсь косметическим ремонтом медпункта. А для этого договорился с заведующей на складе КЭС* дивизии, получить краски, известь, смолу, цемент и прочий расходный материал.

Беру личный состав, побольше различной тары, загружаемся в санитарный УАЗ. Склад занимал довольно обширную территорию почти рядом с полком. За ремонтно- восстановительным батальоном. Подъезжаю и застаю такую картину. Стоит колонна Камазов и идет активная погрузка на них этого самого кэсовского имущества. На мой вопрос заведующая ответила, чтобы я пока схоронился в сторонке и не светился, потому что с минуты на минуту должен подъехать ЗКТ полковник Гиомидов. А он будет очень зол, если увидит, что кто- то пытается и себе отщипнуть от его, как он считает, собственного пирога.

Действительно, через пару минут возле КПП склада притормозил УАЗик и из него вывалилась туша дивизионного зама по тылу.

– А ты чего здесь торчишь? – сразу же задал он мне вопрос. Видать, до сих пор помнит тот эпизод, когда я накатал акт на сгнившее мясо в складах военторга.

– Да вот, для ремонта медицинского пункта полка, имею желание получить некоторые строительные материалы, – отвечаю, даже не прилагая полагающегося в таких случаях словосочетания «товарищ полковник». Такой ответ сразу же дал ему понять, что я остаюсь здесь, а в Иваново не уезжаю. Потому что те, кто собрался переезжать, уже ремонтом местной недвижимости не занимаются. Его жирное лицо аж перекосило, потому что я отвечал ему с определенным налетом холодка и отстраненности в голосе.

– Не там ты собрался получать, для тебя здесь ничего нет…

– Ну, почему же, я по накладным, все законно. Не для себя, в отличии от некоторых.

– Что!? Ты на что намекаешь!?

Мне сосед, старлей из ОБМО, за стаканом вина на днях проговорился, что уже несколько колесных колонн с различным имуществом дивизии полковник отогнал в село Холмогоры. Да, то самое, откуда родом знаменитый Ломоносов. А наш «застенчивый» воришка оказался его земляком. Вот под шумок раздела он и накапливал свой первичный капиталец.

– Я ничего не намекаю, только констатирую.

– Пшел вон отсюда! – взвыл ворюга. А сам достаточно юрко нырнул под навес КПП, понимая, что если продолжит словесную перепалку с этим въедливым капитаном, то может много – чего сорваться в его планах.

Я подождал в машине, когда он уедет. Получил со склада все, что у меня было в перечне. При этом заведующая, которая, видимо, тоже никуда не собиралась уезжать, с охами и вздохами поплакалась мне, что этот такой- сякой ее буквально ограбил до нитки. Все, что он забрал с этих складов ни в каких документах по разделу, не значится.

– Сначала он с помощью всевозможных махинаций списал огромное количество материалов, а затем вывез в неизвестном для меня направлении, – поскулила матерая прапорщица.

Но так как я был по прежнему очень маленьким бугорком, да еще и неизвестно какого военного формирования, то посчитал, что меня это не касается. В дивизии, среди тех, кто оставался, было предостаточно таких, кто непосредственно отвечал за это имущество, включая военную прокуратуру, но они, видимо, имея свой откат и помалкивали.

О масштабах воровства в подразделениях тыла на тот момент говорит хотя – бы такой маленький общеизвестный факт. Зкт дивизии, начпрод, начвещь и начальник ГСМ приобрели одновременно только что тогда появившиеся в продаже по моде сезона, Жигули – девятки. Все четверо, в одночасье. Задаю вопрос начальнику вещевой службы дивизии, капитану Кожановскому в присутствии пяти офицеров:

– Дима, ну как же так? Открыто, нагло, не таясь, на глазах всей дивизии вы тащите все, что не попадя?

– А ты как хотел? Сидеть на берегу речки, и не замочить в ней ножки? – открыто и нагло заявил сей, видимо, далеко не лучший представитель всегда уважаемого мной белорусского народа. Оставалось только пожать плечами, и в очередной раз пожалеть, почему я в свое время даже не подозревал, что имеются какие – то тыловые военные ПТУ, по окончанию которых можно было вот так недурно пристроиться в этой жизни.

Все имущество семей и дивизионное, было отправлено по назначению. Многое было проведено по документам так, что, якобы, отправлено в Россию, а на самом деле осталось здесь. Или же наоборот, записано что, оставлено здесь, а убыло по закромам тех, кому оно не принадлежало, включая стрелковое оружие. Этому способствовал, и кстати, вспыхнувший молдавско-приднестровский конфликт. Много чего было, якобы, направлено туда на подавление.

По частям зачастили прощальные пьянки-банкеты. В полку тоже был накрыт длинный стол. По одну сторону сидели все, кто уезжает, по другую, в меньшинстве, те что оставались. Мероприятие прошло на достойном уровне, без мордобоя. На следующий день, на обычном утреннем построении, убывающие прошли вдоль строя и пожали руку тем, кто оставался. В замыкании шел подполковник Курбатов со своей ослебительной, белозубой улыбкой. Произнес прощальные слова, заскочил в кабину служебной машины. Раздался прощальный сигнал и он выехал с территории полка. Ворота КПП захлопнулись вслед за ним, тем самым закрылась и советская страница истории 299 парашютно – десантного полка.

Пока еще на месте оставалось управление дивизии. Меня вызывают в штаб соединения. Какой – то тыловик-генерал с Киева. Так сказать, уже представитель новой украинской армии. А так как медицинская служба по прежнему подчинена управлению тыла, то именно они и решают нашу судьбу. Генерал ведет прием в кабинете заместителя командира дивизии. Штаб вообще перенасыщен снующими по нему генералами и полковниками из Москвы и Киева.

Стучусь, захожу, представляюсь.

– Товарищ капитан, я пригласил вас на собеседование по поводу назначения на должность командиром медицинского батальона, -ошарашивает меня с порога генерал-майор. – Надеюсь, вы не будете возражать?

Не знаю, что там отразилось на моем лице, но он продолжил:

– Все вновь созданное командование дивизии рекомендует на эту должность только вас.

Вновь создаваемой дивизией в это время «командовал», майор из ВДС-ников, Василий Мостыка. Я уже знал, что командиром дивизии хотят назначить полковника Олега Бабича, бывшего моего командира 299 полка. Того самого, который когда-то обещал открутить мои придатки, если за пять дней не построю возле медпункта бассейн. Все последние пять лет он был начальником штаба дивизии. И вот ему сделали предложение, от которого он, видимо, не смог отказаться. Предложили возглавить украинскую дивизию. И он, соответственно, набирал свою команду, но он пока еще в Киеве не был утвержден.

Оказывается, за должность командира медицинского батальона разгорелись нешуточные баталии. Медицинская служба ОдВО, в подчинение которой мы теперь автоматически, территориально подпали, уже всячески пыталась всучить своего выдвиженца. Бабич же был категорически против варягов, тем более не служивших в ВДВ. Вопрос даже стоял так:

– Или мой выдвиженец, или вообще пошли все вдаль.

– Вы присаживайтесь, товарищ капитан. У вас вопросы есть?

Я помнил, что все предыдущие командиры батальонов, с которыми мне приходилось сталкиваться в Фергане, Пскове, Болграде и прочих местах, были уже мужики в возрасте за сорок, поэтому с моей стороны последовал только один вопрос:

– Товарищ генерал, может я еще молод для этой должности?

– А сколько вам?

– Тридцать пятый, товарищ генерал.

– Отлично! Самый раз, товарищ капитан. И я уверен, что вы справитесь. Все, идите и готовьтесь принимать дела и должность. Приказ на днях последует.

С собеседования иду в кабинет начмеда дивизии. Нужно напоследок выяснить позицию моего московского начальника. Мой куратор, эпидемиолог ВДВ полковник Солнцев за время моей службы в полку уже стал начмедом десантных войск России. Бывший начмед полковник Гребенюк удачно переместился на должность начмеда одной из армий в ЗГВ. Так теперь называлась бывшая ГСВГ. Ему под покровительством Паши «мерседеса» было позволено под вывод войск и перед пенсией пополнить индивидуальные «золотые запасы».

Поднимаю трубку ЗАСа, связь с Москвой еще не оборвали, и прошу соединить с «Рубином», а у тех в свою очередь, прошу начмеда ВДВ, еще теоретически надеясь все – таки на то, что, возможно, меня будут уговаривать, чего – то обещать.

– Здравия желаю, Вячеслав Леонидович! Вас беспокоит капитан Озерянин.

– Здравствуй! Ты мне ответь, едешь или остаешься? – задает вопрос в лоб, без предисловий, мой куратор. Прошел год с тех пор, как мы с ним общались, но голос за это время не изменился.

– Остаюсь, – отвечаю я без экивоков.

– Тогда нам не о чем говорить.

На том конце провода раздались короткие гудки. В его голосе я уловил нотки обиды и огорчения. Вот и все, быстро и конкретно. Пуповина была безжалостно обрезана. Проситься назад не в моей натуре. Глубокий выдох и ухожу, как приказано- готовиться к приему новой должности.

А пока жизнь в полку начинает круто меняться. Начинается формирование нового военного организма, под названием «Первая аэромобильная дивизия ВС Украины». В ее составе вместо бывших полков, две бригады на базе полков, плюс артиллерийский полк и все обычные, специальные батальоны. Мой 299 парашютно -десантный полк переименовывается в 45-ю аэромобильную бригаду. А 217 полк, соответственно, теперь называют 25-й воздушно -десантной бригадой. Медицинские пункты полков переназывают медицинскими ротами. Начальником штаба бригады становится подполковник Лисовой. Временно исполняющим обязанности командира бригады ставят бывшего, уже довольно поношенного, заместителя командира полка по тылу подполковника Виктора Перетокина.

На освободившиеся вакансии теперь уже в бригаде начали в массовом порядке прибывать офицеры и прапорщики. Это было что – то с чем – то. Вместо бывших стройных, поджарых, без единой лишней жировой клетки, десантников, в часть начал ползти сброд со всей бывшей Советской Армии. Это были офицеры-украинцы, которые служили где угодно и кем угодно, но только не в ВДВ.

Коротышки с отвисшими животами, кривыми ногами и лысыми черепами дегенератов. Или наоборот, слоны, вес которых за сотню и более. Здесь были представители доблестного стройбата и космических войск, артиллеристы и даже иногда морпехи, трубопроводчики и кинологи. Лично у меня волосы становились дыбом, потому что всю эту накипь мне в медбате предстояло пропустить через медицинскую комиссию и определить их годность к службе в десантных войсках.

А ведь они прибыли сюда не просто так. Перед тем, как попасть сюда, в конец даже украинской географии, они пытались, как истинные хохлы пристроиться в местечка пожирнее, но их везде забраковали, потому на тот период с офицерскими кадрами в украинской армии, в отличии от узбекской, был явный перебор.

Среди них было очень много местных офицеров и прапоров. То есть с Одесской и прилегающих к ней областей. Было предостаточно призванных на службу и непосредственно с Болграда. Это значило, что несмотря на непригодность к службе в этих специфических войсках, они будут всеми правдами и неправдами цепляться за последнюю возможность дотянуть до пенсии. А мне предстоит ставить свой автограф, под заключением комиссии, а затем за них отвечать.

На бригаду прислали начмедом подполковника из местных, Болградских, и я передаю дела и должность ему. Сам отправляюсь принимать медицинский батальон. Здесь временно заруливал начальник медицинского снабжения дивизии, из таких же, как и я, оставшихся от старого состава. Капитан Кошель – из краснодарских обрусевших хохлов, тоже был не прочь покомандовать медбатом, вот только кадровики разжевали ему, что ВУС* у него не тот, ну, не имеет права аптекарь командовать докторами, и все тут, несмотря даже на то, что новоиспеченный комдив числился давно у него как бы в друганах.

И тут на батальон прихожу я, тот, кого Одесса не знала и знать не желала, а командир дивизии ставил только потому, что давно знал, как не самого удобного, но за отсутствием более покладистых, вынужден был согласиться. Принимаю должность и приступаю к работе.

Правда, еще через пару дней наступил последний аккорд по завершению раздела дивизии. Штаб и управление дивизии не нашли лучшего места для расставания, как коридор поликлиники медбата. На правах хозяина помещения, и как бывшего сослуживца по штабу, пригласили и меня. Спиртное и холодные закуски накрывали за счет присутствовавших за столом, а на горячее расщедрился командир батальона, то есть я. По уже сложившейся традиции, с одной стороны, слева от входа сели убывающие, а справа – остающиеся.

Долго произносили душещипательные тосты и заверения в вечной любви и дружбе, не смотря ни на что. Женщин за столом не было, а посему музыки и танцев тоже не было. Зато пели от души все украинские и русские застольные. Кто- то затянул новомодный шлягер Газманова « Офицеры». Мне было смешно и неприятно смотреть на начвеща дивизии Диму Кожановского, который громче всех выводил рулады «Офицеры, офицеры, ваше сердце под прицелом!». Да уж, именно его откормленная ряшка находилась под «постоянным прицелом». Разве что у прокурора гарнизона? Да и то вряд ли… И это поет о чести тот, который на днях откровенно сознавался в том, что невозможно усидеть на берегу реки и не замочить ноги. Подразумевая под этим, что невозможно, находясь по службе при народном имуществе, нельзя из него не потянуть по максимуму себе.

А слова все того же шлягера « Офицеры, россияне!», четко ставили раздел по этому столу между вчерашними сослуживцами на россиян метрополии и аборигенов вчерашней колонии, которые здесь остаются. Я и мне подобные уже не имели права претендовать на «гордое» звание ельцинского россиянина. Когда пели эти слова, то специально смотрел за выражением лиц офицеров – россиян, которые по тем или иным причинам, вынуждены были остаться в Болграде. Здесь были чисто русские вятичи и волжские татары, удмурты и буряты. Основная причина, почему оставались русскоязычные- банальная, это те многие, что переженились на местных барышнях, красавицах- болгарках и гагаузках. У некоторых были могилы родителей, и тому подобное. Очень грустно выглядели их лица. В то же время «чистокровные» запорожцы и полтавчане с киевлянами, которые собрались переезжать, демонстрировали, как минимум, свое превосходство над теми украинцами, которые оставались. В общем и целом, не очень веселые проводы получились. Кто-то кого – то даже за грудки через стол потянул, но их быстро усмирили более трезвые.

На второй день последний стол был накрыт на аэродроме перед посадкой на борт российского командования 98 воздушно -десантной дивизии, улетавшего в Иваново. Картина грустная, и все время тогда казалось, что это временно, что завтра-послезавтра все вернется обратно, восстановится мощь дивизии и заживем, как прежде. Увы, к былому возврата не случилось. Последние обятия, крепкие рукопожатия, даже скупые мужские слезы. Все, взревели турбины последнего российского ИЛа на плитах Болградского аэродрома. Мелькание лиц в иллюминаторах, мы помахали им вслед рукой. На этом эпопея по разделу одной из мощнейших дивизий ВДВ СССР завершилась.

На этом закончился и мой период службы в Советской Армии.

ВУС*-воинская учетная специальность.

Моя служба в ВСУ

Владимир Озерянин

Я комбат.

см. ФОТО: Корпус помещений стационара медицинского батальона.

Пока я страдал и переживал по поводу ее раздела, дивизия начинала худо-бедно возрождаться из пепла. Личного состава, исключительно из Украины, призвали в обычном количестве. То есть, не смотря на отсутствие нормального питания, формы, тепла в казармах, пять – шесть тысяч душ, оказались снова в наших казармах. И в то же время практичный народ без дела не сидел. Многие хитроумные, особенно местные, старались воспользоваться моментом и хоть что – то урвать себе от сложившейся ситуации. Лозунг офицеров – болградцев того периода: «Под сидячую задницу, крепляк (крепленое вино) не течет». Кто-то урвал должность пожирнее, кто-то, пользуясь неразберихой при делении, материальными средствами разжился. Лет только через пятнадцать-двадцать стала всплывать информация о том, кто и чего хапнул.