Рассказы о чудесах

А когда ты приходишь оттуда, я ищу в твоих глазах ее отражение! Я готов обожать каждого, кто с ней знаком, кто ее видел. Я и не подозревал раньше, что можно так кого-то любить!

Иосиф. Ну и любите себе на здоровье, кто же вам запрещает!

Лоренцо. То есть как это? Что ты мне предлагаешь? Дожидаться встречи в загробном мире? Крепко же тебя воспитали твои евреи! Нет, дружок, мне это не подходит! У меня жизнь всего одна, и без Лауры она мне не нужна!

Иосиф. Чего бы я только ни сделал, чтобы избавить вас от этой безумной идеи!

Лоренцо. У меня нет идей, Иосиф. Ни идей, ни идиотских принципов. Говорю же тебе, что я раньше и сам не знал, что так бывает. Это чувство невыносимо! Но, ощутив его однажды, я не променяю его на какие-то годы бессмысленной жизни, сколько их там мне осталось!

Иосиф. Вы могли бы подумать обо мне! Ведь вы заставляете меня рыть вам могилу своими руками!

Входит патер Сальвини.

Сальвини. Господа, я совершенно случайно услышал обрывок вашего спора!

Лоренцо. Дорогой синьор, я вас люблю именно за склонность к таким случайностям! Без них вы не были бы самим собой!

Сальвини. Наш юный друг прав, синьор Лоренцо! Вы играете с огнем и при этом совершенно забываете, что его судьба (кивает в сторону Иосифа) всецело в ваших руках… Если он лишится единственного покровителя…

Лоренцо. Представьте себе, что в этом отношении я уже обо всем позаботился! И не хватало мне только вас! (Открывает шкатулку.) Вот! Я составил завещание, по которому, в случае моей смерти, Иосиф станет полноправным хозяином всего, что мне принадлежит!

Сальвини. Ваши родственники будут вдвойне счастливы потерять и вас, и ваше состояние!

Лоренцо. Ха-ха! А вам бы хотелось уменьшить их радость ровно вдвое! Нет уж! Прошу! Поставьте здесь вашу подпись – одна у меня уже есть – и нам останется всем вместе дожидаться того момента, когда завещание вступит в силу!

Сальвини (подписываясь). Что вы на это скажете, синьор Иосиф?

Иосиф. Вы будете заниматься этим без меня! Я собираюсь в ближайшее время уехать в Польшу!

Лоренцо (в сторону). Ну конечно, так ты и поедешь! (К Иосифу) А сегодня? Куда ты собираешься сегодня, Иосиф? Ты видишь, как я к тебе отношусь! Если твоя душа тебе дороже меня…

Иосиф. Я пойду, пойду! Жаль, что я не умер тогда на Краковской дороге! (Уходит.)

Сцена десятая

Двор перед бедным домом в еврейском местечке. Шлойма и старуха.

Шлойма. Здравствуйте, матушка! Вы что же это, не узнаете меня? Я ведь Шлойма, ваш зять!

Старуха. Почему же? Узнаю!

Шлойма. Вы мне совсем не рады! И почему это так тихо на нашем дворе?

Старуха (поворачиваясь к нему спиной). Эй, Береле! Шлойма вернулся! (Выходит старик.)

Шлойма. Здравствуйте, отец!

Старик. Здравствуй! Долго же тебя не было в этот раз!

Шлойма. Так ли уж долго? Всего на месяц дольше, чем в предыдущий!

Старик. Небось в Германии расхаживал?

Шлойма. Нет, в Румынии!

Старик. А, в Румынии! Да, там победнее живут! (Пауза.) Ну, значит так, Шлойма! Сыновей твоих мы отправили во Львов. Там один из учеников твоего цаддика академию открыл. Насилу вспомнил, кто ты есть! Все о тебе, оказывается, давно уже забыли, долго пришлось объяснять, чьи это дети! Видишь, еще и стыда за тебя натерпелись! Нуда ладно! Взяли их учиться за счет львовской общины – уже хорошо!

Шлойма. Как это так – отправить моих детей во Львов! Как можно было без меня? Как Лея это допустила? Да где же она? Почему она меня не встречает?

Старик. Ну вот! Дожили! Дождались и этого часа! Где, где! Сам что ли понять не можешь? Да я же выговорить этого не могу! Мне хоронить ее легче было!

Старуха. Ой, доченька моя! Ой, за что же тебе такая страшная жизнь выпала! Ой, наконец-то ты отмучилась! Что же ты нас горемычных с собой не взяла, зачем здесь оставила? Да разве ты думала когда-нибудь о родителях? Все о нем, все только о нем – по ночам не спит, днем глаз от дверей не отрывает. И за что ты его любила так, изверга бессердечного? Разве он тебя хоть раз в жизни пожалел?!

Старик. Замолчи! Ну, в общем так, Шлойма! Мы люди старые, самим туда пора! Нам для себя ничего не надо! Каждую копейку сбережем для твоих сыновей! А вот тебя я попрошу – если есть в тебе сострадание какое-нибудь – ты сюда больше не показывайся! Мы этого не вынесем! Считай, что у тебя здесь ничего больше нет! (Вздыхает.) Ты сходи, если хочешь, на кладбище!

Я положил ее в могилу моей матери, так дешевле было, чем новую рыть! А твое место я продал. Иначе не хватило бы до Львова доехать. Ну, прощай! Можешь теперь ходить по свету, сколько хочешь! И тебе и нам лучше будет!

Сцена одиннадцатая

В доме Лауры (Иосиф, Лаура).

Лаура. Я вижу, ты очень огорчен!

Иосиф (очень сухо). Прошу прощения, синьора!

Лаура. О, я знаю, тебе тяжело, что ты все еще в Риме!

И виновата в этом я! Поверь мне, Иосиф, я раскаиваюсь в своей выходке! В тот миг мне казалось, что тебя надо во что бы то ни стало задержать здесь! Но я клянусь, что меньше всего на свете я хочу причинить тебе зло!

Иосиф. Вы напрасно оправдываетесь передо мной, синьора! Я на вас ничуть не обижен! Ваша вещь разбилась случайно, но я собираюсь непременно вернуть ее вам! (Пауза.) Главное, что не дает мне уехать из Рима, – это мой синьор Лоренцо! Вам это покажется смешным, но вы не знаете, чего бы я только не отдал, если бы мог забрать его с собой!

Лаура. Нет, это не кажется мне смешным! Я очень хорошо понимаю тебя! Ты мне не веришь? Но мне самой кажется невероятным все, что я стала понимать с недавних пор! Прости меня, Иосиф, я испугалась, что больше не увижу тебя, мне было страшно расстаться с тобой навсегда! Но это уже позади! Ты свободен, ты можешь ехать! Разве я смею удерживать тебя от того, чтобы ты выполнил свое предназначение? Нет, нет!

Я слишком тебя люблю! Твоя душа мне дороже, чем мои желания!

Иосиф. Боже мой, синьора! Что вы говорите?

Лаура. Что я тебя люблю! Я люблю тебя! Ты дал мне заглянуть в иную жизнь, но только любовь дает мне войти в нее вместе с тобой! Она есть! Только любовью соединяются души! Пусть ты завтра уедешь, пусть мы видимся в последний раз, – я всюду буду с тобой! Я буду верить во все, во что ты веришь! Все, что ты знаешь, буду знать и я! Чудо совершилось, нас ничто не сможет разлучить!

Иосиф. Нет-нет, синьора! Это невозможно! Вы не должны… не имеете права меня любить!

Лаура. Что ты говоришь? Как можно не иметь на это права?

Иосиф. Но вы же… вы же знаете! Вы сами все знаете! Ведь вы замужем! А потом!.. Синьор Лоренцо!.. Он мой друг!.. Он любит вас!

Лаура. Вот как? Я замужем, а твой друг меня любит! А ты меня любишь?

Иосиф. Долг велит нам любить ближних!

Лаура. Это ложь! То, что ты говоришь, это ложь! Твой друг! Любовь к ближнему! Все это здесь ни при чем! Дело в тебе самом! В тебе самом нет любви, она не помещается в твоем сердце! Все остальное ни при чем! Да ты даже не понимаешь, что это такое! Как же ты смел! Как ты смел без любви проникнуть в чужую душу! Зачем все это было? Зачем?

Иосиф. Но я желал вам только добра!

Лаура. Лжешь, лжешь! Хотел показать, на что ты способен! Теперь увидишь, на что способна я! Ты отнял у меня и эту жизнь, и ту, о которой ты налгал! О, я отомщу! Я страшно отомщу! Мне теперь нечего терять!

Иосиф. О ужас! Что вы хотите сделать?

Лаура. Ты об этом еще узнаешь! Уходи немедленно! Я не могу видеть тебя! (Иосиф уходит.) Мария! Мария! Мария!!

Мария (вбегает). Господи, синьора, что случилось?

Лаура (пишет записку и отдает ее Марии). Беги, разыщи где угодно синьора Лоренцо и отдай ему это письмо! Ты слышишь? Где бы он ни был! Иначе домой не возвращайся!

Сцена двенадцатая

Кабинет Лоренцо.

Антонио. Иосиф! Иосиф! Скорее вставайте! Несчастье! Нашего синьора убили!

Иосиф (выскакивает). Что? Что?

Антонио. То ли он дрался на дуэли, то ли это было подстроено! Вы не знаете, по какому делу он уходил сегодня ночью?

Иосиф. Нет! Где это случилось?

Антонио. На набережной возле дворца Барберини!

Иосиф. О горе мне! Мой друг! Мой брат! Проклят я! Трижды проклят!

Голос слуги. Антонио! Помоги его перенести! (Антонио уходит.)

Иосиф. Почему я еще жив? Почему земля не разверзлась под моими ногами? Я погубил его! Я его убийца! О, я знал все с самого начала! Я убил его! Я убийца! (Входит незаметно патер Сальвини.)

Сальвини. Друг мой! Не кричите так! Ваши признания могут быть услышаны.

Иосиф. Мне нечего скрывать! Я был бы рад, если бы меня казнили. Я не хочу больше жить!

Сальвини. Тогда мне есть чем вас обрадовать! Можете не сомневаться, что пока мы с вами беседуем, родственники вашего покойного друга затеяли или вот-вот затеют судебный процесс против вас. То, что вы были посредником между вашим благодетелем и синьорой Лаурой, ни для кого не секрет. Ее мужу вы тоже придетесь очень кстати в качестве виновника его преступления. Вас обвинят в убийстве с целью получения наследства (постукивает по шкатулке) и в соответствии с законом казнят.

Иосиф. Я это заслужил! Пусть моя вина падет мне на голову.

Сальвини. Безумный! Ты упиваешься своей так называемой виной и, как все безумцы, видишь в целом мире одного себя! Едва по городу пройдет слух о том, что еврей стал причиной гибели католика, вся злоба, что накопилась во всех закоулках Рима, падет на еврейское гетто! Ты хочешь стать повинным и в этой крови?

Иосиф. Нет! Нет! Лучше покончить с собой! Только это мне осталось, чтобы до конца погубить свою душу!

Сальвини. Ты ничего этим не изменишь. Это будет расценено, как признание своей вины. Они решат, что ты испугался суда и казни.

Иосиф (после некоторого раздумья). Вы к чему-то клоните! Говорите скорее!

Сальвини. У тебя есть единственный выход: креститься и вступить в наш орден. Тогда тебя пальцем никто не тронет. Наследники Лоренцо не посмеют судиться с орденом.

Иосиф. Они получат все без суда! Я уничтожу завещание.

Если я продаю душу дьяволу, я не обязан приплачивать.

Иосиф возится со шкатулкой, пытаясь открыть ее ключом.

Сальвини (усмехаясь). Один мудрец говаривал, что дьявол – это собака, которая гонится за человеком, пока он не вернется домой. Но я, признаться, и сам боюсь собак.

Иосиф. Вот оно! (Достает завещание и рвет его на клочки.)

Сальвини. Вот первый смелый шаг на новом пути! Я пожалел бы об этих деньгах, если бы ты не стоил во сто крат дороже.

Сцена тринадцатая

Поле. Вдали лес. Крестьяне сидят у костра.

Женский голос (поет).

Заходит солнце, меркнет небо голубое,Заходит солнце, наступает черный час!Не плачь, любимый, до рассвета я с тобою,А утром солнце навсегда взойдет для нас!Заходит солнце, оставляя нас в печали,Тревожит сердце убывающим лучом,Не плачь, любимый, я с тобою, как в начале,Ты на рассвете меня не спросишь ни о чем!

Входит Шлойма – глубокий старик.

Шлойма. Мир вам, добрые люди, пустите старика к огню погреться!

Первый. Садись, конечно, дедушка! Ты ведь еще и голоден, наверное! Сейчас мы тебя накормим! (Голоса:

Вот сюда иди! Давай двигайся!) Далеко ль путь держишь?

Шлойма. Далеко, детки! На север, в город Амстердам!

Второй. Ух ты! Да это же через весь мир!

Шлойма. Да! Я вот думал, что уже весь мир обошел, а там, оказывается, ни разу не был!

Первый. А что у тебя за дела в этом Амстердаме?

Шлойма. Да никаких дел нет! Наоборот, хочу там все свои дела и закончить! Прослышал я, что кто-то открыл в Амстердаме «Приют для вечных странников». Ну, Шлойма, сказал я себе, это как раз для нас с тобой! Дойдем туда, а там уж станем дожидаться совсем других странствий!

Второй. Дедушка! Тебе вовсе незачем так далеко ходить! У нас тут в двух шагах – вон дойти по дороге до этого леса, а там направо повернуть – точно такая же обитель, так же называется. Говорят, их кто-то сейчас по всему миру строит, а кто – никому не известно. Только наша самой первой построена, нам недавно один путешественник рассказывал, специально сюда приезжал посмотреть. Ты сходи туда – там и приют, и больница, и сиротский дом – всех принимают, ни о чем не спрашивают! Зачем тебе плестись в Амстердам?

Шлойма. Да как сказать, детки! Я ведь уже сорок лет по свету брожу! Силы мои на исходе, но, думаю, на полгода – год еще хватит. Хожу-то я неспроста, всякий раз жду – вдруг кто-нибудь повстречается, кому я нужен! Они-то меня не ждут, не ищут – сам я их нахожу! Вот и боюсь я остановиться раньше времени, вдруг кого-нибудь пропущу!

Первый. Чудно ты, дедушка, говоришь! Понять тебя трудно! Видно, в долгих странствиях так научился.

А где же они начались? Откуда ты родом?

Шлойма. Родом я польский еврей! Странствия свои начал из Польши!

Второй. Подожди-ка, а ведь тот путешественник тоже поминал какого-то польского еврея! И еще городишко с таким трудным названием… – Межеричи!

Шлойма. Там я и родился!

Второй. Ну и ну! Ты послушай только, что он рассказывал! Пришел он в «Приют для вечных странников», а его отвели к одному очень важному человеку – кто такой, ему не сказали, но видно было, что очень важный – так все с ним почтительно обращались! И вот этот барин у него и спросил, не слыхал ли он, путешествуя по свету, каких-нибудь рассказов про межерического цаддика! А если впредь услышит, то пусть пошлет того, кто рассказывает, сюда, в этот «Приют» – ему, мол, здесь за каждое слово по золотому заплатят!

Шлойма (вскакивает). Нет, видно, путь мой еще не кончен, если кто-то сам меня разыскивает! Видно, уж очень я ему нужен, пойду к нему поскорее!

Второй. Дедушка, да никак ты и есть тот самый межерический цаддик?!

Шлойма. Знаешь, сынок, я уже столько лет им живу, что мне самому частенько кажется, что он – это я, а я – это он!

Простая комната. Иосиф в черной рясе за маленьким столом. Входит Шлойма в сопровождении слуг и других монахов.

Шлойма. Где же он, ваш барин?

Слуга. Тише ты! Он перед тобой! Подойди, поклонись. (Шлойма идет к Иосифу.)

Иосиф. Скажи, ты сам был учеником цаддика или рассказываешь истории, слышанные от кого-то?

Шлойма. Что вы, сударь, я был его любимым учеником. Все думали, что он сделает меня своим наследником!

Иосиф. А что же он?

Шлойма. Он так и сделал. Но только так, что никто из чужих этого не заметил, да я и сам не сразу догадался – он завещал мне самое главное: чудеса! А дом и должность остались другим!

Иосиф. А когда это было?

Шлойма. Без малого сорок лет назад!

Иосиф. Ты устал с дороги, и платье твое сильно изношено. Нам не пристало слушать тебя, пока мы не сделаем тебе то немногое, что в наших силах. Отдохни, смени одежду, а завтра я выслушаю тебя.

Шлойма. Как вам будет угодно, сударь!

После этих слов гаснет свет, освещен только Иосиф, сидящий в кресле – как если бы он «всю ночь не спал и дожидался рассказа Шлоймы». Несколько секунд той же музыки, что перед расставанием цаддика и Иосифа во второй сцене – «Им йошув».

Когда свет загорается – на сцене Шлойма, понуренный, и Иосиф. Оба сидят.

Иосиф. Почему же ты молчишь?

Шлойма. Я не знаю! У меня словно всю память отшибло! Ничего вспомнить не могу!

Иосиф. С тобой так бывало раньше?

Шлойма. Ни разу! Никогда! Ведь я только для того и жил всю жизнь, чтобы рассказывать о цаддике!

Иосиф. Как звали твоего отца?

Шлойма. Янкель! Он был шамесом в синагоге в Межеричах! Вы что, не верите мне? Я не самозванец, я действительно ученик цаддика!

Иосиф. Я верю тебе. Я знаю, что ты ученик цаддика.

Не бойся меня. Ты просто очень устал за все эти годы! Поживи здесь, может быть через неделю к тебе вернется память!

Шлойма сидит, обхватив руками голову. Входит слуга.

Слуга. Ну как? Вспомнил что-нибудь?

Шлойма (мотает головой). Ничего!

Слуга. Так-таки ничего? Ох, бедняга. Жалко смотреть, как ты тут мучаешься. Послушай, а может, ты и в самом деле, а? (Делает неопределенный жест.) Мало ли что в жизни бывает! И не на такое люди идут! При твоей-то бедности можно было польститься! (Шлойма тяжело вздыхает.) Чем так мучиться, ты бы пошел к нему и признался!..

Шлойма. Да говорю же тебе! Я не обманщик!

Слуга. Ты его не бойся! Он непременно тебя простит! Такого еще случая не было, чтобы он не простил – он самых лютых разбойников от смертной казни спасал и из тюрьмы выкупал! Эх, знал бы ты, чей ты гость, да говорить тебе не велено!

Шлойма (про себя). Что же делать?! Что же делать?! (Входит служанка.)

Служанка. Вы бы съели что-нибудь, сударь! Так ведь ноги протянуть недолго!

Шлойма. Не надо мне ничего! (Входит Иосиф. Слуги сразу же низко кланяются. Слуга теребит Шлойму, чтобы он тоже встал. Иосиф останавливает его.)

Иосиф. Можешь ли ты что-нибудь мне рассказать?

Шлойма. Нет! Я не могу вспомнить ни слова! Все, все забыл!

Иосиф (в сторону). Что ж делать? Что ему мешает?

Шлойма. Простите меня! Я чувствую, что вам очень нужен мой рассказ! Но, видно, конец мне пришел! Поздно мы с вами встретились!

Иосиф. Этого не может быть! Ты должен все вспомнить! Только оставайся здесь и не беспокойся ни о чем!

Шлойма. Как же мне не беспокоиться? Память у меня всю жизнь была, как стеклышко! И вдруг такое дело! (Пауза.)

Иосиф. Скажи, ты никогда не пробовал разыскать своих детей?

Шлойма. Зачем? Для людей, к которым я захожу на

один вечер, я – межерический цаддик! Но вряд ли кому-то захочется иметь отцом бездомного нищего!

Иосиф. Ты и сам себя считаешь всего лишь бездомным нищим?

Шлойма. Между тем, кто мы на самом деле, и тем, что мы в глазах людей, лежит огромная пропасть. Вы, наверное, знаете это не хуже меня!

Свет гаснет. Затем освещает одного Шлойму.

Шлойма. Надо решаться!.. Больше так тянуть нельзя! (Снимает верхнюю одежду, надевает свой рваный лапсердак и уходит.)

Сцена четырнадцатая

Иосиф стоит у стола. Вбегает слуга.

Слуга (запыхавшись). Все уже обыскали! Нигде не могут его найти! Прикажете послать в погоню?

Иосиф. Нет! (Запирает шкаф, берет в руки папку.) Я сам пойду за ним!

Слуга (испуганно). Вы? Как можно, ваше!..

Иосиф. Никому ни слова! Для всех – я занят в этом кабинете. Если я не вернусь…

Слуга. Как? Как не вернетесь? Вы уходите надолго, без сопровождающих, безо всего?..

Иосиф. Если я не вернусь – все бумаги в этом ящике!

Иосиф идет по дороге, затем, обессиленный, опускается на землю. В этот миг появляется Шлойма.

Иосиф. Это ты? Ты возвращаешься?

Шлойма. Я все вспомнил!

Иосиф. Так говори же! Я не могу больше ждать!

Шлойма. Однажды ночью межерический цаддик поднялся и сказал своему слуге: «Мыкита, запрягай лошадей! Мы едем в Рим!» Вот приезжают они в Рим! Куда направиться еврейскому цаддику, пусть и самому прославленному? Конечно же, в гетто, в дом другого такого же бедного еврея!

Цаддик входит в комнату. Ему кланяются бедно одетые люди. Среди них – маленький мальчик.

Цаддик (к мальчику). Ты ведь знаешь все проходные дворы в этом городе и можешь перелезть через любой забор?

Мальчик. Конечно могу, ребе!

Цаддик. Тогда беги на главную площадь! Ты увидишь, что ворота большого дворца открыты и перед ними стоит стража, но стража тебя не увидит! Ты пойдешь наверх и увидишь зал, в котором собралось множество людей, одетых в красное! Подойди к тому из них, кто будет стоять в самом центре, и скажи: «Приехал цаддик из Межеричей и ждет тебя!»

Группа людей, одетых в красное. В центре стоит Иосиф.

Мальчик. Господин! Цаддик велел сказать, что он ждет вас!

Иосиф. Передай ему, что я приду сегодня вечером! Цаддик. Вечером будет поздно!

Мальчик. Он велит передать, что вечером будет поздно!

Иосиф. Хорошо, я приду через час!

Цаддик. Через час будет поздно!

Мальчик. Господин, и через час будет поздно! Пойдемте скорее, ведь это же сам межерический цаддик!

Иосиф входит и опускается на колени.

Цаддик. Подыми голову, Иосиф! Я хочу видеть твое лицо!

Иосиф. Ребе! Я пришел выслушать свой приговор!

Цаддик. Разве ты мало наказан, Иосиф?

Иосиф. О, никто не знает этого так, как я! Что может быть страшнее для грешной души, чем получить все, к чему она стремилась! Я хотел возвыситься над людьми – вот, я стою выше всех! Я хотел славы – чья же слава сравнится с моей? И при этом я воображал себя праведником – ну что ж, и они считают меня праведником, восхваляют мою святость, становятся передо мной на колени!

Ребе, ты учил меня когда-то, что душа не один раз приходит в этот мир! О, если бы я мог тысячу раз родиться червем, чтобы меня топтали ногами! Это последняя милость, о которой я прошу!

Цаддик. Я пришел сказать тебе, Иосиф, что с этого дня начинается твое возвращение.

Иосиф. Это невозможно, ребе! Было время, когда мне казалось, что весь мир существует только для того, чтобы я стал в нем лучшим из лучших! Но теперь… Если я даже попытаюсь бежать с того места, куда завела меня гордость, это сразу же отзовется на всех, кто связан со мной. Не знаю, скольких я тогда погублю! Но я не стану платить такой ценой даже за спасение собственной души!

Цаддик. Вот, я нашел тебя на другом конце земли в назначенный день и час, а ты не веришь мне, Иосиф!

Иосиф. Я знаю, ребе, ты можешь совершить чудо! Но такие, как я, не заслуживают чудес!

Цаддик. Только любовь творит чудеса, Иосиф, а любовь не спрашивает о заслугах! Чем заслужил ты мудрость, дарованную тебе с самого рождения?

Иосиф. О, ребе, ничем не заслужил! Но ты же видишь, как я распорядился ею – другим я делал зло, себя привел к погибели!

Цаддик. И все же она дарована тебе! А теперь к ней прибавляется огромная власть и богатство!

Дай я сниму пелену с твоих глаз, Иосиф, и ты увидишь, что ты неотторжим от этого мира, который смотрит на тебя! Ты часть его, но и он, этот мир, – часть тебя самого! Ты не можешь порвать эту связь, даже приговаривая себя к погибели, потому что нет такой силы, которая могла бы превозмочь любовь! Только любовью можешь ты искупить все, в чем раскаивается твое сердце! Только любовью должен ты заплатить за все, что дано тебе, вопреки твоим делам! Щедрость и милосердие явлены тебе сверх меры – для того, чтобы ты разделил их со всем миром!