Ангел-насмешник. Приключения Родиона Коновалова на его ухабистом жизненном пути от пионера до пенсионера. Книга первая. Школьные годы чудесные

– С ума сошёл? Зачем коней гоняешь? Тебе ведь сказано было!

– Валентина Борисовна, да всё нормально! Вы только посмотрите на них – это ж совсем другие кони!

Я имел в виду преображение кляч в нормальных лошадей, но она поняла меня в буквальном смысле. Подошла ближе и стала рассматривать коней. Гнедой забеспокоился, всхрапнул и переступил ногами. Я сказал:

– Валентина Борисовна, осторожнее, а то ещё задки даст!

Такая возможность убедила её, что это действительно другие кони, и она отошла в сторонку, а затем, прищурившись, сказала мне:

– Как ты сумел их обменять? Я у председателя не один раз просила, а он ни в какую.

Такого эффекта от своих слов я не ожидал, но вовремя прикусил язык и не стал выводить её из заблуждения:

– Валентина Борисовна, с конями было проще. У меня в колхозе знакомства есть, и через них я новые вожжи достал, а это было потруднее. Вот, полюбуйтесь. А председателю об этих мелочах и знать не надо. В конце концов, я ж ничего не украл. Можете у кладовщика спросить.

Она странно на меня посмотрела и отпустила. А после рейса вызвала в штаб и сказала:

– Учти, если твоя махинация вскроется, и тех коней приведут назад, то я с тебя шкуру спущу.

Я заверил её, что всё в порядке, и тех коней она уже больше не увидит. Несколько дней она нервничала, но ничего не происходило, и Валентина Борисовна успокоилась. За тот сезон я получил огромную для школьника зарплату – двадцать пять рублей, но у Валентины Борисовны заработал репутацию махинатора.

Ну, и в завершение темы, маленькая байка про Валентину Борисовну. Мне её рассказали ребята через несколько лет после школы. Кому-то она покажется фантастикой, но я в неё верю. Было это где-то в середине шестидесятых, когда появились первые «Запорожцы».

Вот на таком «горбатом» один ростовчанин приехал в станицу до кого-то в гости. Едет он по улице, а дорогу, не спеша, переходит Валентина Борисовна с хозяйственной сумкой в руке. Мужик притормозил, пропуская её, а мотор на малых оборотах заглох. Ему бы завести машину, да и ехать себе дальше, так нет. Высунулся в боковое окно и оскорбительно высказался в адрес сельских женщин, медленно, по его мнению, шевелящих кормой. Ни слова не говоря, Валентина Борисовна поставила сумку на дорогу, подошла сбоку к «Запорожцу», нагнулась, ухватилась снизу за машину, напряглась и мощным рывком перевернула её на крышу вверх колёсами. Пока ошалелый водитель выбирался из кабины, она взяла сумку и ушла. Побегав вокруг машины, мужик кинулся в милицию писать заявление на неизвестную хулиганку, опрокинувшую автомобиль. Милиционеров тоже надо понять, не каждый день такие заявления. Первым делом они проверили его на алкоголь. Убедившись, что мужик трезвый, ему стали задавать всякие ехидные вопросы, намекая на встречу с инопланетянкой. В конце концов дежурный вызвал гаишников. Те выехали на место и оформили протокол о ДТП, после чего выписали мужику штраф. На его возмущение инспектор сказал, что более идиотского объяснения причины ДТП он не слышал, и если водитель будет настаивать на своём, то рискует попасть в психушку. В тот же день этот мужик спешно покинул станицу, сказав, что ноги его больше не будет в этом сумасшедшем месте. Я думаю, что Валентина Борисовна на всю оставшуюся жизнь внушила ему уважение к пешеходам.

Ручная ворона? Ну, это сильно сказано. Ворона по имени Верка была, но не ручная, а обычная, дикая. Я с ней просто дружил. Дрессировать её было не нужно, сама была сообразительная. Ей нужно было только показать, что от неё требуется, а остальное она делала сама. Давно известно, что некоторые вороны любят играть просто так, из интереса, а это признак высокого животного интеллекта. Верка была выдающейся птицей.

Я её никогда не пытался в руки взять, и она это ценила. Не боялась, бывало, рядышком сидела, но как равная, не хотела игрушкой ручной быть. Птицы вообще мало склонны к тактильному контакту, в отличие от зверей. Тех большинство можно приручить, даже диких. Ребята кого только ни пробовали. У одного был ручной ёжик, у другого хорёк. Бегали за хозяином как собачки. У кого-то был учёный заяц. Я на такую экзотику был не падкий. А вот ручные птицы встречаются гораздо реже. Хотя, если задаться целью, то можно приручить хоть дикую, хоть домашнюю птицу. Ведь приручают же орлов и соколов. Домашняя птица вовсе не ручная. Попробуй взять в руки обычную утку или курицу. Можно только хитростью или силой, изрядно при этом побегав. Ручное животное не боится руки человека, а часто даже любит её. И птицы здесь особняком. Но иногда случается.

Когда я работал на винзаводе, в ту пору там работал Пётр Холодков, у которого дома жил ручной селезень. Обычный домашний белый утак. Ручным его сделала страсть к выпивке. Да что там говорить, он был конченый алкаш! Сам Петро в этом плане был человек воздержанный. Вопреки сложившемуся мнению на подобных производствах работают люди трезвого образа жизни. Естественный отбор, потому что любители неумеренной выпивки и тем более пьяницы очень быстро отсеиваются. Но у Петра были приятели, любившие собраться у него в выходной, поиграть в домино и всё такое. Петро не был жлобом и бутылочку-другую винца для беседы не жалел. Располагались в садочке за маленьким столиком, а селезень крутился неподалёку, подбирая всякий мусор вроде шелухи от семечек. Он любил семечки, и порой ему их кидали.

И как-то раз один из приятелей шутки ради налил в блюдце вина и предложил назойливому селезню. Тот с удовольствием выпил и показал зрелище. Пьяная птица вела себя почти как пьяный человек. Мужики ухохатывались, глядя на то, как, качаясь и падая, селезень гонялся за утками, а потом затеял драку с петухом, после которой вырубился и заснул на земле, широко раскинув крылья. Селезень получил кличку Лёня по имени впервые налившего ему вина мужика. После этого случая Лёня утратил всякий страх перед людьми, стал наглым как танк и старался не упустить случая выпить. Зорко следил, и как только собирались трое или больше мужчин, он был тут как тут. Путался в ногах, щипал за брюки и издавал характерные звуки. Когда ему наливали, то, выпив, он своей головой на гибкой шее лазал по карманам сидящих за столиком в поисках семечек на закуску. Самому Петру всё это не нравилось, и однажды он запретил наливать Лёне, мол, нечего портить птицу. Но этот запрет способствовал превращению селезня из любителя в хронического алкоголика.

Загрустивший Лёня однажды исчез, а к вечеру явился домой крепко поддатый. Метрах в трёхстах находился райповский продмаг, и пронырливая птица, влекомая пагубной страстью, нашла туда дорогу. Как водится, за магазином, среди пустых ящиков часто распивали, и необычный селезень вскоре стал своим в доску для местных булдырей. Там у него была своя консервная банка, а много ли птице надо? Ложку, другую не жалко. Закусывал тем же, что и все – помидором, конфетой или объедками сушёной рыбы. Болел с похмелья как человек – трясся и испытывал жажду. И ведь как выучился просить! Начнут разливать, а он свою банку притащит и стучит по ней клювом. Бывало, говорят:

– Налей Лёне, смотри, как его колотун бьёт с похмелья.

Вскоре его уже знала вся улица, и если говорили: «Смотри, опять Лёня на бровях домой ползёт», то все понимали, о ком идёт речь. Зрелище и в самом деле было тяжёлым. Как и со всяким, ведущим подобный образ жизни, с ним происходили разные неприятности – то под велосипед попадёт, то лапу отдавят. Пару раз попадал под машины, но чудом оставался живой, проскакивая между колёс. Давно известно, что пьяным везёт. Нормальную трезвую утку задавило бы наверняка. Приличный внешний вид он утратил – неухоженные грязные перья торчком, хромает, крыло волочится. Типичный ханурик. Идёт, идёт – упадёт. Полежит под забором и дальше ковыляет. Жена Петра увидит его, стыдить начинает, а он, услышав родной голос, падает и вырубается. Она берёт его за лапу или крыло и брезгливо, как тряпку, полуживого забрасывает в угол двора. Сам по себе Лёня пищевой ценности уже не представлял и его не резали, предоставив судьбе. Как и положено алкоголику, он умер от цирроза печени, что диагностировал ветврач. Петро из любопытства свозил его на вскрытие. Ленина печень была как камешек.

Нет, Верка была не из таких. На дружбу навязалась сама. Мне тогда ещё лет десять было. Как-то раз сидел я в палисаднике и играл с Бурком. Кидал ему мелко нарезанные кусочки сала или сырого мяса, а он ловил их в воздухе. Иногда промахивался, ведь я ему трудности создавал. Он знал, что это игра, а не кормление. За этой игрой ворона сначала наблюдала с дерева, а затем перелетела ближе и села на забор. Поскольку её не гнали, она осмелела и стала подбирать с земли кусочки, которые не смог поймать Бурко. Вначале он агрессивно отнёсся к конкуренту, но я его успокоил, решив, что с вороной игра ещё интереснее. Ворона тоже поняла, что это игра, и она в неё принята. В общем, правила игры изучили все, и мы частенько так развлекались. Кобель постепенно к вороне привык, а потом они подружились, да так, что он стал подпускать её к миске. Баба Фрося не бурчала, но смотрела неодобрительно.

А после одного случая наши отношения перешли на новый уровень. К тому времени я окрестил птицу Веркой, и она каркала в ответ на это имя. Как-то утром она прилетела, села на забор, каркнула и взлетела. Сделала небольшой круг, снова села, каркнула и опять взлетела. Вид встревоженный. Трудно было не догадаться, что у неё какая-то беда. И только я за калитку, она давай летать туда-сюда, направление показывать. По нему я и отправился. Метрах в двухстах по границе огородов росли большие акации, а на них были вороньи гнёзда. Гляжу, на дерево лезет мелкий хулиган с целью бессмысленного разорения гнёзд. Пара ворон с карканьем встревожено кружила над деревом. Я согнал пацана оттуда и дал ему подзатыльник. Верка успокоилась и, прилетев в тот же день, бросила к моим ногам цветной осколок стекла. Я понял, что это благодарность, и взял в руки этот осколок. Ворона обрадовалась и давай таскать мне под окно всякую блестящую мелочевку. В основном хлам – камешки, стёклышки, проволочки, но попадались и монеты. За деньги и прочие ценные вещи я стал премировать её вкусными кусочками, и она быстро освоила систему человеческих ценностей. Хлам таскать перестала, а деньги, ключи обычные и гаечные, ложечки, серёжки и прочее шли регулярно. Подозреваю, что иногда она приносила не только найденное, но и украденное. Во всяком случае, один раз мне пришлось со скандалом отдать соседскому мужику наручные часы, которые Верка стащила у него из-под носа, когда он мылся в летнем душе.

Со временем она стала сопровождать меня в школу и на рыбалку. Туда с особым удовольствием, ведь я кормил её мелкой рыбёшкой. Почему-то любила кататься на велосипеде. Если Верка была поблизости, а я седлал велосипед, она садилась на багажник, балансировала на нём и видимо получала от езды удовольствие. Неудивительно, что соседи считали ворону ручной и, увидев её на велосипеде, говорили:

– Смотри, опять Родька свою добытчицу катает.

Случалось забавное. Сестре Нинке тоже хотелось покататься, и однажды она согнала Верку с багажника. Ворона поднялась в воздух, раздражённо каркнула и тут же нагадила Нинке на голову. Та в слёзы и побежала жаловаться матери на Верку. Но это мелочи, бывали случаи поинтересней.

Дело было весной, когда я заканчивал пятый класс. Верка уже прилетела из Франции или Германии, в общем, оттуда, где она зимовала. Вороны на самом деле перелётные птицы, только маршруты у них короче. На большой перемене старшеклассник Петя Ерёмин отвёл меня за школьное здание подальше от суеты с целью расспросить об одном деле. Сидевшая на дереве Верка заметила нас и стала громко каркать. Возможно, приветствовала меня, а возможно, ей не понравился мой спутник. Петя в раздражении схватил камень и запустил им в птицу. Кидал он метко и чуть не попал. Верка подпрыгнула и перелетела подальше, откуда каркнула уже возмущённо. Я сказал Пете:

– Напрасно ты кидаешься по Верке. Она злопамятная.

– Так это твоя учёная ворона? А что она мне может сделать?

– Откуда я знаю? Может, и ничего. А может, мстить начнёт. Ты теперь для неё враг.

– Тоже мне, мстительница! Переживём.

Но всё оказалось не так просто. Верка объявила Ерёме войну и посвятила ей своё свободное время. В тот же день, когда Петро возвращался домой, она спикировала на него, и ловко какнула ему на голову. Это только на первый взгляд вороны летают неуклюже, а на самом деле глазомер у них дай бог всякому. На следующий день всё повторилось, а вскоре друзья заметили, что Петя стал рассеянным и всё время шарит глазами вверх и по сторонам. Верка, сидя в засаде, выслеживала его каждый день, и если подворачивался удобный момент, то нападала отработанным приёмом, оглашая окрестности радостным карканьем в случае попадания. После того как птичий помёт испортил белую рубашку, Петя осатанел и, вспомнив детство, изготовил добрый прач, то есть рогатку. Верке было известно это грозное оружие. Она оценила противника и стала более осторожной, а потом и вовсе сменила тактику. Она стала делать налёты тогда, когда у Пети были заняты обе руки. А заняты они были только в одном случае, когда он нёс портфель Зины, провожая её после школы домой. Петя с ней дружил с восьмого класса. Парень он был серьёзный, и в отношении Зины имел серьёзные и далеко идущие планы. А хитрая Верка, улучив момент, стала атаковать не Петю, а его спутницу. Первое пятно на кофте Зина восприняла как неприятную случайность, но после того как Петя, разгадавший подлый Веркин приём, предложил в ясный день своей подруге зонтик, она призадумалась. Эти события не остались незамеченными, и над Петей стали подшучивать приятели. А когда одна подружка в сердцах обозвала Зину ходячим вороньим туалетом, то она разорвала с Петей отношения. Как всегда виноватым оказался я. Рассвирепевший Петя нашел меня, схватил за шиворот и отволок за угол школы. Крепко выругавшись, он сказал:

– Родька, твоя ворона довела меня до крайности! Сделай с ней что-нибудь, иначе возьму у дядьки мелкашку, выслежу и всё равно убью её!

– Так она тебе и подставилась! Да и зачем её убивать? Ты лучше с ней помирись.

– Как?

– Да очень просто. После уроков на видном месте вон хотя бы под тем деревом положи два-три кусочка сала, чтобы она это видела, крикни имя Верка и уходи. Я из фойе в окно буду смотреть. Если она склюёт твоё сало, значит, всё в порядке, мир подписан.

На следующий день Петро так и сделал. Верка съела угощение и прекратила войну. Убедившись, что его больше не преследуют, Петя подошёл к Зине и сообщил, что помирился с вороной, и больше неприятностей не будет. Но Зина оказалась гордой девушкой и ответила, что если он с ней помирился, то пусть теперь на ней и женится. Роман закончился. Через много лет мы однажды разговорились на эту тему, и он сказал:

– Вот кто бы мог подумать, что какая-то ворона может испортить жизнь! Ведь если бы не она, то я женился бы на Зине обязательно.

– Да не любила тебя Зинка. Настоящей любви вороны не мешают. Между прочим, ты должен Верку ещё и благодарить.

– За что?

– У тебя хороший слух?

– Хороший. А причём здесь слух?

– При всём. Если бы не Верка, у тебя был бы немалый шанс стать глухим. Должно быть ты ещё не знаешь про этот случай. Полгода назад Зинка так двинула своего мужика в ухо, что он оглох, и по этой причине вместо водителя автобуса стал работать слесарем. Задумайся.

Ерёма задумался. Но я отвлёкся.

Однажды у бабы Фроси развязался гайтан, и она где-то в траве потеряла крестик. Горевала сильно, крестик наследственный, ему много лет было. Я бабушку утешаю и говорю, что Верка найдёт крестик, а она рукой машет, мол, ерунду горожу, ей и без того тошно. Тогда я взял похожий крестик и давай его Верке показывать вместе с кусочками мяса, а клевать его не давал. На другой день сидит бабушка на скамеечке, и вдруг подлетает Верка и кидает ей на подол её крестик со шнурочком развязанным. После этого бабушка зачислила ворону в разряд святых птиц и стала усиленно её прикармливать, да так, что Верка к ней переметнулась. А когда я уехал, то совсем с бабушкой осталась. Дружили они ещё несколько лет, пока однажды Верка просто не вернулась из перелёта. Видимо где-то погибла и вряд ли от старости. Вороны живут в среднем лет двадцать, что для семисотграммовой птицы совсем неплохо.

Ну а собаки – это особая тема. У меня их было несколько, и о каждой можно поведать много интересного, ведь у них, как и у людей, разные характеры, таланты и судьбы. Но я ограничусь рассказом о Патроне, потому что такие собаки бывают раз в жизни. Да, это он ходил в магазин, но этим его таланты не ограничивались.

Происходил он от чистопородной немецкой овчарки и прочерка в графе, то есть от неведомого беспородного кобеля. Почему и отдали мне его за пять копеек. По правилам собак нельзя брать даром, а только покупать. Пять копеек плата символическая, но от этого она не перестаёт быть платой. Щенков в помёте было несколько, и хозяйка Патриции, так звали овчарку, предложила мне самому выбрать щеночка. Дело это ответственное, и в нём лучше всего довериться природному инстинкту самки животного. Я попросил хозяйку привязать Патрицию до крыльца и отнести всех щенят за угол дома. Когда взволнованную собаку отвязали, она тут же кинулась носить щенят обратно в логово. Я взял себе первого принесённого щенка, а удивлённой хозяйке объяснил, что сука разбирается в своих щенках лучше человека, и если начинает переносить их с места на место, то первым хватает самого лучшего. Инстинкт. Точно так же поступают и кошки. Человек при пожаре вначале тоже спасает самое ценное, а уж потом остальное, если успевает.

Кличка Патрон есть производное от Патриции. Кстати о кличках. В собачьем мире дворняги считаются своего рода плебеями, и клички у них простецкие – от Бобика до Найды. Породистым собакам как аристократам и клички дают соответствующие, с претензией на некую изысканность. Мужчины в этом деле изощряются несильно, называя своих питомцев Рексами и Маркизами, но некоторые интеллигенты выходят за рамки этих стандартов. Вспоминаются псы с кличками Сарданапал и Пилигрим. А один начитанный товарищ с претензией на остроумие назвал своего боксёра Гуинпленом. Но бывает и по-другому. Мой приятель Славка Звонарёв однажды где-то купил щенка бультерьера. Когда я зашёл к нему во двор, он сидел на скамеечке в позе мыслителя, глядя на своё повизгивающее приобретение. На мой вопрос он ответил, что придумывает кличку, и пояснил:

– Надо ведь от клички его матери какое-то слово. Её зовут Альма, а мне ничего не приходит в голову кроме Альмагеля.

– Так это же лекарство от желудка!

– Ну и что? Вырастет и будет лекарством от желудка. На кого бросится, так тот сразу про больной желудок забудет.

– Тогда лучше назови его Сульфазином.

– Почему?

– Сколько у тебя знакомых язвенников? Раз, два и обчёлся. Кого лечить-то? А бухающих приятелей полно, и Сульфазин в самый раз! Его укус будет им как укол сульфазина, сразу в трезвость приведёт. И точно так же дня два после него придётся мучиться от боли.

Славка подумал и в самом деле назвал кобеля Сульфазином. Ничего, все привыкли.

Мужчины часто называют собак привычными для русского уха словами – Буран, Восток, Корнет или Тайга. А вот женщины в качестве кличек предпочитают иностранные слова – Каравелла, Дебретта, Селена и им подобные. У одной моей знакомой был пудель Кориолан, и она страшно злилась, когда его называли Корвалолом, а так его звали почти все. Кстати, Дебретта это справочник знатных английских фамилий. Но это ещё терпимо. Для дам внешняя красивость звукосочетания бывает важнее смысла слова. Я знал женщину, которая всерьёз хотела назвать свою собачку Эвтаназией. Ей вовремя растолковали, что означает это слово. Порывшись в словаре, она остановилась на Эволюции. У другой моей знакомой был мопс по кличке Элефант. В обиходе она звала его Фантиком. Пёсик выучил обе клички. При слове Фантик он подбегал и вилял хвостиком, а при слове Элефант мигом забивался под кровать. Я объяснил ей, что элефант в переводе означает слон, но она мне не поверила. В этом слове она видела нечто лёгкое, изящное и очень далёкое от слона.

Патрон был относительно крупным псом, хотя и не дотягивал до размеров овчарки. Своим окрасом, стоячими ушами, широкой грудью и мощными челюстями он был похож на Патрицию, но являл собою её уменьшенную копию. Зато сообразительностью он превосходил всех известных мне собак. Впрочем, силы и ловкости ему тоже было не занимать.

Дрессировать Патрона было легко и увлекательно, тем более что процесс нравился ему самому. Каким-то наитием он догадывался о том, что от него требовалось. Если, например, требовалось загнать в свинарник сбежавшего поросёнка, что для одного человека дело очень трудное, то Патрон сразу забегал с противоположной стороны, и мы, взяв беглеца в клещи, за считанные секунды водворяли его на место. Любой человек на его месте действовал бы точно так же. Поначалу иногда приходилось его наказывать, и Патрон понимал, что это именно наказание. Обычно я лупил его какой-нибудь тряпкой или свёрнутой газетой, но он скулил так, как будто я охаживал его палкой. При этом Патрон не делал попыток убежать, а старался лизнуть руку, как бы говоря, что больше не будет. Когда он возмужал, то поводов для наказаний не стало. Мне порой казалось, что он понимает человеческую речь, но это, конечно, не так. За исключением команд собаки речь не понимают, но они тонко чувствуют интонации.

В ту пору мне было за тридцать, а дочке лет пять. Мне была нужна хорошая сторожевая собака, и я стал натаскивать Патрона в этом направлении. Вначале я научил его простейшим командам и правилам поведения во дворе и на улице. Научил правильно сопровождать меня пешего и на велосипеде, с поводком и без него, а также ездить в машине. Не реагировать на кошек, других собак, не подбирать с земли и не брать еду из чужих рук. После этого начального образования дальнейшее обучение идёт легче. Вскоре стало ясно, что способности Патрона гораздо шире охранных функций, и делать из него обычного цепного пса было бы неразумно. С его задатками он мог стать и пастушеской, и служебной, и даже цирковой собакой. Поэтому я стал учить его кое-чему сверх программы и вместо дворового сторожа получил преданного четвероногого друга, понимающего тебя с полувзгляда.

А некоторым вещам он научился сам. Например, изумительно драться. Конечно, он знал свой двор, но не был жёстко к нему привязан. Его территория была там, где был я. И там, где я ему её определял и приказывал охранять. Большой участок мы просто обходили по периметру, который он запоминал. Пятачок я обозначал чертой на земле. Всё. После приказа граница была на замке. Кто знал Патрона, не совался.

Я тогда работал в том колхозе, где все меня ненавидели и гоняли по работам, куда только могли. Изживали. Из механизаторов на ферму, оттуда в столярку и так далее. Дошло до назначения сторожем. А это дело не такое и простое. Нужно было далеко в степи ночами охранять базы с поросятами и свиньями. Без собаки это нереально. Но опыт уже имелся.

Наша с Патроном карьера началась весной с охраны парников. Раньше там для охраны собак не применяли из опасения, что они потопчут рассаду и этим нанесут ущерба больше, чем мелкие воришки. И совершенно напрасно! Так же как и человек, собака предпочитает ходить по сухой дороге или тропинке и без нужды не полезет в грязь. Никогда. Патрон блестяще это доказал, за всё время не поломав ни одного растения. В первый же день я познакомил Патрона с агрономшей и работавшими на парнике женщинами. Он обнюхал их, признал своими и после этого не стал проявлять к ним агрессии до такой степени, что даже позволял себя гладить. Угощений не принимал, чем сильно удивил персонал. Но когда женщины вечером покидали территорию, назад он их уже не пускал. За такую выучку Патрона стали уважать и даже восхищаться им.

На самом деле парник охранял Патрон. Когда все уходили, я командовал: «Служба», и пёс, коротко гавкнув в ответ, приступал к её несению. До захода солнца я читал книгу, а потом заваливался во времянке спать. Раньше там было заведено, что окрестные жители привыкли не выращивать дома рассаду, а запасаться ею на колхозном парнике. Кто через знакомство со сторожем, а кто наглым воровством в темноте. Эту традицию Патрон уничтожил. Кое-кто по старой памяти рискнул наведаться, но Патрон эти попытки пресёк на корню. После того как он искусал двух мужичков, народ, скрипя зубами от злости, потянулся за рассадой на базар. Кого он укусил, я в потёмках не узнал, слышны были только обещания застрелить или отравить собаку. И ведь попытались. Ночью был небольшой шум, а утром я обнаружил на территории кусок варёной колбасы грамм двести весом. Было ясно, что колбаса отравленная. Я завернул её в полиэтилен и положил в карман. Почему-то отравители собак чаще всего для этой цели использовали варёную колбасу или пирожки с печёнкой.

Сдав смену, мы с Патроном обследовали местность за оградой и вскоре нашли следы. Отравитель проявил беспечность, и эти следы через десять минут привели ко двору колхозного механизатора по кличке Шуряк. Дома его не было, и мы отправились к нему на работу в бригаду. Шуряк копошился возле трактора, а неподалёку что-то обсуждала группа механизаторов. Увидев нас, они замолчали. Шуряк оглянулся и, обнаружив невредимого Патрона, забегал глазами. Я вытащил колбасу и сказал: