То ли ангел, то ли бес

Хотелось напомнить, что он выступает перед элитой, а они… Бараш перед подростками с дурными музыкальными вкусами, а Вовка и Коля, которого он, естественно, помнил, перед накачанной алкоголем толпой и детьми неразумными. Как их можно под одну гребенку причесать? Все равно что гепарда поставить в один ряд с помойным Барсиком только потому, что оба они из семейства кошачьих.

Но Аркадий удержал эти мысли при себе. Тем более когда волна возмущения спала, они переключились на Валюшу. Ту самую, чьими птенцами Вовчик назвал всех их…

Валентина Григорьевна Катаева. Превосходная скрипачка и педагог от бога. Этой женщине Аркаша был обязан всем! Если бы не она, он забросил бы не только скрипку, но и музыку в целом. Он был из семьи ветеринаров. Все ждали, что он продолжит династию. Но Аркаша грезил о сцене. Поэтому в пять лет упросил мать записать его в музыкальную школу. Два года он занимался наравне со всеми. Особыми талантами не блистал. Педагог отмечал лишь его старательность, но давал понять родителям, что толку из их сына не выйдет. Научится пиликать, и только. Ни о какой сцене пусть не мечтает. На одном хорошем слухе и усидчивости далеко не уедешь. Талант нужен. А его нет. Так думали все… Кроме Валентины Григорьевны Катаевой. Она рассмотрела в Аркаше настоящего музыканта и стала его вдохновлять. А еще заниматься с ним вне школы. Да, за деньги, но она брала не всех, а только тех, в ком видела потенциал. Валюша раскрыла Аркадия, и уже в девять он впервые отправился на международный конкурс в Братиславу.

– Рок-н-ролл жив! – услышал Яворский дикий крик и встряхнулся. Кто это глотку дерет? Неужели?..

Да, глотку драл Бараш. Пока Аркаша ностальгировал по тем временам, когда его таланты раскрывала дивная женщина по имени Валентина, Илья вышел из-за дверей, разделяющих зеленый коридор с залом прилета, и, увидев Вовчика, сделал козу, высунул язык и заблажил: «Рок-н-ролл жив!»

Аркаша поморщился. Что за манеры? Не подросток сопливый – дядя взрослый, разменявший четвертый десяток, пора бы уже научиться вести себя.

– Что это за кислая мина? – возопил Бараш. Естественно, речь шла о мине Аркаши. – Кто это морщит нос?

– Отгадай, – в тон ему дурашливо ответил Вовчик. И оба они напомнили Аркаше обкуренных героев фильма их детства «Очень страшное кино». «Чувааак!» – гримасничая, орал в трубку чернокожий Мелкий, разговаривая с маньяком в маске, и к нему присоединялись остальные ребята, пока слово «чувааак!» не слилось в один нестройный хор. Яворского всегда передергивало, когда он видел эту сцену.

– Неужели это Люк Скайуокер? – воскликнул Бараш. Он перепрыгнул через ограждение, хотя на то, чтобы обойти его, ушло бы секунд десять. – Только у него вместо светового меча смычок…

– Сразу понятно, что вы дружите, – пробормотал Аркаша. – Мыслите идентично.

– О чем он? – спросил у Вовчика Бараш.

– Забей, – отмахнулся тот. И заключил товарища в объятия.

Аркадий сделал шаг назад, чтобы его не сгребли в кучу. Со стороны он смотрел на друзей. Больше, конечно, на Бараша…

Вовчик не обманул, тот изменился. Да так, что даже гитара не помогла бы Аркадию его узнать. А все из-за руна… которого не было. Череп Бараша был абсолютно лысым. В нем отражался свет ламп и как будто даже бликовала сверкающая на табло реклама. Без золотых кудряшек Бараш оказался заурядным мужичком с невнятными чертами лица. Среднестатистическим. Но чтобы не слиться с толпой, Илья отрастил себе мерзкую бороденку под нижней губой. Не помпон, не косица, не полоска – квадратик. У Гитлера были такие усы, а у Бараша бороденка.

– Как долетел? – поинтересовался Вовчик.

– С приключениями, как всегда. А ты какими судьбами тут? – обратился к Аркаше Илья. – Если скажешь, что явился, чтобы меня встретить, не поверю.

– И правильно. Я прилетел из Цюриха за полчаса до тебя. С Вовчиком случайно встретились.

– Он меня не узнал, прикинь? – вставил тот.

– Да ты же совсем не изменился, как так?

– Сам в шоке. – Вовчик взял друзей под руки. – Угадайте, куда я вас сейчас повезу?

– Ты же обещал в город, – приостановился Аркадий. – У меня номер забронирован в «Рэдиссон».

– Успеешь в свой отель. Сначала в гости поедем.

– К твоей маме?

– Да что ты заладил… Она в Ереван уехала, уже шесть лет как. Сразу после развода с отцом… – Матушка Вовчика была наполовину армянкой, ее дед занимал высокий пост в правительстве АССР, и его огромный дом стал той крепостью, за стенами которой потомки ныне покойного партийца находили убежище от невзгод.

– Так к кому мы в гости? – не сдержал любопытства Бараш. – Я за любой кипиш, но надо знать, что с собой прихватить.

– Цветы как минимум.

– Мы к бабам?

– Не. К женщинам. Точнее, к одной, но там и другая будет.

– Хватит говорить загадками! – возмутился Бараш.

Аркадий поддакнул.

– Неужто вы не помните, какой сегодня день?

Яворский стал перебирать в уме памятные даты, но в его воображаемом календаре девятнадцатое октября не было отмечено красным.

– Вот от тебя, Аркаша, я такого не ожидал, – с укором проговорил Вовчик. – У Валюши сегодня день рождения! Между прочим, юбилей.

– Да ну? – ахнул Бараш. – Я помню, что осенью, но думал, в ноябре… Всегда же снег шел, а на дворе бабье лето.

– Потепление климата. – И уже Аркаше: – Ты что же, не поздравлял ее последние годы? – Тот покачал головой. – Даже звонком или открыткой? Вот ты гад. Сам говорил, что если б не Валюша, ты подался бы в ветеринары и чикал бы котам яички.

– Я очень ей признателен, – сдержанно проговорил Аркадий. – И свою благодарность я выразил одиннадцать лет назад, подарив Валентине Григорьевне очень ценную вещь. На том мы закончили наше общение.

– Почему?

По кочану, хотелось огрызнуться в ответ. Неужели Вовчик думает, что Аркадий перед ним душу вывернет? Ясно же, что между педагогом и учеником произошло НЕЧТО, поставившее точку в их взаимоотношениях.

– Отстань от человека, – встал на защиту Аркадия Бараш, чем удивил. – Лучше скажи, почему ты помнишь о днюхе? Ты и занимался у Валюши всего год.

– Да, но когда вы к ней ходить перестали, я снова начал.

– Из-за Ксюши? – догадался Аркаша.

Так звали дочку Валентины. Она была младше их на три года, но уже в девять лет начала созревать, а в двенадцать выглядела вполне сформировавшейся девушкой.

– Да, она мне очень нравилась. Мы даже встречались какое-то время. Но от меня забеременела другая, и я, как честный человек, на ней женился. А Ксюша, кстати, через несколько лет вышла замуж за конопатого Кольку.

– И сейчас вы с ним вместе тамадите? – уточнил Аркаша.

– Точно.

– И поэтому ты знаешь, что сегодня у Валюши день рождения?

– Я всегда о нем помнил. И поздравлял ее. Колька сейчас за подарком отправился, потом домой. Валюша там вместе с Ксюшей. То есть они втроем отмечать будут. Скука! И я считаю, что если мы нагрянем, ей будет приятно.

– Может, она этого и хотела: отметить в узком кругу? – предположил Аркаша.

– Да просто на ресторан денег нет, а дома собирать, это сколько возни. Вы же помните Валюшу, она готовить не умеет. Даже гренки умудрялась испортить.

– Неудобно без приглашения, – стоял на своем Яворский.

– Это если все трезвые, они скоро за стол сядут, прибухнут, а там и мы прикатим с цветами и подарками. Кстати, я предлагаю скинуться на духи.

– С ними не угадаешь, – засомневался Бараш.

– Да она всю жизнь пользуется «Шанелью № 5».

– А, тогда давайте парфюм.

– Есть другое предложение, – сказал Аркадий. – Вспомните, как Валюша любила перчатки.

– У нее постоянно мерзли руки, – закивал некогда кудрявой головой Илья. – И она с сентября носила перчатки.

За этим долгим разговором они преодолели расстояние от зала прилетов до стоянки авто. Вовчик подвел их к не новой, но прекрасно сохранившейся и отдраенной до блеска машине бизнес-класса.

– Аниматоры хорошо зарабатывают, как я посмотрю, – присвистнул Аркадий. Тачка тянула тысяч на двадцать долларов.

– Если бы, – криво усмехнулся Дорогин. – Машина – подарок армянских родственников. Наследство прадеда потихоньку распродают и деньги на всех делят. До меня очередь в прошлом году дошла. И как раз в салоне у дяди Ашота отличная бэушная тачка оказалась.

Он разблокировал двери и жестом пригласил приятелей в салон. Аркадий сел сзади, Бараш плюхнулся на место рядом с водительским. Пристегнувшись, прикурил. Зажженную сигарету выставил в окно, туда же выпустил первую порцию дыма, после чего выдал:

– Это сколько же прадед твой у советского народа наворовал, что его правнукам хватает?

– Сказали, нашим детям еще кое-что останется.

– То есть до пятого колена обеспечил наследников. Молодец мужик. – Он сделал еще одну торопливую затяжку и, буркнув: «Надо бросать», – швырнул окурок в окно. – Кофе хочу.

– Я тоже, – тут же оживился Аркадий.

– Потерпите до «Домодедовской», тут нормального не продают. Кстати, там в ТЦ можно и перчатки, и цветы купить.

– Цветы да, но не перчатки.

– Почему? Там есть кожгалантерейные отделы.

– Мы не можем позволить себе преподнести обычную штамповку. Это все равно что из отпуска друзьям магнитики привезти.

– А чего такого? Я именно их и презентую, да еще фунфырики с местным алкоголем.

– И все это покупаешь в дьюти-фри, вспоминая о подарках только в аэропорту?

– И такое бывает. А один раз, было это пять лет назад и я аниматором в Кемерской пятерке работал…

Далее последовала веселая история о полугодичном приключении красивого русского аниматора с долей горячей кавказской крови в Турции. Естественно, речь в основном шла о пьянках и безудержном сексе, мелком воровстве и драках. Аркадий слушал вполуха. Он думал о Валентине. О ее дне рождения он на самом деле забыл. И это было удивительно, потому что Яворский так долго и безрезультатно пытался выкинуть эту женщину из памяти, что уже думал – не выйдет. Но вот сюрприз: у него получилось. И сердце не бухнуло, когда Вовчик впервые ее упомянул в разговоре (когда заметил, что все птенцы Валюши занимаются творчеством). Аркаша переболел Валентиной, женщиной, которая сначала подарила ему крылья, а потом безжалостно их поломала. И понял, что готов встретиться с ней с глазу на глаз…

Вскоре они прибыли к станции метро, возле которой располагался ТЦ, купили кофе, букет и корзину со сладостями и псевдофранцузским шампанским. Затем отправились в магазин, в котором Аркадий вознамерился выбрать перчатки для именинницы. Когда они добрались до него, зашли и окинули взглядом ассортимент, Яворский был несколько разочарован: выбор оказался не очень большим. Товарищей же шокировали цены.

– Я нули правильно посчитал? – склонившись к уху Аркаши, задал вопрос Вовчик.

– Их четыре, – сообщил ему Бараш. Этот не деликатничал, говорил громко, так что слышали и продавцы. – А перед ними еще цифра, а где-то и две.

– Разве могут перчатки стоить сто двадцать тысяч рублей? – вытаращил глаза Дорогин.

– Могут больше, – ответил ему Аркадий. – Это же штучный товар. По одной паре на каждый размер. И материалы какие, посмотри…

– Ты, конечно, извини меня, но на такой подарок я скидываться отказываюсь. Думал, тысячи за три купим, максимум за пять. Я столько не зарабатываю, чтобы на постороннего человека тридцать пять тысяч спускать.

– Я в деньгах не ограничен, – с ленцой проговорил Бараш. – Но лохом быть не люблю. Это чистый развод. Перчатки по цене норковой шубы? Да я вас умоляю…

– Я возьму оплату на себя, – успокоил приятелей Аркадий.

Затем выбрал замшевые перчатки серого цвета, удлиненные, с аккуратной вышивкой серебряной нитью. Их запаковали в коробку и положили в прозрачный пакет, который заполнили искусственными жемчужинами, лавандой и сушеными лепестками ириса. Связали его бархатным бантом.

– Красота, – оценил Вовчик.

– За сто кусков могли бы настоящие жемчужины добавить и живые цветы, – фыркнул Бараш.

Аркадий пропустил его замечание мимо ушей. Он видел, как тот умыкнул одну из коробок. Еще и ленточку прихватил. Потом купит кожгалантерею в обычном магазине, по три-пять тысяч, если не найдет за полторы, запакует в фирменное и преподнесет какой-нибудь даме под видом эксклюзива. А она, если никогда не носила вещей класса люкс, поверит в то, что ее перчатки, кошелек или ремень приобретены в бутике.

Яворский не сразу осознал, что эти мысли его радуют. Как все происходящее в целом. Он ведет себя скромно и благородно (подарок будет вручаться общий – цветы, корзина, коробка), но ощущает свое превосходство. Не над Вовчиком, ему он готов был проиграть по всем фронтам… Над Барашем! Пусть во враги Аркадий его записал по детской горячности, но неприятие, испытываемое к нему когда-то, никуда не делось. Илья Баршев по-прежнему не нравился Аркадию Яворскому…

И точка.

– Ребят, я немного волнуюсь, – признался Вовчик, усевшись на свое водительское место.

– Почему? – полюбопытствовал Бараш, плюхнувшись рядом.

– Ой, да ладно вам. Все мы были немного в Валюшу влюблены.

– Я нет.

– Врешь!

– Я был МНОГО в нее влюблен. И до сих пор считаю, что не встречал женщины красивее.

– Да, она была невероятно хороша собой…

– А сейчас? Ты как давно ее видел?

– Шесть лет назад на свадьбе Ксюши и Кольки. И тогда она затмевала всех.

– Черт, я хочу ее видеть! А ты, Аркаша?

– И я, – ответил тот.

Потом отвернулся к окну и вспомнил день, когда увидел Валюшу впервые…

Глава 3

Прошлое…

Мама ввела Аркашу в кабинет, крепко держа за руку. Ее сын уже два с лишним года занимался музыкой, но не только не делал успехов, а и едва справлялся. Педагоги говорили – заберите ребенка из школы, перестаньте его мучить. Но беда в том, что Аркаша сам желал мучиться. Он мечтал стать скрипачом, но не знал – как. Слух у него был идеальным, но пальцы-сосиски неповоротливыми, они не слушались. И лишний вес тут был ни при чем. Встречались среди знаменитых исполнителей тучные люди, чьи «сосиски» порхали над инструментом.

Яворские вошли. Ожидали увидеть директора школы, она вызвала их, но пред ними предстала незнакомка. Она стояла у окна спиной к двери. Длинные темные волосы, собранные в хвост длиной до поясницы. Тонкая фигурка. В руке скрипка, в другой смычок.

Женщина то ли не слышала, что кто-то вошел, то ли подумала, что это директриса, и решила исполнить для нее отрывок из симфонии Шуберта, а быть может, поддалась порыву… За окном было пасмурно, но тихо. Листья росших во дворе тополей, желтые, с зелеными прожилками, едва заметно колыхались. Они походили на стоялую воду. Бабье лето кончилось, осень вступила в свои права, и это чувствовалось. Унылая пора, точнее и не скажешь. Любая грустная мелодия подошла бы под эту картинку. Но женщина выбрала другую: пронзительную, чувственную, хоть и лирическую, плавную. Она играла под тусклым светом пасмурного дня, листы тополей теперь не только покачивались, но и вздрагивали на самых высоких нотах. Впрочем, не только они реагировали на игру: и облака, и воздух – они стали прозрачнее, и даже птицы, расчеркивающие небо, начали двигаться грациозно и синхронно. Аркаша смотрел не только за окно, но и на скрипачку, и она виделась ему нимфой.

Сыграв небольшой пятиминутный отрывок, она опустила скрипку.

Аркадий похлопал бы, да не хотел все испортить. Резкие звуки нарушили бы гармонию. Посыпались бы замершие в воздухе ноты, женщина, наполнившая ими пространство, вздрогнула бы. Она все еще виделась ему нимфой, звуки – каплями росы, что она сняла с травы, подняла и закружила благодаря своей магической силе.

– Как красиво вы играли, – услышал он голос матери. Скрипачка не околдовала ее, но впечатление произвела. – А нам бы директора.

– И мне бы, – ответила скрипачка и развернулась.

Аркадий ахнул. Да не мысленно, а вслух. Таких красивых женщин ему еще видеть не приходилось. Даже по телевизору!

– Ты чего? – удивилась мама и дернула его за руку. Аркадий мотнул головой – ничего. – Конфеткой подавился, что ли? – Мальчик постоянно посасывал карамель. Шоколадные конфеты он больше любил, но они так быстро таяли во рту…

– Как тебя зовут? – спросила у Аркаши нимфа. Тот ответил. – А меня Валентина Григорьевна.

– Вы тут преподаете? – полюбопытствовала мама.

– Собираюсь. Учебный год начался, понимаю, штат укомплектован, но мне очень нужна работа… – она посмотрела на Яворских большими глазами с оттенком осеннего пасмурного дня, сначала на мать, потом на сына. – Как думаете, возьмут?

– Да, – выпалил Аркадий. Как можно не взять… такую нимфу?

– А нас исключать собрались, – пожаловалась мама. – Говорят, чужое место занимаем. А мы так хотим музыкой заниматься…

– Вы? – с улыбкой переспросила Валентина.

– Он, – мама потрепала сына по коротко стриженным жестким волосам. Многих детей именно родители заставляли музыкой заниматься, и Яворские были исключением. – Я как раз думаю, не место Аркаше тут… – и на сей раз приобняла. – Ему бы на спорт, чтоб вес согнал. Но он ни в какую, хочу, говорит, великим скрипачом стать.

– Если хочет – станет.

– Да какой там, – отмахнулась мама. – Ничего не получается у него.

– Почему? – вопрос был задан не ей, а Аркаше.

Тот пожал плечами. Если б знал, исправился бы.

– Говорит, пальцы не слушаются, – ответила за сына мама.

– Их можно развить, тем более в столь юном возрасте.

– Не получается. А слух идеальный. И ноты читает прекрасно.

Валентина Григорьевна подошла к Аркаше, посмотрела сверху вниз (она не была высокой, но носила каблуки), затем протянула скрипку со смычком и сказала:

– Сыграй.

– Что? – робко спросил он.

– Что пожелаешь.

Аркадий приложил инструмент к плечу, прижал его щекой, занес смычок и заиграл отрывок из оперной арии, который разучивал недавно. Скрипка оказалась большой, что неудивительно, ведь она принадлежала взрослому человеку. Однако Аркадий отметил, что на ней ему удобнее, чем на своей. Но получилось хуже, потому что к той он привык.

– Что скажете? – живо поинтересовалась мама, едва сын закончил.

– Да, пальцы слушаются плохо, но это ерунда. Проблема не в этом. Аркаша не чувствует музыки.

– Как же? У него идеальный слух.

– Я немного о другом. Он точно воспроизводит ноты, не фальшивит, даже когда играет коряво. Но и физикам нужно вдохновение, а музыкант без него не может. Душой нужно играть, не пальцами, они такой же инструмент, как скрипка и смычок.

– Не понимаю…

– А ваш сын, кажется, да. Не так ли, Аркаша?

И он кивнул.

Ему было всего семь. Ребенок. Но Аркадий действительно понимал. Раньше он просто играл по нотам. Теперь будет пропускать мелодию через себя. Исполнять ее до тех пор, пока она не зазвучит внутри его…

– Станете моей музой? – просил у Валентины Аркадий. Но про себя. Вслух слово «муза» заменил на «учительницу».

– Если возьмут на работу, то да, конечно.

Но Валентине отказали. Штат был укомплектован, и ей не было места в коллективе (взяли только на будущий год). Однако это не помешало ей стать его учительницей музыки. Валентина давала частные уроки и взяла Аркашу. За право заниматься с ней мальчик сражался с мамой. Та категорически не желала платить репетитору. Если не получается, значит, не его это – музыка. Да, их семья не бедствует, но сколько можно деньги на ветер бросать? Уже и скрипку менять надо, а тут еще на репетитора тратиться. Но Аркадий заявил, что в любом случае будет ходить к Валентине, даже если ему откажут в финансировании.

– И где ты возьмешь деньги? – насмешливо спросила мама.

– Буду экономить на обедах.

– Тебе не помешает, только этого не хватит.

– Значит, буду воровать.

И так решительно это сказал, что родительница ему поверила и выделила из семейного бюджета деньги на дополнительные занятия сына. Только условие поставила: если до конца года результатов не будет, он их не только прекратит, но еще и в бассейн запишется. Аркадий согласился. Хотя ненавидел бассейн. Но он был уверен, что с Валентиной он станет тем, кем себя видит: гениальным скрипачом.

* * *

Вовчик за компанию с другом тоже записался в музыкалку. Но по классу гитары. Он не хотел выступать на камерной сцене, его привлекали дворовые компании, а в них тот, кто лабает на семиструнной, всегда в центре внимания. Аркадий занимался уже третий год, а Дорогин всего месяц, но они находились примерно на одном уровне.

К Валентине Вовчик тоже попал за компанию. Увязался за другом. Пока тот занимался, играл с Ксюшей, которой было три с половиной года. Очаровательная девочка в прекрасном возрасте, ему с ней было интересно и легко. Когда мальчики уходили, Вовчик сказал, что может нянчить малышку, когда ее мама будет занята. Валя, воспитывающая ее одна, с радостью согласилась.

Как-то Вовчик из баловства взял скрипку и сыграл «Цыганочку». Получилось здорово! Пусть коряво, но с огнем. Вовке только серьги в ухе не хватало да алой атласной рубашки, чтобы сойти за рома. И «Хава нагила» ему удалась. И «Собачий вальс» получился каким-то особенно задорным. Валентина, которая оценивала музыкантов иначе, чем остальные педагоги, предложила пацану сменить инструмент, поскольку посчитала, что именно скрипка его раскрывает. На следующий год Вовчик так и сделал. И ходил вместе с другом на дополнительные занятия уже за деньги. Аркадий был не против, но считал, что Дорогин просто невероятно артистичен, и успех его выступлений в этом, а не в огромном таланте музыканта.

Он оказался прав. Валя разочаровалась в Вовчике как в скрипаче. Но не как в человеке. И всегда была ему рада. Отказавшись заниматься с ним, женщина принимала его у себя в гостях. Даже если Ксюша находилась в саду. Именно она уговорила Вовчика продолжить занятия музыкой. Он хотел бросить музыкалку, но снова вернулся в класс гитары. Правда, школу он так и не окончил, зато стал центром внимания в дворовых компаниях.

У Валюши (так они ее называли) было несколько подопечных. Но ни с кем Аркадий не познакомился лично, кроме Бараша. Тот занимался по настоянию родителей. Те желали видеть Илью скрипачом, поскольку его прадед играл еще в императорском театре и завещал потомкам свою скрипку, но способности проявились только через три поколения.

Бараш был первым, кто продемонстрировал свое особое отношение к Валюше. Аркадия как раз собрались отправлять на международный конкурс. Первый из ее учеников удостоился этого шанса. Поскольку именно благодаря ей Яворский стал подавать большие надежды, Валя очень радовалась событию. Устроила чаепитие в его честь. На него явился Бараш со своей скрипкой. Она была украшена голубым бантом. Илья вручил ее Вале. Сказал – это подарок, которого достойна именно она. По правде сказать, ее инструмент был так себе. Он не шел в сравнение с тем, что достался Барашу от прадеда. Валюша, естественно, отказалась от него. Но попросила дать скрипку Аркаше. До конкурса оставалось время, и он успел бы к нему привыкнуть. Бараш не только отказался, но еще и обиделся. Все поняли, что он влюблен в Валюшу…

И он понял, что все поняли, и полгода не ходил к ней на занятия. А Аркадий и со своей скрипкой конкурс выиграл.

Глава 3

Она задула две свечи на торте, выполненном в виде скрипки. Его для Валентины заказала дочка Ксюша. Она же воткнула в него две восковые пятерки с фитильками, подожгла их и велела загадать желание…

– Хочу наконец стать бабушкой! – выпалила Валя и дунула на пламя.

– Мама! – возмущенно воскликнула дочь. – Нельзя вслух говорить, а то не сбудется.

– До этого я про себя загадывала, тоже не работало.

– То же самое желание?

Валя утвердительно кивнула и добавила:

– На протяжении двух лет.

– Мам, мне всего двадцать семь, успею еще родить, а ты понянчить, ты ж еще молодая.

– Где там, – отмахнулась Валентина.

Цифра 55 пугала ее. И расстраивала. Поэтому торжества, привычного для юбилея, Валя устраивать не стала. Наврала коллегам и приятельницам, что уезжает к старшему сыну в Ригу, и поздравления принимала по телефону. А чтобы никто не нагрянул невзначай, передислоцировалась из своей квартиры в дочкину. У нее же вознамерилась и переночевать.

– Ты молодая, – настаивала на своем Ксюша. – А какая красивая! Только посмотри на себя. – И, взяв за руку, подвела к зеркалу.

Валентина устремила взгляд на отражение и тяжело вздохнула. Нет, не такой она хотела себя видеть! Хотя бы сорокадевятилетней. В этом возрасте она была еще о-го-го. Больше сорока ей не давали, а чаще – меньше. Но, перешагнув полувековой рубеж, стала стремительно увядать. Как будто госпожа Старость вспомнила о Валентине и наверстывала упущенное, «одаривая» то новыми морщинами, то сединой, то дряблостью щек. Сейчас, в пятьдесят пять, именинница выглядела на свои года…

– Я неплохо сохранившаяся женщина пенсионного возраста, – проговорила Валентина с плохо скрытым сожалением.