Полная версия
Александр Македонский, или Роман о боге
Вошли гетеры, играя на флейтах, систрах, цимбалах и тамбуринах. Занавес раздвинулся, и появился жрец в огромной маске, олицетворяющий Адама, первого человека на земле. Я знал, что вслед за ним должна выйти носительница змеи. Закрыв глаза, я попытался в последний раз воскресить в памяти ее образ, являвшийся мне неоднократно в пророчествах, дабы, разомкнув глаза, сравнить его с оригиналом. Ошибся я или нет? Я гнал от себя мысли. Перед моим внутренним взором предстала темная, окруженная серым туманом сфера, в центр которой мы, прорицатели, вызываем далекие образы. Потом я открыл глаза.
Увиденное превзошло все мои ожидания. Олимпиада оказалась живой копией сложившегося у меня образа. Она держалась прямо, была стройна, только повязка из тончайшей прозрачной ткани слегка прикрывала ее бедра и грудь. Хотя все факелы были опущены к земле, казалось, что Олимпиада залита светом. Тело ее обвивала одна из змей Амона, чешуйчатая голова которой лежала на плече девушки как огромное живое украшение. Она была прекрасна: мраморно-белая кожа, узкое лицо, четкие очертания бровей. Но я как завороженный не мог отвести взора от огромных серых глаз, которые так часто являлись мне, в их слюдяном сверкании застыло выражение неотвратимости судьбы божественной жены. Судя по тому, с какой легкостью эта невысокая девушка носила на себе тяжелую змею, она обладала немалой силой. Олимпиада приблизилась ко мне настолько, что голова змеи почти коснулась меня. Я заметил на ее теле три маленькие родинки: на лбу, на плече и на груди, отмечающие как раз те точки, на которые возлагались руки во время церемонии коронования фараонов. При свете факелов волосы ее отливали золотом. Я подошел к угрюмому Филиппу, который не сводил глаз с девушки, и сказал ему вполголоса:
– Вот та женщина, которая предназначена тебе.
Она уже отвернулась.
Вторая часть таинства посвящалась изображению зарождения жизни. Только рождение может успокоить в божественном мире негодование, вызванное преступлением, потому что всякая насильственно отнятая жизнь должна быть заменена новой жизнью, потому что единственное искупление за лишение жизни – это дар новой жизни, потому что только любовь стирает следы убийства. Чередование жизни и смерти должно быть бесконечно.
Олимпиада подошла к священнику в маске Адама, стоявшему в центре круга, грациозно начав священный танец со змеей. Присутствующие с восхищением и ужасом наблюдали за тем, как она подносила к губам змеиный язык, обвивала шею, грудь и живот тугими зелеными кольцами, пропускала гибкое тело змеи между ног, разворачивала ее, чтобы вновь обвить вокруг себя. В это время гетеры, специально обученные жрецами, играя на музыкальных инструментах, распевали обрядовые стихи. В священной мелодии ясно слышался ритм зарождения жизни. Все пилигримы, сами того не сознавая, дышали в такт музыке.
Пока продолжался танец, факелы поочередно высоко поднимали и опускали к земле. В мерцающем пламени фигура Олимпиады то озарялась светом, то исчезала в тени. Лежа на земле, она изображала движением тела акт любви с такой страстью и совершенством, что присутствующие не могли сдержать стоны вожделения. «Адам» стремительно кружился, постепенно приближаясь к ней. Наконец он схватил Олимпиаду на руки и скрылся за занавесом. Следом за ними по камням медленно проползла змея.
Вскоре Олимпиада показалась вновь, но уже одна. Таинство этого дня завершилось. Паломники направились к жилищам гетер.
Я сам отвел Олимпиаду в шатер Филиппа. В эту ночь она не отдалась ему, ибо еще не истекло время таинств, в течение которого носительница священной змеи могла принадлежать только богу. В часы их первого свидания она преподала Филиппу урок искусства любви, обучив грубого и скорого в удовлетворении своих плотских желаний македонянина изысканным любовным ласкам, в которых раньше он был несведущ. Служители культа посвятили ее во все премудрости любовной науки, считая сладострастие одним из путей постижения божественного сознания. Эти мистерии избавляют пилигримов от пороков, о существовании которых они даже не ведают, заставляя их терять ощущение времени и чувство реальности. Каждую ночь Олимпиада распахивала перед Филиппом двери в непознанное между телом и душой. Он безумно влюбился в нее, как мы и ожидали. Он не считал нужным хранить в тайне их интимные отношения и целыми днями мог рассказывать о ласках Олимпиады.
Чтобы быть уверенным в успехе задуманного, еще до начала таинств мы напустили на Филиппа колдовские чары, к которым обычно прибегают при подготовке брачного союза. Однако Олимпиада и без нашей помощи сумела бы пленить Филиппа, как наслаждениями, которые она ему щедро дарила, так и почтительными отказами, и стала для него самой желанной – со времени их знакомства его взгляд ни разу не остановился ни на одной девушке. С утра до вечера он думал только о любовных утехах прошедшей ночи. Филипп с нетерпением ждал продолжения таинств. Бесцеремонно расталкивая зрителей, он пробирался в первый ряд, и при появлении бледной, хрупкой, обвитой кольцами священной змеи Олимпиады вздох облегчения и надежды вырывался из его груди. Все это достаточно убедительно свидетельствовало о той власти, которую возымела над ним эта женщина.
Священнослужителя, исполняющего роль Адама, меняли каждый вечер. Однажды я стоял у входа в храм, когда Олимпиаду уносили за занавес. Сквозь оглушительный шум систр и кастаньет из глубины храма до меня донеслись слова заклинания Олимпиады, усиленные эхом пустынных залов:
– Внутреннее сияние Амона, упади на твою прислужницу, окажи честь твоей супруге! Дай ей сына, который будет посвящен служению тебе! Пошли ей сына, который станет твоей рукой на земле. Пусть он правит людьми и царствует над народами. Внутренний свет Амона, сияние Зевса, войди в твою прислужницу! Пусть сын твой будет великим и знатным, пусть он станет царем, хранителем твоей силы, защитником твоего культа, властелином царств, равным богам!
Затем она долго повторяла нараспев имя Амона.
Таинства закончились. На девятую ночь Олимпиада, как между ними было обусловлено, согласилась отдаться Филиппу. Утром он объявил, что берет ее в законные жены.
Узнав об этом, мудрый Антипатр принялся возмущенно кричать, что Филипп сошел с ума, что его околдовали, воспользовавшись его склонностью к сладострастию.
– Возьми ее в любовницы, если она тебе так нравится, – говорил он. – Я, зная тебя, бьюсь об заклад, что ты недолго будешь ею восхищаться.
Филипп ответил, что, желая забрать Олимпиаду из храма, он непременно должен жениться на ней, ибо к этому его обязывает высокое положение его возлюбленной – царевны и жрицы.
– Тогда оставь ее жрецам, для которых она создана, – возразил Антипатр. – Неужели ты хочешь привести в свой дворец заклинательницу змей и колдунью? Какое значение имеет ее высокое происхождение? Ты, первый человек в Македонии, хочешь взять в жены женщину, предназначение которой отдаваться мужчинам на ступенях храмов? Принадлежавшая многим до тебя, став твоей женой, несомненно будет изменять тебе. Какой же ты слепец! Хорошо же ты будешь выглядеть, когда случайный путешественник, остановившись проездом в Пелле, вспомнит, что видел, как твоя полуобнаженная супруга валялась на земле в обществе сотни проституток, своих сестер, и такого же количества горлопанов, состоящих на службе у Приапа!
Крайне возмущенный речами Антипатра, Филипп назвал его богохульником и обвинил в кощунстве. Он считал, что все происходившее здесь было преисполнено чистоты и святости и не имело ничего общего с распутством. Разве Антипатр забыл все происходившее с ним во время таинств? Филипп приводил разные доводы, смешивая политику с любовью, горячо уверяя, что о лучшем союзе он не может мечтать. Эпир, родина Олимпиады, расположен рядом с Македонией, и, вступив в брак с царевной, он заручится союзом с эпирским царем Александром. Филипп попросил меня изучить положение светил и предзнаменования. Звезды повторили то, что мне было уже доподлинно известно.
Олимпиада, преисполненная светлой надежды родить сына Амона, не испытывала к Филиппу ни любви, ни отвращения. Разве мог простой смертный взволновать ее, живущую в мистическом союзе с богом? В то же время она с восхищением, свойственным шестнадцатилетней девушке, принимала свою удивительную судьбу. Олимпиада, вспоминая додонский лес, монастырь кабиров, мечтала стать первой дамой в Македонии.
Без промедления был отправлен посланец в Эпир.
VII
Стена Фив
Только постигший священные науки в великом храме Фив в Египте имеет право доступа в зал рождения, где хранится все необходимое для сотворения будущего фараона. Вот что было дано понять посвященному, читающему письмена на стенах святилища.
Вначале жрецы Амона рассчитывают день и час, когда начало Амона находится в царствующем монархе, дабы тот мог произвести будущего наследника. В это время бог-гончар Хнум уже лепит на небесах будущего фараона и его двойника. Когда наступает означенный день, жрец приходит к жене царя, ожидающей зачатия, и объявляет ей[10]: «Настало время тебе понести от божественного семени». Не всегда этот ребенок ее первенец.
Во время священного соития Амон принимает образ фараона. Покорная власти высших сил, царица при божественном совокуплении громко перечисляет качества и достоинства своего будущего сына.
Пока царица носит под сердцем ребенка, его двойник сидит на коленях Амона, определяющего его судьбу. Все боги и гении царств заботятся о благополучии матери, вынашивающей земную форму их грядущего повелителя.
Когда настает срок разрешения от бремени и царский сын появляется на свет, его двойник покидает колени Амона и сливается со своим земным телом в единое целое. Свершая обряд, на младенца льют очистительную воду из двух амфор.
Так воплощается самый великий человек своего времени, кто будет править и повелевать царствами и людьми.
Только жрецы и прорицатель Амона наделены правом передавать начало божества, если это не в состоянии сделать фараон.
VIII
Неудачный брак
В следующем месяце в Пелле состоялась свадьба Олимпиады и Филиппа, так велико было нетерпение влюбленного правителя.
Ночью накануне церемонии бракосочетания Олимпиаде приснился сон. Ей привиделось, что раздался удар грома и молния ударила ей в чрево, от этого удара вспыхнул сильный огонь, поднявшийся до небес. На громкие вопли царицы сбежались перепуганные служанки. Утром о видении говорил весь дворец. Так как молния – атрибут Зевса, то все согласились с истолкованием сна Олимпиады в том смысле, что знамение предвещает рождение ребенка, которому уготовлена необыкновенная судьба.
Церемония бракосочетания проходила согласно македонскому обычаю. Олимпиада, одетая во все белое, украшенная венком из цветов, с легкой вуалью на лице, поднялась на колесницу, запряженную шестеркой белых быков с длинными рогами в форме лиры. Рядом с ней сел Филипп. Перед колесницей рабы несли незажженные факелы. Во главе процессии шли эфеб, играющий на флейте, и девственница с пустой амфорой.
Толпа людей, собравшихся по пути следования кортежа, приветствовала молодых, размахивая ветками лавра. Всем было интересно посмотреть, что за царевну выбрал в жены регент. О невесте ходили разные слухи.
По прибытии процессии в храм Деметры жрица огласила новобрачным порядок брачного ритуала. Ребенок преподнес супругам в корзине освященный хлеб, который они разломили в знак согласия.
После торжественной церемонии кортеж направился во дворец. Впереди шествия теперь уже несли зажженные факелы. Праздничный обед продолжался до ночи. Приглашенные возлежали на ложах по два-три человека, им подавали изысканные блюда. Филипп выпил больше, чем подобало, и призывал гостей непомерными возлияниями отпраздновать его радость.
В этот день Олимпиаду постигло первое разочарование. Сидя неподвижно под большими фресками Зевксиса, похожая на маленького идола с тонкими чертами лица и огромными сверкающими глазами, она увидела македонских правителей такими, какими они были на самом деле: пьяницами, горлопанами и грубыми мужланами. Филипп, как всегда, когда бывал пьян, говорил вещи, о которых следовало молчать, и слишком много разглагольствовал о своем посещении Самофракии. Желая продемонстрировать собравшимся грациозность своей жены, ее умение танцевать, превосходящее во сто крат возможности нанятых на празднества танцовщиц, Филипп приказал Олимпиаде обнажиться и показать свое искусство. Он рассердился, когда она отказалась исполнить его волю. Антипатр пил мало и весь вечер просидел с хмурым видом.
Наконец Филипп решил взять свою жену на руки, чтобы отнести в брачные покои. Гости провожали их пением. Одна из родственниц поставила в покоях священный канделябр – знак защиты богов. Затем двери покоев плотно затворили, а те, кто еще хотел выпить, вернулись в зал для пиршеств.
Первая брачная ночь не принесла Филиппу желанного наслаждения. Наутро он пожаловался мне, что жена была довольно холодна к нему, а сам он не испытал тех радостей любви, которые познал в Самофракии и ради которых так торопился с женитьбой. Причину своих неудач он видел в чрезмерном количестве выпитого накануне вина. Но более всего его беспокоило сновидение.
Ему приснилось, что он опечатал чрево своей молодой жены восковой печатью с изображением льва. Он попросил меня истолковать этот сон.
– Господин мой, – ответил я, – пустой бурдюк не опечатывают.
– Я это понял, – сказал Филипп. – Ради такого ответа я не стал бы вызывать тебя. Я хочу знать, кто наполнил бурдюк.
Слепое влечение Филиппа уже прошло, им овладело подозрение.
Я долго обдумывал свой ответ, чтобы он не выглядел ложью и в то же время не открывал вопрошающему истину.
– Твой сон, – ответил я Филиппу, – не должен вызывать у тебя сомнений. Он означает, что в первую брачную ночь твоя жена уже была беременна и она родит сына, у которого будет львиное сердце.
Такой ответ не рассеял сомнений Филиппа и не избавил его от разочарования в Олимпиаде. Стена несогласия разделяла их по ночам. Олимпиада более не пребывала в экзальтации, вызываемой таинствами, и казалась равнодушной к любви на ложе своего супруга. Познавшая восторг мгновений близости с богом, овладевшим ею через небесные пространства, она с презрением смотрела на грубого вояку, который хотел найти в ней всего лишь наложницу для удовлетворения своей похоти. Избранницу Амона, носившую в себе бережно хранимую тайну, ее оскорбляло грубое, недостойное жрицы обращение Филиппа, постоянно напоминавшего ей о происходившем в Самофракии. Она отворачивалась от него, в душе насмехаясь над мужем, обманутым еще до свадьбы, за которого она вышла замуж только ради исполнения высшей воли. Каждое утро Филипп появлялся из своих покоев с видом озабоченного человека, не понимающего, что происходит.
Однажды ночью, лежа на супружеском ложе, он случайно дотронулся до ноги своей жены и неприятно удивился, что она так холодна.
– Как можешь ты говорить, что у меня холодное тело, – ответила с иронией Олимпиада, – если ты даже не прикоснулся ко мне?
Тогда Филипп откинул одеяло. Увиденное повергло его в дикий ужас. На кровати между ним и женой, свернувшись в клубок, спала огромная змея. Он схватился за кинжал. Олимпиада фурией кинулась на него, повисла на руке и отвела смертельный удар от священной змеи, подаренной ей жрецами. Филипп продолжал неистовствовать. Пытаясь унять его гнев, Олимпиада принялась кричать, что если он испугался столь беззащитного существа, прирученного женщиной, то, значит, он трус. Поднять руку на священное животное – это чудовищное кощунство. Разве он не знает, что сам бог Зевс-Амон может принимать образ змеи? Если Филипп посмеет убить ее змею, она никогда больше не подпустит его близко к себе. Пусть помнит, что решившегося на святотатство ждет самая страшная кара. В ссоре Олимпиада исцарапала ему лицо. Напуганный яростью жены и неожиданным открытием, Филипп, схватив свои одежды в охапку, бежал из покоев. Его крики подняли на ноги всех во дворце.
– Мало того что я взял в жены проститутку, она оказалась к тому же ведьмой и сумасшедшей. Никогда больше я не стану спать рядом со змеей!
Успокоившись, Филипп отправился к своей любовнице, искренне радуясь, что не поспешил выгнать ее из дворца.
На следующее утро он выставил стражу у дверей покоев Олимпиады. С этой поры она стала жить под строгим надзором. Филипп перестал ей доверять, подозревая, что под личиной показной религиозности она скрывает любовные связи с другими мужчинами. Сам он наносил ей лишь короткие визиты, всегда являлся днем и при оружии. Прежде чем войти, он, припав глазом к щели в дверях, долго наблюдал за происходящим в покоях. Однажды ему удалось подсмотреть, как его жена лежала нагая на ложе в обнимку с любимой змеей. Он с отвращением наблюдал за актом любви, в котором место законного супруга занимал змей. В смятении Филипп прибежал ко мне.
– У меня создалось впечатление, – сказал он, – что в своем собственном доме я играю роль Амфитриона. Что это – капризы и развращенность безумной или от меня что-то скрывают? И почему каждый раз, когда я вижу Олимпиаду, она так презрительно и вызывающе ведет себя, утверждая, что ее мало тяготит положение пленницы, ибо ребенок, которого она носит под сердцем, будет самым сильным после Геракла, превзойдет меня во всем и ничем не будет похож на меня? Мне надоело ходить в дураках, я хочу знать правду.
– Тогда обращайся к самим богам и пошли за оракулом, – посоветовал я ему.
После этого разговора один из секретарей царского двора, мегаполитанец Херон, был отправлен в Дельфы, дабы рассказать о происшедшем жрецам и выслушать предсказания пифии. Через несколько дней Херон вернулся с ответом оракула, который жрецы истолковали ему так: «Из всех богов Филипп должен больше всех почитать Зевса-Амона, и ему следует ждать наказания за то, что он застал этого бога во время совокупления со своей женой»[11].
Радость Олимпиады была беспредельна. Она гордилась своей беременностью, ставшей уже заметной, и, не смущаясь, говорила каждому, что носит ребенка от Зевса. В те дни она усердствовала в жертвоприношениях и молитвах, долгие часы проводила в состоянии священного экстаза, дабы наполнить душу ребенка божественным.
Я старался несколько усмирить ее гордыню, но не мог помешать ей использовать малейший повод поиздеваться над Филиппом, показать ему свое презрение. Считая свою особу неприкосновенной благодаря божественному покровительству, она, как оса, не переставала жалить Филиппа и раздражать его своим вызывающим поведением.
Приближенным тяжело было видеть, как этот высокий смуглый атлет в расцвете сил, хороший законодатель и храбрый воин, предприимчивый правитель государства и умный дипломат стал предметом насмешек шестнадцатилетней девицы с худыми руками и каким-то особым блеском в глазах, которой не хватало скромности перед величием своей судьбы. Я знал, какую несчастную жизнь она себе уготовила.
Регент был мрачен. Теперь к его тревогам добавился суеверный страх. Он с беспокойством следил за окружающими, пытаясь угадать их мысли. О некоторых вещах в его присутствии боялись говорить. Как бы ни был слаб Филипп в церковных науках, он знал, что ребенок божественного происхождения должен также иметь земного отца, что божественное начало воплощается в мужском семени. Ему не давал покоя сон, в котором он видел опечатанный бурдюк. Я посоветовал ему не придавать чрезмерно большого значения словам Олимпиады, ставя ей в вину лишь ее молодость и сан служительницы бога. Дабы развеять его сомнения, я дал ему мудрый совет: «Ничто не мешает тебе считать себя земным отцом ребенка. Гордись, что выбор Зевса пал на тебя и твою жену». Эта версия повсюду распространялась мной и священнослужителями. Люди очень набожные, ободренные предсказаниями, поверили этому толкованию, другие усомнились в нем. Филипп согласился принять это объяснение, с тем чтобы положить конец своим тревогам и сохранить честь государственного мужа незапятнанной перед лицом придворных и народа. Ведь он не имел никаких доказательств ни за, ни против. Но лучше всего его могло бы утешить хоть малейшее проявление благосклонности к нему со стороны Олимпиады.
Весной спокойствие в государстве нарушилось ураганными штормами у побережья и сильными землетрясениями, от которых пострадало множество строений. Филипп воспринял эти стихийные бедствия как дурное предзнаменование, касающееся его лично, и усматривал таинственную связь между обрушивавшимися на страну напастями и своим неудачным браком. Получая отовсюду плохие вести, он думал, что эти удары судьбы есть расплата за ошибку, которую он совершил, женившись на заклинательнице змей и колдунье.
Он использовал первую представившуюся возможность, чтобы удалиться от домашних невзгод. На границах Македонии стало неспокойно. Я изучил предзнаменования, которые, по счастью, оказались добрыми. Тогда Филипп без промедления направил на север армию под командованием Пармениона, а сам поспешил отбыть в Халкидику, где шли военные действия. Таким образом, когда в начале лета настало время Олимпиаде разрешиться от бремени, Филипп был далеко.
IX
Под знаком Овна
Примерно за одиннадцать тысяч пятьсот лет до той поры[12], о которой я веду рассказ, последние из живших на земле богов научили людей читать судьбу, дав им знание зодиака и открыв тайные законы Вселенной.
Зодиак – это большой круг небесной сферы, по которому, как бегуны на дорожках стадиона, свершают свой путь Солнце, Луна и планеты, называемые управляющими. И так как все во Вселенной, от бесконечно большого до бесконечно малого, подчиняется одним законам, одним числам и одним движениям, судьбы народов, а также отдельно взятых людей можно познать, если умеешь понимать соотношение светил между собой.
Круг зодиака, по которому вращаются управляющие планеты и который сам вращается вокруг Земли, разделен на двенадцать секторов, именуемых знаками. Каждый человек отражает в себе связь, существующую между светилами в момент его рождения, а в течение всей жизни судьба его воспроизводит перемещение светил периода его рождения через двенадцать знаков зодиакального круга. Поскольку в каждой вещи есть две стороны, а единство рождается только путем соединения и борьбы двух сил, каждое существо отмечено двумя знаками зодиака: знаком, в котором находится во время его появления на свет царь светил – Солнце, и знаком, который встает на востоке небосклона и определяется в миг рождения в том месте, где ребенок издает свой первый крик. Судьбу нельзя познать, если известен только один из этих знаков.
Знаки распределены между четырьмя стихиями: воздух, земля, вода и огонь. Каждая стихия повторяется в круге три раза. Первый знак огня – Овен. Он символизирует победу солнца над тьмой, созидательное начало природы и торжество жизни. Все населяющие землю народы, получившие в далеком прошлом божественное откровение, хотя и называют по-разному знак Овна, повсюду изображают его одинаково – в виде руна, барана с рогами или ягненка.
Родившийся под знаком Овна имеет на лбу два плотных бугорка, напоминающих растущие рога молодых барашков. Брови у него образуют правильные дуги, иногда соединяющиеся между собой в форме иероглифа зодиакального знака. Глаза расставлены широко. У него гордая осанка, голова немного наклонена вперед. В бою он всегда готов первым броситься на врага и стремится сразить предводителя войска противника. Он не отступает ни перед чем как в достижении своих личных желаний, так и при выполнении долга. Ничто не в силах противостоять его деяниям, которые порой граничат с безумством. Он подвержен глубоким переживаниям и волнениям. Самое уязвимое место рожденного под знаком Овна – голова. Стремясь к идеалу, он сжигает свою жизнь за короткое время и падает от истощения, слишком быстро растратив силы. Судьбой уготована ему смерть от лихорадки, ему суждено самому сгореть в огне, которым он воспламенил мир.
Восстановитель культа Амона должен был родиться прежде всего под знаком Овна. Нужно было также, чтобы его второй знак символизировал силу и господство в мире. Этим вторым знаком был Лев.
X
Свет зари
В комнате роженицы, куда по распоряжению жрицы богини Деметры принесли сосуды и тазы с водой, курился ладан, музыкантши играли на тростниковых флейтах, певицы читали нараспев псалмы, священными ритмами притупляя боль родов, а почтенные матроны, следуя указаниям врача Филиппа, готовились принять ребенка. Большие светлые глаза Олимпиады были полны тревоги. С беспокойством ее взгляд, в котором угадывалась боязнь страдания, смешанная со священным экстазом, блуждал по лицам присутствующих. Мы ждали этого великого события с наступлением вечера. Я совершил обряд жертвоприношения перед роженицей.
Олимпиада первая услышала далекие раскаты грома. Запрокинув голову, она причитала: «Зевс! Зевс!» От внимания придворных не ускользнуло это совпадение, в чем увидели они подтверждение правильности толкования сновидения роженицы накануне свадьбы. Все замерли, пораженные.