Галинкина любовь

Галинкина любовь

Юлия Монакова

Дизайнер обложки Юлия Карабицына

© Юлия Монакова, 2024

© Юлия Карабицына, дизайн обложки, 2024

ISBN 978-5-4496-7047-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ОТ АВТОРА

Все имена, персонажи и события вымышлены, любые совпадения случайны.

Обратите внимание: в книге упоминаются небезызвестные геополитические события 2014 года. Автор ни в коем случае не ставит своей целью разжигание межнациональной вражды и топит исключительно за братство народов. Всем мира!

ЧАСТЬ 1. СКЕЛЕТЫ В ШКАФУ

Александр Белецкий

– Саша, что мне теперь делать, а?! – в голосе бывшей жены явственно слышались истерические нотки. – Где её искать? Куда бежать?!

Александр опустился в кресло, мысленно отдав себе приказ успокоиться, чтобы не запаниковать вслед за ней.

– Так, во-первых – бежать никуда не надо, – сказал он решительно и одновременно умиротворяюще. Уж чем-чем, а голосом своим, как и все актёры, Белецкий умел пользоваться великолепно. Сейчас в его уверенном тоне слышалось примерно следующее: «Не боись, дурёха, я что-нибудь придумаю, всё будет хорошо!»

Анжела коротко всхлипнула напоследок и послушно затихла, приготовившись внимать экс-супругу.

– Во-вторых, давай рассуждать здраво. Ты говоришь, что мобильный она отключила… К кому она могла сорваться среди ночи без звонка? У неё есть парень?

– Нет… то есть, сейчас вроде бы нет, – поправилась Анжела. – Хотя она не очень-то откровенничает со мной в последнее время, мы с ней постоянно цапаемся. Но прошлого её мальчика, Андрюшу, я хорошо знаю, это её одноклассник. Они расстались несколько месяцев назад.

– Ты ему позвонила? – быстро спросил Белецкий.

– Позвонила, конечно… И всех её подруг на уши подняла. Пока ни у кого из них Дашка не объявлялась. Если, конечно, они её не покрывают.

– А у твоей мамы её быть не может?

– Ой, ты знаешь, я об этом не подумала, – оживилась Анжела. – Сейчас же её наберу… Саш, но мне всё-таки кажется, что она рано или поздно объявится у тебя.

– С чего ты взяла? Мы с ней редко виделись в последние месяцы. Да и вообще, Дашка не склонна делиться со мной своими личными проблемами. Вернее, она вообще ни с кем не склонна этим делиться, – невесело подытожил он. – Кто знает, о чём она действительно думает и что у неё на сердце…

– Да она же тебя боготворит! – с явными нотками ревности возразила Анжела. – «Папа такой, папа сякой, папа то, папа сё…» Иной раз уши в трубочку сворачиваются, – обиженно добавила она. – Ты для неё – непререкаемый авторитет и идеал. Так что она по-любому прибежит на меня жаловаться… если, конечно, с ней всё в порядке, – голос её дрогнул.

– Успокойся, Анжел, – подбодрил он, – не сходи с ума раньше времени. Дашка уже взрослая девица, семнадцать лет, как-никак. Думаю, попсихует чуток и включит мозги. Давай просто подождём.

– Сашка… – она замолчала на несколько секунд, борясь с подступающим к горлу и уже рвущимся наружу плачем. – Если бы ты только слышал, что она мне наговорила! И этот тон, и ненавидящие глаза… Спаси её, пожалуйста. Только ты можешь это сделать! – патетически воскликнула она. – Она же вбила себе в голову, что хочет артисткой стать… Представляешь?!

– Ну, с родителями-актёрами это, конечно, охренеть как неожиданно, – рассеянно пошутил Белецкий, однако бывшая жена не оценила юмора.

– Господи, что ты несёшь! Сам же знаешь, что это путь в никуда! Сколько актёрских факультетов в Москве? И на каждый ежегодно пытается поступить около пяти тысяч человек. Пяти тысяч!!! – повторила она внушительно. – Поступает в итоге лишь несколько десятков, а в профессии себя находят и вовсе единицы. Что ей потом – всю оставшуюся жизнь вкалывать в амплуа «овсянка, сэр»?!

Анжела знала, о чём говорит – сама была третьеразрядной актрисой одного из захудалых столичных театров. Московская публика на их спектакли почти не ходила, поэтому жила труппа в основном за счёт гастролей, разъезжая по таким глухим провинциям, от которых брезгливо, по-барски, воротили нос звёзды первого эшелона – ведь тамошние организаторы понятия не имели о том, что такое «райдер».

Гастролировали по городам и сёлам, совсем, казалось, не тронутым цивилизацией. Глядя из окна поезда или автобуса на унылый провинциальный пейзаж, как ксерокопия похожий на предыдущий, Анжела тоскливо вздыхала. Впрочем, в подобных городках труппа получала какую-никакую отдачу: неискушённые местные зрители охотно брали билеты на артистов с Москвы и не судили их строго, добросовестно хлопая, преподнося букеты недорогих цветов и даже пьяненько выкрикивая «браво».

Отыграв спектакль в очередном доме культуры очередного Усть-Пердюйска (сколько их было на её памяти – десятки? сотни?..), Анжела одиноко шла в гостиницу и пыталась уснуть, в то время как остальная труппа, собравшись в чьём-нибудь номере, дружно и методично напивалась. Сама Анжела давно уже перестала искать утешения в алкоголе, поняв, что это лишь морок, иллюзия забвения; наркотиков же она панически боялась – это и держало её на плаву, не позволяя совершенно потерять человеческий облик. Ворочаясь на неудобной железной кровати с провисшей чуть не до пола панцирной сеткой в убогом и пыльном гостиничном номере, Анжела безутешно плакала об ушедшей молодости, несбывшихся мечтах и несостоявшейся карьере…

А в это время в соседнем номере артист их труппы Федька Бурлаков – потасканный герой-любовник с полустёртыми следами былой привлекательности – привычно обхаживал очередную хорошенькую здешнюю простушку. Через стену отчётливо была слышна их возня, и Анжела накрывала раскалывающуюся голову подушкой. К тому же, после дешёвого и невкусного комплексного ужина из местной столовой её всю ночь мучила изжога. Возвращалась с таких гастролей она обычно совершенно разбитой. А теперь ей предлагают добровольно толкнуть на этот путь единственную дочь?!

– Ну, зачем же заранее настраиваться на негатив, – мягко пожурил её Белецкий. – Извини, Анжел, но если у тебя лично не получилось – это ещё не значит, что у Дашки тоже ничего не выйдет.

Анжела, глубоко уязвлённая его замечанием, не нашлась, что ответить.

– А вообще, мне кажется, – продолжил он с внезапным вдохновением, – что Дашка вполне могла бы стать актрисой. Я даже почти уверен в этом.

– Ты спятил? – сухо осведомилась бывшая жена. – Уверен он… Да с чего вдруг такая уверенность?!

– У неё пытливый взгляд на окружающий мир, наблюдательность, повышенная эмоциональность, – принялся перечислять Александр. – Она чутко реагирует на действительность. К тому же, ни театральным, ни киношным закулисьем её не испугать, она среди этого выросла. Так что, думаю, – резюмировал он, – Дашка как раз прекрасно знает, на что идёт, и отдаёт себе отчёт в совершаемых поступках. Впрочем, чего сейчас-то истерить? Время ещё есть. Она может хорошенько подготовиться к поступлению…

– Да ты вообще, что ли, не соображаешь, что несёшь?! – выкрикнула Анжела в отчаянии. – А если она не поступит?

– Ну, ты прямо как умная Эльза. Даже если не поступит – невелика трагедия! Может быть, поймёт, что актёрство – не её призвание. В конце концов, ей же не в армию идти. Успеет ещё окончательно определиться с профессией. Я, кстати, могу помочь устроить её на киностудию. Пусть поработает немного, опыта наберётся…

– Кем устроить?! – заполошно вскричала Анжела.

– Господи, да чего ты так боишься, чего раскудахталась? – недоумевающе вопросил он. – Ну, к примеру, ассистентом. Или хоть курьером. Повращается в киношной среде и поймёт, надо ли ей это.

– Ох… – вздохнула Анжела. – Просто хочу уберечь её от собственных ошибок. Если бы я знала в своё время… то никогда в жизни не пошла бы в театральный вуз!

– Это твой опыт и твоя жизнь, – прижимая мобильный плечом к уху, Белецкий достал сигареты. – Чтобы сделать какие-то выводы, каждый человек должен ошибиться самостоятельно. Нужно лично набить себе шишки, понимаешь? – он щёлкнул зажигалкой и затянулся.

– Но ведь своя… родная, кровиночка, – жалобно протянула Анжела. – Хочется уберечь её от этих самых шишек! Ты, наверное, просто не в состоянии понять…

– Почему это? – Александр нахмурился.

– Ну, ты же… – она смутилась. – Ладно, забудь. Меня что-то не в ту степь понесло.

– Понятно. Хотела в очередной раз ткнуть меня носом в то, что Дашка мне не родная? – холодно уточнил Белецкий.

– Ну прости, Саша, прости, – трусливо заюлила Анжела. – Я вовсе не это имела в виду. Ты для неё – самый что ни на есть родной отец, а я ляпнула, не подумав…

– Ладно, – вздохнул он, чувствуя внезапно навалившуюся усталость и уже мечтая закончить тяжёлый разговор. – Если Дашка здесь объявится, я сразу же дам знать. Ну и ты держи меня в курсе. Периодически проверяй, не включила ли она телефон. Я тоже буду звонить…

– Спасибо тебе, Саша, – торопливым заискивающим тоном произнесла она. – Пока, до связи.

Он снова глубоко вздохнул. Настроение Анжелка ему всё-таки подпортила. Вот же талант у человека – брякнуть какую-нибудь гадость, а потом извиняться.

Без особой надежды он набрал Дашин номер. «Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети», – сообщил ему равнодушный автоматический голос. Куда же её понесло, дурынду? Ночь на дворе…

***

Александр Белецкий и Анжела Климова поженились ещё студентами.

Они никогда не были влюблены друг в друга – просто однокурсники и хорошие приятели, не более того. В один и тот же период оба пережили не очень удачные романы: Александр любил девушку, которая не отвечала ему взаимностью, а Анжела встречалась с женатым, который ничего ей не обещал. Думая привязать к себе любовника навеки, Анжела, как и многие глупые наивные девчонки, постаралась «залететь». Однако её благоверный, узнав о беременности, устроил скандал, угрожал и требовал немедленно решить проблему. Она металась, ревела, трусила делать аборт, но растить ребёнка без отца тоже боялась. Александру стало жаль дурёху…

Отчасти из этого чувства жалости, отчасти назло девице, которая пренебрегла его чувствами, он и предложил однокурснице разумный, как ему тогда казалось, выход из положения – расписаться. Этакий благородный жест: разочаровавшийся в любви юный джентльмен спасает честь опозоренной леди.

То, что их брак – ошибка, стало понятно чуть ли не в загсе. Но отступать было поздно, стыдно, да и некуда. Все были уверены, что Белецкий – отец будущего Анжелкиного ребёнка, и когда Даша родилась, он покорно продолжил играть выдуманную роль. Постепенно Белецкий и сам привязался к девочке, полюбил её, искренне считая своей дочерью. О том, что по крови они чужие, не был в курсе никто, даже его мать – она никогда не приняла бы неродную внучку. Тем более, к невестке она симпатии не испытывала и брак сына никогда не одобряла.

Они довольно скоро развелись, но Александр продолжал регулярно видеться с дочерью, забирая её к себе на выходные или каникулы. Он был для Даши кумиром, центром Вселенной… Возможно, потому, что, в отличие от непутёвой матери, отец стал настоящей суперзвездой отечественного кинематографа, и девочка смотрела на него с гордостью и восхищением.

Белецкий был нереально, сумасшедше талантлив. На его спектакли ломилась публика, а все фильмы с его участием становились дико популярными: уже одно его имя в титрах было залогом будущего успеха. К тому же, природа одарила Белецкого ещё и яркой внешностью – такой, что люди оборачивались бы ему вслед, даже не будь он актёром. Помимо красоты, в нём было ещё и то, что принято называть «породой» – стать истинного аристократа, принца голубых кровей, благороднейшего из смертных.

Даше льстила известность родителя – это позволяло ей держаться в школе независимо и чуть свысока не только со сверстниками, но даже с учителями. Все одноклассницы хотели с ней дружить, жадно расспрашивая об отце и бесстыдно напрашиваясь в гости, чтобы хоть одним глазком взглянуть на знаменитого артиста вживую. Да что там одноклассницы – даже директриса предклимактерического возраста, заливаясь стыдливым девичьим румянцем, периодически нерешительно намекала: мол, что это у тебя, Дашенька, всё мама да мама на родительские собрания ходит, пора и папе как-нибудь выбраться.

Пару раз Белецкий организовывал для Дашиного класса культпоходы в собственный театр; иногда уступал настойчивым приглашениям и устраивал в дочкиной школе что-то вроде творческого вечера. В столовой, служившей также актовым залом, раздвигали в стороны все столы, украшали помещение живыми цветами и воздушными шариками, торопливо создавали импровизированную стенгазету, посвящённую творчеству актёра и украшенную вырезками из журналов. В зале невозможно было протолкнуться – народу набивалось под завязку. Белецкий восседал посреди сцены на директорском стуле, изящно положив ногу на ногу, и терпеливо отвечал на вопросы, которые ему передавали на листочках смущённые и взволнованные зрители. Впрочем, содержание этих записок не блистало разнообразием: через одну следовали признания в любви с номерами телефонов, причём нельзя было с уверенностью утверждать, писала ли это школьница или какая-нибудь учительница начальных классов. Выдержав час-полтора добровольной пытки, Белецкий галантно целовал ручку млеющей директрисе и с облегчением откланивался.

Само собой, у него не было отбоя от женщин. После развода с Анжелой он, уже не скрываясь, завязывал многочисленные романы и романчики с партнёршами по съёмочной площадке или спектаклям. Затем, затосковав по теплу семейного очага, Белецкий снова попытался построить серьёзные отношения – сделал предложение телеведущей Екатерине Вавиловой. Этот союз тоже оказался кратковременным, поскольку они с Катей были совершенно разными людьми. Однако во время скоропостижно скончавшегося брака всё-таки успел вскрыться не слишком приятный факт: оказывается, Александр не мог иметь детей. Вернее, его проблемы требовали длительного и дорогого лечения, лучше всего за границей, без которого вероятность зачать ребёнка сводилась практически к нулю.

Белецкий принял своё бесплодие как данность и со временем даже перестал сожалеть об этом. У него уже была дочь – Дашка, любимая, непосредственная, славная девчонка, и он набил бы морду любому, кто попытался бы её обидеть. То, что они не родные, в конце концов совершенно стёрлось у него из памяти. Она была его дочерью – и точка. Посторонние люди с лёгкостью находили у них общие черты, несмотря на то, что чисто внешнего сходства там не наблюдалось. Но Даша тоже была красавицей, да и статью походила на Белецкого – такая же тонкая, благородная и изящная, в отличие от обрюзгшей, рано потерявшей форму и не следящей за собой матерью.

***

Раздался звонок домофона. Александр облегчённо выдохнул и улыбнулся сам себе – вот и блудная дочь заявилась! Поднявшись с кресла, он двинулся в прихожую, ни на секунду не сомневаясь, что это именно Даша. Опережая его, из глубины квартиры выскочил Риф – длинношёрстный колли, красавец, баловень и любимец Александра – улыбаясь во всю пасть и заранее молотя хвостом от нетерпения.

Домработница открыла дверь и впустила в квартиру насупленную, разобиженную на весь мир строптивую девчонку.

– Привет, пап, – шмыгнув носом и пряча взгляд, хмуро проговорила дочь. – Можно, я сегодня у тебя переночую? Фу, Риф, перестань! – засмеялась она, не в силах больше сохранять суровость, в то время как пёс поставил передние лапы Даше на плечи и принялся неистово вылизывать её лицо.

Александр попытался изобразить спокойствие. На самом-то деле больше всего на свете сейчас ему хотелось отчитать своё непутёвое дитя за сумасбродство – и одновременно обнять, от всей души взлохматить ей волосы и чмокнуть в макушку.

– Ты без звонка, – заметил он. – А если бы я был на съёмках или вообще не в городе, куда бы ты подалась в два часа ночи?

– Ну, тётя Глаша-то по-любому дома, – махнула рукой Дашка, другой рукой почёсывая гриву балдеющему Рифу. – А мобилу я спецом отключила, чтобы не беспокоили… некоторые.

– Некоторые – это мама? – безжалостно уточнил он. – То есть, она не в курсе, где ты болтаешься ночами?

Губы у Даши трогательно и артистично задрожали.

– Я не вернусь домой, – отозвалась она, опустив голову и снова шмыгнув носом. – Видеть её не могу. Я её ненавижу!

– Да-да, я в курсе, – холодно подтвердил Белецкий. – Ненавидишь и желаешь ей сдохнуть. Право, Даш, от тебя я такого не ожидал. Детский сад какой-то. Некрасиво и глупо. Тем более, по отношению к собственной матери.

– Настучала уже? – Даша недобро прищурилась. – Я так и знала!

– А что ей ещё оставалось делать? Она там с ума сходит, пока ты бунтуешь и показываешь характер.

– У неё, между прочим, характер тоже далеко не сахар, – буркнула дочь.

– Согласен. Но мы все не идеальны. Мать у тебя одна, другой не будет.

– Да лучше бы и этой не было! – в запале, на эмоциях выпалила Даша. – Она абсолютно невыносима! Даже ты не смог с ней жить, потому что…

– Замолчи! – резко оборвал её Белецкий. – Наши с ней проблемы – дело не твоего ума. Какие бы у нас с мамой ни были отношения, мы оба – твои родители. Мы несём за тебя ответственность, переживаем за тебя…

– Пап, может, хватит лекций? – бесцеремонно перебила она, с досадой сморщив нос, и зябко поёжилась. – Я вообще-то дико замёрзла и ноги промочила, по улицам уже несколько часов брожу. Можно, я хоть согреюсь и переоденусь?

Он опомнился. И в самом деле – нашёл время читать нотации, идиот… Самое главное, Дашка жива и здорова.

– Ладно, – он потёр виски, – и в самом деле, не сейчас… Но мы с тобой ещё вернёмся к этому разговору, – добавил он строго, чтобы она не расслаблялась.

– Через полчасика буду готова к тому, чтобы ты вёл среди меня разъяснительную работу, – съязвила она. Белецкий в ответ только шикнул:

– Быстро в горячую ванну!!!

Даша тут же повеселела, поняв, что прощена и всё обернулось для неё как нельзя удачнее.

– Так я у тебя поживу? – умильно взглянув на него нахальными ясными глазами, уточнила она. Белецкий нахмурился.

– Вообще-то, поначалу речь шла всего лишь о ночёвке…

– Ну, не выгонишь же ты родную дочь на улицу в ночь холодную! – она совсем развеселилась. – Пап, я не буду тебе мешать, честно-честно! И по поводу своей личной жизни можешь не беспокоиться: приводи сюда кого хочешь и спи с кем хочешь, я же не против.

– Разговорчики! – приструнил он её, несколько ошарашенный.

– Не, ну а что? Я же всё понимаю… Буду сидеть у себя в комнате тише воды, ниже травы.

– А как же школа?

– Блин, пап, какая школа! У нас весенние каникулы целую неделю.

Что и говорить – она прекрасно всё рассчитала. Белецкий только усмехнулся её бесцеремонности. Что ж, пусть поживёт пока… Это всяко лучше, чем выставить её вон – Дашка упрямая, к матери сейчас точно не вернётся, с неё станется кочевать по друзьям, а то и по чердакам или подвалам.

– Ну хорошо, – согласился он с притворной строгостью. – Тогда будешь трижды в день выводить Рифа на прогулку, а то тётя Глаша устаёт от беготни по двору и окрестностям. Ты у нас девица молодая и здоровая, ноги длинные… Должна же и от тебя быть хоть какая-то польза.

– Ок, договорились, – кивнула Даша, впрочем, несколько поскучнев лицом. Судя по всему, она планировала вести у отца праздную, лениво-сытую жизнь, а теперь – вот досада! – придётся просыпаться с утра пораньше, чтобы выгуливать собаку.

– Тётя Глаша! – позвал Белецкий. – Осталось у нас что-нибудь от ужина? Разогрей и покорми эту бродяжку, пожалуйста.

– Бедная девочка, – пробормотала домработница, удаляясь в кухню. За ней тотчас же поскакал радостный Риф – никак снова пожрать дадут?..

Услышав, что в ванной щёлкнула дверная задвижка и полилась вода, Белецкий потянулся за телефоном – нужно было немедленно успокоить бывшую жену. И в этот момент он почувствовал, как кольнуло в сердце. А затем – ещё, и ещё… Он медленно опустился на стул, растирая левую сторону груди, и ощутил, как в висках начинает стучать, а к горлу подкатывает тошнота.

– Тётя Глаша! – окликнул он негромко.

– Что, Санечка? – домработница показалась из кухни, вытирая мокрые руки о фартук.

– У тебя есть какое-нибудь сердечное лекарство?

Разглядев его побледневшее лицо, тётя Глаша встревожилась.

– Ох ты, боже мой… Сердечко прихватило? Я сейчас, сию минуту…

Она кинулась к своей сумке и зашуршала там, разыскивая нужное.

– Вот, возьми… Это нитроглицерин и валидол, положи обе таблетки под язык… Да что ж это такое, господи?

Сделав так, как сказала домработница, он на мгновение прикрыл глаза, ощущая во рту холодок лекарства. Сердце никогда раньше не беспокоило Белецкого, поэтому данная ситуация удивила и расстроила его не на шутку.

– Не суетись, тётя Глаша… – через силу выговорил он. – Сейчас всё пройдёт. Ничего страшного.

– Да как же «ничего страшного»? – озабоченно отозвалась она. – Ты, чай, не дед столетний, чтобы сердцем маяться! Наверное, из-за дочки переволновался…

Риф подошёл к хозяину, удивлённо потрогал его лапой – что, мол, с тобой происходит? – а затем деликатно положил свою умную узкую морду Александру на колени. Тот рассеянно потрепал пса по лохматой, как у льва, башке. Боль потихоньку отступала.

– Ну вот и всё, – улыбнулся он перепуганной домработнице слегка занемевшими губами. – Будем жить!

Риф недоверчиво смотрел на него янтарными миндалевидными глазами, наклоняя голову то влево, то вправо.

– Ты бы, Санечка, съездил к врачу при случае, – робко посоветовала тётя Глаша. – Кардиограмму бы сделал… Мало ли, что там. Подстраховаться не помешает.

– Отставить панику, – он притворно нахмурился. – Говорю тебе, со мной уже всё хо-ро-шо. Я абсолютно здоров.

Домработница, громко и демонстративно ворча, удалилась обратно на кухню.

Виктория Белкина

– Тось, забудь ты про этот спор… Мне теперь самому смешно вспомнить, – Никита состроил умоляющую гримасу. Вероятно, весь его донжуанский опыт свидетельствовал о том, что эта моська должна растопить даже самое каменное женское сердце.

Вика поморщилась – партнёр слегка переигрывал – и изобразила в ответ праведную ярость детдомовской девочки Тоси:

– Смешно?!

– Ну… – он замешкался. – Противно!

– Противно?..

– Ну, совестно, – Никита раздражённо махнул рукой. – Не придирайся ты к словам! Лучше испытай меня, если не веришь.

– Ты что – трактор, чтобы тебя испытывать? Никогда я тебя не прощу, спорщик ты… Бабник! – Вика торопливой скороговоркой высказывала ему в лицо свои застарелые обиды. – Ненавижу тебя, не-на-ви-жу!!!

– Так, стоп, ребята! – Михальченко резко и раздражённо хлопнул в ладоши, прерывая репетицию. – Не то, не так… – поморщился он.

Вика с Никитой быстро переглянулись, недоумевая, чего ещё хочет от них Мастер.

Вот уже несколько недель они репетировали пьесу «Девчата», написанную по одноимённой повести Бориса Бедного, а решения спектакля до сих пор не находилось. Михальченко был постоянно недоволен, хотя и сам, похоже, не знал толком, чего он ждёт от своих дипломников. Вот и сегодня – время давно перевалило за полночь, а они ещё ничего толком не сделали.

– Не надо мне показывать кино, вы не Румянцева с Рыбниковом! – злился Михальченко. – Да, они превосходные артисты, талантливые и самобытные, но, в конце концов, создайте же собственных персонажей! Не надо пользоваться чужими готовыми наработками!

– Но, Алексей Яковлевич… – нерешительно протянул Никита, ища взглядом Викиной поддержки. – Ведь люди всё равно будут спектакль с фильмом сравнивать. Аналогий по-любому не избежать.

– А ты избегай, мой друг! – Михальченко возмущённо всплеснул руками. – Неужели у тебя взгляд настолько замылился, что ничего своего придумать не можешь? Я не спорю – фильм получился отличным, добрым, всенародно любимым… Но мы сейчас свой спектакль ставим! Вы ведь читали книгу?

– Читали, – вздохнула Вика.

– И какие лично ты сделала для себя выводы из прочитанного?

– Ну… – Вика старательно задумалась. – Книга полнее раскрывает характеры персонажей.

– Так-так-так, с этого места поподробнее! Что ты можешь сказать конкретно о своей героине – о Тосе? – требовательно вопросил Михальченко.

Вика пожала плечами и принялась неуверенно перечислять:

– Тося не такая уж наивная, как может показаться поначалу, и вовсе не идеальная, у неё куча недостатков. Она беспардонная, амбициозная, с хитрецой и огромным пробелом в образовании… Как говорит про неё мама Вера: «Сейчас в тебе всё перемешано – и хорошее, и плохое. Натощак даже не разобрать, чего больше».

– Именно так! – вполне удовлетворённый ответом, кивнул Михальченко, а затем ткнул пальцем в Лизу Старовойтову, самую красивую девушку на курсе. – А что ты мне скажешь о своей героине?