Ярость одиночества. Два детектива под одной обложкой

– Откуда знаешь про очки серии «Майбах»? – Роман пересел ближе к Кире

– Это просто. Увеличиваешь, вырезаешь, гуглишь, и он тебе выдаёт картинку. Это точно серия «Майбах».

– Можешь показать?

Кира вынула из кармана комбинезона сотовый телефон и, поводив по дисплею пальцем, передала аппарат Роману.

– Нет! – разочарованно воскликнул Роман. – Это не те очки, которые я видел в хранилище вещдоков. Те были тоже ничего себе! Но не эти. Значит, это не он.

Дверь из прихожей открылась, и в её проёме показался Михаил Исайчев:

– Я, пока раздевался, слышал ваш разговор. Очки, возможно, не те, но появился человек, который может иметь и любит дорогие эксклюзивные очки. Это немало.

Ольга подошла к мужу, чмокнула в щёку и спросила:

– Есть хочешь? Пойдём, накормлю.

Михаил отрицательно покачал головой, присел на место Ольги в кресло-грушу, вытянул длинные ноги к огню.

– Ноги замёрзли. На улице снег выпал, а я в форменных ботинках. Пора обувку менять. Есть не хочу. Сейчас гостевал у Долженко, она бутербродами с кофе накормила и не очень хорошую новость преподнесла…

Роман недовольно крякнул:

– Что бабушка русской экспертизы ещё накопала? Я по её наущению вновь возбудил дело Елены Строгановой.

– А теперь мы будем снова возбуждаться по делу Светланы Тодуа.

– Как! – воскликнула Кира. – Света покончила с собой! Разве это не так?

Роман положил на плечо девушки ладонь, стараясь успокоить, спросил:

– Михал Юрич, ты хочешь сказать, её подтолкнули? И у Долженко есть доказательства?

– Есть, – горько усмехнулся Исайчев, – и моя жена, как всегда, оказалась права. Она месяц назад предупреждала: все наработки предыдущих товарищей надо выкинуть в корзину и начать вновь. – Михаил послал Ольге воздушный поцелуй. – Кира, расскажи-ка подробнее о Константине Тодуа и Свете. В общем, по твоим прежним воспоминаниям их портреты нарисованы достаточно чётко, посему меня интересует последний год их жизни. Год перед трагедией. Ты в курсе, что у них происходило? Она делилась?

– Ты думаешь, это Коста? – совсем поникшим голосом спросила Кира. – Не хочу в это верить. Не-хо-чу…

Ольга почувствовала, как от Киры запахло пеплом и вулканической лавой. «Она злится», – решила Ольга.

Михаил мельком взглянул на жену и едва уловимо кивнул.

«Он тоже чувствует! – обрадовалась Ольга. – Научился, наконец, улавливать запах эмоций… Странно реагирует девушка: на лице растерянность, а внутри злость».

Михаил поднялся с кресла и на ходу, прикуривая сигарету, направился к окну. Подойдя, открыл форточку.

– Я вползатяжки, в форточку, – виновато прокомментировал он, – уши без курева опухают. Ты говорила, муж бил Свету?

– Бил! – тряхнула головой Кира. – Она изводила Косту ревностью! У Светки на эту тему была паранойя. Она на женщин смотрела, причём на любых, с точки зрения, спал её муж с ней или нет. Коста для Светки был равен жизни. В последний год у них что-то происходило, но подруга замкнулась, на контакты ни с кем из нас не выходила. Естественно, что у них там было, мы не знали. У Косты обнаружили неполадки с предстательной железой. Его полгода в Сартове не было. Мотался между Москвой и Израилем. Светка детей по бабушкам растащила и зависала на телефонах. Косту вылавливала. Он вернулся и домой почему-то не поехал. Жил в офисе. Пристроил рядом что-то вроде личных апартаментов. Светка истерила. На работу ходить перестала. Коста сам почти не приезжал, присылал нарочного с продуктами.

– Она разве работала? – удивлённо спросил Роман.

Кира кивнула:

– Это мы её уговорили. Дети в школах, а Светка одна как сыч по своему замку болтается, прислугу по углам гоняет.

– В какой организации она работала? – выдохнув в форточку струйку дыма, спросил Михаил.

– Где она без образования могла работать? Горничной в ведомственной железнодорожной гостинице. Сутки дежурит, двое дома. Работа не ахти какая, но в коллективе.

Михаил, докурив сигарету, вернулся, сел на диван рядом с женой, спросил:

– Как Константин Тодуа относился к столь непафосному статусу своей второй половины? Горничная в гостинице? Его жена! Для Косты это катастрофа, как он терпел?

– Светка не говорила, а он не интересовался. Подруга не носила его фамилию. Как была Кобзарь, так и осталась. И это вовсе не её идея. Константин до свадьбы уведомил будущую супругу, что фамилию Тодуа нужно заслужить. Получается, она так и не заслужила.

– Когда вы с ней последний раз встречались или говорили? – уточнил Михаил.

– Ой! – Кира взмахнула рукой. – На последних ежегодных посиделках в День святого Валентина. Это почти полтора года назад, а разговаривали по телефону за три дня до трагедии. – Кира замолчала, задумалась, вспоминая. Затем суетливо застрекотала: – Нет… нет… ничего особенного она не говорила. Сообщила о выписке из больницы. Вроде с лестницы упала, ребро сломала. Голос у неё был спокойный, но какой-то тусклый. Я попеняла: почему не сообщила? Светка вдруг вскрикнула, сказала, будто молоко на плите убежало, трубку отключила. Мне тогда показалось, она специально разговор прервала – вероятно, устала.

За окнами потемнело, усилился ветер. На улице зажглись фонари, их свет выбелил половину сада. Вторая половина погрузилась во мглу, и каждый сидящий в гостиной видел в этом сумраке оживавших ночных призраков. Ольга поспешно встала с дивана, быстро подошла к окну, резкими движениями задёрнула тяжёлые занавеси – не любила она темноты, особенно во время тяжёлого и неприятного разговора. Михаил тоже поднялся, пошёл по залу, включил дополнительный свет; стало спокойнее.

– Кира, почему вы злитесь? – неожиданно спросила Ольга.

– Да, да, – согласно покивал Михаил, – мне тоже показалось, что вы злитесь.

Роман удивлённо посмотрел на супругов, потом на Киру.

– Нет-нет, – поспешила заверить Кира, – всё нормально. Хотя… – Девушка виновато посмотрела на Романа. – Я виню себя за то, что не перезвонила, надо было… Может быть, если бы не оставила тогда её одну, разговорила, вызвала на откровенность, то…

– Перестань, – раздражённо бросил Роман, – она сама отключила трубку!

– Если она была одна, – твёрдо, почти озлобленно сказала Кира, – она не могла кипятить молоко. Сыновья давно жили у бабушек. У Светки с детства непереносимость молочного белка. Мы все это знали и никогда не предлагали ей ничего молочного. Полагаю, во время разговора кто-то появился…

– И что в этом такого? – взъерошился Роман.

– В начале разговора я спросила, может ли она говорить. Светка ответила утвердительно. Сказала, что одна, и вдруг так резко обрубила разговор.

– Вы по времени долго говорили? – поинтересовался Роман.

– Минут двадцать…

– Тогда её молоко давно убежало, можно было и не беспокоиться, – с иронией заметил Васенко.

У Киры в глазах закипали злые слёзы. Михаил, чтобы разрядить атмосферу, попросил:

– Копилка, организуй кофейку. Киру тоже забирай, пусть помогает.

Дождавшись, когда женщины уйдут, Исайчев озадачил Романа:

– Прикажи операм из убойного отдела распечатать фото Светланы Кобзарь и пробежаться по больницам. Пусть поищут, где залечивала раны жена нашего нотариуса. Мне нужна её история болезни, можно в устном изложении. В общем, ищем человека, который её лечил. И ещё… пусть не называют фамилии. Я сделал запрос на Светлану Кобзарь или Тодуа, выяснил: предыдущие пять лет такой пациентки в наших городских и ведомственных больницах не значилось.

– Госпиталь запрашивал? – уточнил Роман.

– Что? – больше растерянно, чем удивлённо, спросил Исайчев. – При чём тут госпиталь?

Васенко победно вскинул вверх указательный палец:

– Вот! Акела промахнулся! У неё папа был генерал. Забыл?

– Мать честная! Забыл! – в сердцах воскликнул Михаил.

18

– Какими судьбами, господин подполковник? – Константин Тодуа энергично протянул руку вошедшему в его кабинет Михаилу Исайчеву. – Что-то случилось в моём ведомстве?

Поприветствовав гостя, хозяин взглядом указал ему на мягкий уголок в глубине комнаты. Дождался, когда Исайчев разместится, достанет бумаги из портфеля. Тодуа, бесшумно ступая по длинношерстному ковру, подошёл и присел рядом. Михаил протянул Константину лист, в заголовке которого значилось: «Постановление о повторном возбуждении дела». Тодуа прочёл, удивлённо вскинул брови:

– По вновь открывшимся обстоятельствам?

– Да, Константин Андреевич, по вновь открывшимся обстоятельствам. По каким конкретно, объясню позже. А сейчас разрешите задать ряд вопросов? Вы знакомы с Сергеем Иванниковым?

Тодуа опешил. Он, прочтя постановление, ожидал вопросов о гибели жены, но никак не о Сергее Иванникове.

– Да-а… – нерешительно, будто ступая по незнакомой почве, ответил Константин. – Мы были знакомы в школе, а в данный момент этот господин является моим главным соперником на выборах. Иванников постоянно проживает в Москве, но из провинции легче избираться, по этой причине он здесь. Почему именно Иванников вам интересен? Какое отношение Сергей имеет к моей жене? Это и есть новые обстоятельства?

Исайчев внимательно посмотрел в глаза собеседника:

– Пожалуйста, давайте договоримся сразу – вопросы буду задавать я. Иначе мы с вами здесь заночуем.

– Мне не привыкать, – иронично хмыкнул Тодуа, – последние годы это место моего ночлега. Даже апартаменты к кабинету пристроил. И вас размещу, если потребуется.

Исайчев изобразил на лице благодарную улыбку:

– Боюсь, жена не одобрит. Да и не люблю ночевать вне дома. Итак, вопрос: вы женились по любви?

Тодуа чуть присвистнул, с грустью посмотрел на посетителя:

– Эко вас кидает! Дайте подумать, вспомнить! У меня к ней в разные периоды были неодинаковые чувства, извините. Наверное, как и у всех. Столько в итоге наворочено за долгую нашу с ней жизнь.

Тодуа делал вид, что пытается сформулировать ответ, сам же беспокойно думал, как отвечать. Как себе или как надо? Себе он тоже иногда врал, но по мелочам. Значит сейчас надо отвечать как надо, тогда так – начал резко, категорично:

– Думаю, если бы не любил, не женился. Выбор у меня всегда был большой. Заметил её ещё в школе. Скромную, с голубыми глазами, с русалочьими волосами и милой, слегка застенчивой улыбкой. Поперву Светка показалась глиной, из которой можно слепить идеальную жену. Жаль, мало что удалось в этом плане…

Исайчев, получив ответ на первый вопрос, отметил для себя: на всех фотографиях Светлана кареглазая и с короткой стрижкой.

Тодуа по тому, как дрогнули веки Исайчева, понял: он, вероятно, сказал что-то не то. Но что? Чтобы осознать, решил взять паузу, предложил:

– Кофе? Моя помощница варит царский кофе.

– С удовольствием, – отозвался Михаил.

Константин ретиво подбежал к рабочему столу, нажал кнопку вызова. Появившаяся в лёгких летних тапочках и длинном, почти вечернем платье длинноногая помощница, получила словесное распоряжение хозяина, удалилась. Тодуа поймал вопросительный взгляд Исайчева, пояснил:

– Терпеть не могу стук каблуков, мешает работать. В тапочках они расторопнее… – И, уловив ироничную усмешку Михаила, добавил: – Красивые, модные, ласкающие глаз одежды – наш дресс-код. На домашние халаты, плохо выполненный макияж мы дома насмотрелись… Хотя, полагаю, ваша Ольга Анатольевна и дома не позволяет себе расслабиться. Она потрясающая женщина, завидую.

– Вы смелый человек, – резко заметил Исайчев, – признаться в зависти может не каждый.

Константин Андреевич состроил на лице добродушную гримасу, рассмеялся:

– Я ни в коем случае не посягаю, что вы! Я…

Исайчев резко поднял руку, прервал хозяина кабинета:

– Давайте все же продолжим разговор о вашей жене.

Дверь неслышно растворилась, и на пороге появилась помощница с изящным подносом, на котором было всё для кофепития.

– Конечно, продолжим, – засуетился нотариус, жестом приглашая Исайчева пересесть к журнальному столику.

Пока пили кофе, Константин с грустью смотрел на следователя, думал: «Ты, конечно, солдафон, господин хороший, но не простак… Твоя жена Ольга Ленина никогда бы не вышла замуж за простака. Уж я-то знаю! Несколько раз пытался к ней пристроиться – куда там! И сейчас ты отлично понимаешь, что Светка Кобзарь имела перед всеми остальными одно неоспоримое преимущество – она была дочерью генерал-лейтенанта, единственного от истоков Волги до устья. Мой отец тоже военный и давно озвучил избитую истину: „Никогда тебе, сынок, не быть маршалом, потому как у маршала свои дети и внуки“. Я понял его и тогда решил стать зятем пусть не маршала – генерала. Тоже неплохо! Захотелось прыгнуть сразу на десятую ступень лестницы, а там посмотрим… Но не удалось… Моя жена, тётенька с лицом недовольной мыши, бросила аркан и остановила взлёт. Остановила! До сих пор чувствую боль от её броска. Боль физическая и нравственная… Она уничтожила мечту! В мире есть одно беспроигрышное вложение – ты сам. Тот, кто вкладывает в себя, никогда не прогорает. Женитьба на Светке оказалась вирусным вложением. Она испортила заложенную мной программу жизни. Выдернула из неё важные фрагменты и превратила в безвкусную жвачку. У тётки было мышиное лицо? Мышиное лицо! Ха! Но и мышка попала в мышеловку. Да, попала! Но сначала она съела мой сыр… Вот так! А ты, следак, получишь придуманную сказку». Коста тоскливо улыбнулся своим горьким мыслям: «Ты хочешь сказку, Михаил Юрич? Получишь…»

Исайчев поставил на столик пустую чашку, Константин, увидев это, спросил:

– Ещё или могу продолжать отвечать на вопрос о своей супружеской жизни?

– Спасибо за кофе. Продолжайте, пожалуйста.

– Света оказалась не глиной, а кремнём. Жить с ней было трудно. Она ревновала, и это отравляло не только моё, но и её существование. Я не мог изолировать себя от женщин вообще. Женщины-секретари, курьеры, юристы, как ни выкручивайся, необходимость для фирмы. Старался, конечно, набирать мужчин, но возникали вопросы, которые могла решить только женщина. Вскоре ревность Светы перешла в болезнь. Знаете, Михаил Юрьевич, она однажды обнаружила в ящике стола папин наградной пистолет и долго его разглядывала, о чем-то думая. Я тогда удивился, как она могла открыть ящик, закрытый на ключ с секретом. Но ведь как-то смогла! Ревность изобретательна… Мне силой пришлось отнимать. Светка щерилась, как собака перед палкой, и шипела: «Боишься, гадёныш… бойся… бойся…» Я часто в жизни сталкивался с ревностью, но чтобы с такой? Никогда! Пистолет пришлось из дома унести. Думаю, именно ревность толкнула её в петлю. Я страшно виноват, не сразу понял. Понял уже тогда, когда было поздно. После смерти Светланки прошло больше двух лет, но я до сих пор не знаю других женщин. Значит, всё-таки любил её. Завожу знакомства, но стоит только подумать о Светке, сразу закругляюсь! Не-мо-гу забыть!

Исайчев кивнул. Перед встречей с главой нотариальной фирмы «Коста Тодуа» он прочёл короткую справку, где сообщалось, что после смерти жены Константин остепенился. Он не замечался на светских тусовках и не фигурировал в амурных сплетнях. Может быть, всё ещё болен? По виду не скажешь: подтянут, ухожен, спортивен, румян.

– Какие отношения связывали вас последние полгода жизни Светланы? – спросил Исайчев и тут же благодарно вспомнил жену, как она учила его распознавать тайные эмоции по едва уловимому запаху.

Михаил глубоко вздохнул и замер – почувствовал сладкий запах пачулей14, напоминающий запах старого, видавшего виды сундука восточного торговца. Он проступал сквозь терпкий запах модного мужского одеколона Burberry London. Исайчев недавно узнал его: флакон подарила Ольга и расшифровала подарок как «запах для уверенного мужчины средних лет, находящегося в постоянном движении». Запах сочетал в себе нотки мускуса и древесной группы, нотки бергамота, лаванды, табака и крапивы.

«Дух пачулей не напрасен, – подумал Исайчев, – это запах норадреналина15. Гормона ярости, ненависти и вседозволенности. Ольга подтрунивает, говорит, что я превращаюсь в собаку. Только они чуют запах адреналина и прочие недоступные человеку духи. Дослужусь до полковника, буду двортерьером по кличке Мцыри. Какие, однако, эмоции бушуют внутри Косты. Почему? Ведь вопрос простецкий, несложный. А как его попёрло! Он же утверждал, что в этот период не жил со Светланой, – так, во всяком случае, написано в следственном деле».

На лице Константина нарисовалось разочарование:

– Если я скажу, что в этот период не жил дома, вас это не удовлетворит?

Михаил согласно кивнул:

– Меня мало интересует, жили вы или нет. Меня интересуют ваши человеческие взаимоотношения.

– Взаимоотношения? – Тодуа задумался. – Они были короткими по времени: раз в неделю взаимообмен чистого белья на продукты – вот все наши взаимоотношения. Я вернулся из-за границы не совсем здоровым и предпочёл покой своих апартаментов. Питался в ресторане – здесь недалеко есть местечко с хорошей кухней. Стирался дома. Вернее, Светлана стирала мне бельё. Она была затворницей и не любила выходить, продукты и некоторую сумму привозил ей я.

– Она в это время не работала?

– Она никогда не работала, – отчеканил Константин, – я достаточно обеспечивал семью. Моя жена была обеспечена всем необходимым, и даже более чем.

Исайчев нехотя открыл папку и не спеша вытащил лист бумаги, протянул его Константину:

– Это справка с места работы вашей жены. Она служила горничной в ведомственной железнодорожной гостинице. Приблизительный период – год до вашего отъезда на лечение.

Тодуа с силой откинулся на спинку дивана, его лицо приобрело красноватый оттенок.

«А вот и запах страха, – подумал Исайчев, – чистый адреналин и гулкое сердцебиение. Прямо из рубашки выскакивает мужик!»

Константин встал, переместился в рабочее кресло, нажал кнопку вызова секретаря. Дверь едва начала отворяться, а Коста уже крикнул:

– Коньяк! – и вопрошающе взглянул на Исайчева.

– Я пас! – ответил Михаил.

Выпив подряд две рюмки коньяку, Тодуа выплеснулся:

– Медуза! Она медуза. Не ухватишь, так между пальцев и вытекала. Получается, я ничего о ней не знал! Думал, что она общается только со своими школьными подружками. А она в социуме шлялась, вероятно, и обо мне разговоры вела… Вы хотели услышать о наших взаимоотношениях правду? – Константин выпил ещё рюмку коньяка. – Не было у нас никаких отношений после рождения последнего сына. Неинтересна она была мне. Разводиться собирался! Мешал статус кандидата в Федеральное собрание. Моё участие в кампании исключало развод. Да! Выборы были важнее. Избирался и, если бы не болезнь, избрался наверняка, но… – Тодуа развёл руки в разные стороны. – Тогда, видимо, судьба решила вильнуть хвостом. Пробую сейчас.

– Получается?

– Вроде…

Михаил поднялся с дивана, подошёл к окну. Дом, в котором размещался офис Тодуа, имел небольшой палисадник. Исайчева поразила чистота и продуманность посадок. Ничего лишнего, ни одного нарушающего композицию цветка или травины. В углу зелёного островка росла изумительной красоты и ухоженности липа. Она была здесь королевой! Дерево готовилось к зиме и большую часть листьев сбросило. Но даже в таком скромном одеянии было величавым. «Его здесь любят и холят, – подумал Исайчев, – не каждый человек удостаивается такого внимания… Жена Косты не имела даже десятой его части…» Михаил отвернулся и произнёс:

– Она мешала вам. И вы её убили, так?!

Константин, с изумлением посмотрев на Исайчева, выдохнул:

– Кого?

– Жену свою! Кого! – раздражённо бросил Исайчев. – Трамплин в виде генерал-лейтенанта стал не нужен, а с ним и его дочка. Так что?!

– Ты чего, следак, умом тронулся? Она сама повесилась!

– Са-ама-а! – Михаил с невероятным усилием утрамбовывал свою злость. – Сама-то сама. Только подвёл её к этой верёвке ты. Только тебе она позволяла творить с собой такое. Только тебя выгораживала и прощала…

Исайчев вернулся к дивану, медленно, будто нехотя, вынул из лежащей на нём папки лист бумаги и, обернувшись, протянул его хозяину кабинета:

– Это экспертное заключение о причинах гибели Кобзарь Светланы Андреевны, почитайте…

Константин читал заключение, серея лицом. Закончив, умоляюще посмотрел на Исайчева:

– Что это?

– Это статья 110 УК РФ «Доведение до самоубийства». – Михаил быстро, без пауз выставлял частокол вопросов: – Вы истязали её? За что? В какой стране проходили лечение? Диагноз? Фамилия ведущего врача? Почему кремировали тело? Вы были в Австралии? Отвечайте!

Тодуа отбросил от себя листок и процедил сквозь зубы:

– Убирайся отсюда вон! Вызывай на допрос в контору…

Михаил взял со стола заключение эксперта, аккуратно положил в папку и извлёк из неё следующие два листа, бухнул их перед Тодуа:

– Распишись здесь и здесь.

– Что это?

– Подписка о невыезде и повестка. Вызову вас, Константин Андреевич, когда потребуетесь.

– Уточните! У меня работа! – недовольно выкрикнул Тодуа.

– Когда потребуетесь, – процедил слова Исайчев неторопливо и спокойно. – Работу придётся планировать как-то иначе. Командировки отменяются. Уверен, в вашей фирме незаменимых нет.

– Есть! Я! – взорвался Константин.

– Постарайтесь не опаздывать. – Исайчев положил в папку подписанные Тодуа бумаги. – Не люблю ждать! Не явитесь – арестую на семьдесят два часа.

Михаил пошёл на выход. Покидая кабинет, звонко грохнул дверью.

Стук заставил Тодуа вздрогнуть.

«А вот это нехорошо-о… а вот это полный ебздец! – Константин лихорадочно растирал мгновенно заледеневший подбородок. – Как же я жёнку проглядел? Думал, варится норушка в своей кастрюле, а она вона – мышиную мордочку в форточку вытаскивала. Горничная! Горничная! Зелень подкильная! Наверняка все кости мне перемыла с такими же, как она, чувырлами…»

19

Васенко наблюдал, как Исайчев, стоя у его стола, покачивается с пятки на носок, погрызывает кончик карандаша.

– Ты голодный, что ли, Михал Юрич? – усмехнувшись, спросил Роман, стараясь прервать затянувшуюся паузу.

Исайчев пропустил вопрос, бросил на майора отстранённый взгляд и сказал, подведя итог собственным мыслям:

– Иванников Светлану Кобзарь не убивал.

– Думаешь кто?

– Думаю, муж. Надоела она ему, обрыдла…

– Ты разделяешь самоубийство Светланы и девчонок окончательно? Уверен?

– Да, их истории сложились из других обстоятельств. У трёх последних вероятным действующим лицом может быть Иванников. Мотив? Старое школьное унижение. Светлана Кобзарь свела счёты с жизнью раньше, чем он решил исполнить задуманный план мести, поэтому очередь свою в его плане пропустила. У московского варяга надо проверить реакцию на Косту Тодуа, немедленно! Коста, кроме Киры, остался единственным лицом, в отношении которого не приведён в исполнение приговор мстителя. Если вся эта вакханалия с убийством КЕКСов дело его рук, он должен среагировать на внезапное появление Косты там, где не ждёт. Где сейчас Иванников, выяснили?

– Катается на горе у «пельменного короля» Серёжки Миронова.

– Кто из наших хорошо знает Миронова?

– Я!

– Ты?! – удивился Исайчев. – Каким образом? Где ты, а где «пельменный король»?

– Я учился с ним в одном кулинарном техникуме.

– Да ты что-о-о? – слегка обмяк Исайчев. – Ты учился в кулинарном техникуме?

На лице Васенко промелькнула блаженная улыбка, зарумянились щёки:

– Два года перед юридическим институтом. Потом понял, что кухарить не моё, и ушёл. Серёжка Миронов доучился. Уехал на родину в Хвалынск, организовал пельменное производство на собственной кухне. Помнишь, на всех каналах выскакивала реклама: «Если вы хвалите пельмени, то они „Хвалынские“»? Реклама приглашала съесть штучек тридцать-сорок. Миронов начал с одной розничной точки. Приезжал туда вместе с женой и кастрюлей варёных пельменей – угощал прохожих. Дело пошло. Сейчас он в списке самых богатых людей России. Ты, вероятно, знаешь, помимо пельменей Сергей классную горнолыжку построил. Трассы такие заделал – не хуже австрийских…

Роман сглотнул не ко времени набежавшую голодную слюну:

– Извини, жрать захотелось…

Исайчев присел на стул у стола Васенко. Извлёк из папки фотографию, но прежде чем показать её Роману, спросил:

– Он как? Очень важный человек? К нему с просьбой подкатиться можно?

– Серёга-то? – хохотнул Васенко. – Я на его гору ездил несколько раз. Правда, давно. Семья его тогда в старой трёшке обреталась. Деньги целиком в производство и горнолыжку вкладывали. На всём экономили. Но и тогда он мне в гостинице остановиться не позволял, комнату выделял. По квартире ходил в шортах, любимой футболке и простецких резиновых тапочках. Сейчас, говорят, особняк отстроил. Беседует со всеми тихо, но его слышат. Сам худой, как сушёный лещ. Горнолыжку построил после того, как его дочь на лыжне ногу сломала. Теперь туда дочки многих наших богатеев ездят. Классный курорт с термальными бассейнами! А чё от него нужно-то? Ты, Михал Юрич, отчего такой взвинченный явился?