Операция «Артефакт»

Через минуту моё сознание затуманилось, и в последний момент, прежде чем отключился мой мозг, я почувствовал, как кто-то лизнул мою руку.

Часть вторая

Карпиха

Глава 1. Воскрешение

Не знаю, сколько прошло времени и применимо ли вообще такое понятие, как «время», к тому месту, в котором я пребывал. По моим ощущениям мне казалось, что я бывал здесь уже не раз, и мне до боли знакомо это состояние, в котором я находился. Я чувствовал себя легко и свободно. Сила тяжести отсутствовала, и я парил. Парил в нескончаемом потоке приятных ощущений, словно это была несравнимая ни с чем музыка, написанная любовью и нежным чувством заботы обо мне. Наверное, так мы чувствуем себя в раннем детстве, когда нас на руках качает мать. Отовсюду струилась любовь, которую можно было ощущать физически в виде постоянно накатывающих волн, которые поднимали и опускали мою невесомую оболочку в такт переливам лучистого света, появляющегося из ниоткуда и уплывающего в никуда. Затем, словно из дымки, начали материализоваться образы близких для меня, но умерших людей: жены, дочери, отца с матерью, деда с бабушкой, родителей Татьяны, а также тех, кого я знал, но они уже отошли в мир иной. Они подходили ко мне, гладили меня по голове, что-то говорили, но я не слышал их голоса и только мило им улыбался. Побыв немного со мной, они начинали таять, словно это была голограмма. Потом картина изменилась, и я оказался в белом саду, в котором все деревья были белого цвета. В этом саду ко мне навстречу вышел высокий старик с абсолютно белыми длинными волосами, который прикрыл мне глаза своей ладонью, сказав при этом: «Твоё время ещё не пришло!». И наступила темнота.

* * *

…Я лежал на чём-то тёплом и мягком. Приятный запах какой-то до боли знакомой травы щекотал окончания моих нервных рецепторов в носу, заставляя включиться в работу головной мозг. Слева от меня сквозь небольшое окно пробивался с улицы свет, а справа висела цветастая ситцевая занавеска, скрывающая от моего взора остальную часть помещения. Пошевелив руками и ногами, я понял, что конечности мои целы, нет никаких переломов и увечий. Перед глазами продолжала стоять жуткая картина с бегущими на меня волками, «купание» в полынье и моя попытка выбраться на берег. Где я, кто тот таинственный незнакомец, который спас меня от неминуемой гибели? Я негромко кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание, но никто не отозвался на моё шевеление. В доме было тихо, слышно было только, как потрескивают в печи дрова. Продолжая обследовать место своего пребывания, я удостоверился в том, что лежу на холщовой простыне, абсолютно голый, прикрытый сверху меховым одеялом без пододеяльника. Подушка была набита какими-то травами, потому что издавала приятный запах наподобие мяты. Решив дождаться хозяев на своём ложе, я закрыл глаза и незаметно для себя задремал. Через какое-то время послышался лай собаки, открылась входная дверь, кто-то постучал ногами об пол, стряхивая снег, затем скрипнула дверь, ведущая из сеней в комнату, и вошедший человек начал укладывать принесённые дрова возле печки. Я кашлянул, и через несколько секунд занавеска открылась, и моему взору предстал маленький старичок ростом не более полутора метров. На его лице светились невероятно добрые и ласковые глаза.

– Слава Богу! Слава Богу! – запричитал он, осеняя меня крёстным знаменем. – Ожил мой соколик, ожил, а я-то всё жду и жду, когда ты проснёшься. Который день всё спишь и спишь. Видно, намаялся сильно, пока шёл.

Он говорил быстро, почти скороговоркой и сильно окал.

– Как величать вас изволите, добрый молодец?

– Алексеем кличут меня, – в его же манере ответил я.

– А откуда ты, Алексей, идёшь и куда путь держишь? – не унимался дедок, забрасывая меня всё новыми и новыми вопросами.

Потом спохватился, взмахнул руками и запричитал.

– Что же это я, бестолочь такая, пристал к человеку со своими расспросами? Ты, мил человек, встать-то можешь, не болит ли чего у тебя? – и голову немного склонил набок, ожидая моего ответа.

– Да вроде бы всё в порядке со мной, – ответил я, садясь на кровать. – Только бы мне одежду какую-нибудь, если можно.

Дед побежал в угол, и через минуту положил на мои колени моё выстиранное нижнее бельё, поверх которого аккуратно лежали носки.

– Чудная у тебя одежонка, Алексей, я сроду такой не видывал. Ты, чай, наверное, городской? – с интересом спросил дед. – Как там сейчас люди в городе живут?

Не ответив деду на его последний вопрос, которые сыпались из него как из рога изобилия, я спросил его:

– А как же мне, дедушка, вас величать и к вам обращаться?

– Ой, ой, да, и вправду, совсем старый стал, не представился тебе, забыл, заболтался. Зовут меня Архипом, по батюшке Захарович. Но ты зови меня просто дед Архип.

И как-то грустно посмотрев себе под ноги, будто вспомнив что-то из своей прошлой жизни, задумчиво произнёс:

– Давно уже никто по отчеству не величает, – и, опомнившись от забытья, продолжил в своей привычной манере. – Ну, ты тут одевайся, а я побегу на стол накрывать. Вид у тебя неважный, совсем изголодался, одна кожа да кости торчат, – и, как ракета, умчался в сени.

Среди принесённой одежды я нашёл парусиновые штаны и рубаху. Одежда явно принадлежала Архипу, поскольку штаны доходили мне всего лишь до колен, а рукава рубахи заканчивались на уровне локтей. Перед кроватью, на самотканом коврике я увидел приготовленные для меня, самые что ни на есть натуральные лапти. Надев их на босу ногу, я начал переминаться с ноги на ногу, привыкая к новой обувке. В этот момент в комнату из сеней забежал Архип и, увидев меня в таком виде, с улыбкой на лице произнёс:

– Какой же ты, Алексей, большой и красивый!

Это, надо было полагать, был комплимент в мой адрес.

Центральным местом интерьера внутреннего убранства избы был большой дубовый стол, возле которого стояло несколько крепких лавок. Слева от стола располагалась большая русская печь, а в противоположенном, левом углу виднелся небольшой иконостас с горящей лампадой. Пока я осматривался по сторонам, Архип достал из печи ухватом дымящийся чугунок, после чего начал накрывать на стол. Поставил самодельную посуду с соленьями, берёзовый кузовок с клюквой и глиняный кувшин с какой-то настойкой, которая завершила картину натюрморта. Накинув мне на плечи овчинный тулуп, дед легонько подтолкнул меня к столу.

– Подходи, не стесняйся, отведай, мил человек, что Бог нам послал.

Меня посадил по правую руку от себя, а сам сел во главу стола. Видно, на этом месте он сидел всегда, когда трапезничал. Перед тем, как приступить к еде, Архип прикрыл глаза и начал читать негромко молитву, после чего осенил себя крестом, а я последовал его примеру.

Наверное, так было заведено в этом доме, но во время еды мы не говорили. В чугунке была приготовлена какая-та овощная каша, абсолютно несолёная и немного сладковатая на вкус. Ели деревянными ложками прямо из чугунка, добавляя к ней клюкву из кузовка. Это придавало еде своеобразное и необычное вкусовое ощущение. Я черпал ложкой кашу и краем глаза продолжал изучать хозяина дома. Я подумал, что ему, наверное, далеко за восемьдесят, но в тоже время у него были все зубы, и сидел он ровно, не сутулясь. Кто этот человек, что это за место и как он меня нашёл? Эти вопросы, как пчёлы, роились у меня в голове, и, как бы отвечая на них, дед Архип негромко произнёс:

– Ты, Алёша, ешь, ешь, мы с тобой потом обо всём поговорим.

Когда трапеза была закончена, убрано со стола, и дед, сходив на двор, покормил остатками обеда собаку, мы уселись на лавки за столом друг напротив друга. Интуитивно я почувствовал, что в облике деда Архипа произошли какие-то неуловимые изменения.

– Ну, рассказывай теперь, Алексей, каким ветром тебя занесло в эти края? Почему в одиночку по тайге ходишь? Небезопасное это дело, – ласково, почти по-отечески начал меня расспрашивать старичок.

Посидев с минуту, собравшись с мыслями, я начал свой рассказ. Когда я начал рассказывать про свой род, глаза у Архипа расширились, не перебивая меня, он трижды перекрестился, проговаривая тихонько «Свят! Свят! Свят!», и я увидел, что по его щекам потекли слёзы. Он сидел, слушал и плакал. Слёзы катились по его дряблым щекам и падали на стол, а он даже не пытался их вытирать. Я был растроган таким чутким вниманием с его стороны и продолжил своё повествование о том, что произошло со мной в Москве, о смерти моих близких родственников, о том, как я добирался до Ухты и как встретился с Балашовым, и о том, как он мне помог с вертолётом. Как меня выгружали на Ямозере, об урагане и об обнаруженной избушке, и о своём переходе через тайгу. Закончил я свой рассказ встречей с волками и битвой в полынье.

– Вот и вся моя история, – подытожил я её окончание. – Больше я ничего не помню.

За окном уже начало смеркаться. Дед Архип, сходил к печке, принёс оттуда горящую самодельную восковую свечу. Её слабый огонёк начал медленно разгораться, освещая и наполняя комнату запахом дикого мёда.

– Ох, Алёша, ну и разбередил же ты старые раны. Неспроста всё это, ох, неспроста, – прокряхтел он и перекрестился. – Хватит на сегодня разговоров, сейчас чайку попьём и спать будем ложиться.

Чай пили заваренный на земляничных листьях. Он был необыкновенно душистый и ароматный. Зачерпывая ложкой мёд из берёзовой кадушки, мы наслаждались приятным вкусом цветочного напитка. Архип по старинке наливал чай в блюдце, дул на него, причмокивая, и по лицу его было видно, что он очень доволен. На мои вопросы, что это за место и где я оказался, он уклончиво ответил:

– Утро вечера мудренее, завтра, завтра всё узнаешь, а сейчас давай спать ложиться.

Уложив меня в постель и укрыв ещё одним меховым одеялом, Архип затушил свечу и, кряхтя, полез на печь. Через какое-то время оттуда послышалось старческое сопение. На дворе несколько раз незлобно залаяла собака, оповещая округу, что здесь постороннему делать нечего, а ещё через несколько минут я начал засыпать.

Ночью я проснулся от того, что кто-то негромко говорил в комнате. Откинув занавеску, я увидел в слабом свете лампады стоящего на коленях перед образами, усердно молящегося Архипа. Он беспрерывно бил земные поклоны и благодарил Господа за то, что он услышал его молитвы и послал к нему Алексея. Закрыв занавеску, я ещё долго слышал его тихий голос, но сила сна взяла надо мною верх, и я крепко уснул в надежде на то, что следующее утро многое прояснит.

* * *

Утро началось необычно. Занавеска откинулась, и перед моим взором предстал с загадочным видом улыбающийся Архип. Сделав шаг в сторону, он указал мне на лавку за своей спиной, на которой аккуратной стопкой лежала вся моя одежда, включая ватные штаны, и куртка с меховым капюшоном. От такой неожиданности я вскочил, обнял Архипа, поднял его высоко, почти до потолка, и сделал несколько пируэтов вокруг себя.

– Что ты, что ты, Алёша, – запричитал дед, заливаясь, как ребёнок, жизнерадостным смехом. – А ну, поставь старика на землю, а то всю душу из меня вытрясешь, – незлобно пытался воспротивиться он. – Ну, хватит, хватит. Разве можно ж так обращаться со старым человеком? Ты же мне чуть все кости не переломал, мне ведь не двадцать лет, и не девица я, чтобы меня на руках носить, – продолжал он наигранно возмущаться, но по всему было видно, что ему приятна такая моя реакция на случившееся.

– Давай, одевай свою одежонку, и пойдём скорее есть. А то у нас с тобой сегодня дел невпроворот.

После завтрака мы вышли во двор, и я в первый раз увидел свою новую обитель. Посредине двора стоял почерневший от времени добротный сруб, сложенный из массивных столетних брёвен. Сквозь занесённую снегом камышовую крышу пробивалась дымящаяся кирпичная труба. Окна и крыльцо были отделаны великолепными резными наличниками, некрашеными и потемневшими от времени. Перед входом размещался очищенный от снега двор, по которому бегала большая лайка. Справа и слева от дома стояли два длинных амбара или сарая. Впереди виднелись большие дубовые ворота с калиткой и характерным навесом. От ворот вправо и влево уходил двухметровый частокол из струганных брёвен, а за калиткой росли две ровненькие берёзки. Во всём чувствовались основательность и порядок. Если бы такое хозяйство я увидел в Подмосковье, то подумал бы первым делом, что владельцем такого зажиточного «поместья» является как минимум бизнесмен средней руки.

Краем глаза я увидел, как Архип следит за моей реакцией и ждёт от меня какого-нибудь комментария.

– Вау! Вот это да! – произнёс я с чувством.

В этом не было ни грамма иронии, а только искреннее удивление увиденным. Дед Архип стоял подле меня, переминаясь смущённо с одной ноги на другую, и я подумал, ведь это он сделал не ради того, чтобы произвести на меня впечатление, как обычно делают в городе, для показухи, а такой порядок был здесь и до меня. Интересно, кто ещё живёт в этой деревне и помогает ему по хозяйству? Что-то вчера я больше никого не видел и не слышал. Да и Архип никого не называл и не приглашал вчера к себе в гости. «Ладно, – подумал я, – сегодня всё прояснится».

Архип пошёл к воротам, жестом приглашая меня следовать за ним. Собака, виляя хвостом, ласково тёрлась о валенки пожилого человека. Остановившись у калитки, Архип открыл большой накидной крючок и предложил мне выйти за ворота первым. Калитка без скрипа отворилась, и я ступил за границу забора. Передо мной открылся вид на поляну, по которой была протоптана тропинка к видневшемуся впереди замёрзшему водоёму. Собака стремглав побежала по дорожке, но дед Архип крикнул:

– Тайга! Назад! – и собака, повинуясь воле хозяина, покорно вернулась на своё место и села у его ног.

Обернувшись вокруг, я обнаружил, что никакой деревни здесь нет и в помине, а одиноко стоящий дом со всех сторон окружает вековой лес.

– Вот, Алексей, полюбуйся, это всё, что осталось от Карпихи. Что, не ожидал увидеть здесь такого? – тихонько поинтересовался он. – Думал, найти тут целую деревню с людьми? А видишь, как на самом деле всё обстоит. Один я тут живу, один. Уже много лет как один. Если бы не Тайга, то я бы и тебя вчера не увидел. Спасибо ей, услышала, залаяла, вытащила меня, старого, с печи. Я как из сеней вышел, чтобы на неё прикрикнуть, так и увидел в небе красную ракету. Пока одевался и лыжи правил, она вся на лай изошлась. Как вышли за ворота, так она меня сразу потянула вон к тому мыску, – и Архип пальцем показал в левую сторону, где в километре от нас виднелся береговой выступ.

– Я за ней по целине побежал. Подбегаю к тому месту, смотрю, а там ты лежишь, половина тебя в воде, а половина на берегу. Тайга тебе лицо начала лизать, значит, думаю, живой ещё. А одежонка твоя уже коркой ледяной начала покрываться. Я тебя раздел, укутал в своё, Тайгу на грудь положил, чтобы согревала, а сам в исподнем домой побежал за санями. Потом, когда вернулся, еле-еле тебя на сани переложил. Ох, и тяжёлый же ты, Алексей. Запряг Тайгу спереди, сам сзади подталкивал, так мы до дома и добрались. Там, где ты провалился под лёд, единственное место на всём озере, где родники на дне бьют. Там всю зиму лёд тонкий и некрепкий. И если бы ты не свалился в воду и не выпустил свою ракету, то не увиделись бы мы с тобой, и не стоял бы ты сейчас здесь подле меня.

Архип снял шапку и три раза перекрестился. Я же стоял подле него, не сводя глаз с того места, где он нашёл меня.

Вернувшись в дом и подбросив в печь дрова, мы уселись за стол, чтобы продолжить наш прерванный вчерашний разговор. Историю своей удивительной жизни дед Архип рассказывал мне на протяжении последующих нескольких дней. Я старался не перебивать его, а ему, наверное, того только и надо было.

Часть третья

Ленинград

Глава 1. Исповедь Архипа

– Родился я здесь, в Карпихе, аккурат на Медовый Спас, четырнадцатого августа тысяча девятьсот двадцатого года. Родился слабым, недоношенным. Моя мать, Анастасия Филиповна, умерла на третий день после моего рождения, а отец, Захар Кузьмич, от горя такого чуть на себя руки не наложил. Невзлюбил он меня с первых дней моей жизни и ни разу к моей колыбели так и не подошёл. Видя такое отношение к младенцу, бабка Марья, незамужняя сестра моей матери, выкрала меня из дома отца и от греха подальше увезла из Карпихи. Поселились мы с ней в деревне Тереховка, что в двухстах вёрстах отсюда, где она знахарством занималась и меня растила. Когда мне годков пять стукнуло, бабка Марья поведала, что остался я круглым сиротой. Фамилию мне она свою дала – Кулагина, – а отчество отцовское, Захарович. С малолетства она приучала меня к лекарскому ремеслу. А когда я стал чуток постарше, так и к другим чудесам, которые она могла творить. Я, хоть росточком был не велик, но голову имел светлую и всю бабкину науку одолел. А потом у меня стало получаться даже лучше, чем у неё. Придумаю что-нибудь этакое и бегу к бабке показывать. А она только крестится и причитает, чтобы я на людях этого не показывал. Разные странности со мной происходили тогда по малолетству. То я во сне стал выходить из дома и гулять по окрестностям, то стал предугадывать неприятности, которые с человеком случиться должны в скором времени, и ещё многое другое. Сейчас уже всё и не вспомнишь. Но самым страшным испытанием для меня было то, что стал я видеть души покойников. Тех, кто по разным причинам остались не упокоенными. Бабка меня в церковь водила неоднократно, молитвы с попом читали надо мной, всё хотели снять с меня эти бесовские наваждения, однако ничем мне это не помогло.

Неспокойные были тогда времена. Пока в ближайших сёлах фельдшера не было, все ходили лечиться к бабке, а когда приехал в нашу деревню молодой доктор, то он бабку Марью невзлюбил. Народ к нему не ходит, а идёт по старинке к нам на двор. Но, а ты сам знаешь, что испокон веков на Руси люди в деревне с лекарями за лечение продуктами рассчитывались. Поэтому мы с бабкой никогда не голодали. Заело это молодого доктора, он и написал в район какую-то бумагу. Через месяц приехали милиционеры и забрали бабку в город. Меня почему-то не тронули. Через день, как бабку Марью увезли, я ночью тихонечко заколотил окна и двери нашей избы и отправился вслед за ней в город – вызволять её. Шёл мне тогда шестнадцатый годок. За плечами у меня было четыре класса образования да бабкина академия. В городе я никогда не был, да и электрического света даже не видел. Паровоз в первый раз увидел, когда до станции добрался. В котомке у меня были хлеб и сало, а денег ни копейки. А как оказалось, за билет надо было платить только деньгами. Делать нечего, поменял я всю свою еду на билет на поезд, который шёл до Вологды. А туда ли отвезли мою бабку или нет, и не знаю даже. Но сел в поезд и поехал. Все принимали меня за оборванца или беспризорника, поэтому так и норовили толкнуть или пнуть. В общем, оказался я в вагоне на третьей полке, на которой безвылазно просидел трое суток. На вокзале меня сразу в оборот взяли милиционеры. Мол, откуда и куда я еду, кто таков, и до выяснения моей личности посадили в кутузку. Мой единственный документ, справку о рождении, тоже забрали. К вечеру в камеру ко мне подсадили троих уголовников. Я же в своей деревне сроду не видывал раньше таких людей. Уж и унижали они меня, и били, а когда снасильничать захотели, тут-то я и не выдержал. Хоть и давал я бабке Марье слово, что на людях своё умение показывать не буду, но тут, думаю, не тот случай, если не я, то они меня точно убьют. Выждал я момент, встал перед ними, поднял руку и говорю:

– Смотрите сюда, на мою ладонь, – а сам опускаю её медленно вниз.

Смотрю, они замерли и не шелохнутся. Я подхожу к самому главному из них, смотрю в глаза и говорю ему:

– Сейчас будешь бить своих напарников и защищать меня, а меня видеть не будешь.

Как я сказал, так всё и произошло. Начали они драться между собой. Вскоре дверь в камеру отворилась, вбежали милиционеры, стали их разнимать, а я тем временем выскочил из камеры и закрыл их на ключ, который они в дверях оставили. И со всех ног бросился прочь из участка. Выскочил на перрон, смотрю, поезд товарный отходит от станции, и я, не раздумывая, запрыгнул в первый попавшейся вагон и в угол забился. Там, отсидевшись и привыкнув к темноте, понял, что вагон пустой. В углу лежала небольшая охапка сена, на которой я и устроился. Поезд с многочисленными остановками шёл трое суток, и к вечеру третьего дня остановился на какой-то большой станции. Решив дождаться утра, я мирно и безмятежно уснул, а среди ночи боковая дверь открылась, и кто-то осветил нутро вагона фонариком. Внезапно луч света остановился на мне, и мальчишеский голос удивлённо произнёс:

– А это что за чувырла? А ну, каналья, вылезай!

Прикрывая глаза от яркого света, я попытался встать на ноги, но в тот же миг был кем-то бесцеремонно взят за шиворот и препровождён из вагона на улицу, где меня окружила стая подростков. Старший из них подошёл блатной походкой, презрительно плюнул на землю и, подставив финку мне под ребро, стал расспрашивать, кто я такой и почему нахожусь в вагоне. Рассказав, как на духу все мои мытарства, включая побег из кутузки, я попросил этих ребят помочь мне найти мою бабку. Раздался взрыв хохота, и я почувствовал, что финку убрали от живота. Серый, так звали старшего парня, распорядился, чтобы какой-то Вовчик отвёл меня к ним на «хазу».

И в тот же миг из толпы выскочил шустрый рыжий пацан, который, толкнув меня в спину, приказал следовать за ним. Всю дорогу шли молча, не разговаривая. Только на мой вопрос, что это за город, Вовчик озлоблено процедил сквозь зубы, что я попал в Ленинград. Долго мы плутали по улицам и переулкам, пока не подошли к пятиэтажному дому на окраине города. Здесь в небольшом полуподвале и было то место, которое ребята называли – «хаза». А через несколько часов туда же пришли и остальные. Как потом выяснилось, все эти ребята были детьми репрессированных. Здесь были дети военных, учёных, артистов, инженеров, чьих родителей арестовали, а многих к тому времени уже или расстреляли, или сослали в лагеря. Не всегда детей забирали сразу с родителями. Иногда было так, что квартиру опечатывали, а ребёнок оказывался на улице без средств к существованию. И никому до него не было дела. Друзья и знакомые родителей отворачивались от такого ребёнка, и он зачастую был предоставлен сам себе. Вот из таких-то детей Серый и сколотил свою банду. По ночам они рыскали по сортировочным станциям и воровали продовольствие из товарных вагонов. Часть продуктов оставляли себе на пропитание, а всё остальное Серый сбывал через знакомых уголовников и барыг. Таким образом они существовала уже три года. Самовольный уход из банды карался самым жестоким образом, вплоть до убийства. Никто и никогда здесь не называл друг другу своего настоящего имени и фамилии. Все, как собаки, носили только клички. Вот и мне с лёгкой руки Серого сразу дали кличку «Недоносок». Надо сказать, что ребята в основном были из интеллигентных семей и не злобные по своей натуре. Поэтому по отношению к себе я не чувствовал с их стороны ни злобы, ни ненависти. А чтобы я своим деревенским видом не привлекал внимания прохожих, меня в первый же день переодели и переобули. Надев в первый раз в своей жизни настоящие, пусть и старые, ботинки, я не мог ими налюбоваться и ходил целый день с радостной улыбкой на лице.

Глава 2. В банде «Серого»

Уже два месяца ребятам не фартило. Продукты с прошлого ограбления были съедены, и теперь банда жила впроголодь, так сказать, на подсосе. Но дело было даже не в том, что на станции усилили охрану, а в том, что им просто катастрофически не везло. Вот и сегодня, чтобы не думать о еде, все дружно отсыпались, лёжа на каменном полу среди грязного и вонючего тряпья. И только я, получив свои ботинки, сидел довольный в углу подвала, прислушиваясь к звукам незнакомого мне города.

Ближе к одиннадцати часам ночи ребята стали организованными небольшими группами выдвигаться в направлении станции. Там Серый показал нам прибывшие за день товарняки, и мы, как стая шакалов, пошли вдоль вагонов. Подойдя наугад к выбранному вагону, ребята начали срывать пломбу, когда я, проведя ладонью по его дверям, сказал:

– За этими дверями стоят деревянные ящики с железными деталями, и там нет ничего съестного.

– Кого вы слушаете? – раздался чей-то шёпот. – Сейчас эта деревня начнёт нам диктовать, что вскрывать, а что нет.

На говорящего все зашушукали, а Серый, взяв меня за грудки, зло прошипел:

– Ещё одно слово, Недоносок, и ты получишь перо в бок, – и презрительно плюнул мне на ботинки.

Когда через несколько минут вагон был вскрыт, и мои слова подтвердились, он внимательно посмотрел на меня и злобно сказал:

– Давай, пацан, найди то, что нам надо, и ты получишь хороший куш.

Затем поднял сжатую в кулак руку, показывая этим жестом, чтобы все заткнулись, и коротко приказал:

– Ищи!

Я шёл вдоль состава, проводя ладонью по шершавой поверхности вагонов, и негромко вслух говорил моим новым товарищам, что находится там внутри…