Кликуши Голодомора

Юрий Мухин

Кликуши Голодомора

Глава 1

Ну почему я не белорус?!

Немного о грустном

Средства массовой информации не только не единственные заказчики услуг «продажных девок» от науки, но и не главные. Главные заказчики – это правящие режимы, но надо сказать, что правящие режимы пользуются в основном услугами ученых-гуманитариев: историков, философов, экономистов. И, начав разговор о «продажных девках», не упомянуть о заслугах этих гениев умственного труда просто невозможно. Но разговор о них начнем не спеша.

Грустно, но достаточно много из тех, кто начинает читать эту книгу, не поймет, о чем я пишу. Ведь я буду употреблять слова «совесть», «достоинство», «гордость» и т.д., но насколько много читателей сегодня понимают, что это такое и с чем его едят?

Сегодня, к примеру, народ охотно валит в суд, чтобы с помощью адвокатов и продажных судей защитить свое «достоинство». Но многие ли знают, что при царе офицер, хотя бы раз попытавшийся защитить свое достоинство в суде, навсегда терял право вызвать кого-либо на дуэль, поскольку, обратившись в суд, офицер показывал, что достоинство у него начисто отсутствует, посему такой офицер недостоин вызывать к барьеру достойных людей.

Сегодня человека, кичащегося своим богатством или барахлом, считают гордецом. А многие ли знают, что английские джентльмены (настоящие, а не из Одессы) никогда не надевали новый костюм, пока его не обносит слуга, – по представлениями джентльмена, нужно совсем потерять гордость, чтобы кичиться перед кем-либо наличием барахла.

Многие ли знают, что слово «совесть» – это не просто звуки, которые издает учительница при виде ученика, прогулявшего уроки? Многие ли знают, что за этим словом кроется нечто очень важное для человека и не имеющее никакого смысла для животного? И, кстати, многие ли хотят быть людьми? Ведь очень многих устраивает роль кота Васьки, жрущего ворованную сметану и спокойно слушающего усовествления повара. И, что самое страшное, этот Васька счастлив от того, что не имеет понятия о совести, поскольку ее отсутствие не мешает ему наслаждаться сметаной, и многие, так сказать, люди тоже счастливы, что не имеют совести. Да, они счастливы, как животные, но дело в том, что их роль животного вполне устраивает и плевать они хотели на человеческие совесть и достоинство. Какая разница, как ты счастлив, скажут они, – как человек или как животное? Счастлив – и это главное!

Тут, правда, есть нюанс, который животным не дано понять (ума не хватает). Даже если животное под счастьем понимает жратву и барахло, то у человека и этого все равно больше, поскольку он человек, то есть тот, кто имеет совесть и достоинство. Ведь животные, как настоящие, так и из числа людей, служат человеку, то есть отдают ему часть того, что имеют, а не наоборот. Это человек доит стадо коров, а не корова – стадо людей, и если ты животное, то, значит, тебя доят и доят, не испытывая ни малейших мук совести – ведь ты животное, ты сам себе выбрал эту роль и теперь не вправе претендовать на человеческое отношение. Начнешь брыкаться, тебя усмирят как животное – кнутом или зарежут, опять же не испытывая к тебе ни малейшего сочувствия. И как бы ты, животное, ни ластился к хозяину, как бы ни уверял в своей преданности, но что-то хозяину от тебя потребуется, и твоему счастью придет конец.

Скажем, тот же пес может каждый день лизать руки хозяину, но если у хозяина таких, как ты, псов много, а шапки нет, то пристрелит он тебя, а из твоей шкуры пошьет шапку. К примеру, премьер-министр Украины Павло Лазаренко уж как лизал США во все места, и деньги украденные там спрятал – все хотел побольше животного счастья. А тут, на беду, американцам то ли другой пес приглянулся, то ли потребовалось им показать миру, что не только Китай, а и они с коррупцией борются, посему, не моргнув глазом и не поморщившись, начали американцы из Павла шапку шить. А что тут такого? Скотина, она и есть скотина – это ее удел. Правда, и счастье скотины в том, что она этого не понимает и живет счастливо до момента, пока хозяин, пряча за спиной нож, не начнет ее ласково поглаживать по шее: «Бяша, бяша…»

Вон ребятки в Киеве на Майдане искренне счастливы, что по сто баксов в сутки получают за оранжевую революцию. И никакого другого счастья им не нужно, и не хотят они задумываться о том, что эти 100 баксов прямо или косвенно платят американцы, а это не русские – это хозяин очень прагматичный, то есть платит тебе ровно столько, сколько ты ему нужен, а перестанешь быть нужен – он и бровью не поведет при сообщениях о твоей судьбе.

Так, к примеру, американцы поступили во Вьетнаме. Там у них во время вьетнамской войны тоже было много помощников среди тех вьетнамцев, которые хотели простого животного счастья за 100 баксов. Наконец вьетнамские партизаны американцев из своей страны выперли, и американцам, по совести говоря, надо было бы своих помощников с собой в Америку забрать, учитывая, что тех ожидало от партизан. Но ведь в США их надо было бы кормить, пособия назначать, пенсии. Если бы речь шла о людях, то это один вопрос, а поскольку речь шла всего лишь о животных, то американцы во Вьетнаме не только всех своих помощников там же и бросили, так еще и их списки партизанам оставили, чтобы те их быстро переловили и перестреляли. (А то еще эти животные самостоятельно удерут из Вьетнама в США, а там потом возись с ними.) А так американцы погомонили немного в прессе о жестокости вьетнамских тоталитарных партизан, да и забыли – свинью режут и едят, не вклеивая ее фото в семейный альбом, даже если эта свинья при жизни считала себя «тоже человеком». Считать себя человеком маловато, а чтобы им быть, нужно иметь совесть и достоинство.

Но, повторю, счастье животных и в том, что они вышесказанного не понимают, как не понимают, что человеку помянутые совесть и достоинство необходимо иметь хотя бы для собственной безопасности.

Однако свои мозги им в голову не вложишь, да и не дадут они – им собственные извилины «в кайф», а если еще и сто баксов обещают, то «вооще»!

Животные обгадили все

И вот эдакие животные своей бессовестной и низкой подлостью так обгадили когда-то точные слова, что уже и сам своей сути начинаешь стыдиться.

Мне за жизнь неоднократно приходилось менять взгляды на многие, казалось бы незыблемые, истины, и это естественно – с получением новой информации эти истины поворачиваются новой стороной, и становится видна их порочность. Но во всем потоке выплеснувшихся на нас сведений я не нашел ничего, что бы заставило меня изменить взгляд на цели человечества: у человечества была и есть одна цель – построить коммунизм. Правда, по рецептам Карла Маркса его не достигнешь, но это не имеет значения для самого результата, поскольку важен сам коммунизм, а не то, по чьим планам он построен; кроме того, осознал я бредовость марксистских догм, выдаваемых за науку, уже после перестройки, а до нее и эти догмы меня вполне устраивали. Короче, по своему образу мыслей я коммунист, но ни членом КПСС, ни членом послеперестроечных компартий никогда не был, поскольку уж слишком много в КПСС было откровенно тупых и бессовестных животных. Всегда думал, вот вступлю в КПСС, а люди скажут: «Ага, и ты как они!» И даже не в людях дело, пусть даже они и промолчат, ну ведь сам так подумаешь, а от себя никуда не скроешься. Вот и крутись тут: с одной стороны, нужно сообщить, что ты коммунист, но при этом сказать так, чтобы собеседник понял, что ты к капээсэсовским уродам отношения не имеешь.

Всю жизнь был демократом. Демос – народ, кратос – власть, и я всю жизнь считал, что народ должен иметь власть над органами управления государством, то есть все органы государства должны подчиняться только интересам народа. Всю жизнь считал, что в СССР была лишь пародия на демократию. Но вот началась перестройка, и все органы государственной власти, и все пространство вокруг этих органов заполнились такими скотами, такими животными, что это уже и на пародию перестало походить. Однако все эти животные – алчные, подлые, тупые и абсолютно бессовестные – размазывают сопли по груди и утверждают, что это они и есть демократы. Но если эти твари демократы, тогда как мне называться демократом?

Всю жизнь считал себя патриотом в силу того, что у человека просто нет другой более изученной и достойной цели в жизни, чем служение своему народу. Ну так ведь Гена Зюганов и возглавляемые им бараны уверяют всех, что это их кличка, что это они патриоты. Да неужели же патриоты могут быть тупыми, подлыми и продажными? Могут, могут! – уже 15 лет уверяют всех зюгановцы. Ну а мне что делать? Если они – патриоты, то я уж точно не патриот.

Вот так эти скоты, эти животные без совести и достоинства обгадили все слова до такой степени, что уж и не знаешь, кем себя назвать, чтобы сразу же не вызвать презрения людей.

Долгое время одно было вроде непорочным – национальность. Никогда она мне не мешала, никогда не заставляла за себя краснеть. В СССР она официально не имела значения, а в реальном деле (я 22 года проработал на металлургическом заводе в Казахстане) она и фактически никого не волновала. Ну украинец и украинец – что тут такого? У всех в паспорте какая-нибудь национальность да вписана, кого это волновало? Партийные органы при дележке орденов национальность, конечно, учитывали, но ведь в жизни люди на эти ордена уже давно внимания не обращали – в жизни какой ты человек есть, так тебя и принимают, невзирая ни на ордена, ни на национальность.

Мне, кстати, подчинялся железнодорожный цех, а его начальником был Главацкий Игнат Станиславович, про него я знал, что он поляк. Мужик был надежный, как стена, – жизнь можно было без колебаний доверить. А главбухом завода была Прушинская Христина Макаровна, и тоже надежнейший человек, но о ее национальности как-то не пришло в голову осведомиться. Может, она тоже была полька. А в середине 90-х я занялся Катынским делом и ближе познакомился с кое-какими поляками из Польши. Боже мой. Какие животные! Купили в прессе и генпрокуратуре России десятка три мерзавцев, сфабриковали Катынское дело так, как будто это русские в 1940 году расстреляли трусливых польских офицеров – тех, которые в 1939 году удирали от немецкой армии в сторону СССР. То, что на самом деле этих польских трусов в 1941 году пристрелили немцы, поляки прекрасно знают, но поскольку эти животные не имеют ни совести, ни достоинства, то воют, стонут и канючат, чтобы Россия заплатила им за продырявленные немцами черепа трусливой шляхты. Я об этом уже много написал, и написал резко, но единственное, что меня сдерживало употребить те слова, что полагалось бы, так это Главацкий и Прушинская – то, что я твердо знал, что есть и среди поляков люди. И весь мой жизненный опыт общения с людьми утверждает и кричит: не имеет национальность значения – подонков животных и хороших людей в любом народе хватает!

Однако сегодня дело принимает страшный оборот – эти бессовестные животные захватывают власть в государстве и умах, и та их подлость падает на весь народ: раз народ их избрал и терпит, значит, сам такой!

К хорошему ведь быстро привыкаешь, а я за годы жизни в СССР привык, что мне национальности стыдиться не приходится – она у меня самая уважаемая. Правда, при выезде за границу наши внутренние национальности пропадали, и для иностранцев все советские люди были русскими, а уж русских уважали за границей безмерно, и не за деньги, а за то, что ты русский. Одни русских любили, другие боялись, но уважали все, и о нынешнем презрении к нам речи не шло. В конце 80-х я был по делам в Южно-Африканской Республике, возможно, одним из первых советских людей, и надо было видеть радость и восторг негров, когда они узнавали, что ты русский, настороженность, но все же явно выражаемое уважение живущих там англичан и буров.

А к середине 90-х я и ездить за границу перестал – до того тошно было переносить плохо скрываемое презрение, и ответить на него было нечем: мы сами свой высокий статус гражданина Империи сменили на статус туземца колониальных территорий США. Можно сунуть голову в песок и делать вид, что это не так – что мы суверенные державы, – и если ты кретин, то пусть тебя эта поза порадует, но в остальном мире дураков мало – кто мы такие, тамошний народ видит. Видит и презирает. Да и как не презирать, если любым делом, любым словом мы четко демонстрируем, что у нас во власти бессовестные животные, а мы их трусливо и тупо терпим.

Однако это все в общем, поэтому давайте на каком-нибудь конкретном примере разберем, почему сегодня стыдно быть украинцем.

Что особенно обидно

Украина избрала себе нового президента – Виктора Ющенко. Президента, который пришел к власти на антирусской истерии, совершенно откровенно проплаченной американцами. Я бы еще понял и даже поддержал бы его, если бы он объявил войну нынешнему российскому режиму, но ворон ворону око не выклюет, и предвыборный шабаш был именно антирусским. Уже только это показывает, что у Ющенко совести ни на копейку, а о чувстве собственного достоинства и говорить не приходится. Человек явно демонстрировал клеймо, вернее, тавро американского общества овцеводов. И что смешно или, точнее, до слез обидно, что все это уже было, было много раз и точно так же, ну разве что роль США в какие-то определенные моменты играли поляки, или турки, или шведы, или австрийцы, или немцы, для которых все эти тогдашние ющенки и их последователи были не более чем животными, которых надо было использовать на благо польской шляхты, Порты, Австро-Венгрии или Германии.

В перестройку, в 1987 году, довольно большим тиражом даже для СССР (100 тысяч экземпляров) вышло не толстое (в двести с небольшим страниц) издание книги Ф.Ф. Нестерова «Связь времен» с очень четкой философией причин и принципов создания Российской империи и СССР. Эта очень умная книга осталась без какой-либо прессы и обсуждения: уже начиналась перестройка, и целью перестройки была ломка тех принципов, на которых народы России, СССР строили свое государство. Не подходила эта книга перестройщикам и по той причине, что Нестеров, пожалуй, одним из первых громко заговорил о том, о чем и цари, и большевики говорить стеснялись, – о том, что все народы объединялись с Россией и СССР всегда по воле простых людей и от крайней нужды, а вот разъединялись всегда по воле правительственных уродов-суверенитетчиков, и всегда с подачи заинтересованного в грабеже этого народа иностранного государства. Нестеров сообщал такие малоизвестные обстоятельства.

«Другой характерной и отличительной чертой Московского государства и Российской империи было действительно добровольное вхождение в их состав целого ряда народов, заселяющих огромные области: Белоруссии, Украины, Молдавии, Грузии, Армении, Кабарды, Казахстана и др. История никакой иной европейской или азиатской империи не знает ничего подобного. Вестминстерский дворец, скажем, никогда не видел в своих стенах посольства, прибывшего с просьбой о включении своей страны во владения британской колонии. А для палат Московского Кремля не были редкостью сцены вроде следующей.

В 1658 году царь Кахетии Теймураз I рассказывает Алексею Михайловичу и боярской думе горестную историю своей семьи. Ее запись сохранилась в бумагах Посольского приказа. «Когда мать моя с внуком приехала к старому шаху (Ирана), – говорил Теймураз, – и била челом, чтобы он взял внука в аманаты (заложники) и брал с государства дань, а разорения не чинил, то шах сказал моей матери, чтобы она послала и другого своего внука Леона, а он, шах, которого внука в аманаты захочет, того и возьмет, а другого отпустит. Моя мать взяла и другого внука Леона, но шах матери моей и детей не отпустил, а прислал к ней, чтобы она обусурманилась (приняла ислам)… Она отказала, [сказав], что отнюдь веры христианской не отбудет. Тогда шах отдал ее под стражу и велел мучить: сперва велел сосцы отрезать, а после закаленными острогами исколоть и по суставам резать; от этих мук мать моя пострадала за Христа до смерти, а тело украл и привез ко мне доктор француз; детей же моих обоих шах извалошил (кастрировал), и теперь они у него». После этих слов Теймураз бросился в ноги к русскому царю, умоляя принять несчастный народ Кахетии под свою высокую руку и спасти его от окончательного истребления.

Для самой Москвы то было трудное время. Совсем недавно пришла весть о гибели дворянской московской конницы под Конотопом; столица оказалась без прикрытия, и ее жители вышли восстанавливать обветшалые укрепления. Все же далекой Кахетии помогли чем смогли: послали пушки, пищали и порох, денег и соболиной казны, иконы (среди них одну «чудотворную») и монахов для наставления в православии. Еще раньше государевым послам, направлявшимся в Персию, были даны указания отвращать шахский гнев от грузинских земель всеми средствами, включая предоставление широких льгот персидским купцам в торговом договоре.

Чтобы правильно понять смысл обращения Теймураза к русскому царю в Грановитой палате, нужно подняться вверх по течению истории еще лет на двести. В 1453 году Византия, раздавленная напором турецкого нашествия, прекратила свое существование. Еще раньше распался и попал под пяту иностранных поработителей круг земель, освещенный некогда византийской цивилизацией. Чужеземное господство над Арменией, Грузией, Грецией, Болгарией, Сербией и Черногорией, Валахией и Молдавией, Украиной и Белоруссией усугублялось религиозным антагонизмом между победителями и побежденными. Если феодальная эксплуатация в рамках единой религиозной общины до некоторой степени ограничивалась моральными нормами, то по отношению к иноверцам всякая мораль отбрасывалась, и на место идеологического воздействия со стороны правящего класса становились неприкрытое насилие, каждодневный произвол и массовый террор в случае возмущения.

Только Московское царство среди прочих православных государств смогло сбросить с себя иноземное иго и добиться «самодержавия», то есть полной самостоятельности, независимости от власти какого-либо иностранного государя. По времени возвышение Москвы совпало с падением Константинополя, а потому и роль политического оплота православия немедленно перешла от Византии к Московии. Женитьба Ивана III на Софье Палеолог, которая передала своему супругу и потомству права на корону византийских императоров, лишь добавила юридическую санкцию к действительному положению дел. Подобно тому как в XIV – XV веках Русская православная церковь обращала взоры своих прихожан к Москве как к центру сплочения всех русских земель в борьбе против Золотой Орды, так позднее, в XV – XIX веках, вся вселенская православная церковь указывала на Московский Кремль как на «твердыню истинной веры», как на последнюю надежду всех угнетенных, гонимых и страждущих православных христиан.

Историческая роль покровительницы единоверных народов воспринималась Россией вполне серьезно. В деле освобождения от варварского турецкого владычества Сербии, Черногории, Греции, Болгарии, Румынии был весомый вклад и русской кровью.

То же самое можно сказать и в отношении тех народов, которым суждено было войти в состав Российского государства.

Впервые Кахетия обратилась за помощью к России в 1587 году, то есть за 70 лет до приезда в Москву Теймураза. Его предшественник, царь Александр, «бил челом со всем народом, чтобы единственный православный государь принял их в свое подданство, спас их жизнь и душу». Просьба была уважена. В грузинские крепости были введены московские стрельцы с «огненным боем», то есть с пушками и пищалями. Это было сделано в ущерб экономическим интересам России. Московия в обмен на меха покупала в Персии шелк и затем с большой выгодой перепродавала его на Запад. От этой важной статьи доходов в государевой казне пришлось на время отказаться, так как шахиншах почел себя обиженным тем, что русские вторглись в его вассальное владение. Но вскоре в самой Кахетии произошел переворот в пользу персидской ориентации. Царь Александр был убит его сыном, который принял ислам, впустил персидские войска в страну и предложил русским вернуться восвояси – почти все они погибли на обратном пути от нападений горцев-мусульман. (Такой поворот, кстати сказать, не предотвратил страшного разгрома, которому подверг Кахетию шах Аббас в 1614 году.)

Как в период сплочения русских земель вокруг Москвы в XIV – XV веках, так и в позднейшую эпоху объединения уже нерусских земель в пределах многонациональной России прослеживается один и тот же исторический ритм, вызванный внутренней противоречивостью процесса интеграции. В близкой ли Рязани или в далекой Кахетии действовали одновременно центростремительные и центробежные силы и стремления. Из их противоборства и рождались попеременно местные «приливы» к Москве и «отливы» от нее. Легко различить общие фазы таких политических циклов, которые, повторяясь и затухая, вели к полному государственному объединению: обращение к Москве за военной помощью; помощь получена, и кризис преодолен; военное присутствие Москвы (России) начинает тяготить, появляется стремление освободиться от политической зависимости; восстановление домосковского статус-кво чаще всего в союзе с прежними врагами; возобновление, как правило, в гораздо более острой форме старого кризиса; возвращение к Москве.

История воссоединения Украины с Россией служит нагляднейшим тому примером. Богдан Хмельницкий, как и казачьи вожди до него, не раз обращался к России с просьбой о присоединении. Московское правительство долго колебалось и, каким бы самодержавным оно ни было, не решалось самостоятельно, без совета «со всей землей», начинать войну против сильнейшей Речи Посполитой. Созываются два Земских собора – в 1651 и 1653 годах. Колебания и нерешительность Москвы более чем понятны: отношения между Польшей и Швецией, блокировавшей выход России к Балтике, накалились до предела. Разрыв между ними стал неизбежен, что давало царю возможность в союзе с Речью Посполитой разрешить наконец ливонский вопрос. После тяжких поражений Московия копила свои боевые силы именно для борьбы в Прибалтике, а тут мольба о помощи терзаемой Украины!

Все же Земский собор 1653 года высказывается за принятие Малой Руси «под высокую руку государя всея Руси», и едва окрепшая Россия вновь вступает в четырнадцатилетнюю войну. Удар царских войск в белорусском направлении приковывает туда основные польские силы, что позволяет казакам очистить от панов всю Украину. Вторая фаза завершена, начинается третья.

Преемник Богдана Хмельницкого гетман Выговский поднимает призывом к самостийности против «москалей» малороссийские города, которые изгоняют иногда подобру-поздорову, а иногда и вооруженной рукой царские гарнизоны. Сам он вместе с крымским ханом громит под Конотопом дворянскую московскую конницу. После такой победы «самостийность» по отношению к Москве немедленно оборачивается зависимостью от Польши, которая спешит признать привилегии казачьей старшины, чтобы вернуть под панский гнет рядовых казаков и украинское крестьянство. Все возвращается на круги своя.

Начинается новый цикл. «Черная рада», то есть такая, на которой присутствует «черный люд», сбрасывает Выговского, избирает гетманом Юрия Хмельницкого, бьет челом перед царем о возобновлении «статей» Переяславской рады и о помощи против Польши. Московское войско вновь вступает в Украину, но и оно, преданное казацкой верхушкой, вынуждено капитулировать перед поляками под Чудновом (1660 г.).

Потом были новые рады, новые гетманы (иногда по два, по три враз), новые челобитья и новые измены. Дело дошло до того, что крымские татары, эти верные союзники в борьбе за самостийность, не стеснялись уже обменивать между собой пленных украинских девушек и женщин прямо под окнами гетманского дома. Растерзанная междоусобицами Украина являла собой одну сплошную руину. Позднее украинские историки так и назовут этот смутный период – «руиной».

А вот выход из смуты и конец последнего цикла. Украинские города просят московское правительство ввести в них войска. Москва, ссылаясь на прошлые «воровство и измены», отказывается. Тогда малороссийские мещане просят царя править ими «по всей его государевой воле» так же, как и всеми прочими городами царства. Иными словами, «статьи» Переяславской рады, гарантирующие самоуправление в границах Магдебургского права для украинских городов, перечеркиваются самими украинцами. На этих условиях, то есть на условиях безусловного подчинения, царская Россия возвращается на Украину. Теперь ей уже никакой Мазепа не будет страшен: ни мещанство, ни казачество за ним не пойдут. Он станет прежде всего врагом самого украинского народа.

…Почти хрестоматийным считается утверждение, что угнетенная нация стремится сбросить с себя зависимость при первом удобном случае. Так, ирландцы всегда смотрели на любого противника Англии как на своего естественного союзника и оказывали посильную помощь всякой антибританской борьбе, следуя правилу: «Враг моего врага – мой друг». Исходя из этой общепризнанной истины, легковерный историк, приступающий, например, к изучению Смуты в Русском государстве, должен априорно заключить, что Казань, еще хорошо помнившая свою самостоятельность и вековую вражду с Москвой, постаралась воспользоваться тем обстоятельством, что Московское государство переживало глубочайший кризис. Но вот он углубляется в первоисточники и обнаруживает документ, гласящий: