Дождливая пьеса

– Многовато.

– Сейчас все дорого. А можно я вопрос задам? Он будет немного глупым.

Она положительно махнула головой.

– Вот вы сейчас сидите и пишите эту церковь. Но вам же нельзя будет уходить с вашего места, пока картина не будет готова, чтобы ракурс не потерять?

– Это не глупый вопрос, я думала, вы спросите про наличие парня.

– А он есть?

– Нет.

– Понятно. А что касаемо ракурса?

– Набросок. Сначала я сделаю набросок, а уже потом дома превращу его в картину.

– И сколько это займет по времени?

– Ну если никто не будет отвлекать – она улыбнулась – то часа три.

– А можно мне тут тихо постоять, понаблюдать. Мне интересен момент появление рисунка на листе. Я вот сколько не пытался, вроде голова понимает, что эта линия должна быть здесь, а руки рисует прям совсем другое.

– Только тихо – она мило улыбнулась.

– Отлично. Схожу-ка я за кофе, вам взять?

– Не откажусь.

– Что с этой картиной? – говорит Дмитрий вслух.

– Ты сейчас про что?

Их взору открывается серое одноэтажное здание, со старой угловатой архитектурой.

В прежние времена в нем заседали политики, потом сидели ученые, потом его отдали на переквалификацию электриков, а когда

учебный центр обанкротился, здание выкупил местный бизнесмен и стал устраивать гостевые выставки разных художников. И вот теперь подошла её очередь.

На фасаде здания, прямо над главным входом, уже повесили большой желтый баннер с синей надписью: «Двойная абстракция». А ниже её фотография и фотография ее подруги.

– Помнишь, когда мы познакомились – говорит Дмитрий – Ты рисовала картину. Церковь на площади.

– Что это ты вдруг вспомнил?

– Просто интересно, что с этой картиной? Ты ее закончила?

– Нет. Ты меня отвлек, а потом я перегорела этой идеей.

Сама выставка открывалась лишь завтра, а сегодня, как предварительный показ фильма, только для близких знакомых и спонсоров. Их основная задача определить главные недостатки картин (может, висят не так или некрасиво написаны), при этом стоит понимать, что ни один знакомый не скажет правду.

Дмитрий дергает на себя стеклянную дверь, отходит чуть в бок, пропуская её, затем входит сам.

Перед ним предстает огромный зал с белыми стенами, на которых висят картины. А посередине этого зала, практически во всю длину стен, стоит еще одна стена – самодельная. Её сбили из досок и прикрепили к потолку, чтобы повесить как можно больше картин.

Возле входа стоит большой ящик, на нем изображен младенец с бутылочкой.

– Он тоже как элемент выставки? – показав пальцем на ящик, спрашивает Дмитрий.

– Это ящик благотворительности. Мы собираем деньги на лечение для детей больных лейкемией – говорит Анна и бросает в ящик сто рублей.

– Я так и думал. Хотя крылась надежда, что вы специально поставили этот ящик. На злобу дня.

– На злобу дня?

– Сейчас по телеку то и вон везде просят помощь на лечение болезней, я подумал, что вы продергиваете это.

– Может в следующий раз, если – она смотрит на него какими то усталыми глазами, будто ей все это надоело и ещё одно слово, и она взбесится – Ты пока поброди, мне нужно отойти.

Дмитрий не любил картины, он их считал чем-то ненастоящим и никогда в этом не признавался Анне. Для него это было не творчеством. Ведь какое творчество сидеть и копировать карандашом или красками известные места в городе, известных людей или вазы с едой.

Но здесь ему не нравилось абсолютно всё. Картины абстракции. Да любой школьник может нарисовать нечто подобное!

Он подходит к первой картине.

Черный фон с белой рамкой – похоже на окно. Там за ним фонарь светит на белый снег, а снежинки в виде букв, составляют слово – Разочарование.

«Разочарование».

И он вдруг вспоминает, где видел похожий пейзаж. Это было зимой в кафе. Они сидели возле большого окна. За ним была ночь, освещенная фонарями, стоящими вдоль пешеходного тротуара. Сквозь их лучи были видны маленькие снежинки. Тогда он опоздал, был на кастинге фильма. Фильма, который, как и многие другие фильмы в этом городе, умирали на стадии кастингов.

Она пила кофе, когда он вошел.

– Привет! – он сел напротив нее.

– Привет, как прошло?

– Да как! Взяли. Кого им ещё было брать то. Я пришел один единственный на эту пробу.

– Ты им понравился, иначе бы не взяли.

– Да ладно тебе. Итак, понятно, что меня взяли, потому что больше некого. У меня есть такие мысли, бросить все это и жить как все.

Он заметил, что в ней тогда произошли изменения. Она немного сощурила левый глаз. Так обычно смотрят на труса.

– Может не стоит сдаваться? – сказала она.

– Да, но и упираться в стену как баран, мне, кажется, тоже не стоит.

– Стену то можно проломить.

– Знаешь, если честно, мне в последнее время кажется, что мы с тобой живем в иллюзии. Есть нормальный мир, а есть мы, которые придумали себе свой. И никак не можем свой мир запихнуть в реальный.

Она промолчала.

«Разочарование. Неужели. Да нет…»

Он находит глазами её. Она в конце зала выравнивает картину.

«Разочарование. Это просто картина».

– Дим, привет – со спины раздается женский голос.

К нему подходит высокая девушка на каблуках. Ему кажется, что если она снимет туфли, то сразу станет маленькой и её привлекательная фигура, обтянутая узкими брюками и блузкой тут же превратится в фигуру толстой девушки.

– Привет – отвечает он Алене, второй художнице этой выставке.

– Ну и как тебе?

– Честно?

Вместо ответа она кивает головой.

– Я не понимаю такие картины – продолжает он – Для меня, картина это пейзаж, портрет. А вот эти разноцветные я не понимаю.

– Это же абстракции, жанр такой.

– Да я знаю, Аня мне про него рассказывала. Но в чем его смысл?

Алена хихикает, но потом резко возвращает серьезное лицо.

– Ты чего? – спрашивает он.

– Не обращай внимание… Абстракция – то нечто неуловимое, смотришь на них и думаешь о своем. А высший пилотаж такой картины, если каждый человек найдет в ней свой смысл. Ты только представь семь миллиардов смыслов, для одной картины. Ведь это невероятно круто. А классические, что в них? Просто копирка и все. И к слову все знаменитые художники рисовали в абстракции. Возьми того же Ван Гога. Хотя от него я такого не ожидала.

– Почему?

– Ван Гог – это восточный человек. А искусство востока отличается от искусства Европы. Знаешь чем?… В Европе простую мысль усложняют до неприличия. Например Кафка или Ремарк. Последний пытался сказать, что война надламывает не только солдат. И выражал он это на пятьсот скучнейших страниц своего романа. И так все запутал, что я только на пятый день после прочтения поняла – она улыбается, чтобы не показаться слишком глупой – Ну а если взять Восток. Там он хочет сказать, что в каждом человеке есть грех, то он это и говорит прямым текстом, без всяких круговоротов.

– А ты в курсе, что Ван Гог голландский художник?

Она замирает, задумывается, удивляется – все эмоции видно по её глазам. Потом улыбается и говорит:

– Ты шутишь?

– Нет. Он на самом деле голландец.

– Тогда все встает на свои места. А я почему то всегда думала, что он китаец.

– Наверно из-за имени.

Анна отходит от картины, смотрит на нее, пытаясь сравнить грань картины с ровной полоской потолка. Вроде ровно. Она разворачивается и видит, как он беседует с ее подругой. И нет, в ней не родилась ревность, она прекрасно знала, что Алене нравится другой типаж мужчин. В ее голове всплывает день, когда она решила, что с ним все кончено, но до сих пор ему об этом не сказала.

Боялась его обидеть?

Нет.

Она боялась изменить что-то в своей жизни, ибо одно изменение повлечет другое, а кроме него ее все устраивало.

С утра тучи покрывали небо, а потом выглянуло солнце, хотя воздух оставался холодным. Она взяла с собой мольберт и краски, чтобы порисовать бушующие волны. Он просто поехал с ней.

Красивые лесные пейзажи проплывали перед её глазами под стук колес электропоезда. Он, молча, смотрел вперед, будто решался сказать нечто важное, и наконец, когда их станция была близка – решился.

– Я завтра иду на собеседование.

– Новая роль? – спросила она

– Нет. Я бросаю актёрство.

Он знал, что это её расстроит.

– Но ты же так много в нем добился.

– Много? Интересно чего?

– Ты снялся в четырех фильмах, столько курсов окончил.

– Ну и что!. Все эти фильмы местные, сплошной шлак, лишь бы заявить, что мы снимаем фильмы. А в те хорошие мне никогда не попасть.

– Ты просто не пытался.

– Еще как пытался, но это все тщетно. Я решил – хочу обратно к живым людям. Хочу приходить усталым с работы, а потом идти развлекаться. Хочу обсуждать футбол, а не актерские работы хрен пойми кого. Да и за что им вообще деньги такие платят. Вот пересматривал старый сериал, а там актер сидел и плакал. А я такой подумал: На кой хрен я это смотрю.

– И куда пойдешь? – перебила она.

– Продавцом.

– А ты не пожалеешь потом?

– Главное, чтоб поздно не было.

Она не поняла его тогда, как не понял бы рыбак киномана.

Еще не ночь, но уже темно. Последние гости покидают выставку, награждая двух девушек заслуженной похвалой. Но если судить по их прямому взгляду, то скорее всего они врут или приукрашивают.

В здание выставки погас свет, это Алена выключила его с улицы, а потом заперла вход на замок.

Возле него стоят Дмитрий и Анна, они делают вид, что копаются в телефоне, а сами думают, чем нарушить повисшее молчание. К ним подходит Алена. Она смотрит на него, потом на нее.

– Я не знаю как тебе, – говорит Алена – но мне кажется, что это наш шанс либо победа, либо проигрыш.

Дмитрий смотрит на Алену, потом снова на Аню. Вот она облизывает губы и проводит рукой по волосам. Она всегда так делает, когда думает.

«Она хочет послать Алену».

И от этой мысли он улыбается.

– Дим – говорит Аня – нам с Аленой надо ещё поработать над программой выставки. Музыку подобрать и все такое, ну ты понял – она незаметно в бок толкает подругу.

– Да. Надо сделать все завтра идеально – поддакивает ей Алена.

– А мне завтра очень рано вставать, буду товар с Москвы принимать – говорит он и для убедительности зевает, чтобы скрыть разочарование в голосе.

– Пока.

– Пока.

Они целуются в губы, но ему кажется, что её поцелуй холодный. Он смотрит на неё, улыбается, она в ответ. Он машет рукой, разворачивается и уходит.

– Что ты ему мозги пудришь? Задумала бросать – бросай – тихо говорит ей Алена.

Мелкий дождь стучит по его волосам. В лужах отражается разноцветный спящий город. Вот тишину нарушает громкий визг мотора. Мимо Дмитрия с бешеной скоростью проезжает машина, а потом снова наступает тишина. Его мысли о ней, об их отношениях и об ее непонятной холодности к нему. И вдруг он останавливается, вспомнив их разговор на крыше…

Красное вино, звездное небо над головой, огоньки свеч, отражающиеся в ее глазах, и она, такая таинственная и прекрасная. Они болтали о всякой ерунде, в основном о фильмах и живописи. Беседа велась непринужденно, пока он все не испортил.

На столе остались только свечи и вино, они повернулись к темному городу. Наступило молчание, которое должно было перерасти в поцелуй, но в его голове кружилась мысль. Она как сорняк проросла еще в начале их ужина, потом он сумел её забыть, а теперь вот снова.

– Может съедимся? – спросил он.

Эти слова нарушили их уединение. Она пронзительно посмотрела на него.

– Гражданский брак?

– Как бы да – ответил он.

– Не приемлю.

– Почему?

– Да это все бред. Нет никакой ответственности не перед кем. В обычном браке нас держит все. Как бы выразиться… В нем у людей появляется ответственность, общие ценности – и они подтверждены печатью в паспорте. И даже если любовь будет спадать, а спадать она будет в любом случае, эта печать, пусть кто бы, что ни говорил – держит вместе. А гражданский брак – съехались, потрахались, разъехались.

– А разве гражданский не является репетицией к обычному?

– Репетиция – это наши встречи. Вот сам посуди. Я получаю зарплату или лучше так. Девушка получает зарплату, и парень получает зарплату. Они живут гражданским браком. Только вот зачем им скидываться и покупать общие предметы, например кровать. Их же этот брак может через месяц кончится, как они её будут делить.

Он не нашелся что ответить. Да и как можно было ответить на вопрос, зная, что это приведет к бесконечному спору. А звездное небо, вино и её блестящие глаза – никак не вязались со спором. Поэтому он перевел тему

– Завтра в кинотеатре фильм со мной будут показывать, наш местный фильм. Пойдем?

– Серьезно – она улыбнулась и стукнула его кулаком по плечу – Что же ты молчал?

«Точно. Нужно сделать ей предложение» – проносится в его голове.

Он улыбается и продолжает путь домой.

Время на черных часах показывает пять сорок девять утра. За окном еще темно и тихо. Лишь слабый стук дождя в стекло нарушает безмолвие улицы.

Но его сон беспокоит не дождь, а странный грохот посуды на кухне и сухость во рту. Павел приподнимается, жены рядом нет, он трогает её половину кровати – холодная. Он садится. В голове ещё гул от алкоголя.

И как это всегда происходит, у него звонит маленький телефон не оформленный на него.

«Они за мной следят?» – проносится у него в голове.

– Слушаю – говорит он в трубку.

– Знаешь, что я не люблю в людях? – спрашивает мужской голос, в котором Павел узнает Виктора.

– Ты для этого мне звонишь в шесть утра?

– Когда мы с тобой договаривались о сотрудничестве, было одно условие. По пустякам я тебя не беспокою, а вот если случится катастрофа, то могу позвонить даже ночью. И это мой десятый звонок тебе.

– Катастрофа?

– Руслана убили. И скорее всего это сделал Лист. Надо его брать, он очень много знает. Встретимся возле больницы на вокзале около двух.

– Хорошо.

Они одновременно обрывают связь. Павел поднимает глаза, он смотрит, как капли дождя стекают по стеклу. И ему вдруг очень хочется в душ, чтобы просто освежится, чтобы прийти в норму. Он даже начинает чувствовать свежий запах воды.

Паша встает, его ноги слегка подкашиваются.

Он идет на кухню, проходит сквозь зал, в котором еще горит экран телевизора. Там спит их дочка.

За столом на кухне сидит Юля, перед ней стакан чая и кроссворды. На плите что-то варится.

– А чего ты у неё телевизор не выключила? – он садится рядом с ней.

– А вдруг проснется, а будет еще темно – отвечает она, потом смотрит на него пронзительными зелеными глазами – Она вчера тебя ждала.

– Тяжело это все.

– Мне тоже нелегко.

– Но вы как то это все проще переносите – и чтобы не продолжать эту тему, он встает, подходит к окну, из щели которого дует свежий прохладный ветерок.

– Кофе будешь?

– Давай.

Сквозь капли дождя, застывшие на стекле, он видит фары проезжающих по дороге машин и разноцветные огни светофора.

Этот искаженный цвет фар, он видел его и тогда, когда ждал свою дочь в машине возле больницы, она брала справку для ВУЗа. Тогда тоже был дождь.

Сильный проливной дождь, кажется, в этом городе таких еще не было. Вода заполнила дороги и тротуары, в которых забыли пробить дренажные отверстия. Люди ходили по дощечкам, а автолюбители боялись заезжать в лужи, они останавливались, включали аварийки и разворачивались.

Он сидел в машине, которую буквально на днях купил в кредит и курил в полностью открытое окно. Его правая рука была вся мокрая от капель дождя, но Алина не любила запах сигарет, поэтому лучше было намочить только руку. По колонкам играла современная песня с повторяющимся до неприличия припевом, который заселялся в голове на долгое время. Медленно тянулись машины, пробегали люди, жизнь кипела.

Раздался звонок его сотового. Он взял трубку.

– Пап, тут врач, наш участковый, хочет, чтобы ты к нему зашел.

– Зачем? – его голос напрягся.

– Не знаю. Он мне не сказал. Сказал, что хочет поговорить с родителями и все.

– Ладно, сейчас.

Он выключил радио, поднял стекло, вышел из машины, немного помахал перед собой рукой, чтобы избавиться от запаха сигарет и направился в больницу.

Не было ничего фантастического, время не остановилось и даже не замерло; люди так и пробегали мимо него по лужам, машины так и проезжали по дороге. Но смутное тревожно чувство поселилось в нем. Из-за этого он даже несколько раз толкнул входную дверь от себя, а нужно было на себя.

– 202 кабинет – сказала Алина, когда он подошел к ней.

Павел постучался в белую дверь, вошел.

Седой доктор сквозь очки вопросительно посмотрел на него.

– Алина Чернова – сказал Паша.

Доктор тяжело вздохнул, поправил очки.

– Я подозреваю у нее лейкимию – проговорил он – Но это пока подозрение, нужно взять…

– Иди пей – говорит Юля.

Павел отвлекается, садится за стол, берет обжигающею чашку кофе.

– Все таки я думаю, нам стоит поговорить с тобой об пьянке – говорит она – Ты губишь не только себя, но и её. Она ведь переживает за тебя.

– А что ты хочешь услышать? Если бы её лечение зависело от моих действий. Я бы их делал. Нужно работать по ночам – работал бы, нужно целовать в жопу врача – целовал бы, нужно убить – убил бы. Но тут от меня требуются только деньги, и я их приношу. И ты знаешь, откуда я их приношу, и чего мне это стоит. Поэтому не надо…

Их взгляды встречаются. В его она видит сожаление, граничащее с раскаянием. В ее он видит любовь и честность, то чего не хватает ему. Он отводит глаза, делает глоток горячего кофе, по телу проплывает тепло.

– Поговорим о другом – говорит он – Тебе нужно продать нашу машину твоему брату, а лучше его жене.

– Зачем?

– Надо полностью погасить кредит, чтобы квартира вновь вернулась к нам.

– У них с деньгами то не все в порядке.

– Это все ерунда. Ты просто отдай им машину, но составь договор купли продажи на сумму покрупнее, но не слишком завышай.

Она кивает головой, улыбается.

– Ты чего? – спрашивает он.

– Люблю тебя – говорит она.

– И я.

Примерно в семь двадцать утра он выходит из дома и идет пешком в сторону работы. Всего нужно пересечь три улицы и примерно восемь остановок.

Пешеходные тротуары пусты, все люди толпятся под навесами остановок и ждут транспорта. Зато автомобильные дороги заполнены, и лишь мелкий дождь сбивает этот выхлопной запах, которым пропитались все крупные города.

Чуть правее остановки «Красина», он замечает знакомую серую машину с пробитым передним колесом, возле неё стоит знакомая девушка. Черные прямые волосы, узкий нос, немного полные губы, карие глаза, длинные ноги и короткая юбка. Он останавливается, вспоминая, где её видел.

Точно.

Шапочное знакомство. Они работают в одном здание, но в разных отделах. При встрече в коридоре они здороваются и проходят мимо.

Он подходит к ней.

– Привет. Помочь? – спрашивает он.

Она недоверчиво смотрит на него.

– Капитан Чернов – говорит он и тыкает себя указательным пальцем – Вчера в коридоре виделись.

– Извини – она улыбается – на лицо помню, имени не знаю.

– Паша.

– Люда.

– Что случилось?

– Колесо пробила, вызвала выездной шиномонтаж, Вот стою, жду.

– Давай помогу.

– Да не надо. Приедут, сделают – не уверенно, отвечает Людмила.

– Открывай багажник.

– Нет. Я уже их вызвала, они приедут, меня не будет и в ЧС занесут. А мне они еще пригодятся. Так что спасибо большое.

– Ну гляди – выдержав небольшую паузу, говорит он.

– Встретимся на работе.

Он кивает, отходит от неё чуть подальше, закуривает и продолжает свой путь.

Полицейский участок располагался удаленно от дороги. Перед самим серым трехэтажным зданием была асфальтная парковка, где работники ставили машины. С севера эту парковку окружали огромные тополя, которые вот уже три года, каждую весну и осень намеривались срубить, но все откладывали.

Павел заходит на территорию парковки и тут же чувствует удар в плечо.

– Здорово! – говорит ему Виталий. Это крупный мужчина с широкими плечами, коротко подстриженный и гладко выбритый.

– Здорово.

– А ты че это без машины?

– Продаю. А ты?

– А я на машине. Купил на днях, конечно, пришлось в кабалу влезть на пять лет, зато ноги поберегу.

– Поздравляю.

– Спасибо. Слышал новости то?

– Какие?

– Руслана Жирного убили. Говорят, Лист его завалил, а его наша мадам упустила вчера.

– Мадам?

– Люська Катаева. Пошла брать, а самого основного упустила.

– Хрен ли, бывает. Да и с тобой такое было, помнишь Картавого то. Как ты его догонял.

Они одновременно улыбаются.

– Были времена – говорит Виталий – Кстати о них, давно вы у нас в гостях не были. Как жена, дочка? Здоровы?

– Да нормально – отвечает Павел – Все здоровы.

– Алинка же у тебя, кажется, школу кончила. Поступила?

– Да. Инженер связи – Павел замолкает, понимая, что такого, скорее всего никогда не будет – профессия такая. В местный вуз.

– Молодец она у тебя – Виталий смотрит на наручные часы – Время еще есть, может по чаю.

– Только покурю, угощайся – Паша протягивает открытую пачку другу.

– Да бросил. Жена заставила, говорит рак будет.

– Ну тогда щас, я быстро – Паша снова закуривает.

Глава 2

Ограбление

Раскат грома оглушает город, сквозь стеклянную дверь метро Дмитрий видит зигзаг молнии, разрезавший небо.

Он замирает, вспоминая разные страшные истории про молнию, потом толкает дверь и выбегает под проливной дождь.

На улице темно от черных туч. Ветер бушует наравне с дождем, пытаясь сорвать дорожные знаки. Прохожие попрятались в магазины, там их молния точно не достанет.

Пробежав на красный свет, проезжую часть, он вступает на мост и напрягает все свои оставшиеся силы. Сейчас главное не сбавлять бег.

Виктор конечно был богат, но никогда не показывал это богатство на людях. И для этого, пожалуй, была всего одна причина. Он знал, что ребята с улицы всегда выбирают самые богатые машины, самые дорогие костюмы и самые сверкающие украшения – Они сначала калечат и убивают, а только потом разбираются в личности жертвы.

Полностью тонированное белое рено, на каких обычно разъезжают таксисты, стояло во дворе больницы на парковке для клиентов. Машин других клиентов было не много, так как большинство предпочитают посещать больницы до обеда.

Из-за угла вышел Павел. На ходу он втянул в себя весь дым, какой еще могла отдать ему сигарета и выбросил окурок. Потом он остановился, повернул голову вправо и скосил глаза назад. Немного постоял так и подошел к рено, сел на переднее сиденье.

Виктор сидел за рулем. Это был мужчина за пятьдесят, с короткими черными волосами, на висках белела седина. Его лицо было обычным лицом средне статистического человека этого возраста, одет он был точно так же – синие джинсы, кофта и светлая осенняя куртка. Но его глаза… Именно они показывали всю власть хозяина над другими. Как только они видели собеседника то тут же начинали смотреть на него не переставая, чем вводили последнего в замешательство. Вот и сейчас Виктор посмотрел на Павла, словно пытался прочитать на его лбу маленькие надписи.

– Все в шпиона не наиграешься? – проговорил Виктор.

– Мало ли чего – ответил Павел. Его взгляд смотрел вперед, он даже не думал повернуть его к собеседнику.

– Бывало у тебя – выждав паузу, сказал Виктор – Что вот ты чувствуешь, что что-то вечером пойдет не так.

– Нет.

– А у меня сейчас такое чувство. Я думаю, что Лист испортит сегодняшнее ограбление выставки. В последнее время он стал себя вести неподобающе, дерзил, противился. А тут еще зачем-то завалил Руслана.

– Он в курсе ограбления?

– Ты издеваешься? – почти выкрикнул Виктор – Я тут сижу рассказываю о переживаниях… Хе… А ты такой… Конечно блин он в курсе.

– А че ты от меня хочешь?

– Хочу, чтобы ты постоял у входа на выставку, и если что схватил бы Листа. Предсказываю твой вопрос. Он их знает в лицо.

– И меня он видел.

– Не строй передо мной дурачка. Ты же сам прекрасно знаешь, что невозможно вспомнить лицо человека по одной встречи.

– Только валить я его не буду – Павел посмотрел на Виктора.

– И не надо.

Дмитрий вбегает под навес, и тяжело дыша, останавливается. Немного подождав, пока дыхание восстановится, он заходит в здание.

Народу много. Мужчины, женщины, пары – все бродят, рассматривая картины. Некоторые с очень умным видом, стоят возле непонятного рисунка и рассуждают об его значение, другие любуются пейзажами, говоря, что видели точно такой же в таком то году.

Дмитрий сдает мокрую куртку в гардероб, потом ищет глазами Анну. Вот она, разговаривает с каким-то парнем. Она видит Дмитрия, и поднимает вверх два пальца.