Александр Македонский, или Роман о боге

Сыном Александра Филэллина был царь Пердикка II, почитавший за честь часто принимать у себя знаменитого, не имевшего себе равных в науке врачевания Гиппократа, который, так же как и царь, происходил от Геракла. Во дворце Пердикки II Гиппократ написал часть своего ученого труда, который начинается ныне всем известными словами: «Жизнь коротка, мастерство познается долго, на случай надеяться нельзя, шарлатанство опасно, рассуждать трудно».

Наследником Пердикки II стал Архелай, его незаконнорожденный, внебрачный сын. Архелай убил прямых наследников престола, своих сводных братьев, и таким образом добился царской короны. Как правитель он превзошел своих предшественников. Архелай покинул прежнюю столицу – город Эги, избрав новой столицей город Пеллу, расположенный на холме у озера, соединяющегося с морем рекой Лидас, – торговые корабли могли бросать якоря у крепостных стен.

Архелай построил в Македонии дороги, возвел храмы, создал сильную армию, ввел новые законы. Он поощрял развитие искусств и наук, во времена его правления уже никто не мог назвать Македонию варварской страной. Он отправил священнослужителей в Египет постигать таинства религиозных знаний. Покровительствуя поэтам, Архелай оказал гостеприимство Еврипиду, после того как тот вынужден был покинуть Афины, где его обвиняли в безбожии. В Пелле Еврипид погиб от несчастного случая – его загрызли дворцовые собаки.

Желая украсить свое жилище, Архелай пригласил к себе знаменитейшего художника того времени по имени Зевксис. Мастер, разбогатев трудом рук своих, стал раздавать свои картины бесплатно, потому что в городе не находилось состоятельных покупателей, способных заплатить за полотна истинную цену. На одеждах художника крупными буквами золотом было вышито его имя. Но, несмотря на странность поведения, противоречивость характера, Зевксис был действительно талантливым живописцем. Ему удавалось достичь такого зрительного эффекта, что картины вводили в заблуждение не только людей, но и животных. Например, птицы садились клевать виноград, грозди которого художник нарисовал на стене.

Как это часто случается с незаконнорожденными, приходящими к власти с запачканными кровью своей родни руками, Архелая ожидала горькая участь – он был убит. На смену могущественному правлению обычно приходит хаос безвластия. В течение десяти лет после смерти Архелая в Македонии царил беспорядок.

Затем власть в государстве захватил кузен Архелая Аминт II, царское происхождение которого не вызывало сомнений. Правление его не было счастливым, так как ему довелось воевать не только с соседями, которые однажды даже прогнали его с трона, но и вести еще более изнурительную борьбу в собственном доме со своей женой Евридикой. Этой борьбы он не выдержал.

Евридика, мать знаменитого царя Филиппа, происходила из царского рода Линкестидов. Ее я видел еще в молодости, когда приезжал в Македонию. Она прославилась своей жестокостью, непомерным честолюбием и чудовищностью своих преступлений. Редко случается, чтобы все эти темные силы и кровожадные инстинкты воплотились в одной женщине. Ей не претили убийства, напротив, они доставляли ей наслаждение. От мужа она родила четверых детей: дочь и трех сыновей. Дочь в очень юном возрасте отдали замуж за Птолемея из Алороса. Евридика вскоре воспылала к Птолемею безумной страстью и стала любовницей своего зятя. Затем она решила злодейски расправиться со своей семьей.

Первым пал обманутый супруг, царь Аминт. С обвинением Евридики в совершении преступления спешить не стали, поскольку тогда еще не знали о чудовищном коварстве этой женщины. После убийства мужа она отравила дочь, чтобы навсегда избавиться от соперницы на ложе своего возлюбленного.

После содеянного любовники не обрели покоя, ибо если страсть их была утолена, то честолюбивые замыслы не ослабли. Старший сын Евридики взошел на царский трон под именем Александра II. С целью лишить его власти Евридика и Птолемей организовали очередное убийство, отягощенное актом святотатства. Во время ритуального танца Птолемей, участвовавший с солдатами охраны в представлении сцены боя, бросился на безоружного царя, присутствовавшего в качестве главы церковной власти, и пронзил его мечом. Оправдываясь, он стал требовать, чтобы это убийство сочли за несчастный случай. Пердикка III, средний сын Евридики, был поставлен царем, а Птолемей из Алороса назначен регентом. Младшего сына, Филиппа, удалили от двора, отправив сначала на родину матери в Линкестиду, а затем заложником отослали в Фивы – в знак доказательства нерушимости будущего союза. После нескольких лет царствования без власти, под постоянной угрозой смерти Пердикке III наконец удалось избавиться от зловещего Птолемея. Филипп вернулся из Фив, чтобы поддержать брата. Евридика бежала, она попыталась найти убежище в своем родном племени. Эта женщина с душой военачальника, способная вести за собой людей, не сложила оружия. Она собрала войско и напала на Пеллу. В этом бою погиб ее средний сын – так мать рассчиталась за смерть своего любовника.

Македонянам не следует завидовать атридам и фиванской династии Лайя, ибо Евридика из Линкестиды превзошла Клитемнестру, а оставшийся в живых ее младший сын в дальнейшем превзойдет Эдипа.

Филипп хорошо знал, что его ожидает. Он разгадал кровожадные замыслы Евридики и избавился от нее первым. Дело было сделано, круг замкнулся. Убийством матери было отомщено детоубийство.

Все это время, вопреки раздорам в царской семье, силы Македонии росли. Удивительно, что народ способен достичь высот своего развития в условиях, когда его правители ведут убийственную войну друг с другом и во дворце проливается кровь. Но это закономерно – так проявляется растущая сила в народе. Осознавший свое могущество становится агрессивным. И та же неведомая воля, что возносит царства к вершинам судьбы, толкает его вождей на междоусобную борьбу. Поэтому, когда соперничество, обвинения, судебные процессы, изгнания, казни потрясают в период становления молодое государство, не верьте, что оно погибает, преждевременно исчерпав свои возможности. Страна переживает лихорадку роста.

В тот же год, когда в Македонии к власти пришел Филипп[6], на египетский трон взошел новый фараон – Нектанебо, вознесенный на престол волной бунта, низвергнувшей его отца Теоса, а в Персеполе внебрачный сын Артаксеркса II, повинный в смерти своих братьев, унаследовал трон под именем Артаксеркса III.

Великое несогласие волновало небеса. В такое время меня пригласили истолковывать знамения и докладывать правителям, чего боги ждут от Македонии.

III

Храм и книга

Я никогда не читал надписей на стенах храма.

Я говорю только дозволенное, ибо не все можно слышать.

Наши храмы – это священные книги из камня, многие страницы которых запрещено читать священникам низших степеней, а тем более непосвященным. Я принадлежу к числу избранных, кому доверено познать все тайны храмов и прочесть все каменные книги.

В некоторых залах фивийских храмов в Египте, где я обучался, размещены в строгом порядке каменные плиты: за плитой с выбитой надписью следует чистый, гладкий камень, снова плита с начертанными письменами и снова пустая каменная глыба. При переходе от плиты к плите высеченные на камне строки слагаются в текст, и читающему кажется, что он ясно понимает его смысл. Но это заблуждение. Следует обойти стену и прочесть письмена на оборотной стороне, где испещренные знаками плиты так же разделены чистыми камнями. На каждом камне надпись выбита лишь с одной стороны, и если этой гранью он обращен в один зал, то в соседнем на этом месте видна пустая плита. Если ты не допущен читать по обе стороны стены, ты не можешь постичь истины.

Моя книга построена как храмы Фив и Мемфиса. Чистые страницы в ней чередуются с темными, и на последние нужно смотреть при другом свете. Книги должны быть составлены как храмы, потому что и книги, и храмы есть всего лишь отражение мира, в котором у каждого предмета есть тайна, порой не соответствующая его внешнему виду и облику. Сам человек, живущий на земле, есть изображение божественного, но ему не дано познать великие тайны. Люди могут овладеть лишь только некоторыми навыками и основами знаний, необходимыми для выполнения каждым его собственной задачи во Вселенной, предопределенной свыше.

IV

Регентство Филиппа

Со смертью Евридики круг замкнулся. Плод обратился в семя, змея свернулась в клубок, чтобы снова развернуть тугие кольца.

Единственный из оставшихся в живых сыновей Пердикки был посажен на царский трон в юные годы под именем Аминта III. Филиппа, свершившего свой суд над вероломной царицей, македоняне назначили опекуном слабого племянника и регентом царства. Вся полнота власти сосредоточилась в его руках, к нему обращались как к государю и оказывали высшие почести. Филипп во всем поступал как настоящий царь, место которого ему по праву суждено было занять восемь лет спустя, после торжественной коронации и при всеобщем согласии.

Филиппу в то время было двадцать три года. Это был красавец, выделявшийся высоким ростом и атлетическим телосложением. От своих предков, некогда живших в горах, он унаследовал большую выносливость. Будучи хорошо натренирован физически, Филипп мастерски владел своим телом. У него были черные сверкающие глаза, темные, коротко остриженные волосы, борода клинышком – все это придавало ему мужественный вид. Он подкупал своим обаянием женщин и мужчин. Так продолжалось до тех пор, пока пристрастие к вину и роскоши, а также раны, полученные в сражениях, не обезобразили его облик, ставший в последние годы жизни отталкивающим. Благодаря жизнелюбию, веселому нраву, заразительному смеху, непринужденности, с которой он выходил на арену, чтобы повергнуть наземь самых сильных борцов или победить самых быстрых бегунов, фамильярности обращения со своими полководцами, солдатами, гостями он быстро и легко завоевывал дружбу и расположение людей. Однако Филипп, несомненно, был самым коварным человеком, которого когда-либо носила земля. Не зная цену настоящей дружбе, он не задумываясь предавал своих товарищей. Двуличие было для него так же естественно, как и дыхание, обман доставлял ему такое же удовольствие, как и удачно выполненное упражнение. Иногда Филипп просто не замечал, что врет, – до такой степени ложь стала частью его натуры.

Он не знал меры в наслаждениях, умел красиво говорить, но после третьего кубка вина начинал несвязно горлопанить, был искусным, азартным игроком (словно родился с игральной костью в руке) и отличался чрезмерным пристрастием к женщинам, которое стало легендарным. Как только Филипп видел стройные ноги, гибкий стан, пышную грудь, эта женщина становилась предметом его вожделения и охоты. Но стоило ей немного пококетничать с ним, как он сам, теряя голову, становился ее жертвой. Однажды Филипп увязался за красавицей, которая, оказавшись с ним наедине, сказала: «Оставь же меня в покое! Ведь между женщинами исчезают различия, когда тушат лампу». Она хорошо знала натуру царя. Действительно, для него все женщины были одинаковы, но Филипп не хотел даже сам себе признаться в этом. От близости с женщиной он всегда ждал большего, чем просто удовлетворение минутной страсти.

Филипп обожал все афинское и очень хотел, чтобы и его все принимали за афинянина. Он старался перенять обычаи Аттики, говорить на языке ее народа, который отличался от языка македонян, подражал ее моде. Но поскольку ему были чужды длительный самоконтроль и сдерживание бурных эмоций, он не способен был ввести в заблуждение афинян и вселить в их сердца любовь и уважение к своей персоне. Филипп всегда приходил в ярость, когда по выражению глаз жителей Афин понимал, что его считают всего лишь пройдохой и мужланом.

Получив воспитание в Фивах, где он провел долгие годы заложником, Филипп, стремясь выдавать себя за афинянина, на самом деле поступал как беотиец.

Предметом его особого внимания и забот была армия. Сразу после вступления в регентство он создал македонскую фалангу по образцу знаменитой фиванской фаланги. Фаланга Македонии состояла из десяти или шестнадцати рядов. Солдаты первых трех рядов были вооружены короткими мечами, в то время как солдаты четвертого ряда имели копья длиной четырнадцать или даже тридцать локтей, которые они опускали на плечи впереди идущих воинов, создавая противнику заслон из пик. Эти фаланги стали оружием побед.

В первые же недели регентства Филипп создал десятитысячную армию, которую сразу же бросил на борьбу с соплеменниками Евридики, истребив из них семь тысяч. Остальных македоняне оттеснили в горы Линкестиды.

Пять претендентов на престол, каждый при поддержке своего войска и союзников, сражались за царскую корону. Филипп, признавший своего юного племянника царем лишь для того, чтобы иметь возможность править самому, трех претендентов обратил в бегство, четвертого убил и разбил его войско. Он сосредоточил в своих руках всю власть и армию, теперь для упрочения своего положения, содержания войска, сохранения своего господства ему требовалось золото. С этой целью Филипп завладел золотыми приисками у горы Пангеи, которые были частью афинской колонии, принеся извинения афинянам за вторжение и заверив их, что вынужден был поступить таким образом, дабы стать их верным союзником. Прииски он, однако, оставил себе и эксплуатировал их так интенсивно, что вскоре македонские золотые монеты с его изображением заполонили всю Грецию, а затем и более отдаленные страны, вплоть до берегов великого океана на западе.

Итак, Филипп имел все, кроме благосклонности богов, без которой невозможно сохранить благосклонность людей. Когда правит слишком сильный и жестокий властелин, народ начинает терять терпение и, быстро забыв прошлое, принимается сетовать на действия правителя, которые недавно шумно одобрял.

Филипп избавил Македонию от преступной Евридики и от нападок Линкестиды, но при этом оставался убийцей своей матери, о чем шептались во всех лавках при обнародовании каждого нового эдикта. Я посоветовал Филиппу совершить паломничество на остров Самофракия и принести жертвоприношение богам-кабирам, ибо этот дар богам снимает с человека всякую вину за кровавые преступления. Прежде чем отправить царя в это путешествие, я долго совещался со священнослужителями, мы изучали положение небесных светил, размышляли над пророчествами и рассчитывали благоприятные периоды. Мы получили предсказания из нескольких мест, и нам стало известно, что с Самофракии Филипп вернется не один.

V

Время Амона

Надобно знать, что наряду с земными годами есть годы вселенские. Большой вселенский год состоит примерно из двадцати пяти тысяч земных лет и делится на месяцы, каждый из которых насчитывает около двух тысяч ста лет. Вселенские месяцы рассчитываются по перемещению точки равноденствия по кругу зодиака; они проходят знаки зодиака в обратном порядке, нежели земные месяцы. Например, в месяцы земного года за Львом следует Дева, а за Стрельцом – Козерог, в то время как в последовательности знаков вселенского года за Козерогом идет Стрелец, а за Девой – Лев. Это доказывает, что всякое движение в одну сторону сообразуется с обратным движением. Сходные знаки, вращающиеся в противоположном направлении, являются не чем иным, как проявлением видимой и незримой жизни.

Нужно знать также, что каждый месяц большого вселенского года называется временем и управляется одним из двенадцати знаков. Земной год заканчивается в Рыбах и возобновляется в Овне, вселенский год завершается во времени Овна и начинается в Рыбах. Переход времени из Овна в Рыбы отмечен на небосклоне расположением светил, которое называют конфигурацией конца времени. Это не означает, что мир стоит на грани разрушения, а лишь знаменует завершение цикла из двенадцати периодов.

Знайте, что события, о которых я рассказываю, произошли к концу двенадцатого времени, времени Овна, которое вот уже семнадцать веков как пришло на смену времени Тельца и до конца его еще оставалось примерно триста пятьдесят лет. Затем начнется новый год Вселенной.

Надобно знать, что начало Овна в Египте воплощено в боге Амоне. Но нельзя говорить, что божества Амон и Амон-Ра единосущи, ибо бог Ра является божественным олицетворением полного вселенского года в качестве его верховного правителя – бога Солнца, а Амон-Ра – это начало бога Ра именно во времени Овна. Заблуждаются и те, кто считает, что Ра служит верховным божеством египтян, и те, кто полагает, что у них нет высшего божества, единого создателя. Ибо Ра, божественное начало Солнца, самый великий из существующих и известных нам богов, есть создание Единственного Непорожденного Творца, всего, что является не единым, а источником единого, бога слишком большого, чтобы ему можно было дать имя или даже назвать богом.

Следует также знать, что в греческих государствах египетскому Амону-Ра соответствует Зевс-Амон[7], а в других странах – Амон-Най, Мин-Амон, держатель молнии, и Бель-Мордук в Вавилонии. Все это облики одного бога-времени, которому поклоняются в разных землях. Все святилища Амона-Ра и Зевса-Амона всегда были связаны между собой через священнослужителей, и эта связь была особенно сильна в те времена благодаря пророчествам, которым нас обучали.

Дело в том, что египетские мудрецы знали не только то, что происходило в древние времена, но и то, что ожидает в будущем. Еще в самом начале появления Египта был известен его конец. Божественный Гермес так об этом поведал божественному Асклепию[8]: «…настанет время, когда египтянам станет казаться, что они напрасно почитали своих богов. Поклонение святым окажется тщетным и не будет более приносить успеха… Страну наводнят чужестранцы. И тогда эта земля, обитель святилищ и храмов, будет усеяна склепами и трупами. О Египет, Египет! От твоих культов останутся только небылицы, которым не станут верить твои дети. Не уцелеет ничего, кроме текстов, высеченных на камнях, в которых рассказывается о благих деяниях».

Конец был близок. Уже не раз персы нападали на Египет, разрушая святилища Амона и подвергая гонениям жрецов. Чужеземцев изгоняли силами греческих армий, но было возвещено, что персы вернутся опять и что новому фараону Нектанебо II не суждено будет закончить свои дни на троне предков. Мы знали и он ведал, что будет последним фараоном египетского народа. Таково предсказание.

Но время еще не вышло, и культ Амона продолжал жить. Нам было известно, что явится перевоплощение бога и восстановит культ Амона последний раз перед его исчезновением за временем Рыб.

Пророчества гласили: «И тогда солнце встанет на севере».

Служители культа, изучавшие светила разных стран, обращали взоры свои на северные государства, где сохранялся культ Амона, особенно на земли севера Греции. Святилища Зевса-Амона есть в Афитисе, в Македонии, в эпирском городе Додона. Святилище из святилищ, оракул из оракулов находится в оазисе Сива в Ливии. Взгляды наши были прикованы к судьбе владык Эпира и Македонии. На основе предсказаний мы сделали расчеты. Восстановитель культа – солнце в человеческом образе – должен быть зачат осенью, в последний год Сто пятой олимпиады греков.

Надо знать следующее: пророчества сбываются всегда, но не без участия людей, мы действуем так, чтобы они свершались. Роль пророчеств в том и состоит, чтобы заранее предупредить мудрецов о том, что им предстоит сделать, дабы то, что должно случиться, случилось. Но поскольку очень немногие удостаиваются чести изучать великую науку, тех, кто обладает великим знанием, люди никогда не в состоянии понять полностью.

VI

Олимпиада

Путь от Пеллы до моря мы проделали на лошадях, затем погрузились на корабль, направлявшийся к архипелагу. В свите Филиппа находился его лучший полководец Антип по прозвищу Антипатр, сын Иолла, которому регент полностью доверял, имея на это все основания. Никто никогда не служил ему с такой преданностью. Филипп говорил: «Я могу спать спокойно, зная, что на страже стоит Антипатр».

Верный Филиппу до скуки, он, заботясь о благополучии своего господина, старше которого был почти на двадцать лет, позволял себе публично делать ему наставления. В то время его уже называли Антипом Мудрым. Он никогда не снимал шлем и потому преждевременно полысел. Я видел, что ему суждено пережить Филиппа, получить большую власть в Македонии, однако последние дни его жизни омрачат невзгоды. Он не отличался ни острым умом, ни ученостью. По складу своего характера Антипатр был человеком действия, который, держась на вторых ролях, незаменим в делах управления государством и командования армией. Он никогда не любил меня из-за того, что ничего не понимал в божественных науках. Филипп его побаивался, и, если во время игры в кости замечал, что в шатер с суровым видом входит Антипатр, он быстро прятал рожок и кости под кровать. Антипатр как живой укор повсюду следовал за Филиппом, что благотворно сказывалось на поступках правителя.

По курсу нашего корабля неожиданно возник из воды высокий скалистый берег Самофракии. Мы пристали в порту Полеаполя, где уже находилось множество судов. На берегу толпился народ. На следующий день ожидали начала празднества таинств, на которые по традиции стекаются паломники из разных стран. Филиппа приняли с царскими почестями. Его провели по святилищам, вокруг которых располагались жилища жрецов и священных гетер.

– Таинственная жена, которую мы для тебя избрали, принадлежит к царской семье, – сказал великий жрец Филиппу. – Имя ее Олимпиада, ей минуло шестнадцать лет. Ее отец – ныне покойный царь Эпира Неоптолем, ее брат – нынешний царь и твой сосед по владениям Александр по прозвищу Сторожевой Пес. Ее род ведет свое начало от Ахилла, с детства ее обучали в храме Додоны, а последние несколько месяцев она живет в нашем монастыре. Если твой прорицатель одобрит наш выбор, то она будет только твоя и не станет делить тебя с паломниками, как другие гетеры.

В одном из залов храма у меня состоялась встреча со священнослужителями высокого ранга, где, кроме верховных жрецов храма кабиров, присутствовали духовные лица других святилищ, некоторые прибыли из Додоны, был маг из Эфеса в Лидии и египтянин – посланец первого прорицателя бога Амона. Мы расселись на полу по кругу и погрузились в созерцание.

– Она жрица Зевса-Амона, земная жена бога[9], – изрек один из кабиров. – Мы передали ей змею, которая в состоянии покоя олицетворяет начало и конец, а в движении воспроизводит двойной ритм Вселенной.

Служитель-астролог отметил на восковом круге положение небесных светил при рождении Олимпиады.

– Она ли это? – спросил меня великий жрец.

Я закрыл глаза и сосредоточился.

– Да, это именно она, – ответил я. – Знает ли она о своей судьбе?

– Знает, ей было объявлено. Она умеет вызывать богов.

Мы снова погрузились в созерцание, сложив руки на коленях.

– Видишь ли ты ее рядом с ним? – вновь спросили меня.

– Уже давно я ее вижу.

Тут заговорил египтянин:

– Северное царство, словно яйцо, вскормит Восстановителя. Но тот, кого станут называть его отцом, на самом деле им не будет, ибо начало Амона не может войти в северного царя, потому что сам он не сын Амона.

– Начало Амона может войти в служителей его культа.

– Да, если фараон не сможет породить себе наследника и если Амон даст указание небесному гончару.

На этом мы расстались.

На следующий вечер, когда стемнело, священнослужители, гетеры и пилигримы собрались на большой площади перед храмом. Здесь возвышались статуи четырех богов-кабиров: Аксиры, Аксиокерсы, Акагокерса и Кадма. Они олицетворяют два мужских и два женских начала и зовутся также Деметрой – богиней сотворения, Персефоной – богиней царства смерти, Гадесом – богом подземного мира и царства мертвых и Гермесом, возвещающим о рождении нового.

Самофракийские таинства – это большие представления, похожие на театральные, с той лишь разницей, что на них нет зрителей. Точнее сказать, те, кто считает себя зрителем, поневоле становятся участниками или актерами, потому что этот театр воспроизводит саму жизнь. В этих таинствах с помощью символов и волшебства выполняются действия, составляющие жизненный круг, чтобы избавить нас от вины за совершенные несправедливости и несовершенные благие дела, освободить от злой воли и недобрых желаний, овладевших нами.

В наших городах представления в амфитеатрах, где присутствуют толпы людей, есть всего лишь жалкая профанация таинств. Таинства избавляют от раскаяния за содеянное, в то время как театральные представления освобождают всего лишь от желаний.

Для людей посвященных акты таинств имеют ясный смысл, люди непосвященные их не понимают, но это и не так важно, потому что магические символы действуют сами по себе, их действие распространяется за пределы рационального в сознании и понимании.

Таинство кабиров началось с изображения смерти в разыгрываемой сцене убийства. Затем верховный жрец обошел всех собравшихся и отпустил каждому грех за свершение убийства, разрывающего божественный жизненный круг. Он возложил свои руки на Филиппа и долго держал их так, после чего подошел к Антипатру, который выразил на лице своем удивление и беспокойство, ибо, как всякий солдат, который много убивал сам и приказывал убивать другим, он считал себя свободным от каких-либо грехов. Неожиданно для всех Антипатр, в порыве исступления бросившись вперед, стал размахивать безоружной рукой, словно разил кинжалом невидимого врага. Упав на землю, он бился в конвульсиях с пеной у рта, как будто сам погибал от руки таинственного противника. Он успокоился и поднялся на ноги лишь после того, как верховный жрец возложил на него свои руки. После пережитого Антипатр долго еще не мог оправиться и прийти в себя.