Тщетный завтрак. Избранное. 1984–2014

Вадим Месяц

Тщетный завтрак: Избранное

1984–2014

© В.Месяц, 2018

© Е. Перченкова, оформление, 2018

© Издательство «Водолей», оформление, 2018

Песенка сквозняка

Норвежская сказка

Это не слёзы – он потерял глаза.Они покатились в черный Хедальский лес.Их подобрал тролль.И увидел луну.Это не жаба – он потерял язык.Тот поскакал в черный Хедальский лес.Его подобрал тролль.Увидел луну и сказал: «Луна».Она подороже, чем золотой муравей,И покруглей, чем мохнатый болотный шар.Тролль хохотал, и его подобрал разъезд.Чтобы не плакать, нужно скорее спать.1984

Песенка сквозняка

Дающие обещанияхранят не молчанье, а золото.Ищут поляны щавеля,вступают в озера холода;Спешат в перепады, в полосы,под птичьим мельканьем прячутся;не спрашивают вполголоса,когда им судьба назначится.Для них больше нету временицарями быть, пилигримами,причислиться к роду-племени,остаться навек любимыми —Их радуют только мельницы,где тихо пшеница падает,за то, что вот-вот изменитсявсе то, что сегодня радует.Зачем же ты, моя дальняя,фонарь на двери привесила?Свистеть в пустоту нахальнееи даже весело. Весело.

Вы хотели голубя?

Вы хотели голубя? – Вот голубь.Здесь не надо ни на грош уменья.Но младенец истину глаголет,если у него пеленки сменят.Знаю: вы попросите хоромы…Выполнять желания опасно…Мы еще как будто не знакомы,как зовут вас, покажите паспорт.Не попросите – теперь вам верю.Очень даже скромная фамилья.Припадайте не к глазку на двери —припадайте к рогу изобилья.Вы хотели счастия? – Вот счастье.Основное в этом хитром деле —жить, предполагая ежечасно,что все так идет, как вы хотели;выбирайте путь посерединестарческого ль, детского рыданья…Все равно мы присно и отнынев этом странном месте без названья.

Души бездорожья…

С. Тендитному

Ты ли, Боже, бросил дрожжив наши души бездорожья,в наши годы безвременья,размывающие возраст, —кто-то скажет: день был прожит,он – ступенечка старенья,только это будет ложью.Просто мы сжигали хворости корявые поленья,изучая суть явленья,чтоб забыть его еще раз.

Беловодье

На ветру газета ярко горит,развернешь – и не удержишь в руках.Как сыграли Лиссабон и Мадрид,не успеешь дочитать впопыхах.Керосинками чадят пикники,господа уходят в фанты играть.Тянут жребий боевые полки,за кого идти теперь умирать.Дворник медленную стружку метет,и на камешках железо искрит.В Божьем храме удивленный народдетским голосом с царем говорит.Ниткой бусинок он нижет слова,колыхая разноцветную ртуть:за венедами звенит татарва,за мордвою – белоглазая чудь.Мы оглохли от бессонных цикад,обнимая глупых девок во сне,по откосам ниспадает закат,застывает страшным комом на дне.Люди белые идут за стога,а выходят, будто тени темны.На ковре пылает след сапога.а на солнце – отпечаток луны.

Сон в Сан-Хозе, почти – во Фриско

– Матушка, кто это?– Это шумит береза.К нам возвратились деревья сожженных гаремов,они выходят на берег со дна океана,несут тело султана.– Никогда не слушай шепота спящих,не проси пера у стрелы, просвистевшей мимо.Сестра ветряной мельницы и соломы,я тебе говорю.– Матушка, что это?– Это сжигают ведьму.К нам возвратились кремень и стальное железо,если бросить их в воду – они утонут,усопших тронут.Но знай, что ведьма всегда поднимется в небо,даже если укутает ноги рыбачьей сетью.Хозяйка трех пуговиц и папиросы,я так всегда говорю.– Матушка, где мы?– Должно быть, уже в Китае.И китайцы к нам скоро вернутся в бумажных лодках,они в соседних мирах стрекозу ловили,вина не пили.Навсегда измени магнитом соленый полюс,собери из воды все молекулы дыма.Повенчай живую сову с электрической лампой.Так ты всегда и хотел.

Любовь гнома

Синица, синица, давай жениться.Открою форточку – жду невесту.Я подарю тебе белую нитку.Ты мне – зернышко манны небесной.Нитка – это твои наряды.Зернышко – наше с тобой угощенье.Свадьба – это мое утешенье.Понятно?Лапкой ты отпечатаешь крестик.Пальцем я отпечатаю нулик.Не улетай после свадьбы, невеста.Песенку спой, чтобы я улыбнулся.

Изумрудный город

Ночь нарастает, царит, довлеет.Лоб о тяжелые окна студит.В доме у мужа жена болеет.Никто не знает, что дальше будет.Муж ходит один по пустому дому.В глазах его бродят чуткие звери.На пути к неизведанному и чужомуон одну за другой закрывает двери.На кровать садится, берет ее руку.Но гадать по линиям не умеет.Как разогнать им тоску и скуку:в доме у мужа жена болеет.Он читает ей старую детскую книгу,и мурашки бегут за его ворот.И вдруг прозревает, сходя до крика:«Мы должны идти в Изумрудный город».И они кладут провиант в корзину.Уходят удаче своей навстречу.И горящие окна глядят им в спину,до тех пор, пока не догорели свечи.

Кузбасский поселок

отцу

На белом свете, в дальнем далеке,на празднике цветов в шахтерском городке,где птицы с горьким щавелем дружили,где плачет мастерица в туесоки пестрая лошадка греет бок…А нас поцеловали и забыли.И мы гуляем с куклой на полу,и так тепло – и скоро быть теплу,неслышному, как матушкины слезы.На станции гармоника дурит,и возле костыля сапог блестит,черно и жадно дышат паровозы.Все так давно, и будто не про нас.Мой милый, добрый день – веселый час,нам снова ждать то счастья, то парома.И плачется и верится едва,и нет ни простоты, ни воровства.Была война. А мы остались дома.

Мюнхгаузену, знаменитому вспоминальщику

Барон, вы в том же домикес цветком на подоконникеили переехали в другое государство?Все по приезде в Бельгиюпо магазинам бегали —я ж вас найти пытался.Барон, судьба изменчива,но с вами та же женщинаживет и гладит брюки?Когда я был в Голландии,мы сами брюки гладили,щадя тем самым женское достоинство подруги.Не знаю, с той ли дамою,но книгу ту же самуючитаете вы на двадцать восьмой странице?Когда я был в Уэльсе,с каким-то пэром спелся,который убеждал меня вас посторониться.Забыть мне вас советовал,и только после этогоя понял, что вас нечего искать по заграницам,что вы все в том же домикес цветком на подоконникеи булки хлеба крошите воронам и синицам.

Каникулы

В мазутной радуге закатвзойдет на хлипкие мостки,где в пачке сигарет «Дукат»есть избавление от тоски.И дрожь слабеющих сетейутихнет в трепетных руках.И руки жалобных детейсожмут пульсацию в висках.И милиционер с бомжомрассыплют бисер на газон.И в кислород как вор с ножомвлетит стремительный озон.Кто возгорание людейнаукой точной объяснит?Какой отъявленный злодейпреодолеет боль обид?Как популярный крепдешинза габардином встанет в стройпод шум автомобильных шинпроизведя самопокрой?Когда черемуховый цветсминает снежная сирень,то горя нет, и счастья нет,но длится яблоневый день.И незастывшая латуньтечет в расплавленную медь.И в месяц отпуска июньвселился розовый медведь.

Мама в августе

Бродит август по Даниловскому рынку,залезает глазом в глиняную крынку,отражаясь в молоке, что подороже,вдруг на миг становится моложе.Закатившись тихо в заросли укропа,все лежит, почти что до ознобавспоминая о траве нездешних улиц,о цветных камнях в желудках куриц.Впрочем, мы с тобою тоже бродим,на лотках что-то знакомое находим.Будто это все когда-то было…Только мамка ко столу купить забыла.У тебя сегодня снова день рожденья.Георгины, эти страшные растенья,я внесу и в главной комнате поставлю,с ними вместе на всю ночь тебя оставлю.Чтоб ты понял, горько плача под сурдинку:твое сердце, даже сердца половинкус той поры, как в первый раз его разбудят,охранять потом никто не будет.

Именинник

С пьянки-гулянки – в ночь по черному ходу,разбредаясь по лестницам, как на длинной дороге,аукаясь между собой, прислоняясь к стенкам,слушая разных друзей разговоры-звуки,склоняясь на миг над какой-нибудь жуткой бездной,жалеть, что не время исполнить арий заморского гостя,бренча стеклопосудою по коленкам,влачиться ко дну под тяжестью сумок-сеток,глядеть чересчур напряженно себе под ноги,различить, что на них до сих пор домашние тапки,но в конце концов ты выбрался на природу,на дворик детских площадок, спортивных клеток,что давно уже кружишь по-над смешною поляной,не ищешь скамейки бросить усталые кости,не сгребаешь кусты акаций себе в охапки,на пути к качелям во тьму выпрямляя руки,что движешься по песочку, чудной до боли,переступая холодные тени огромных веток,что вспомнил много зряшного, а в итогеотозвался на голос: на птичий, на бесполезный,и теперь стоишь под какой-то звездой, без шапки,разминувшись со всеми, один на великой воле,подойдя к столбу-стояку, решив – деревянный,едва не плача, почуяв, что тот – железный.

Глазами Ванги

Мы пили вино на озябшей крыше,И грустно смотрели вдаль.Все тяжелей, тяжелей и тишеВ тумане звенел хрусталь.Еще не знакомые с горьким горем,которым больна земля,мы обнимались. И пестрым моремкачались внизу тополя.Трамваи уныло гремели в склянки,на паперти пел слепой.Осеннее небо глазами Вангиглядело на нас с тобой.Оно нас не видело, но узнавало,покорно на голос шло.На ощупь злопамятным раздавалобеспамятное тепло.В столицу неспешно входили танки,шар летел голубой.И блеклое небо глазами Вангиглядело на нас с тобой…

Детский сад № 2

Мы на войну ходили в гулкой рани,а вечером – у Родины в плену.Предатель на суде угрюмой няни,глотающий предсмертную слюну.Мне нечего сказать жене унылой,ведущей счет салатам и борщам,когда знакомство с общею могилой,подобно врытым в землю овощам.Картошкам, огурцам и помидорам,опущенным в строительные рвы,глядя в лицо томительным просторам,с героев не сорвавшим головы.Когда меня подхватит этот ветер,и на руках до дома донесет.Когда из урагана добрый сеттер,меня возьмет за шкирку – и спасет?Когда мне пол-лица снесет шрапнелью,оставив часть счастливого лица.И лик беды накроется шинелью.И вечность будет длиться до конца.Вдоль огородов встанет дым разлуки,гряды уйдут пешком в чертополох.И чучело поднимет к небу руки,откликнувшись на окрик «хендехох».

Жмурки в поезде

Ливень шуршит гравием в небесах,дюны сахарный пересыпают песок.Черный платок, затянутый на глазахбольней, чем белый платок,                                            сжимает висок.Дети, они коварнее могикан.Но время проходит. Усталые старикидуют, согласно ранжиру, в пустой стакан.И в стакане слышится гул неземной реки.Доисторическая раковина поет.История, как чужая жена, на ковре лежит.Она больше не бьется рыбой об лед.И, как прежде, мужу принадлежит.Я беру губами орехи из чьих-то рук,они сладки как ягоды, без скорлупы.Вдруг одна из кормилиц ломает каблук.Люди вокруг меня – слепы.Они мне родня, мне жалко моей родни,когда сходит в гроб один и другой народ.Лишь тот, кому удалось задремать в тени,с восторгом увидит восход.На вершину вулкана железнодорожный путьвзбирается по спирали, мешая дым.Кондуктор главу свою уронил на грудь.И стал святым.

Вор в поезде

Кровоточит тонкий полюс медленных сердец.Вор ночной обходит поезд из конца в конец.Верный ключ подобран точно к каждому купе.Он ко мне заглянет точно, он придет к тебе.Тенью сгорбленной фигуры шаркнет по стене,вынет красные купюры он из портмоне.Из застегнутой прорехи вытянет часы,да подкрутит для потехи нэпману усы.У комдива снимет орден с красною звездой.Он еще на что-то годен, хоть не молодой.Его милая забыла в свадебном колье.Пусть он роется уныло в шелковом белье.И вдыхает над баулом бабий аромат.Ищет пистолетным дулом страшный компромат.И потом в вагон почтовый призрачно войдет.Увидав рассвет багровый с плачем упадет.В лязге рельсового грома вдруг сойдет с ума.Нет ему письма из дома, нет ему письма.

Свадьба в пригороде

Разбросаны яблоки по подъездудух святой зверем плутает по миружених ищет в дому невестустучится в каждую квартируне заходила? да вот – украли…древний, но глупый какой обычай…играет девочка на роялевальс собачий рукою птичьейон пьян сегодня, забыл детализастолья, несущего весть благуювы золушку в туфельке не видали?как жаль, придется найти другуюкапают краны, скрежещут трубыистекает период полураспадажених безутешно кусает губына них осталась ее помадав небо ночное спешат петардысредь звезд – избыток пустого местасоседи неспешно тасуют картыи в каждой постели его невестамусором старым и перегаромдышат щели дверные в миры иныеи летят далеко, как в орду к татараммендельсона унылые позывные…

Командировочный

Строенья ветшают, ясны на просветкак будто под корень источены молью.Хрустящий в проулках полуденный светкак груздь пересыпан кошерною солью.Кирпич превращается в горстку песка.Сугробом просевшим расплющился город.Вещественной стала земная тоска.и каменной пылью залезла под ворот.Мы ванну не любим, мы в баню идем.Наш веник дрожит мушкетерскою шпагой.И раком вареным под жарким дождеммы ляжем костьми с горемычной отвагой.Лежащие в моргах, на койках общаг,в лебяжьем пуху многозвездных отелей,усните сегодня, как я, натощак,переутомленный рабочей неделей.В глазах моих парится жидкий азотзалогом хорошей, морозной погоды.Играй в лотерею – тебе повезет,но лучше вкуси сексуальной свободы.Почувствуй желанье на спелых губах,родство с населеньем на полном наиве:летучие рыбы из белых рубахотчаянно вырвутся в страстном порыве.Какая из женщин судьбу победит,взбивая, как сдобное тесто, перины?Но если одна тебе сына родит,то все остальные придут на крестины…Сынку всей компанией имя дадуткрасивое имя во славу героя…Тебя здесь оженят, потом разведут…И смокинг пошьют делового покроя…Огонь под иконами спящих лампадмутнеет как плотная взвесь самогона.Но на депутата гнилой компроматедва ли превысит размера вагона.И только напор оркестровой трубыв сноровке гаврил мафиозного клана,сметет, словно сор, короба и гробык глухим декорациям заднего плана.

Тщетный завтрак

Алмазная крошка,разбитая напрочь посуда,соленые брызги на розовых щечках шатенки,мне снятся, пока индевеет полет парашюта,и перышком с ягодных клецокснимаются пенки.Пунктирная шпагана пике высокого взмахарассыпалась звонкими словно капель позвонками,но словно по швам разошлась трудовая рубахас раскрытыми для вековогообъятья руками.Актерская слававажней, чем солдатская слава:ей сложно остаться посмертной в сознаньи подруги.Большим хороводом в садах растянулась облаваи лают собаки, и слышатсягромкие звуки.В гранитной норе,где блаженствуют скользкие змеи,сплетаясь в любовной истоме в канаты и тросы,змеиную мову по-прежнему не разумея,ты вспомнишь прелестной Марииупрямые косы.И стан ее тонкий,похожий на юркую прялку,и взгляд ее томный, что выйдет товарищу боком.Скорее включи в вышинеголубую мигалку…И нас напои родниковымгрейпфрутовым соком…

Сахар, олово и лед

Луч проходит через леди с блаженством детской болииз прорехи пламя льет,прожигая мех соболий:и душа моя – в неволе,сбита словно птица влет.Ночь в деревне настает:браконьер ушел от штрафа.Сердце девичье снуеттьмою платяного шкафа.В круглых окнах батискафаЗатонувший теплоход.Не назначен смертный час,не осмыслить день и дату,что даны в последний разоловянному солдату:за лирическую платунас включили в высший класс.Руки входят, как домой,на ходу роняя спицы,в шерстяные рукавицы,что так выгодны зимой.В море прыгают девицы,исчезая за кормой.Открывался синий глаз,в нем раскидывалось полевсё в снегу, и на приколегнил забытый тарантас,и на нем дурак в камзолехолодно смотрел на нас.Ты уедешь навсегдана колесном пароходе.Облака на небосводерасслоятся как слюда.И уже назавтра в модестанет с сахаром вода!

Элегия

Где ты, картонный Марко Полочто плыл за море на спине?Где два горбатых богомоластирали простыни в огне?Где бродит молоко верблюжьескисая в сладостный шубат?И огнестрельное оружьесо стен стреляет невпопад?С мечтой о молоке и хлебеиз глины человек возник.Пусть молния сверкает в небе,пусть в дельте падает тростник.И голубой мятежной кровьюмолитвы пишет рифмоплет,а на устах – печать безмолвья,и на глазах прохладный лед.Сравни монаха лысый черепс нетленной мудростью яйца.Но разве циркулем отмереновал любимого лица?И разве брошенные в пропастьсвои объятья разомкнут,и в небеса бесценный пропускладошкой нервною сомнут?Я знаю в яростной атакеглубинной грусти седину,и в лае загнанной собакиво рту тяжелую слюну,и неуклюжего престоласлоновью вычурную кость.И свет слепого произвола.И счастья праведную злость.

Салливан Айленд

Галька шуршит под ногой как победный марш.Ты идешь по пляжу совсем один.Этот мир когда-нибудь будет наш.Ты сам себе господин.Дачные домики расположены у воды.Выходы к океану наперечет.Поднимается ветер и, значит, твои следыникакая ищейка не засечет.Никакая женщина, проживающая на материке,не потревожит тебя звонком.Одна хорошо умела гадать по руке,только с ней ты и был знаком.Можно прожить до старости с кем-нибудь,все равно никто ничего не поймёт,не потому что всё сложно, а потому что путь,если он тебя выбрал, свое возьмёт.Раньше тебя убаюкивал звон цикад,согревал, на коленях мурлыча, ангорский кот.И на горизонте большой закатты мог принять за восход.

Рыбацкая считалка

Одеялом фиолетовым накрой,нежно в пропасть мягкотелую толкни.Я бы в бурю вышел в море как герой,если справишь мне поминки без родни.Верхоглядна моя вера, легок крест.Не вериги мне – до пояса ковыль.По ранжиру для бесплодных наших местпричащеньем стала солнечная пыль.Только спящие читают как с листазлые смыслы не упавших с неба книг,вера зреет в темном чреве у кита,и под плитами томится как родник.Возле виселицы яблоня цветет,вдохновляя на поступок роковой,небесами тайно избранный народзатеряться средь пустыни мировой.Рвется горок позолоченных кольцо,сбилась в ворох сетка северных широт,раз за мытаря замолвлено словцо,он с улыбкой эшафот переживет.Присягнувшие морскому янтарю,одолевшие молитву по слогам,я сегодня только с вами говорю,как рыбак твержу унылым рыбакам.Трепет пальцев обжигает тело рыб,мы для гадов – сгустки жаркого огня.Если я в открытом море не погиб,в чистом поле не оплакивай меня.

Лист

(tempo)

лист догорающий лист догоняющий листнаскоро выдранный ветром заигранный в вистзрячему под ноги или незрячим в лицов беличьем всполохе брызгами на колесопо ниспадающей бающий тяжкую сетьгородом кладбищем на неразменную медьлист вызывающий жизнь выбирающий листбликом пожарища в тоненькой щелке кулиссмутою путанный битый моченым кнутомшуганный пуганный насмерть накрашенным ртомспящим пропащим тем слаще залегшим на днечто ну прощайте куда еще в этой странелист исчезающий эта слеза не в счет листлист собирающий мне отражение лицсброшенным скошенным выброшенным из темгостем непрошеным как и положено всемне на мощеную черную улицу вскользьлист полоснувший мне душу по самую костьне червоточиной в этом проточном шинкедетской пощечиной на отсырелой щеке

Помню, ветер шумел

Помню, ветер шумел в пустом облетевшем сквере,завершив свой рассветный пробег по соседним странам;в Москве становилось светло, но вот только дверивсех домов оставались закрыты, что было странным —хоть считай дни недель, загибая за пальцем палец,чтобы вдруг натолкнуться на праздник и воскресенье,начиная с даты приезда, как постоялец,недовольный своим визитом, но в этот день я —среди книг, что лежали обрезками черных досоквперемежку со старой одеждой, помимо пылипокрываясь стремительной тенью цветных полосок,преломленного солнца сквозь флаги столиц и шпили, —свой игрушечный мир обводил безупречным взглядом,будто целую вечность спокойно глядел на вещи,потому что, случайно проснувшись с тобою рядом,я успел поделиться разгаданным сном зловещим.

Легран в парикмахерской…

Легран в парикмахерской на фонов трескучем эфире сквозь треск помех.Как ты аккуратна, но все равнов рабочей серьезности слышен смех.«Сегодня для стрижки хороший день,мой бог откровенен со мной одной,глазами меня не спеша раздень».А завтра у девушки выходной.Сегодня для жизни хороший день,я каждое утро привычно вру,что место под солнцем заменит тень,а ночь – вспышка памяти поутру.Мы с вами знакомы давным-давно…Да, я разговорчивый человек…Легран в парикмахерской на фоно.Последний день месяца. Первый снег.

Листопад

Н. Ефимовой

Как бродяга, волочился за тобою листопад.Ты загадывала числа и звонила наугад.И в измученных конторах каждый правильный мужчинаотвечал «совсем не занят, и к тому же очень рад».Как чумные, тормозили по обочинам такси,предлагая вместо денег прокатиться за «мерси».Ты же скромно отвечала то, что царственность походкидемонстрируется лучше без резиновых шасси.И витрины превращались в перекрестный ряд зеркал.Манекены виновато прикрывали свой оскал.И за стойкой в темном баре мимолетный взгляд подругиплавно рассыпáл цикуту в твой недопитый бокал.По кирпичным переулкам дул кофейный ветерок.В каждом городском отеле был похожий потолок.День тянулся ровно столько, сколько нужно для кокеткисохранять от посягательств фильдеперсовый чулок.Я ведь все прекрасно знаю про забавного себя.Что я мог всем им ответить, старый шарфик теребя,как бы смог я насмехаться над шикарными жлобами,если б в этот миг со мною рядом не было тебя?Если хочешь, подарю тебе ужасный красный бант.Если хочешь, напророчу, напрягая весь талант,что тебя, как приживалку, скоро выгонят из дома,но на счастие подарят бесподобный бриллиант.У любых людских историй есть родимое пятно.Мы сегодня уезжаем, и, должно быть, не грешнопоглядеть в окно вагона, как далекие деревья,словно злые человечки, побегут в немом кино.

Апассионата

Полярным сияниемчастных семейных квартир,пылают тяжелые цепи горящих конфорок,когда за железною дверьюслепой конвоирна белую марлю кладетослепительный творог…И в легких прокуренныхтлеет искристый узорозоновым слоем возросшего в небе разряда,у каждого кто не замедлилпройти в коридорощупать наследство клюкойбеспристрастного взгляда.Сердечность вздыхает,считая в молитве рубли,ликуя, что смотрится в зеркале доброй шалуньей.И мечет в рассолразмельченную взвесь конопли,заквасив капустув торжественный час полнолунья.Они появляются ночьюна черных конях.И плавно ползут, не включая во тьме габариты.И мы просыпаемся тотчасв блаженных слюняхосмыслив коварство, с которымвсе окна раскрыты.Ночной человекаприори бесстыдный злодей.он фары включая, поет озорные куплеты,и вдруг освещаетна улицах голых людейи нежно обнявших березыживые скелеты.Подростком смущеннымприльнув к телефонной трубе,я будто подводник глядящий в просвет перископа,не смею признаться,что первая мысль о тебебыла плотоядна,как грозные воды потопа.

Холостяцкая песенка

В густом рассоле дышат караси.Мой дедушка храпит на небеси.Но два оживших снова колеса —в движение приходят телеса.Мы жалкие глотатели воды,мы шлепаем по стеночкам следы,пока в стеклянных банках зелен лук,пока ушами слышен птичий стук.Ты верно понимаешь лишь одно,животно презирая полотно:мурлыкают в утробе голоса —в движение приходят небеса.Мы жалкие хвататели слюды,мы держим сковородки у плиты,пока нам вяжет сеточки паук,пока нас не подвесили на крюк.

До свидания

Я скажу «до свидания» каждому кораблю,каждой птице, собирающейся на юг,каждой девушке, которую полюблю…И безвольно выпущу из рук.Мне не хватит ни молодости, ни простотыпризнать за собой какую-нибудь вину.Вот и осень расшвыривает листы,укрывая и эту страну.И ветер баюкает – большего не проси,погружая наше жилище в глухую тьму.Если свадьба играется где-то на небеси,ее не слышно в твоем дому.Я не знаю, кто здесь останется навсегда,а кому потом предстоит бесконечный путь.Но на свете уже есть города,где мне никогда не уснуть.Я готов, если нужно, назвать их число,имя каждого города, где любил.И можно считать, что мне сказочно повезло,раз прочее позабыл.

Халиф на час

Птицы, хотя их много на одноготебя, присмиревшего на исходе зимы,могут вернуться только в родимый край,ни о чем не задуматься, не принести письма.Их трудно назвать земляками, этих бродяг,им слишком нравится солнце, а воровство —любимое дело всех перелетных стай,тем более, всюду им пастбища, закрома…Вполне простое событие.                                        Итак,ты волен не слушать их крики, хлопки, шумы;забыть осторожность, грядущее сжать в кулак,ничего не дождаться и не сойти с ума…Играют фалангами пальцев – мол, кто кого?слабеют, маются, тянутся взять взаймы,комкают справку на вход в вожделенный райрабочие руки у вышедшего из тюрьмы.

Ласточке

До рассвета ласточке влюблённойвыдан отпуск в дождике метаться,сквозь косой туман воздушных просеквылетать морянкой да ищейкой.Знаешь, если думать без истерик,что покой берётся ниоткуда,я всего лишь ветреный матросик,так же невпопад одушевлённый…Лёгкий, будто сшитый белошвейкой,в первый раз сходя на новый берег,не смогу ни встретить, ни расстаться,скользкие деньки свои забуду,раз уж мне вернуть не довелось их.

Бибракт