Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 3. Часть 5. За Великой Китайской стеной

Кое-что из перечисленных вещей было и у нас дома: одеяла, подушки, термос, чайные кружки. Но главное, что постоянно притягивало мой взор, будило интерес к стране происхождения, – это были фарфоровая статуэтка, изображающая очень доброго старичка с пчелой и посохом в руках (потом я узнала, что это был бог долголетия – Шоу-син), картина с изображением тигра, не нарисованная, а вышитая гладью, набор рюмочек из слоновой кости с очень изящной живописью и иероглифами на стенках. Все это были подарки от папиного друга, который несколько лет проработал в Китае.

4. В школьные годы наш класс (школа № 711 г. Москвы) вел переписку со сверстниками за рубежом. Мне достался в качестве партнера китайский школьник. Переписка продолжалась около года, и в каждое письмо китайский друг включал фразу: «Жду ответа, как соловей лета». Таково было мое второе прикосновение к Китаю. Тогда я не знала, что эти письма были некими предвестниками дальнейшей моей судьбы, что они сыграют свою роль в ней.

Далее помню, как уехала с родителями на год в Китай (г. Урумчи) моя подруга, одноклассница Наташа Рахимова. Но почему-то по ее возвращении особенных, запоминающихся разговоров о Китае не было. В школе единственное, что мы слышали, это о ссоре СССР и КНР и их напряженных отношениях. Никто уже не произносил фразу: «Русский с китайцем – братья навек!».

5. Институт (1964–1969 годы). Я оказываюсь в китайско-корейской академической группе, так что информация о Китае доходила до меня от одногруппников-китаистов. Всецело поглощенная изучением корейского языка, экономики и немножко истории Кореи, я по большому счету, кроме самых веховых событий, ничего не знала о Китае, за исключением информации в контексте КНДР – Китай. А к веховым событиям можно отнести начавшуюся в 1966 году «культурную революцию» в КНР, дошедший до полного абсурда культ Мао Цзэдуна и вконец обострившиеся советско-китайские отношения.

6. Китай по-настоящему вошел в мою жизнь в 1968 году, когда я вышла замуж за Женю Бажанова, моего одногруппника-китаиста. Поначалу у нас обоих присутствовал прежде всего страх в один «прекрасный» день быть направленными на работу в Пекин. Одно дело изучать Китай, китайский язык теоретически, на расстоянии, понимая величие этой страны, ее богатейшую и древнейшую культуру и историю, совсем же другое – представить себя живущими в этом столь недружественном, чужом и, невзирая на горы прочитанной литературы, во многом непонятном и далеком государстве.

Тем более что враждебность в отношениях наших стран нарастала и в 1969 году вылилась в открытую конфронтацию между Пекином и Москвой. 3 марта 1969 года и позднее 14–15 марта на реке Уссури в районе острова Даманский на советско-китайской границе произошли вооруженные столкновения. В течение нескольких дней мы все жили в страхе новой начинающейся войны. Много лет спустя я узнала, что мой дядя, Георгий Антонович Кленовский, в то время подполковник штаба Московского округа Вооруженных сил СССР, принимал участие в этих событиях непосредственно в зоне конфликта.

7. В 1973 году мы с мужем оказались в Сан-Франциско, куда Женя был направлен на работу в генконсульство в качестве специалиста по Китаю. Так произошла моя первая встреча с Китаем, точнее «зарубежными» китайцами, проживающими в США. Чайнатаун – район Сан-Франциско, где обитали китайские эмигранты, вспоминается как феерическое театральное зрелище: тысячи красочных лавочек, изобилующих диковинными сувенирами, аптеки экзотических китайских лекарств, продовольственные магазины, поражающие тысячами ароматов китайских специй, китайские кинотеатры, и, наконец, самое запомнившееся – множество китайских ресторанов с фантастически вкусной и разнообразной едой.

Каждое посещение чайнатауна ассоциировалось с праздником жизни, массой удовольствий, интересными наблюдениями. Очень быстро китайская кухня стала для меня самой любимой, всегда удивляющей и вызывающей восхищение, постоянно желанной. За годы пребывания в Сан-Франциско благодаря очарованию чайнатауна и его обитателей я постепенно пересматривала свое отношение к КНР.

Вместе с тем продолжающийся холод, даже враждебность в отношениях наших стран делали саму мысль о возможной командировке в КНР пугающей, особенно на фоне столь интересной и комфортной жизни в США.

В течение нашего пребывания в Сан-Франциско помню визиты государственных деятелей КНР в США. Интересно, что американцы словно открыли для себя новую планету – огромный «красный» Китай. Отношения стали развиваться бурно, как роман: происходили поездки в КНР кинозвезд, бизнесменов, политиков и просто туристов. Многие возвращались с чувством восторга от увиденного.

Китайцы великолепно умеют принимать гостей, а в те времена это была еще и политическая задача не допустить, чтобы Запад увидел те колоссальные проблемы, в которых страна просто утопала. Так что я вспоминала многих американцев, уши которых были «обвешаны китайской лапшой». Нам «лапша» была очевидна как выходцам из социалистического государства, пережившим все, включая культ личности Сталина. Мы с улыбкой взирали на все привозимые из КНР восторги, жалели одураченных наивных американцев, решивших в результате своих визитов, что китайский народ живет в счастье и гармонии с существующим строем, удовлетворенный своим материальным благополучием. Предполагаю, что аналогичные чувства испытывали многие американские китаисты. В те времена я, конечно, не предполагала, что всего через несколько лет окажусь в поезде Москва – Пекин и уже после маленького чайнатауна буду двигаться навстречу очень большому Китаю, с его очень и очень большим населением.

* * *

Магистраль Москва – Пекин будоражила воображение многих, и по мере того как Китай открывался внешнему миру и улучшались его отношения с СССР, из Пекина в Москву и в обратном направлении потянулись вояжеры из разных частей света. Мы еще дважды проехали по этому маршруту. Помимо экзотики, привлекала возможность отвезти домой побольше вещей.

К июлю 1984 года приготовили сорок коробок. Наташа с помощью друзей из техсостава посольства подобрала коробки под размеры купе так, чтобы рационально использовать его площадь. Пронумеровала коробки, нарисовала схему с указанием конкретного места для каждой единицы багажа. Но состав подали с опозданием, погрузка осуществлялась в спешке, схема оказалась нарушенной. Все коробки в купе не вошли, тем более что нам, конечно, надавали кучу посылок. Излишки разместили еще в одном купе.

Вот что я отметил в своем дневнике накануне отъезда:

13 июля 1984 года

Завтра мы уезжаем в отпуск. Сборы почти закончены. Делала все, конечно, Натуля, я только завязывал коробки. Набралось их под сорок с передачами. В одно купе все не войдет, и мы взяли с друзьями-дипломатами Володей и Ирой Захаровыми пополам полку в купе, где едет их дочь Маша. Заплатили по 75 юаней с пары. Обычно наши занимают полки без оплаты, покупают билет только для территории СССР, в Забайкальске. Мы же решили не рисковать.

Маньчжурия в этой поездке в разгар лета выглядела гораздо симпатичнее, чем весной 1982 года; зелень шла ей больше нежели голые деревья и иней. А вот ресторан в поезде разочаровал. Блюда подавали невкусные, с неприятным запашком, пиво – теплым. Правда, все познается в сравнении. В вагоне-ресторане мы встретили знакомого дипломата, возвращавшегося из командировки в Северную Корею. Он восторгался едой, восклицал, что не пробовал в Пхеньяне такой вкуснятины!

Станция Маньчжурия тоже показалась после Пекина не такой уж блестящей. Маленький вокзальчик, ограниченный ассортимент товаров в станционных магазинах. А вот официальные лица вновь оставили очень приятное впечатление. Сначала в вагон вошли представители санитарной службы. Широко улыбаясь, поинтересовались здоровьем пассажиров и тут же удалились. Пограничники и таможенники тоже были отменно вежливы, предупредительны и проворны. Багаж ни у кого не тронули. На все формальности ушло пять минут, после чего пассажиров выпустили погулять. Кто хотел, в мгновение ока обменял юани на доллары в расположенном на перроне валютном пункте.

От Маньчжурии состав сделал короткую перебежку в Забайкальск. Еще больше чем в первый раз поразил контраст. На китайском участке пути вплоть до самой границы не было видно ни военных объектов, ни военнослужащих. Но стоило нам пересечь границу, как замелькали военные пейзажи: солдаты и офицеры, проволочные заграждения, перепаханные полосы земли, траншеи, дзоты, танки и орудия. Словно военный лагерь накануне крупного сражения. Я вспомнил, как наш посол на совещании дипсостава возмущался статьей западного журналиста с описанием милитаризации района Забайкальска. Клевета, мол. Нет, не клевета. Все правильно описано.

Поезд тормозит у станции. Здание вокзала по-прежнему обшарпанное, с осыпающейся штукатуркой. У входа маячат плохо одетые бабушки, помятые алкаши. Не успел состав замереть, как по перрону застучали кованые сапоги пограничников. Проводница дрожащим голосом стала требовать, чтобы пассажиры вернулись в купе (на станции Маньчжурия таких приказов не звучало).

Официальные лица угрюмой гурьбой ввалились в вагон. Представительница медицинского контроля с непроницаемым лицом изъяла у нас букеты цветов. Суровый пограничник долго сверял фото в паспортах с нашими физиономиями. Юные солдатики тем временем буквально разбирали вагон на части: вскрывали полы, раздвигали потолки, прощупывали руками все щели. Правда, у нас в купе щелей не было: коробки стояли в притирку друг к другу так, что мышь не проскочит.

По окончании тягучей процедуры общения с представителями власти пассажирам велели оставаться на своих местах. Спустя минут десять состав отогнали к месту, где меняют колеса для более широкой отечественной колеи. И только тогда пассажиров выпустили на волю, и они наперегонки понеслись вдоль железнодорожного полотна к видневшемуся поодаль вокзалу. Кто-то юркнул в буфет, где клиентам предлагали лишь обветренные котлеты и высохшие кексы. Другие методом расспросов добрались до обменного пункта (не обозначенного никакими знаками), чтобы заполучить советские рубли.

Все эти трудности, однако, легко перевешивались удовольствием от созерцания сибирских пейзажей и общения с попутчиками. Среди них попадались весьма оригинальные персонажи.

Еще в Пекине, не успел состав тронуться, как в купе постучали. Открываем дверь, на пороге стоит мужчина с очень ласковым лицом.

– Урхо, – представился он, – работник финского посольства в Пекине. А вы, стало быть, из советского посольства? Надо бы обмыть знакомство.

– Можно обмыть.

– Понял, я мигом. – Через минуту финн снова был в нашем купе, держа в руках бутылку шампанского.

Выпили. Я поставил на стол красное вино. Вскоре кончилось и оно.

– Как насчет пива? – поинтересовался попутчик.

– После вина?

– А что? Очень даже ложится.

Урхо снова на мгновение исчезает и возвращается с дюжиной банок пива. Наташа уже не участвует, да и я начинаю сдавать. Урхо же напротив только набирает темп. Банки с пивом осушает одну за другой залпом. Заодно интересуется, не припрятана ли у меня, случаем, водочка. Отпираться бесполезно – везем целую коробку китайской водки. Но это на многодневный путь до Москвы и на подарки дома друзьям.

Всю коробку Урхо сразу не выпил, кончилась она только где-то на четвертый день, в районе Новосибирска. В ответ финский дипломат пытался угощать нас экзотическими наливками, сидром из вагона-ресторана и даже самогоном, купленным в Сибири. Но мы уже окончательно выдохлись, отказывались составлять ему компанию.

Урхо вынужден был искать новых собутыльников. Сначала пил с кем-то из нашего вагона, потом исчез из поля зрения. Лишь изредка, проходя по составу в направлении вагона-ресторана, мы замечали его ласковый образ в том или ином купе.

И вдруг ЧП! Прибегает взъерошенный Урхо и кричит:

– Меня обокрали! Пропал бумажник со всеми деньгами и документами.

Вызвали начальника поезда. На следующей остановке подсел следователь. Начались допросы собутыльников. Среди них были выявлены подозрительные субъекты. Один, карточный шулер, только что освободился из мест лишения свободы и зачем-то ехал в Москву. На него и пали основные подозрения, тем более что свидетели показали: Урхо спал в купе бывшего зэка.

Пока шло расследование, мы утешали финского друга как могли, а заодно кормили и поили его. Ведь он остался без средств существования. Водили его в вагон-ресторан завтракать, обедать и ужинать. На следующее утро Наташа вспомнила про пакет с овощами, который Урхо принес в наше купе еще до инцидента, вернувшись с прогулки во время очередной стоянки поезда. Жена сняла пакет со стенного крючка и принялась вынимать овощи, чтобы помыть их к трапезе. Добралась до дна пакета – а там пропавший бумажник.

Карточный шулер отделался легким испугом, а Урхо весь оставшийся до Москвы отрезок времени давал пирушки по случаю счастливой развязки ЧП. Пил весь вагон, но больше всего сам виновник торжества. При этом ни в финале, ни на предыдущих этапах распития горячительных напитков финский дипломат ни разу не опьянел. Оставался трезвым как стеклышко.

Естественно, мы уже до встречи с Урхо были наслышаны о питейных аппетитах и талантах финнов. В частности, о пьяных дебошах туристов из страны Суоми в Ленинграде. Но наяву впервые столкнулись с финским феноменом в поезде Пекин – Москва. И это выглядело впечатляюще. Многие последующие годы Урхо оставался в нашем сознании абсолютным чемпионом мира в дисциплине, которая в шутку зовется игрой в спиртбол.

Общались мы в поезде и с другими колоритными типажами. Некая финская старушка так возбудилась при виде небесно-голубого озера Байкал, что разделась почти догола и в таком виде бегала по коридору. Спецгруппа, состоящая из проводников и дежурного милиционера, еле ее скрутила и облачила в пальто.

Датчанка пыталась расплатиться в вагоне-ресторане персональным чеком. Работники советского общепита и слыхом не слыхивали, что такое чеки. Требовали наличные. Они отсутствовали. Начальник поезда, наш старый знакомый Анатолий Васильевич, послал радиограмму на следующую станцию. Там датчанку в порядке большого исключения обслужили представители Госбанка под присмотром местного уполномоченного КГБ.

Пассажир-немец, тоже из нашего вагона, по ошибке впрыгнул на сибирской станции в чужой поезд. Его умчали куда-то на юг, в Казахстан, в районы, запрещенные для посещения иностранцами. А в тамбуре нашего вагона остался стоять велосипед немца, прикованный к поручню. Проводники всю дорогу матерились: в Москве им предстояло найти инструмент, чтобы отцепить велосипед.

В Новосибирске отстал от поезда швейцарец. Он застрял в очереди за какими-то экзотическими с его точки зрения консервами. Иностранца доставили на следующую станцию на военном вертолете.

Два советских мальчика тем временем украли шесть рублей у соседа по купе, инвалида Великой Отечественной войны. Их изобличили, и они дали письменное обещание больше никогда не воровать. Однако при высадке из поезда на уральской станции из их сумки выпала банка селедки, украденная у того же инвалида уже после письменного покаяния.

К американцу-ученому и его невесте-певице подсел профессиональный картежник. Заокеанские гости проигрались в пух и прах. Даже сумку с одеждой проиграли.

Еще один американец возвращался после годичного преподавания в вузе китайского города Сиань. Он много интересного рассказывал о КНР и все время сравнивал китайскую действительность с тем, что видел на сибирских просторах. Подъезжая к Уралу, вынес свой вердикт: Сибирь по уровню развития похожа на Китай, но люди в СССР «больше похожи на европейцев».

В заключение описания этой поездки из Пекина в Москву в 1984 году приведу свои дневниковые записи:

17 июля 1984 года

Пишу в поезде Пекин – Москва. Остановились в лесу, в районе Байкала. В пути уже третьи сутки. Из Пекина выехали в субботу. Была страшная духота. Коробок в итоге набралось немало – более сорока: в последний момент объявилась целая группа дополнительных посылочников, несколько мест заняло съестное в дорогу. Грузили молодые рабочие и водитель Алексей Медведев. Натали все заранее продумала, просчитала и тем не менее не все вышло гладко. Поезд подали поздно, отъезжающих много. В общем, действовали в спешке, забыли про Наташину схему. Но водитель Алексей все-таки привел все в надлежащий порядок.

Не успели тронуться – и за спиртное. Сосед-финн угостил пивом, мы выставили водку, к нам присоединились В. Захаров и проводники из соседнего вагона. Смотрели в окно на Маньчжурию. Летом она выглядит приятнее: зеленые поля, кое-где кудрявые холмы. Деревушки в основном бедные, мазанки из глины. На полях только лошади и люди, техники не видно.

Китайский вагон-ресторан поразил неопрятностью и убогостью. Было пиво самого дешевого сорта и только теплое. В меню 15 блюд, включая рыбные. Но очень все невкусно и даже недоброкачественно. Вот тебе и раз! А ведь когда въезжали в Китай в 1982 году, показалось так вкусно!

В ресторане встретили парня-кореиста Мишу Малышева, который возвращался из командировки. Он восторгался пищей, говорил, что в Корее нет ничего подобного. Все познается в сравнении.

Убогой показалась и станция Маньчжурия. Подъехали ранним утром. Небольшой вокзальчик и все. А в 1982 году нам показалось, что мы прибыли в Гонконг. Китайские пограничники и прочие официальные лица были очень вежливы, мягки и задержали нас на какие-то мгновения. Зашли в магазин, который после Пекина тоже выглядел убогим.

Но вот снова в путь. Через минут десять граница. Сразу все меняется. Надпись «СССР», а за ней замысловатые узоры колючих заграждений, вспаханная полоса, солдаты с винтовками, танк на пьедестале. И так до Забайкальска.

На станции ряды пограничников, таможенников. Тоже все вежливые, но суровее. Пока пограничники-офицеры сверяют наши фото в паспортах с лицами владельцев, по крышам стучат кованые сапоги рядовых. Все тщательно, скрупулезно, серьезно. Настоящий осмотр. Таможенники нас не трогали, а вот у иностранцев (которых в поезде полно) самым тщательнейшим образом изучали книги. Наконец нас выпустили.

Забайкальск – поселок 8 тыс. человек. Людей не хватает, и это чувствуется. Народ одет неопрятно, некрасиво, лица угрюмые. В буфете много спиртного и сухие булки.

Сели и поехали. Пейзаж стал сразу интереснее: сопки, а затем пышные леса, красивые реки, безлюдье. Лишь иногда попадаются деревушки, весьма неказистые, многие дома дышат на ладан. Это уже понедельник. По пекинскому времени день, по московскому – на четыре часа меньше, а по местному – на 2 часа вперед пекинского. Можно запутаться.

Продолжаю писать на станции Слюдянка. Это у Байкала. На подъезде к станции были прекрасные пейзажи: с одной стороны горы, покрытые лесами, ущелья полноводных, плавных рек, с другой – Байкал. Сегодня пасмурно, вода не видна, но местами картина величественная. Берега в основном пустынные. Красивейшие и здоровые места, но люди сюда не рвутся.

Тронулись. Московское время 8:30 утра, вторник.

Продолжаю на следующее утро. В Москве сейчас 3:28 a.m., т. е. ночь. Среда, 18 июля, только начинается. Здесь же, в Красноярском крае, по которому идет наш поезд, уже светло, кое-где видны люди.

22 июля 1984 года

Вот мы уже и в Москве. Выехали из Китая в субботу 14 июля, в столицу прибыли в пятницу в 18:15 по здешнему времени. Точно по расписанию! В пути находились 6 суток, из них две ночи и один день ехали по китайской территории, остальное время понадобилось для преодоления расстояния от Забайкальска в Читинской области до Москвы.

Поездкой остались довольны. Она нас не утомила, была интересной и познавательной. Благодаря путешествию на поезде удалось переправить домой большое количество груза: более 40 коробов. Натали потратила уйму времени на упаковку, планировку размещения багажа в купе, но зато теперь можно испытывать чувство удовлетворения.

Конкретные впечатления от поездки.

Пейзажи.

На китайской территории наблюдали бесчисленные деревушки: глиняные и кирпичные дома, ослы, лошади. Техники не видно. Поля красивее, чем ранней осенью, в целом пейзаж повеселее, но очень мало растительности.

После Забайкальска местность почти сразу становится привлекательнее. Вскоре появляются густые леса. Красивые горы, Байкал, реки Ангара, Енисей, Обь и др. Замечательно на Урале: поля, кудрявые холмы, тихие речушки. Народу почти не видно, как будто проезжаешь необитаемые земли. Там же, где живут люди (города, селения), зрелище довольно убогое. Крестьянские избы некрашеные, неказистые. Дороги расквашены от дождей. На предприятиях вопиющий беспорядок: валяются кирпичи, трубы, лес, техника. Ж/д станции обшарпанные и на них ничего не купить, разве что книги, газеты, ужасного вида и качества котлеты и коржи.

Начиная со станции Зима (между Иркутском и Красноярском) стали появляться торговцы овощами и фруктами. Видели огурцы (2–3 на рубль), ягоды (тоже дорогие), например смородину, клубнику, землянику, еще вареную картошку, редис, лук. Но всего понемногу и не на каждой станции.

Москва тоже выглядит на подъезде не ахти как. Дома в основном обшарпанные, окруженные морем бурьяна, свалки, неопрятные предприятия и т. п.

Жизнь в поезде.

Просыпались рано. Пили чай, ели кашу. Болтали с соседями по вагону, знакомыми из других вагонов. Обед в вагоне-ресторане. Разнообразия никакого, но съедобно (брали лангеты или яичницу, суп). Потом сон, наблюдения за жизнью за окном, выпивка в компании, чтение, ужин в вагоне-ресторане, в 11–12 отход ко сну.

С нами ехали Захаровы, Володя и Ира, их маленькая дочь Маша. В вагоне путешествовали также американцы. Преподаватель американской литературы из колледжа Notre Dame в Индиане.

* * *

В мае 1985 года, по завершении командировки в КНР, мы вновь сели в поезд, следовавший по маршруту Пекин – Москва. Вагон-ресторан, работавший на китайской территории, оказался еще хуже предыдущего. Вечером пошли ужинать. У входа в вагон-ресторан сидела группа хмурых китайцев. Я поинтересовался, можно ли поесть. Старший из них, зыркнув исподлобья, прошипел:

– Нет, еды нет.

– Может быть, хоть рис есть? Жена очень голодна.

– И риса нет. Есть хлеб.

Назвал цену: за кусок чуть ли не полдоллара. В конце концов уговорили старшего пустить нас за столик.

– Ждите официантку, – небрежно бросил он.

Мы садимся за стол и ждем. Первые минут пятнадцать ничего не происходит. Тем временем в ресторане появляются другие клиенты, граждане разных стран. После долгого интервала официантка начинает принимать заказы у всех подряд и на любые блюда. Что люди ни просят, все, оказывается, можно. Кроме, как выясняется, риса. Наташа идет к старшему. Безрезультатно. Все есть, а рис отсутствует.

Но вот приносят заказанное, в том числе рис, который официантка молча, без объяснений, ставит на стол. Едим. Угощения невкусные, еле теплые. В мясном блюде только два кусочка мяса, остальное – трава. Перед уходом просим продать бутылку пива, ящики с которым расставлены повсюду. Нельзя, только на следующее утро.

Завтракаем утром с почти горячим пивом. Порции еще хуже, чем вчера – мясо вообще отсутствует, один полузастывший жир. Интересуемся, почему в блюдах не видно мяса в отличие от ужина накануне. Официантка дает разъяснения: другой рецепт. А за соседним столом проводник, русский парень Толя, уплетает аппетитные куски мяса. У него блат, у нас нет, как нет его и у других пассажиров. Ресторанная бригада и их кормит жиром и так же, как нам, хамит. Основная мысль тружеников сервиса: не нравится еда? Ну и убирайтесь отсюда!

Наблюдать такое поведение было особенно любопытно, поскольку до этого на внутренних железнодорожных линиях КНР я встречался с перекосом в обслуживании иностранцев в противоположную сторону – раболепием.

В 1982 году мы путешествовали с коллегой-дипломатом по северо-западу Китая. В купе вошел человек в форме и поинтересовался, не желаем ли мы пообедать. Получив утвердительный ответ, дал сигнал следовать за ним. Входим в вагон-ресторан. Он полон с аппетитом обедающих китайских граждан. Сопровождающий громко скомандовал: «Прекратите есть и покиньте помещение!». Народ в панике, прихватывая, что удастся, повалил вон. Ресторан опустел. Официанты сгребли остатки еды с одного из столов и усадили за него нас. И вот мы, два молодых советских дипломата, смущаясь, отобедали в гордом одиночестве. Прогнанные китайские граждане дожидались в соседних тамбурах возможности возобновить трапезу после нашего ухода.

Это путешествие вообще запомнилось. Выехали на вокзал вместе с женами. Стемнело, Пекин постепенно отходил ко сну. Но на привокзальной площади, как всегда, людно и шумно. В бакалейных лавках, закусочных и универмагах толпился приезжий люд, в основном крестьяне в потрепанных ватниках, стремящиеся побольше урвать в столице.