Превыше всего!

Предисловие Юрия Васильцева,

Председателя Тайного Суда

Эти записки неведомого мне палача Тайного Суда Георгия Петровича Конышева, судя по всему, сильного человека, отважного воина, хотя и – увы – не слишком удачливого сыщика, я обнаружил спрятанными за печкой в доме, где жил мой отец и где прошло мое детство. Сии бумаги, судя по описываемым в них событиям (печальным, порой кровавым, а иногда и забавным) относились к времени, когда ваш покорный слуга пребывал еще во младенческом возрасте.

После других записей (те принадлежали моему отцу, также когдатошному председателю Тайного Суда Андрею Васильцеву ), у меня возникла мысль оставить после себя архив той организации, к которой волею судеб я и сам нынче принадлежу. Для этого у меня теперь накопились и другие бумаги, ждущие своего часа.

Текс г-на Конышева, несмотря на некоторые старомодные обороты, словоерсы и галлицизмы, я оставил таким, как он был, лишь иногда – да простится мне эта вольность! – иногда заменял некоторые порой длинноватые объяснения автора, просто вставляя на их место выдержки из газетных или журнальных публикаций той поры, если они оказывались емче его длительных рассуждений; иной же раз просто вставлял отрывки из документов того времени, которые вообще всегда лучше передают сам запах времени, чем барахтающийся в этом самом времени человек. Некоторые подобные документы частично истлели и попортились по краям, но от этого едва ли утратился их смысл, я же вставил их сюда в том самом виде, в котором тем или иным образом обрел.

Также прошу простить, что изредка допускал собственные восклицания посреди текста, хотя я осознаю, что довольно нелепо мое присутствие в этом повествовании о временах, когда вашего покорного слуги даже на свете еще не было.

Для удобочитаемости Ваш покорный слуга позволил себе разбить текст на главы в меру своего скромного понимания гармонии, – снова же, да простит меня покойный! А поскольку некоторые имена и понятия также истлели с тех пор, местами я дал свои пояснения и комментарии.

То же обстоятельство, что в конце повести появился и мой отец, придало мне сил и заставило проделать всю работу с бережностью и старанием.

Итак, как порою говорили литераторы встарь: «За мной, Читатель!»

Юрий Васильцев, 1958 г.

Из записей Г. Конышева

1-я глава

О Тайном Суде. – Пенсионер британской короны. – «Черный Аспид». – Одесская трагедия. – Я принимаю решение.

В октябре того страшного для России 1905 года я во второй раз в жизни очутился в Одессе. Впервые мне удалось здесь побывать два года назад, тоже, помню, в октябре, и просто влюбился в этот прекраснейший город империи, с его фонтанами, с его великолепными зданиями, с его благоухающими каштанами, с его неповторимо колоритной речью. Базары просто затягивали в себя запахами фруктов, и итальянская лепнина с вазами, полными винограда, на фронтонах зданий не смотрелась здесь так противоестественно, как в холодном Петербурге, близ которого чему-либо путному просто противоестественно произрастать.

Увы, после девяти месяцев всероссийской смуты ни фонтаны, ни ароматы, хоть и ничуть не убавили своей прелести, но уже не вызывали того восторга – было не до него, поминутно надо было держать ухо востро. В городе постреливали – за ослаблением государственной власти его вперемежку прибирали к рукам, с одной стороны, знаменитые одесские налетчики, с другой – набиравшие силу анархисты. Все чаще можно было услышать вопли и визги – это уже начинались еврейские погромы, вдобавок по ночам на город, и без того с уголовной славой, обрушивались банды с юга Бессарабии, возглавляемые неким Котовским, говорят, отчаяннейшим бандитом. Но дело, по которому Тайный Суд и направил меня в Одессу, было мерзостнее всего здесь происходившего (как-нибудь попутно, может быть, со временем упомяну и о нем), и постоянные мысли о нем не давали мне ни на миг отвлечься ни на творящиеся беспорядки, ни на красоты города.

Надобно сказать, что с этим делом вашпокорный слуга успешно справился, однако оно немедля переросло в другое дело, как выяснилось потом, еще мерзкое и несравнимо более опасное; вот о нем-то далее и пойдет речь.

Коли я, однако, упомянул о Тайном Суде, то надобно бы поведать и о его истории…

* * *

Опускаю объемное повествование господина Конышева о Тайном Суде и вместо него привожу отрывок из статьи, доставшейся мне от бедного Борисочкина, нашего покойного архивариуса. Я уже приводил его однажды, но сомневаюсь, что даже в наши вегетарианские времена та рукопись попадет ко многим в руки . Перед прочими каюсь за повторение. –Ю. Васильцев.

…что возник он еще в древние времена, ибо законная власть далеко не всегда является залогом истинной справедливости.

…но, пожалуй, первые относительно надежные сведения о нем относятся примерно к XVI веку…

…Интересны слова, которыми Тайный Суд определял свои приговоры. Это «палка» (Stock), «камень» (Stein) , «веревка» (Strick), «трава», (Gras) «страдание» (Grein). И не было вельможи, который не приходил бы в трепет, увидев эти зловещие пять букв – S.S.S.G.G – на стене или на потолке своего замка, как бы укреплен это замок ни был… .

…судьбу некоего немецкого барона, который из похоти подвергал надругательствам и смерти крестьянских девушек из своих поместий. Буква «S» («Stock») была начертана у него на потолке, а через день его нашли в лесу прибитого палкой к земле….

…сей французский маркиз надеялся найти убежище в Лувре. Увы, его нашли повешенным в сортире королевского дворца, и буква «S» («Strick») была начертана на стене…

…судьба венецианского патриция, поперхнувшегося камнем («Stein»), находясь в собственном кабинете…

…польского магната, морившего голодом своих крестьян. От приговора Тайного Суда он пытался спастись аж в Южной Америке. Его нашли в пещере в Южноамериканских Кордильерах. Умер он мучительной смертью от голода, ибо вынужден был питаться одной травой («Gras») в течение двух с лишним месяцев…

…В конце ХVIII века один английский лорд, сказочно разбогатевший в Индии, решил возродить Тайный Суд и направил на это все свои огромные средства, таким образом, Суд смог просуществовать еще некоторое время…

…ибо, к счастью, в наши цивилизованные времена этот страшный Тайный Суд окончательно ушел в небытие…

(Здесь по сути все верно, кроме одного: Тайный Суд все еще существует и исполняет свою миссию. – Ю. В.)

* * *

Ко всему сказанному следует добавить, что посты в Тайном Суде, по традиции, передаются исключительно от отца к сыну, о чем ваш покорный слуга, как и самом существовании Тайного Суда до поры до времени, разумеется, духом не ведал. Столь же мало я ведал о физическом батюшке своем, ибо матушка моя, начитавшись г-на Чернышевского, считала себя свободной женщиной и родила меня вне брака.

Я не достиг еще и двадцати лет, когда матушка моя скончалась. Образование у меня было сугубо домашнее да и с изрядными прорехами, никаким ремеслом я не владел, наследство же оказалось весьма скудным: матушка, хоть и происходила из дворян и сама получила в наследство относительно немалое состояние, но (Бог ей судья) почти все умудрилась распылить на какие-то дела прогрессистского толка. Ох, я бы этого г-на Чернышевского, попадись он мне!..

Короче говоря, несколько лет я прослужил писарем в департаменте, благо, почерком обладал отменным, но вскоре понял, что ощущаю себя совершенно лишним в российской жизни, я не нашел для своих сил иного приложения как отправиться волонтером на начинавшуюся Англо-бурскую войну.

Что я привез с собой оттуда послетрех лет весьма кровавой войны, помимо пяти пуль, вырезанных из тела тамошними военными эскулапами, звания капрала британской армии и права на скромный от короля Георга? Еще – кое-какие навыки. К примеру, стрелять научился превосходно, стал неплохим следопытом, или, к примеру, мог ночью по запаху учуять шакала, рыскающего поблизости. Эта трусливая тварь может своими мощными челюстями откусить ногу спящему, а когда он истечет кровью – тут уж вся стая сбегается на пиршество. Или мог запутать следы, убегая от зулусов, которые пострашнее любых накалов. Или невесть каким чутьем умел уловить приближение черного аспида (по-зулусски «черной мамбы» – страшной африканской гадюки, смерть от укуса которой наступает через пять минут, а кусает она не с целью спастись от врага, а просто от избытка скопившегося в ней яда, переполняющего злобой.

Но поскольку Россия – не Южная Африка, то, вернувшись, я обладал не большими навыками для жизни здесь, нежели имел до своего отбытия.

Снова идти в писари мне, закаленному солдату, было теперь как-то не под стать. Некоторое время я выступал в цирке в роли, как было заявлено в афише, «русского Вильгельма Телля», сбивал пулей из револьвера яблоко с головы ассистентки; бывал и борцом (сам Иван Поддубный занимался совершенствованием моего искусства в этом деле и сулил мне на сем поприще неплохое будущее).

Вскоре, однако, мне все это прискучило, я бросил цирк; через месяц-другой я уверился, что жизнь моя – конченная, и напоследок всецело предался пьянству; лишь на то моего британского пенсиона и хватало.

Именно в таком состоянии меня и нашел Андрей Исидорович Васильцев, председатель Тайного Суда. Оказалось, незаконный мой батюшка (к слову, недавно погибший при весьма жестоких обстоятельствах) был никем иным, как палачом этого самого Суда, а поскольку должности там передаются исключительно по прямой мужской линии…

В общем, хотя Андрей Исидорович, не стал от меня скрывать, сколь опасна должность палача (который у них к тому же исполняет нечто наподобие роли судебного следователя), надо ли говорить, что предложения председателя я принял, не колеблясь ни секунды!

Кстати, предупреждения г-на Васильцева были не напрасны – за те три года, что я служу Тайному Суду, пришлось пройти через испытания порой не менее опасные, чем встреча с целым племенем людоедов-зулусов, а на теле у меня остались страшные отметины на месте вырванных кусков мяса. Но об этом – как-нибудь потом, потом…

В общем, я наконец обрел осмысленную жизнь, все мои благоприобретенные навыки оказались не напрасным хламом, посему считаю, что обязан Андрею Исидоровичу своим вторым рождением.

А теперь – о деле, с которым я был послан в Одессу. Это дело некоего негодяя по кличке (vous ne croirez pas! )как раз именно Черный Аспид. Впрочем, это прозвание не полностью отражало его сущность, ибо был он несравнимо подлее и опаснее, чем любая гадюка, переполненная ядом.

Первое его известное злодеяние было совершено три года назад, едва лишь я попал в Тайный Суд, и всколыхнуло тогда всю Россию.

* * *

Из журнала «Московский вестник» за 1902 год

…на ваши вопросы по поводу трагической гибели почти всей семьи действительного статского советника Николая Ионовича Каминского.

Свою единственную дочь Юлию, едва ей исполнилось 13лет,Каминские отправили учиться в Швейцарию, и вот после долгой разлуки с родителями 18-летняя девушка возвращалась на родину. Радости родителей не было предела…

…Каким-то загадочным образом исчезла еще в поезде; тщетно встречали ее родители на Брянском вокзале…

…а в полученном ими письме содержалось требование: мол, если Каминские хотят увидеть дочь живой, то они должны немедленно собрать 100 тыс. рублей. И к ужасу их, в конверт был вложен отрубленный девичий мизинчик. Если же несчастные родители посмеют обратиться в полицию…

На сбор денег отпускалось всего два дня. Подписано страшное послание было: «Черная Аспид».

Г-н Каминский являл собойне бедного человека, владел хорошим домом в Москве и немалым имением под Сызранью, но ста тысяч за столь короткое время собрать не смог, поэтому все-таки вынужден был обратиться в полицию, тем более, что состоял в друзьях у самого московского градоначальника…

Полиция не нашла ничего лучшего, как соорудить «куклу» из великолепно выполненных подделок (читатель, возможно, помнит об истории с поимкой «Художника» – одного из самых мастеровитых фальшивомонетчиков в России), а в надежде на передаче этих «денег» злодея захватить…

От Ю.В.:

Добрую страницу,посвященную тому, какими сложными зигзагами передавались деньги, как опростоволосилась полиция при попытке захвата злодея; тому, как потом все же обнаружили в парке несчастную девушку с отрезанным пальчиком и пребывавшую не в себе оттого, что ее за время похищения постоянно пичкали морфином, – все это, так же, как восклицания журналиста о нерадивости нашей полиции, опускаю как не самое существенное для нашей истории.

Далее…

…однако то, что произошло тою же ночью, ужасом наполнило души людей. Видимо, обнаружив, что его надули при помощи «куклы», преступник решил отомстить, причем отомстить так, чтобы никому и никогда больше было неповадно…

…наутро увидели, что обнаруженные бездыханные тела господина Каминского, его супруги, двух ее сестер и четырех человек домашней прислуги вдобавок ко всему обезображены – лица исковыряны ножами, выколоты глаза, отрезаны уши, носы…

…Так же обнаружены трупы двух известных полиции московских воров, «Кольки Ржавого» и «Сени Разгуляя», оба были убиты выстрелами в голову. Вероятно, «Черный Аспид» нанял разовых «подельников» и без сожаления разделался с ними, чтобы никто его не опознал…

…Истинным чудом можно назвать спасение недавно похищенной Юлии Каминской. То ли под действием морфина, то ли что-то предчувствуя, она в ту ночь зачем то забралась под кровать и была не обнаружена злодеями. Но, к сожалению, и свидетелем ее назвать трудно, ибо ничего в ту ночь не видела, а во время своего пленения постоянно пребывала с повязкой на глазах…

…что даже бандитский мир Москвы содрогнулся от подобной жестокости и, по нашим сведениям, вынес этому Черному Аспиду смертный приговор…

…похищено же в доме было всего лишь…

* * *

…Да, похищены были только серьги и перстень убиенной г-жи Каминской не Бог весть какой ценности. Даже лежавшие в бюро у г-на Каминского 5 тысяч рублей золотыми деньгами остались нетронутыми. Стало быть, цель того ночного злодеяния Черного Аспида, действительно, была одна: сразу прогреметь своей жестокостью на всю империю.

И добился-таки, мерзавец, своего! С тех пор в других крупных городах России (а случаи такие позже успели произойти и в Киеве, и в Харькове, и в Нижнем, и в Ростове на Дону, и в Баку, и в Тифлисе) люди, получившие отрезанный палец или ухо своего похищенного чада, в полицию уже не обращались и немедленно выкладывали злодею требуемую им сумму.

Как правило, узнавалось о происшедшем лишь много позже, ибо потерпевши молчали, дрожа от страха. И во всех тех городах тамошний бандитский мир, узнав о том, немедленно выносил смертный приговор заезжему вурдалаку, поскольку подобные злодеяния отвратительны даже иным заядлым преступникам, так что, боясь их мести, сей Черный Аспид вынужден был постоянно гастролировать по всей России, дабы творить свои черные дела.

Последним же его посещением была не далее, как позавчера, отмечена Одесса, где я в эту пору как раз находился по совсем другим делам Тайного Суда (о которых уже вскользь упоминал), и вдруг весь город, несмотря на творящуюся вокруг революционную смуту, загудел совсем по иному, не связанному с революцией поводу.

У богатого тамошнего ювелира Соломона Гершмана внезапно пропал его единственный сын, девятилетний мальчик. Далее – как в других городах: пакет, в котором лежало отрезанной ушко ребенка и требование выкупа в 200 тысяч рублей.

Тут надобно, однако, сказать, что Одесса в некотором отношении сильно отличается от прочих городов империи. Здешний бандитский мир по своему влиянию не уступает (а то в чем-то и превосходит) и полицию, и даже Охранное отделение, а посему давно уже обложил данью всех местных богатеев (подобное явление, недавно распространившееся и в Северо-Американских Штатах, именуется там «racket»), оттого одесские бандиты ведут свою бухгалтерию и наблюдают за доходами и расходами тутошних богачей намного зорче, нежели фискальные органы. Собрать 200 тысяч для выкупа единственного сына было для Соломона Гершмана задачей вполне посильной, однако не поставить в известность об этом своих могущественных «покровителей» (а у него они были самими могущественными во всей Одессе) он просто никак не мог. Ну а уж те, считая деньги по сути своими, решили: пойти на сделку с каким-то залетным наглым вымогателем – это себя не уважать. В дело включился некий Мишка Япончик, восходящая звезда бандитской Одессы, и действовал о со своей бандой, надо признаться, гораздо более умело, нежели московская полиция в деле г-на Каминского; однако же, чем дело кончилось?

Это был, говорят, единственный серьезный провал оного Мишки Япончика. На другой день ювелир Гершман получил рогожный куль, в котором покоились останки его мальчика, присланного расчлененным на куски. В тот же день люди Япончика обнаружили в одном из подвалов на окраине города фирменный, так сказать, знак Черного Аспида – двух его застреленных подельников, тоже залетных, поскольку никто из одесситов их не знал. Да никто из здешних и не пошел бы на такое злодейство. Снова отдам Одессе должное – даже еврейские погромы прекратились в те дни.

(Упомяну, кстати, что, по сообщениям, один из убитых залетных был черен как смоль, второй – блондин славянской внешности. Узнав об этой подробности, я вспомнил, что убитые после московского злодеяния в доме Каминских Колька Ситный и Сеня Разгуляй тоже имели совершенно противоположный друг дружке окрас: цыган Колька был жгучий брюнет, природный русак Разгуляй – блондин с голубыми глазами. Такая же разность мастей у убитых подельников Аспида наблюдалась и в других городах России, где он оставил свои кровавые отметины. Да, у этого упыря, безусловно, имелся какой-то свой эстетический стиль!)

Разумеется, все одесские бандиты, на этот случай объединившись, вынесли злодею, как было и в других городах, смертный приговор. Тут, в Одессе, где едва ли не каждый закуток в той или иной степени находится под надзором бандитской братии, отсидеться даже несколько дней наш Аспид не мог, и я не сомневался, что он, по своему обыкновению, поспешит немедля покинуть город.

И вот тогда я, благо, находясь на месте, принял самостоятельное решение: самому с ходу включиться в это дело. Конечно, мое решение полностью противоречило уставу Тайного Суда, – а согласно этому уставу, Тайный Суд не мог вмешиваться в дела, которые относятся к ведомству государственных служб, занимаясь лишь теми, где эти службы сами покровительствуют преступнику; к тому же палач мог приступать к своим обязанностям лишь после того, как Тайный Суд в полном составе вынесет свой вердикт; – но тут просто случай был особый. В радивость полиции (особенно одесской) я ни мгновения не верил; куда надежнее было положиться на приговор суда бандитского, – но, как я чувствовал, этот Аспид и бандитов сумеет перехитрить; собственные навыки я верил гораздо больше, к тому же к аспидам у меня еще с Африки вообще свой счет: уж скольким я там, в Трансваале, поотрубал башки и не перечесть!

Дабы не совсем уж не пускать «под ноль» существующую в Тайном Суде субординацию, я все же особым шифром телеграфировал с Москву председателю Суда Андрею Исидоровичу Васильцеву о своих планах, но лишь в самых общих чертах, так что вмешаться в мои действия он теперь не имел возможности.

Конечно, Черный Аспид мог бы исчезнуть сразу же после своего злодеяния, тогда его ищи-свищи, но тут, как оказалось, в его планы вмешалась полыхающая по стране революция. Российские железные дороги уже начинали бастовать, из Одессы теперь отбывало только два поезда в неделю, один в Москву, другой в Петербург.

Едва ли Аспид рискнул бы дунуть в Москву, где, как и в Одессе, ему уже вынесен не подлежащий обжалованию бандитский приговор. Значит, оставался лишь Петербург, где его еще не так хорошо знали и где достаточно богатеев, чтобы он мог снова неплохо поживиться. Ближайший же поезд на Петербург отбывал завтра в полдень.

Что ж, прокатимся туда вместе, господин Аспид, гадюка ты африканская!..

2-я глава

Приключение у железнодорожных касс. – Фима Бык, Майорчик и другие из армии Япончика.

Но тут оказалось, что мой план трудно осуществим. У вокзальных касс, ввиду редкости маршрутов, наблюдалось вавилонское столпотворение, но билетов ни на какое направление решительно не имелось, даже в третий класс. Моя первая пришедшая в голову мысль – проехаться на крыше вагона, – была не то чтобы вовсе уж невыполнима, и не такое перетерпливал; просто для поимки Аспида она мало подходила – уж он-то, я не сомневался, заранее обеспечил себя билетом; и что ж мне прикажете, заглядывать с крыши в каждое окно?.. Нет уж, увольте! Да и толку? В лицо-то я этого Аспида все равно не знал. Как же быть?..

От следующей неприятности, весьма существенной в моем случае, меня спасло мое выработавшееся и отточенное чутье. Еще миг – и мой бумажник со всеми деньгами (а было их более пяти тысяч) уплыл бы навсегда вместе со своим новым обладателем, субъектом пудов семь весом, с бритой наголо головой, одетым весьма щегольски по воровским меркам – в сапогах гармошкой, в заморском клетчатом пиджаке, с галстуком-бабочкой на бычьей шее.

Настиг я его, когда мы находились уже вне здания железнодорожных касс, мертвой хваткой я взял верзилу за плечо и потребовал:

– Бумажник.

От моей хватки он кое-как избавился, что говорило о его недюжинной силе, мало кому это удавалось, осклабившись золотыми зубами, полез лапищей в карман, но извлек оттуда вовсе не мой бумажник, а короткую заточку, именуемую у бандитов «перо», и огромным брюхом притиснул меня вплотную к стене.

– За что речь, месье? – продолжая склабиться, спросил он. – Який такий бумажник? Такий, што ль? – Другой лапищей он достал мой бумажник и помахал им у меня перед носом. – Такий, што ли, дорогий лопатник, чтоб за его свою фраерскую жизнь отдавать?

Я старательно изобразил на лице немалый испуг, какой возник бы у всякого иного, если бы на него с «пером» в руке надвигались семь пудов мускулов, дурного нрава и недобрых намерений…

Человек я на вид отнюдь не богатырского телосложения; велико, должно быть, было его изумление, когда в следующий миг он сделал в воздухе кульбит, точно попал под лопасть мельницы, и впечатался своим здоровенным лбом в булыжную мостовую. Любой бы другой после такого (это мною уже не раз не однажды было проверено) минут на сорок перекочевал бы в небытие, но лоб у семипудового был, похоже, из какого-то особого материала – его обладатель все же изнатужился приподнять голову и, глупо моргая, взирал, как я перекладываю бумажник к себе в карман.

Я уже собрался двинуться прочь, но тут обнаружил, что сделать это, то есть по-тихому уйти, тоже потребует некоторых усилий (вполне, впрочем, выполнимых). Передо мной возник кордон из шести здоровяков, тоже вполне уголовного вида, каждый из них держал правую руку в кармане; в такой позе человек стоит, если в руке у него зажат револьвер. Седьмой, держал руки наружу; был он совсем юный и щуплый, но явно был у них за главаря.

– Ну что, месье Аспид, поговорим за жизнь? – обратился он ко мне.

– Не здесь же, Японец, – вклинился один из тех шестерых. – Давай его – к тете Симе, я уже и пилу приготовил, хорошую такую пилку, кости пилить.

«Японец»!.. Вот он каков, оказывается, принц здешних бандитов!

Конечно, мне ничего не стоило в три секунды уложить всех, безотказный пистолет Люггера у меня всегда был при себе, выхватывать его я умею мгновенно, а промахов ни разу не допускал. Да мог запросто обойтись и без «люггера», они бы не успели и револьверы свои обнажить. Но вступать в войну с одесским криминальным миром было мне сейчас совершенно не с руки; во всяком случае, я решил пока повременить.

– Ты, Майорчик, с подсказками не лезь, – приказал Япончик, – куда везти и как его на кусочки разделывать – это я решать буду. – И снова обратился ко мне: – Увидишь, месье Аспид, что на кусочки резать – это не ты один умеешь.

– Вы не за того меня приняли, – спокойно сказал я.

Япончик усмехнулся (во рту у него тоже были золотые коронки, скорее всего, накладные – просто для бандитского форса):

– Ты что ж, думаешь, мы об каждого фраера руки мараем? Мы – не ты. Я, думаешь, зря Быка послал погладить твой лопатник? Хотел посмотреть за то, честный ты фраер, или залетный фартовый. За Быка я уверен – ни один фраер против него бы не попер, а ты вон как его ухайдакал. А за что это говорит? А за то это говорит, что залетный ты, и притом умелый. Это – ррраз! А за что говорит – чтó ты к кассам рванул? За то говорит, что ты поскорей смыться спешишь из Одессы-мамы. Это – два!Почему я сюда, к кассам, Бычка и послал. (Да, надо отдать ему должное, рассуждал и действовал он вполне разумно, не чета здешней полиции.) Ну всех залетных я здесь знаю, – продолжал он, – акромя Аспида. Вот, стало быть, и выходит, что ты – кто?.. Во-во!.. Да и в кармане поверх лопатника у тебя пушка просвечивает какая-то новомодная, не видал еще таких… Не-не, не показывай, я этих железяк як-тос детства не люблю… – И подытожил: – Так что щас будем с тобой серьезно разговаривать за маленького Изю Гершмана, я в своем городе такого содома не допущу, век такие, навроде тебя, будут помнить и трястись со страху… – Он негромко свистнул в два пальца, и тут же подкатил запряженный крытый фургон. – Ну, – приказал он мне, – полазь первым, а там пушку свою ребятам моим сдашь, будь я не Миша Япончик, если она тебе еще когда пригодится.