Молчи и танцуй

– Да.

Вошла Катя с подносом. На нем красовались чашка кофе и блюдце с двумя бутербродами с копченой колбасой.

– Давай присаживайся и рассказывай, что новенького.

Девушка присела на краешек гостевого стула.

– Рано утром звонил какой-то человек, хотел переговорить с вами.

– О чем?

– У него какое-то серьезное предложение… это надо цитировать. – Катя уставилась в потолок. – Он сказал «предложение, от которого поднимется настроение».

– Дилер «Виагры»?

Девушка хихикнула.

– Он представился?

– Нет, сказал, что перезвонит или зайдет позже. Он вообще мало говорил.

– Ладно, подождем.

Глеб пригубил кофе – горячий, как он любил.

– Что-нибудь еще?

Катя покачала головой.

– Тогда можешь пока идти.

Когда девушка вышла, Глеб открыл папку с текущими бумагами.

Крупнейшие рекламодатели радиостанции тормознули пакеты на июль и август. По подсчетам Глеба, за пару месяцев безрыбья станция потеряет до сорока процентов запланированного дохода. Жить можно, но сократить список трат все-таки придется.

Все дело в рейтинге. «Пилот» скатывался вниз, пропуская на верхние строчки даже слабо протестированных новичков. Музыкальных радиостанций в городе насчитывалось больше двух десятков, и при такой конкуренции приходилось шевелить извилинами днем и ночью – когда спишь с женой, жаришь яичницу или справляешь нужду. Почему он в свое время не пошел в кулинарное училище?

«Пора что-то менять, – сказал его друг Кирилл Обухов во время очередного „мозгового штурма“. – Хотя я на твоем месте поменял бы не что-то, а все». На это Глеб возразил, что радиовещание – это не производство виноводочных изделий и даже не сборка компьютеров. Здесь все решают кадры, и они не стоят в длинных очередях на бирже труда и не слоняются косяками возле телерадиоцентра. Штучный товар. Если тебе повезло отыскать готового профессионала, ты должен беречь его пуще собственных яиц и прощать беременности и запои, а уж если выращиваешь таланты собственными силами, готовься потратить на это недели и месяцы.

Вот сегодня, например, Глеб собирался перекинуть на ночь непутевого ведущего Семена, которому по глупости доверил самый ответственный участок – утренний эфир. А чтобы найти замену, необходимо забыть о выходных.

Около полудня в кабинет заглянула Катя.

– Глеб Николаевич, к вам пришли.

– Кто?

– Этот, «подниматель пингвинов».

– Давай его сюда.

Катя исчезла, потом дверь распахнулась шире. В кабинет вошел молодой мужчина в сером костюме и с кейсом в руке. Глеб приподнялся, сделал приглашающий жест.

– Здравствуйте. Присаживайтесь.

Визитер уселся на первый попавшийся стул.

– Слушаю вас… э-э?

– Андрей Нестеров. Я звонил утром.

– Очень приятно. Глеб Шестопалов. Мне передали, что у вас важное дело.

Нестеров махнул рукой.

– Да, важное.

– Слушаю.

Визитер вздохнул, щелкнул замком кейса. На вид ему было лет тридцать пять, и как минимум двадцать из них он провел в упорном труде на благо Родины и семьи. Он просто излучал убежденность в собственной правоте и веру в успех. Глебу он чем-то напомнил консильери клана Корлеоне из трилогии Копполы. Такие люди с первого взгляда пробуждают невольную зависть и уважение… и сразу убивают надежду на компромисс.

«Надеюсь, до лошадиной головы в моей кровати дело не дойдет», – успел подумать Шестопалов.

– Начну с главного, – сказал Нестеров, выкладывая на стол папку. – Я представляю избирательный штаб кандидата на пост мэра города Константина Лесневского. Слышали о таком?

«Бам!» – подумал Глеб и тут же осел, как пирог в духовке при открытой дверце.

Конечно, он слышал. Константин Лесневский в прошлом году вошел в десятку самых богатых людей города. Его компания «Лес-фарм» хорошо держалась на рынке медицинских препаратов, ей принадлежала каждая четвертая крупная аптека в областном центре. Некоторое время назад физиономия Лесневского появилась в телевизионном ящике, потом стала красоваться на обложках известных изданий, и теперь уже никого не удивляло его желание принять участие в предвыборной гонке.

Только Глебу все это нужно было как рыбе зонтик.

– Да, я слышал.

– Отлично. Мы хотим прикупить у вас немного эфирного времени. До кучи.

Глеб почесал нос. Послать его сразу, или выслушать и потом все равно послать?

– Что-то не так? – поинтересовался Нестеров.

– Ну, во-первых, мы по принципиальным соображениям не участвуем в агитационных кампаниях. А во-вторых, даже если бы участвовали, эффект от вашей рекламы у нас…

– Не спешите отвечать, – прервал Нестеров, – дослушайте до конца.

– Давайте, – сморщился Глеб. Визитер не особенно старался выглядеть душечкой.

– Это не совсем политическая реклама. Если вы ожидаете чего-нибудь вроде «Каждому старику – обеспеченную старость» или «Забота о людях – прежде всего», то могу вас уверить, что этой лабуды в наших роликах не будет.

– А что будет?

– Реклама «Лес-фарм» и препаратов, которые производит компания. Будет упоминаться фамилия Лесневского, проекты общественной значимости, только и всего. Никакой прямой агитации. А для вас это – хорошие деньги.

Нестеров улыбнулся. Впрочем, у Глеба еще оставались доводы.

– Ваша рекламная кампания наверняка потянет на сумму, превышающую установленные лимиты. Знаете ли, я никогда не мечтал участвовать в дискуссиях, меня не касающихся, и уж тем более мне не хотелось бы отвечать на звонки из антимонопольного и облизбиркома.

– Насчет этого не беспокойтесь, у нас работают прекрасные юристы.

Глеб развел руками.

– Итак, – продолжил представитель избирательного штаба, – мы хотели бы выходить в эфир в течение двух недель. Два раза в час, ролики по длительности не более двадцати секунд. Нам нужно первое место в блоке и…

– Стоп, стоп, подождите, – замахал руками Глеб. Нестеров умолк, оторвал взгляд от своей папки и уставился на хозяина кабинета.

– В каком месте я вас обидел?

– Насчет длительности и графика – это ваше дело. Но на первое место в блоке я вас поставить не могу, даже если сильно захочу.

– Почему?

– Потому что первые места у нас раскуплены фирмами, которые, вы уж извините, отвечают за каждое свое слово.

Нестеров, судя по виду, слегка оскорбился. «Хи-хи, – подумал Глеб, – хоть что-то приятное сегодня утром».

Впрочем, радость его была недолгой.

– Это шутка юмора, я так понимаю, – сказал гость. – Хотя, признаться, юмор несколько необычный для директора предприятия, которое испытывает финансовые трудности.

После этой фразы повисла пауза, на которой заплакал бы и сам Станиславский. Глеб услышал, как за стеной в аппаратной с кем-то оживленно ругаются рекламные менеджеры. Обсуждают неудачный ролик. Ругань стояла отборная. Пожалуй, надо будет их приструнить.

– Я понимаю ваши трудности, – продолжил Нестеров. – Рейтинг «Пилота», к сожалению, один из самых низких в городе, ваша книга – я не отрицаю ее несомненных достоинств – также продается не очень успешно, поэтому, признаться, вы меня удивляете. Уж извините.

Глеб не знал, что ответить. Нестеров был прав, скотина, и его осведомленность говорила в пользу его профессионализма. Но осадок от его слов оставался неприятный.

– Вы проделали серьезную работу, – выдавил Шестопалов. – Уверены, что я соглашусь, да?

– На восемьдесят процентов. Послушайте, Глеб, я просто-напросто покупаю рекламное время, которым собираюсь распорядиться по своему усмотрению. Лирику можете опустить. Вот, ознакомьтесь с нашим заказом.

Нестеров снова вернулся к своей папке, неторопливо вынул верхний лист и протянул его Глебу. Пока тот читал, он с невозмутимым видом разглядывал свои холеные ногти.

Через минуту Глеб отложил бумагу в сторону.

– Что-то я не догоняю. Вы берете пустяковое время, которое вряд ли вам поможет, и хотите заплатить за него столько, сколько стоит месяц прайм-тайма, хотя минуту назад мы говорили о наших низких рейтингах. Ваша машинистка нажала не на ту клавишу?

– Отнюдь. Если не доверяете написанному, могу повторить вслух. Я оплачиваю наш скромный заказ по стоимости самого дорогого времени. Более того, я рекомендую вам не оформлять по счетам всю сумму, а только ту ее часть, которая соответствует официальным расценкам. Остальное можете получить наличными и провести через бухгалтерию как покупку крупной партии сидений для унитазов.

Нестеров более чем красноречиво похлопал по своему кейсу.

– Еще интереснее, – признался Глеб.

– Ничего страшного. Просто примите предложение. Я плачу вам эту безумную сумму потому, что знаю ваше отношение к пропаганде и агитации… и, кстати, скажу, что мне приятно иметь дело с одним из немногих оставшихся в природе идеалистов.

– Откуда вы это знаете обо мне?

– От осведомленных людей. Наша страна ведь только на карте такая большая, а в действительности, как вы и сами знаете, мы живем в большой феодальной деревне с одним культурным и экономическим центром и одной эстрадной примой, о которой никто не смеет сказать дурного слова. Все друг друга знают, все ходят в одну и ту же сауну и обмениваются женами. Разумеется, в масштабах города-миллионника дела обстоят еще проще. Вы согласны поработать с нами?

– Отказаться трудно, – сдался Глеб, – но повторюсь…

– Хотите еще один маленький секрет? – прищурился Нестеров. – Все остальные мало-мальски значимые средства массовой информации уже разобраны другими кандидатами, из относительно независимых осталось ваше.

– Ага.

Нестеров с довольным видом поднялся из-за стола.

– Обещанная мной сумма будет выплачена по вашему звонку. Счет можно прислать завтра.

– Хорошо.

– Да, чуть не забыл! – будто бы спохватился гость. – Есть еще один момент, достаточно важный.

Шестопалов изобразил внимание.

– Через некоторое время вы сможете еще более значительно улучшить свое экономическое положение, выполнив одну нашу маленькую просьбу.

– Какую?

– Ничего противозаконного, но об этом сообщу позже.

– Когда?

– В свое время. До встречи, приятно было познакомиться.

Нестеров подхватил чемоданчик и вышел.

– Орел хренов, – пробормотал Глеб.

Глава 2

Маленький Максимка не капризничал в отсутствие матери и не просился домой, если ему велели подождать. Мальчишка рос на редкость терпеливым. Он неплохо проводил время в компании соседки тети Любы, потому что улыбчивая и даже смешная толстая тетенька водила его на детскую площадку возле кинотеатра и угощала мороженым. Иногда мальчишке казалось, что с соседкой ему гораздо комфортнее, чем с матерью, которая все чаще стала прикладывать к глазам платочек.

Вот и в этот раз, когда Лариса чмокнула Максимку в щечку и сказала, что скоро придет, он не стал возражать.

– Иди, не волнуйся, – сказала Люба, – потом сахаром отдашь.

У Ларисы сегодня намечался разговор. Она брела по тротуару и мысленно проговаривала фразы, с которыми собиралась обратиться к своим родителям. Фразы несложные, но, как это обычно бывает, нужные, заранее подобранные и расставленные в голове в идеальном порядке слова в последний момент разлетаются, как бумаги с письменного стола от сквозняка. Подлость несусветная.

Дойдя до угла родительской высотки, Лариса остановилась, посмотрела вверх. На балконе шестого этажа сушилось мужское нижнее белье – невероятных размеров трусы и майки. Лариса вздохнула и направилась к подъезду.

«Значит так, – в сотый раз повторяла она, – я приняла решение и не собираюсь его менять, что бы вы мне ни говорили. Если начнете обсуждение вариантов, если решите вспомнить свою руководящую и направляющую роль, я тут же разворачиваюсь и ухожу, и внука вы будете видеть только по большим детским праздникам».

Грубовато, но иначе не выйдет. С ее родителями лучше разговаривать так – с напором и без литературных изысков. Так до них лучше доходит. Если допустить разночтения, потом намучаешься, потому что они уже немолодые люди, современных пособий по семейному строительству не читали и лекции по фэн-шую не слушали. Удивительно, как они вообще внимают своей дочери.

В лифте Лариса вдумчиво изучала абсолютно чистую стену. В этом подъезде всегда и все было чистым, никаких наклеек от «Терминатора», свастик и автографов от влюбленных мальчиков. Лариса вспомнила, как когда-то в юности пыталась нацарапать на стенке кабины свое имя. Соседи выволокли за косу и сдали родителям. За чистоту своего жилища местные аборигены боролись не жалея живота.

Лариса вышла на площадке шестого этажа, остановилась возле родной двери, замерла. Все было очень хорошо слышно. Вот отец прошаркал мимо прихожей в гостиную, включил телевизор и с довольным кряхтением уселся на диван. Мать гремит на кухне кастрюлями, кричит, чтобы не отсиживал задницу без дела, а отец отбрыкивается – телевизор по вечерам для него свят, как вобла с пивом после бани.

Лариса нажала на кнопку звонка. Снова шаркающие шаги, ворчание матери. Лязгнул замок, дверь открылась, и Александр Никифорович Еремин, небритый, в спортивных штанах и застиранной до потери родного цвета футболке, улыбнулся.

– Лариск? Привет!

Та улыбнулась в ответ.

– Как дела? Все в порядке? – тараторил отец. – Что-то ты бледная. С Максимкой все хорошо? Не болеет?

– Все нормально, пап, не суетись. Я ненадолго.

Лариса вошла в квартиру, повесила на крючок сумочку. Мать, конечно, слышала, кто пришел, но показываться из кухни не спешила. Поднявшееся тесто заслуживало большего внимания, чем неожиданный визит дочери.

– Какими судьбами? – спросил отец, подталкивая ногой тапочки.

– Мимо шла, решила заглянуть, – соврала Лариса. – А вы чего поделываете?

– Мать вот стряпней занялась, я отдыхаю. Как там погода?

– Хорошо.

– М-м-м… – протянул отец, смущенно почесав нос. Светская беседа никогда не была его коньком, и он это знал.

– Как твои дела на работе? – поинтересовалась Лариса.

Отец махнул рукой.

– Начали задерживать зарплату. Думаю, не уволиться ли.

– Серьезно?

– А почему нет? Думаешь, пропаду? Конечно, прорабов нынче как собак нерезаных, но таких, как я – с гулькин нос.

– Согласна, – сказала Лариса. Она знала, что руки отца растут из правильного места и он всегда сумеет найти им применение. Проблемы безработицы для него не существовало в принципе. Кроме того, папа всегда легко прощался с прошлым, и, пожалуй, с ним Ларисе общаться было легче, чем с матерью.

– Проходи в комнату, – сказал Александр Никифорович, – правда, там не убрано. Эй, мать, выйди хоть поздоровайся!

В ответ из кухни донеслось злобное шипение залитой маслом сковородки.

– Ладно, пап, – сказала Лариса, устраиваясь на диване, – пусть она занимается своими делами. У меня еще есть время, я потерплю. Может, пирожков попробую.

– А Максимку с кем оставила?

– С Любкой.

Отец кивнул и направился было на кухню, но вдруг остановился у двери, внимательно посмотрел на дочь. Лариса не отвела взгляд.

– Что-то случилось?

– Почему ты так решил?

– Я лицо твое наблюдаю уже двадцать с лишним лет.

Лариса вздохнула. Отца не обманешь.

– Ладно, поймал, я расскажу, – произнесла она, глядя, как Якубович на экране телевизора примеряет казачью папаху. – Только попозже, когда мама закончит.

Отец покачал головой, но ничего не сказал.

Лариса осталась в гостиной одна. Сидела на диване и смотрела «Поле чудес», время от времени прислушиваясь к тому, что происходило на кухне. В этом доме все оставалось по-прежнему: мать возилась с кастрюлями, отец оккупировал телевизор, вечера проходили в устоявшемся неторопливом ритме. В этих стенах Лариса провела свое детство и юность. Ее теперешняя квартира, «двушка» не первой свежести в другом конце города, никогда не сможет соперничать с родительским гнездом, и это уже начинало пугать. Порой Ларисе казалось, что она никогда не сумеет перерезать пуповину и уйти в свободное плавание, потому что в родительском доме всегда было чуть теплее, чуть спокойнее. Во всяком случае, было до недавнего времени.

Вернулся отец с пакетом сока и печеньем.

– Угощайся. – Он выставил пакет на журнальный столик, взял из серванта два стакана.

– Мама когда освободится?

– Я уже освободилась.

Лариса вздрогнула. Мать стояла в дверном проеме.

– Как дела? Как Максимка?

– Все в порядке, мам, Симка не болеет.

Людмила Викторовна прошла в комнату, села на край дивана. На ней был старый халат, надетый поверх ночной рубашки, и дырявые шлепанцы. Выглядела она вполне нейтрально, но Лариса догадалась, что внутри она бурлит и клокочет, как бульон на малом огне. Их последняя встреча неделю назад закончилась непристойной перебранкой, а мать всегда долго успокаивалась.

«Злопамятная, мстительная сука!» – однажды ругнулся отец, будучи не совсем трезвым. Лариске было тогда двенадцать лет, она очень хорошо запомнила эту краткую характеристику, дающую ответы на очень многие вопросы, и в своей взрослой жизни неоднократно получала подтверждения ее точности.

– Отец сообщил, что у тебя есть какой-то разговор, – без всяких вступлений начала мать. – Мы сначала поедим, обсудим погоду?

Лариса поежилась.

– Можно обойтись без светских приличий, но и драку мне устраивать не хочется.

– И не надо, – вставил папа.

Лариса помолчала, переводя взгляд с матери на отца. «Когда что-то буксует в дружной семье, – подумала она, – виноватым не может быть кто-то один. Как правило, виноваты бывают все… или какие-нибудь природные явления».

– Вы просверлите на мне четыре большие дырки. – Лариса залпом осушила стакан с соком и с шумом поставила его на столик. Вспоминать заготовленные фразы ей не пришлось. – Игорь появится в июле-августе. Я думаю, что не позже.

– И что? – спросила Людмила Викторовна.

– Ничего особенного. Я не хочу его видеть.

Отец прокашлялся, мать вздохнула. Пауза была зловещей.

– Я собираюсь забрать Максимку и исчезнуть, – продолжила Лариса.

– Может, не стоит пороть горячку? – сказала мать.

– Стоит. Ради сына – стоит.

– Прикрываться заботой о сыне – это так современно.

– Я не прикрываюсь, я только о нем и думаю!

– Ой, как пафосно! – Мать поднялась с дивана, подошла к серванту. Сейчас она начнет глотать свои таблетки, вздыхать и изображать измученную сердечными ранами старуху, до которой никому нет дела. «Включите камеры – мама страдает! Премия Оскар за лучшую женскую роль».

– Ты хорошо подумала? – спросил отец.

– Да, очень хорошо.

– А как мальчишке без отца в таком нежном возрасте?

Лариса закатила глаза.

– Папа, о чем ты говоришь! Он уже три года без отца!

Мать, вытряхивавшая на ладонь таблетки из маленькой бутылочки, бросила на дочь гневный взгляд.

– Хочешь еще хуже сделать? На улице ведь окажешься, с голым задом после стольких лет!

– А у меня есть выбор?!

– Не кричи!

– Буду кричать! Визжать буду! Пусть одной, пусть на улице, но без него. Игорь все профукал, абсолютно все – и меня, и мальчишку своего, и наш дом. Да, он биологический отец, но не больше. Или вы считаете, что отцом можно считать любого, кто сумеет засунуть, высунуть и встретить возле роддома? Ну, тогда извините…

Александр Никифорович почесал мочку уха.

– Да, джентльмен тот еще, конечно, – согласился он, – но, с другой стороны, не совсем потерянный для общества мужик, да и выбрала ты его сама. Куда смотрела-то?

Лариса не ответила, вскочила с дивана, подошла к окну и уставилась на улицу. Опять потекли слезы. «Плакса ты несчастная, рева-корова!» Она не хотела, чтобы старики это видели. Кроме того, пыталась скрыть и свою злость.

Плакать и злиться было от чего – золотые слова наконец прозвучали. «Мы тебе говорили, но ты не слушала, упиралась. Теперь, когда прижало, примчалась с поджатым хвостом. Будешь знать в следующий раз. Мы рады, что так вышло, мы оч-чень рады!»

– Пинаете лежачего, – промолвила Лариса, кое-как справившись с эмоциями. – Ваше любимое занятие.

– Погоди…

– Нет, это ты подожди, пап! – Она повернулась к ним лицом, продемонстрировав черные разводы под глазами от расплывшейся туши. – Получили свое мясо с кровью, теперь помолчите. Я и без вас знаю, что ошиблась. У меня должен быть рыцарь на белом коне, а вышло черт знает что… Бесхребетный и безответственный пацан, да еще и хулиган. Я три года надеялась, что он возьмется за ум, три года не спала ночами, выучила наизусть телефоны всех вытрезвителей и моргов. Мама, ты и представить себе не можешь, что это такое, потому что твой муж никогда так не поступал.

– Твой папа меня по-другому изводил.

– Не важно, у каждого свои тараканы. Но всему есть предел. У Игоря были шансы, только он их не использовал, и я не могу бесконечно начинать с чистого листа.

Лариса перевела дух, шмыгнула носом. Родители молча смотрели на нее.

– Удивлены? Ну да… я долго молчала, потому что скорее себя подставлю, чем сдам вам вашего зятя. Сами воспитали. Как там у вас принято? «Был бы мужик с руками-ногами и семья в полном составе, стерпится-слюбится». А я не хочу гробить свою жизнь на человека, который не знает чего хочет, торчит в кабаке в то время, когда у меня давление, а у сына – жар. Пьяные поцелуи с утра, «прости, дорогая, больше не буду», а потом все сначала. Устала я, вы можете понять?! Мне двадцать пять лет всего!

Родители продолжали молчать.

– Можно было бы разобраться с его пьянками и с прочим, – продолжила Лариса, – но моего сына он ничему не может научить, ничего не может ему дать, потому что его багажник пуст! Одно дело дружить и гулять, другое – строить семью, и если бы я шесть лет назад хоть чуть-чуть переждала, не была бы сейчас женой балбеса, отсидевшего срок за хулиганство. Пусть он сам выплачивает свои долги и ущерб, а я скидываю вещи в чемодан, забираю Максимку и исчезаю. И это больше не обсуждается.

Лариса вернулась на диван, взяла пакет с соком и сделала несколько больших глотков из горлышка. Безмолвию родителей пришел конец.

– Где собираешься прятаться? – спросил Александр Никифорович.

– Сниму квартиру.

– Это дорого. На что вы будете жить?

– Жили же как-то раньше.

– Но… – Отец осекся. Ему казалось, что решение проблемы лежит на ладони. – Может, вам пожить у нас?

– Хочешь наблюдать сцену долгожданной встречи?

– Не знаю, не уверен. Но все-таки мне кажется, что у Максимки должен быть отец. Пусть я старомоден, но…

– Ты прав. Отец должен быть, и он будет. Но не Игорь.

Эта последняя фраза Ларисы подключила к разговору мать.

– Шлюх нам в семье еще не хватало!

– Что?! – Ларису передернуло. – Что ты сказала?!

– Что слышала! Я не позволю тебе на глазах у моего внука блядовать с кем ни попадя!

У Ларисы глаза сделались круглыми. Такого от своей родной матери ей слышать еще не приходилось. Пожалуй, и ее отцу тоже. Это климакс?

– Люда, ну ты тоже, елки зеленые! – воскликнул Александр Никифорович.

– Спасибо, мамочка, – процедила Лариса, опасаясь, что опять расплачется. – Я поняла, что ты хочешь сказать. Ладно, я пойду, пока Максимка не начал капризничать.

Она поднялась и направилась в прихожую.

– Подожди! – попытался остановить отец.

Лариса сбросила тапки, накинула на плечо сумочку. Она удерживалась от истерики каким-то чудом.

– Перестань, не горячись! – крикнула мать.

– Все в порядке, мамуля! – Лариса, готовая к выходу на улицу, снова появилась в комнате. – Ни черта вы обо мне не знаете. И ни черта вы не поняли. Мне двадцать пять лет, у меня муж непонятно кто, на руках – пятилетний ребенок, а вдобавок ко всему еще и любящие родители. А я жить хочу не хуже других, и чтобы меня дома встречали с улыбкой и вкусной котлетой. Господи, я забыла, когда трахалась в последний раз!… Да что я вам объясняю!..

Она рванула к выходу.

– Лариса!..

– Пока! – бросила она и вылетела в подъезд, хлопнув дверью.

Возле баров и забегаловок на проспекте скапливалась молодежь. Лариса долго искала свободную лавочку, искала любое место, где можно было отдышаться. Вскоре она его нашла. Она почти с разбегу плюхнулась на скамейку, приютившуюся под мохнатой и запыленной елью, положила сумочку на колени, вытащила пачку сигарет. Кое-как справившись с дрожью в руках, прикурила от зажигалки и уставилась в темно-синее небо.

Послать всех… Денег на первое время хватит, вещей не так много, чтобы снаряжать для переезда грузовик. Есть неплохие варианты по съему квартиры – оплата невысокая, от работы недалеко. Вот только с мебелью не густо, но это можно как-то пережить. В общем, все не так уж и безнадежно, главное – не поддаваться панике и не суетиться.

На самом деле Ларисе очень хотелось поддаться панике. Более того, хотелось забиться в угол, накрыться одеялом и часок-другой пореветь. Она довольно долго надеялась, что может позволить себе расслабиться и переложить решение проблемы на чужие плечи. В качестве спасательного круга в ее мыслях возникал какой-нибудь большой мужик с волосатой грудью и большими руками, говоривший раскатистым басом и куривший «Беломор». Такие большие и добрые мужики всегда знают, что нужно делать, они не станут рассуждать о смысле жизни в тот момент, когда требуются решительные действия. Собственно, для этого они и существуют.