Зеленая лампа. Том 2

– Вот по молодости дядя Борькай и этот самый Ерошкин угодили в тюрьму. Ну там какое-то мелкое, наверное, было, несущественное, раз их отпустили-то скоро. А с ними в одной камере сидел старичок, больной совсем, на вид слабый. Умирал он. И ребятишки стали за ним ухаживать: то водички, то хлебушка. Добро ему, значит, делали. И старик этот, как умирать, подозвал их к себе и говорит: «За добро добром отвечу. Я, ребятушки, силу в себе храню непомерную. Поделюсь с вами, возьмите, не побрезгуйте». И поделил. Одному, вишь, дал предсказание: видел он всё, наперёд угадывал, а другому, Борькаю-то, – лечение. Болезни исцелять мог. Так-то.

Федорыч сунул Стасу жирное крылышко, сам тоже, обжигаясь, надкусил горячую, пупырышистую кожицу лесной птицы. Черное небо перечертила вспыхнувшая звезда. Затем еще одна.

– Примешь? Самогон это. Немного только, тебе много щас нельзя, – предложил старший. И они чокнулись кружками.

– Хочу сказать тебе, Стас, одну штуку, – снова заговорил машинист, после того, как они пригубили еще раз. – Потом, поутру-то, может, и не скажу. А меня это давить будет. Ведь вот когда вошел я в свою избу и увидел, что икону, бабушкино благословенье, кто-то на подоконник бросил, вниз ликом положил… И такое во мне взыграло, что аж страшно стало. Я словно всю мою обиду – вот за всё это, – Федорыч развел руки, будто хотел обнять темную тайгу, – снова почуял, ощутил. Взял я тогда свое ружьишко, наставил на дверь, и вот ей-богу – хорошо, что вы тогда не вернулись…

А ты, Стас, парень хороший оказался. Я ведь людей-то за версту чую. Не злой ты. Хотя Помаево-то тебя смотри как – удружило-то… – Федорыч гоготнул, указывая на левую ногу собеседника. Но затем старик погрустнел.

– Вот, Стас, думаешь, что нельзя вернуть уж ничего? Я про село. Ведь вот всё хочу я избу свою восстановить: и крышу поправить, и колодец, может, налажу. И вот всё мечтаю: может, ненадолго это? Может, вернутся еще люди в Помаево, а я – вот, пожалуйста, здесь жду вас. Охранником, так сказать, работаю. А потом думаю… А нахера, Стас? Ну кому это надо?.. А иногда… Иногда даже страшно делается, веришь?

Николай хлопнул еще четверть кружки – уже в одиночку. Становилось холоднее. Юному нумизмату захотелось в избу, веки его слипались сами собой. Змеиный яд, видно, еще бегал по крови, норовил всё куда-то утащить – на ту, свою, змеиную сторону реальности.

– Почему страшно, спрашиваешь? Да потому, Стас, что не отпускает меня это место. Ведь я всё понимаю, анализирую, я ведь технарь – мне до сути добраться хочется, до того места, откуда начинается и крутится, до причины то есть. Вот ведь не только я тут родился и вырос. Куча народу. Да, конечно, приезжают сюда, на кладбище ходят – на праздники там, летом особенно, потому что добираться посуху удобнее. Но ведь избы-то своей здесь никто не сохранил, жить-то здесь никто не желает. А я не могу, Стас, меня вот ровно кто сюда приковал и отпускать не хочет. Люблю я эти места, люблю. Согласен. Но и боюсь. Помаева самого боюсь… Знаешь, как я здесь охочусь? О-о-о!.. Ведь я сто раз позволения спрошу, прежде чем… Э-э, я гляжу, Стасик, ты носом клюешь. Спать пора, спать пора. Завтра договорим, если что. Угу?

***

Но утро получилось суетливым: не до бесед. Они как-то второпях попили чаю, Федорыч помог пострадавшему от помаевских змей упаковать рюкзак и металлоискатель. Затем пошли в сторону церкви и выезда из бывшего села.

Прошлогодние колючки цеплялись за рюкзак, царапали джинсы, пытаясь задержать идущих. Стас старался идти след в след за широкой спиной старого машиниста, который уверенно прокладывал путь, будто локомотив. В основном, они молчали. Лишь иногда проводник останавливался, кивал на какие-нибудь ничем не примечательные заросли и говорил: «Вот тут Покшаевы жили, а там – магазин стоял».

В одном только месте они задержались надолго – там, где бил Комариный родник. Федорыч снял с себя камуфляжную фуражку, наполнил ее ледяной водой и сделал несколько глотков.

– Попробуй. Такой воды нигде больше нет. Ты верь мне, я много родников за свою жизнь повидал-попробовал.

А потом – светло-зеленые бока старой девятки, на которых остались следы рук Стаса: машину они вызволили из колеи быстро, за десять минут. Дальше – грунтовка, асфальт, Никитино, Усть-Урень и – город.

– Телефон мой знаешь. Звони, если что, – Федорыч пожал студенту руку; расстались они недалеко от железнодорожного вокзала, так как машинист торопился: ему скоро на смену. – Я в Помаево в этом году, наверное, еще разок смотаюсь. А дальше уж осень-зима, туда не доберешься. Если захочешь со мной – дай только сигнал. Угу?

До дома Стас трясся на трамвае, потому что с гудлом в маршрутке не поместишься. За грязным трамвайным окном всё было по-прежнему: городская, дневная, муторная суета, первые признаки которой проявились еще там, в Помаево, накатила на него, ловко и четко расправилась со всеми его воспоминаниями о пережитом. Уже через час он привычно хлебал свой кофе, пялился в экран ноутбука и думал о сентябре, учебе и Толяне.

И только вечером, когда он забрался под одеяло, левая нога неожиданно заныла. Он вытянул руку и похлопал по бедру пальцами. Опухоль совсем спала; синеватый оттенок на месте укуса тоже постепенно проходил.

А ночью, когда он вроде бы заснул, его руки кто-то коснулся. Стас открыл глаза и увидел сидящего на краю кровати смуглого Сеньку.

– Ну, я тебе говорил, что всё с тобой нормуль будет? А ты нюни распускал!

Студент слабо улыбнулся и решил было присесть.

– Не-не, лежи, отдыхай, – смуглый зевнул и подпер кулаком свой подбородок. – У нас тут с Борькаем опять спор вышел. Он говорит, что ты вернешься, а я – что струсишь. В прошлый раз помнишь, кто победил?

Стас прикрыл глаза; смуглый его, конечно, раздражал, но нужных слов, чтобы правильно послать его, опять не нашлось.

Утром он про визит Сеньки забыл. На третий день они наконец встретились с Толяном, и юный нумизмат передал ему гудло. С тех пор, встречаясь в университете, они даже не здоровались.

Через две с половиной недели, в пятницу вечером, сотовый Стаса завибрировал, высветив номер старого машиниста. Студент смотрел на экран и не брал трубку. Потом почти час ходил из стороны в сторону, из зала на кухню. Разболелась левая нога, пульсация от нее начала отдавать в шею, и он прилег на диван.

– Мне там нечего делать, – говорил нумизмат вполголоса, не в силах думать про себя, – пусть он сам со своими гадюками якшается. Пошло всё нахер! Я не обязан, я не хочу! И не поеду…

Однако утром в субботу они с Николаем встретились возле железнодорожного вокзала. «УАЗик» Федорыча был забит под завязку стройматериалами.

– Крышу подправлю, – объяснял старый машинист, выруливая на главную дорогу. – Дело к осени, а там дыры. Зальет всё к чертям собачьим. Пособишь?

И Стас кивал в ответ. Ему было действительно хорошо. Физически он точно оклемался, но помаевский змеиный яд, он это чувствовал, никуда не делся. Остался в его крови и бегал теперь от пяток до темечка по бесконечному кругу.

До заброшенного села они добрались после полудня. Стас вылез из «УАЗика», который Федорыч лихо припарковал возле остатков забора родной избы.

– Я щас, мигом, мне тут дело одно сделать надо! – сказал студент и почти бегом побежал в сторону скопления берез.

– Под ноги смотри, нумизмат хренов! – кричал ему вдогонку машинист. – Я тебя назад на себе тащить не собираюсь…

На кладбище Стас вынул из кармана пару припасенных заранее конфет и положил их у основания креста. Затем посидел пару минут на скамейке с металлической спинкой.

– Только не думайте, – сказал он наконец, – что я вам тут скаковая лошадь: ишь ты, спорят они тут на меня, ставки делают. Как захочу, так и будет, понятно?! Я вам не охранник, пусть вон Федорыч вас охраняет!

***

На следующий год весной, как подсохло, Стас приехал в Помаево уже один. Добирался до Паркино на попутке, потом шел полями пешком. Федорыч умер в январе – от инсульта. Стас об этом узнал лишь через месяц от его сына.

Гость обошел все прежние места – и Белое озеро, и бывшую церковь (она еще стояла, но второй этаж совсем обвалился), и Николаевскую избу, и даже побывал на берегу реки – в том самом месте, где его укусила гадюка. Переночевал он в доме, в котором теперь было намного уютнее: крышу они тогда с Федорычем основательно залатали.

– И не думайте, – в очередной раз повторял Стас окружающим стенам, шумящим без ветра деревьям, сверчкам и пульсирующим звездам, – что я тут охранником заделаюсь. Я Федорыча помянуть приехал. Только и всего.

И Помаево не возражало. Тут даже и спорить-то нечего. Никто никого не принуждает: приехал – и хорошо. Не забыл про нас – и то ладно.

Стас устроился поудобнее на покосившейся кровати, натянул до самого подбородка теплую куртку и, сложив ладони лодочкой, закрыл глаза. Всё-таки хорошо, когда левая нога не ноет и не болит. Нигде ему не спалось лучше, чем здесь – в родном Помаево…

Андрей ЦУХЛОВ

Теремок

рассказ

Ну как можно сомневаться, когда тебе ласковым, преисполненным доверия женским голосом говорят с экрана, что растворимая химическая лапша – это вкусно и полезно. Хочется знать, что цена соответствует качеству, слова – их смыслу. Что если ты что-то съел или выпил, то не отравишься. Потом разочаровываешься, обманываешься, становишься циником, черствеешь. Честность, доверие – теперь это или признак странности, ненормальности или – такой пиар-ход, быть честным, дескать, выгодно, это репутация нашей компании, и от этого зависят наши доходы. «Честно – дешевле». А кабы не доходы, нахрен вы нам нужны и тем более вся эта «честность»… Что там Остап Бендер со своими четырьмястами способами относительно честного отъема денег у граждан? Мелкий шалун. Сейчас почти все воробьи стреляные – обманывать всё сложнее. Вот и мчится «гонка вооружений»: мошенник – хитрее, жертва его – всё осторожнее. Заборы, сигнализации, видеокамеры, подтверждения, поручительства, удостоверения, подписи… Где эти русские сказки – «Пустите переночевать!» – «Да заходи, вот угощенья, вот баня, вот постель» – «А сам кто таков будешь?» – «Да такой-сякой разэтакий, допустим, Иван-Дурак или Иван-Царевич». И никто паспорт не спрашивал, предварительного звонка по телефону не требовал, замки на дверь не вешал. «Я – лагушка-квакушка! Я – мышка-норушка! Я – заяц-побегаец!». Всё, этого достаточно. Скрепили купцы сделку рукопожатием, перекрестились – всё, гарантия сто процентов.

Мы научены безжалостно удалять смски «Мама, я попал в аварию, срочно нужны деньги» и пролистывать объявления в Интернете «Помогите спасти больного ребенка». Американцы были на Луне? Черта с два. Картинка для дурачков. Возьмите кредит – купите пылесос! Идите вы со своим пылесосом! Любите Родину? – Какую именно? Уж не ту ли, где, товарищи богатеи, учатся ваши дети? Или ту, где вы отдыхаете? А может быть ту, где заоффшорены ваши капиталы? Ах, как он стал большим начальником? Известно как: связи. Откуда у этой красавицы такая иномарочка? Гусары, молчать!… И далее по списку и далее по тексту. Только надпись: «Не влезай, убьет!» – вызывает уважительное доверие. И здесь, где все давно друг от друга отгородились заборами, всё равно происходят чудеса. Исключения из правил. Просто-таки феерические исключения. В общем, звали это исключение Аркадий.

Конечно, было у Аркадия пионерское детство, в котором ему рассказывали, что обманывать плохо. Что если ты нарисовал на парте что-то, то должен поднять руку, встать и перед всем классом сказать: «Это – я. Я поступил скверно. Я больше так не буду». Что если тебе родители дали денег на мороженое, то сдачу надо принести. Что, если ты увидел, что хулиганы пристают к девочкам, нужно сообщить педагогам, что хулиганы пристают к девочкам. Да хоть бы и к мальчикам. Можно, конечно, как вариант, попробовать побить этих нехороших мальчиков, но тогда можно незаметно самому стать хулиганом. А это нехорошо. Главное – быть честным и слушаться старших, верить в добро. Впрочем, уже тогда природная доверчивость Аркаши вошла в некое противоречие с клятвой пионера:

«Пионер! Всегда будь смелым,Не бросай на ветер слов.И проверить слово деломБудь готов!– Всегда готов!»

Через три года красные галстуки стало носить стыдно. Их снимали, комкали и совали в карман.

В подростковом возрасте обмана становилось все больше. Однажды он попросил полузнакомого мальчишку подвезти его на мопеде. Тот согласился, но сказал, что у него не хватает на бензин. Аркадий дал ему денег, тот заправил бак и попросил его пока слезть, после чего газанул и был таков. До обидного просто.

Чтобы прогулять уроки, многие одноклассники изображали плохое самочувствие. Аркадий так не мог.

Надвигалась юность девяностых с бандитами, уличными группировками, спиртом «Рояль», потерей сбережений и лохотронами государственного масштаба. Ваучеры родителей Аркадия благополучно сгорели в каком-то «Хопер-инвесте». Богател тот, кто был наглее, лживее, беспардоннее. Отец Аркадия потерял работу на оборонном заводе, который развалили дотла, устроился за копейки электриком в магазин. Мать тоже получала немного, будучи вахтером в драмтеатре. Аркадий, тогда уже студент политеха, попытался было торговать на рынке джинсами, кассетами, книгами. Но торговля не шла, потому что товар надо было разрекламировать, втюхать, а на это не хватало наглости. Кто был застенчив и порядочен, тот стал беден. Аркадий подался в сторожа: охранял местную школу. Охрана заключалась в том, чтобы закрыть входную дверь и, обойдя все коридоры, устроиться спать. К нему подкатили из местной шпаны и предложили: мы тебе даём денег, а ты ночью нам откроешь дверь. И мы тут маленько побухаем, может, девочек приведём. Аркадий не согласился, это же против закона. В ответ в одну из ночей злоумышленники проникли в класс, где обучали навыкам труда на станках. Подсадили мелкого в форточку, тот влез и открыл окно изнутри. Грабители вынесли точильный станок. Наутро учитель труда убитым голосом сказал: «Ну а что, сторожу-то всё равно, не он эти станки покупал. Пришел да спать». Аркадию было невыносимо стыдно. В помещении, где обучали труду, на окнах не было решеток, поэтому решили в милицию не заявлять, списали как изношенное оборудование. Уволился Аркадий с отвратительным чувством, будто он всех обманул.

***

Мишаня появился в его жизни уже в достаточно зрелом возрасте и как-то сразу, как-то помногу. Старые друзья Аркадия удивлялись: как ни зайдешь к нему – всегда он с Мишаней, толкуют, пиво пьют. Надо сказать, что Мишаня – именно так называл его Аркадий – на вид был располагающим к себе человеком: круглое веснусчатое русское лицо, розовощекий, с брюшком, с широкой, нет, с широчайшей улыбкой. Чем он занимался и как зарабатывал, – об этом все имели смутное представление. А денежки у него, как видно, водились и переводиться не собирались – ездил он на серьезной импортной машине, о которой Аркадий, к тому времени инженер автоагрегатного завода, мог только мечтать. Нередко Мишаня угощал Аркадия в местном кафе «Теремок», где подавали вполне приличный шашлык. Попытки воспротивиться таким угощениям встретило искренне Мишанино удивление: мы же друзья, ладно тебе, забей.

– Да ты не дрейфь, всё будет чики-пуки! – приговаривал с улыбкой Мишаня, приобнимая друга за плечо. Ну как не поверить такому рубаха-парню?! А вы говорите, все люди стали злыми, так и норовят…

То, что произошло через два месяца тесного общения с Мишаней, можно было действительно назвать «чики-пуки». Для начала Мишаня закатил пару «пробных шаров» и спросил у Аркадия в долг. «Конечно, конечно, он столько раз меня угощал», – с этой мыслью очередные деньги исчезали в Мишаниных карманах. Попросить вернуть долг было неудобно. Во-первых, смотрите пункт про угощения, во-вторых, как только у Мишани появятся средства, он тут же вернет, он же сам это сказал, почему же ему не верить?

…Однажды они сидели на кухне у Аркадия и пили водку – обмывали полученные сегодня водительские права. Инженер наконец-то скопил некую достойную сумму для покупки своей первой машины. А кто как не Мишаня был, как выяснилось, ценным консультантом и помощником в этом вопросе. Да что там – ценным! Незаменимым.

– Я как раз могу договориться с ребятами, они пригонят из Владивостока «Тойоту». Да за такие бабки, что просто кайф. Ты же не хочешь отечественное барахло? – монотонно убеждал Мишаня.

С каждой рюмкой эта идея казалась Аркадию все более привлекательной. «А что? Будет у меня настоящая «япошка»….

Долго ли, коротко ли, Аркадий достал заначенные, трудно копимые 320 тысяч рубликов – немалые деньги для провинциальной России 2010 года. Конечно, деньги были переданы стопкой разномастных купюр, конечно, наличкой, конечно, без всяких расписок и свидетелей (как можно, Мишаня бы обиделся, нельзя его оскорблять недоверием). Когда деньги исчезли в кармане у Мишани, тот как будто протрезвел, но голос его стал еще слаще, интонации убедительнее, улыбка необъятнее. Они обсудили объем двигателя, пробег, клиренс, доступность запчастей, цвет и многое-многое приятно-машинное.

– Через две недели тачка будет у тебя, – мурлыкал Мишаня, – будешь гонять, как туз, все девки твои. Подробности схемы доставки сообщить не могу, сам понимаешь.

– Вот спасибо, вот спасибо, что бы я без тебя делал… – заплетающимся языком говорил Аркадий.

На радостях откупорили дорогой коньяк. В ту ночь Аркадию снилась белая «Тойота», он с приятным звуком открыл дверь, сел за руль, ощутил приятное соприкосновение с рычагом автоматической коробки передач. Повернул ключ, загорелась панель приборов, двигатель заурчал. Хорошо… Только в машине почему-то не оказалось педали газа. Педаль тормоза была, а педали газа не было! Машина, естественно, не двигалась. Аркадий растерянно в зеркале заднего вида увидел довольное, круглое лицо Мишани. Потом в этом зеркале Аркадий увидел себя – в колпаке, какие надевают члены счастливой семьи в рекламах, когда у них случается праздник и они задувают свечи на торте или радостно едят какую-нибудь дрянь, которая по замыслу властителей зомбоящика, является средоточием вселенского блага.

Наутро голова Аркадия раскалывалась, его подташнивало. Как ушел Мишаня, он не помнил. Подспудная тревога за отданные деньги сменялась радостью: через две недели у меня будет крутая тачка! Впрочем, насладиться этой мыслью как следует мешала жуткая головная боль. На работу Аркадий не пошел, позвонил, сказал, что плохо себя чувствует. Хорошо, что начальник понимающий.

В 11 утра Мишаня пришел с пивом. Как добрый Доктор Айболит, как очередная доза обезболивающего.

– Ну всё, вариант найден, ребята работают. В конце следующей недели, сказали, пригонят. Зарегистрируешь, и гоняй. Все девки… Не дрейфь, Аркаша, всё будет чики-пуки!

Уныние сменилось радостью. Они снова пили пиво, рассматривали в Интернете фото выбранной модели. Мишаня – настоящий друг!

Следующие полторы недели Мишаня «работал» по заказу. Он с Аркадием почти каждый день созванивался, друг заходил, говорил, что тачка уже – смотрим карту – в Хабаровске, Новосибирске, Екатеринбурге, а сегодня «приближается» к Челябинску.

После «Челябинска» Мишаня пропал на три дня. Аркадий хотел, чтобы неделя до приезда машины промчалась быстро, но решил не форсировать события, потерпеть, не тревожить своего благодетеля. Наконец-то Мишаня объявился, и снова с пивом.

– Ну чего там с машиной? – спросил с порога Аркадий. Он явно ожидал добрых вестей.

– Да всё нормально, Аркаша, – Мишанина улыбка вновь излучала спокойствие и уверенность. – Просто под Уфой там небольшие проблемы возникли, гаишники тормознули, поставили на стоянку. Короче, надо эту проблемку решить, а то и машинка задержится, и ребят подставим.

– И что делать?

– Ну что, нужна еще десятка, чтоб все уладить.

– Но у меня денег почти не осталось…

– Ну займи у кого-нибудь, в чем проблема, – Мишаня похлопал друга по плечу. – Да ты не дрейфь, всё на мази. Будет твоя тачанка через неделю у подъезда стоять. Только баблишко желательно срочно забашлять, сам понимаешь, а то чем дольше она на стоянке стоит, тем дороже это будет.

И конечно, снова пили пиво, а потом еще водочки. Смотрели фильм, где супергерой раскидывал злодеев, валил их в рукопашной, простреливал им бошки, – а всё потому, что эта бандитская группировка взяла в заложники девушку супергероя. Не было сомнений в том, что в конце он их всех победит, потому что в сказках всегда добро побеждает зло, возлюбленную освободит, они поцелуются, измазюканные в грязи и крови, самый упоротый главарь сдохнет последним. Хэппи энд обязательно настанет. Всё наладится, всё образуется, справедливость восторжествует. Счастливая семья будет прыгать по стриженной лужайке, играть в какой-нибудь бейсбол. Смышленые детки будут заниматься авиамоделированием, прыгать со скакалкой. Блондинистая белозубая никогда не толстеющая и не стареющая жена будет улыбаться и кричать: «К столу, любимые!». И все наденут колпачки, потому что праздник, бесконечный праздник. Они не болеют никогда, у папы всегда полно денег, во дворе стоит дорогущая машина – машина, Аркадий! – и солнышко освещает всю эту идиллию.

Теперь Мишаня исчез на неделю и его телефон объяснял женским английским голосом, что абонент находится все зоны действия сети. А появившись, Мишаня сказал, что надо было срочно уехать по делам в Ростов, не уточнив, в какой: Великий или просто. Не одной же только машиной Аркадия заниматься, есть и другие дела, в конце концов! Но ребята сказали, что проблема решена и машина скоро прибудет. Через дня два-три. Ну максимум – пять. Ну совсем крайняк – неделя.

– Да ты чё, не веришь? – искренне обиделся Мишаня, наливая пиво.

– Да верю, только скорей бы уж…

– Да ты не дрейфь, все будет чики-пуки! Только ты это, не одолжишь, мне тут за Интернет надо заплатить?

Аркадий молча достал занятые у знакомых деньги. Отказать означало обидеть Мишаню, так много для Аркадия делающего, а это могло притормозить прибытие машины. Прекрасной белой «Тойоты». С объемом двигателя 2.4, коробка автомат…

Теперь Мишаня пропал на целый месяц. Надо сказать, что и у Аркадия появились дела, отвлекшие от машины. От завода его послали в командировку в Крым на три недели, надо было отладить производство одного изделия. Мишаня то не брал трубку, то телефон его был отключен. «Неужели он так мог поступить со мной? Не может этого быть! А может, с Мишаней что-то случилось, а я про него так думаю?».

Звонок от Мишани раздался неожиданно.

– Здарова, товарищ пролетарий! Как жизня молодая?

– Привет, Миша! Ты куда пропал?

– Да никуда я не пропал. Надо было тут просто кое-какие проблемы порешать. Это у тебя всё понятно: пришел на завод, оттрубил и домой, в командировку съездил и – домой, всё ясно, всё просто. А мне, Аркаша, крутиться надо, сам понимаешь, как у нас бизнес вести, с теми договорись, тому лаве сунь, там подъедь разрули. Думаешь, что легко так? Мне никто зарплату не принесёт, аванс не перечислит, премию не выпишет. Ну ничего, я же не мякну, не ною. Я туда-сюда…

– Мишань, а что с машиной?

– Как что с машиной? Все нормально с машиной. Завтра прибывает к нам в город. Ты чего, волнуешься, что ли? Ну ты даёшь! Машина да машина! Завтра я тебе с утра позвоню, и заберешь свою машину.

– Серьезно?

– Ты чё, мне не веришь?

– Верю, конечно, но просто… Как-то это все долго получается…

– Быстро только кошки рожают. Всё, завтра тачка будет у тебя. Точка. Готовь коньяк попонтовей. Или лучше текилу. Всё, давай.

Аркадий посмотрел на телефон, и былая радостная уверенность снова вернулась к нему. Непонятно, что её вернуло: то ли бархатистый Мишанин голос, то ли его выражение про быстроту кошек (и правда, серьезные дела не делаются бегом), то ли некая игра звуков в словах «тачка-точка».

До обеда Мишаня не позвонил. А когда Аркадий набрал его сам, Мишаня оказался недоступен. Вечером Аркадий пошёл к Мишане домой. Дверной звонок протрезвонил раз десять. Казалось, за дверью слышались шаги, кто-то смотрел в дверной глазок, но никто не открыл. Аркадий вернулся домой и рухнул на диван.

Он начинал что-то подозревать.

Тяжелые мысли прервал голос Мишани из телефонной трубки:

– Здарова, Аркаша, тут, короче, такое дело, мне на неделю надо свалить из города по делам, приеду – вопрос с тачилой закроем твоей. Всё, давай, мне некогда.

– Мишань, через неделю не получится, я опять в командировку, на десять дней.

– А ты когда в свою командировку?

– Вот как раз через неделю.

– Слушай, Аркаш, будь другом, дай пока у тебя на это время в твоей хате пожить? Ну как пожить, чтобы там иногда зависать?

Через неделю Аркадий был в командировке, а Мишаня устраивал в его однокомнатной квартире пьянки и приводил туда жриц любви. Они творили там бардак, бордель, курили, сломали кран в ванной, разбили три рюмки и две тарелки, облили чем-то обои. Из вещей пропала бронзовая статуэтка, подаренная Аркадию на 30-летие завода, старинная, доставшаяся от бабушки икона и энциклопедический словарь. К приезду Аркадия Мишаня немного прибрался, но следы разгула всё равно остались видны. Мишаня сделал себе копию ключа от квартиры Аркадия, и они договорились, что когда тот в командировках – а они случались часто – «хата» будет в Мишанином распоряжении.