Две повести о войне

«А кто и как меня накажет?» – тогда же задал он себе вопрос. После поражения на подступах к высоте ему стала ясна правота погибшего Комарова, который не советовал в лоб атаковать ее, а зайти к ней с тыла, после полного окружения всей восточной группировки немцев, предварительно выставив серьезный заслон на дороге, идущей от Риги. «Ну хорошо, Холодов как начштаба еще молод, но я-то вроде тертый калач, почему же не прислушался к доводам Комарова, тем более ты сам его всегда считал опытным кадровым военным, – терзал себя упреками Иван Петрович, тяжело переживая гибель целого полка. – В этом и твоя вина. Дурака Иголкина можно наказать по полной, но кто должен судить старшего по должности военачальника, утвердившего неудачный план сражения? Кто?» Самойлов распорядился снять Иголкина с должности командира полка, разжаловать с подполковника до капитана, назначить командиром стрелковой роты. Это было уже после окончания сражения. А тогда, после бессмысленной гибели полка ему пришлось пережить еще одну дурную весть. Выяснилось, что на одну из колонн механизированной дивизии со стороны Рига напал танковый полк противника. Как же так! Ведь комдив Петров должен был выслать в ту сторону подвижной отряд в качестве заслона на случай, если немцы перебросят свои части на помощь пехотному корпуса, попавшего в серьезный переплет. Почему он не выполнил приказ? Почему прозевал подход резервов противника? Командующий находился в полной растерянности.

А произошло вот что. Нет, командир механизированной дивизии выполнил заранее оговоренный маневр, направив в сторону Риги мотороту и батарею сорокопяток. Но при этом совершил несколько ошибок. Во-первых, не послал вперед разведку в виде нескольких мотоциклистов и одного – двух легких танков. Во-вторых, не усилил отряд хотя бы взводом КВ-1 или Т-34. Да и одной роты стрелков было маловато для надежного заслона. Германский танковый полк проходил переоформление западнее Риги, пополняясь бронемашинами. Причем с установкой прийти на выручку пехотному корпусу, если в том появится надобность. Такая потребность возникла, и несколько десятков танков с пехотой на броне ринулась на подмогу дивизиям, терпящим бедствие от неожиданных и довольно мощных ударов русских. По пути они нарвались на наших мотобойцов, которые в миг были уничтожены орудийным огнем и пулеметами. Не успели развернуться и артиллеристы, и их постигла та же участь. Дорога для удара во фланг и тыл прорвавшихся красных частей была открыта.

Командир механизированного батальона Куприянов, сидевший в кабине грузовика, увидел, как впереди, метрах в трехстах, прямым попаданием снаряда был взорван ЗИС-5 вместе с бойцами. Тут же загорелась другая машина. С остальных автомашин посыпалась пехота, плюхаясь за полотно дороги. Полуторка Куприянова резко затормозила и стала нервно подавать назад. От неведомого огня противника его машину защищал лесок, который заканчивался буквально в пятидесяти метрах по курсу. Комбат, приказав шоферу развернуться и мчатся обратно, выскочил из кабины и побежал по шоссе вперед, вдоль деревьев, туда, где начиналось поле, чтобы выяснить причину внезапного огня. И когда он достиг опушки, то без бинокля увидел удручающую картину: по пашне, стреляя на ходу, мчались немецкие танки с пехотой на броне. Они были еще далековато от дороги, примерно в километре, и Куприянов было собрался бежать обратно, чтобы сообщить по радио о возникшей угрозе. И тут он увидел чуть впереди в кустах КВ-1. Комбат в три прыжка достиг танк с неработающим двигателем. К его удивлению, командир, высунувшись из башни, спокойно разглядывал поле с вражескими бронемашинами, время от времени переговариваясь с членами экипажа, сидящими в чреве стального монстра. Куприянов, стараясь перекричать грохот от взрывов снарядов, спросил, что случилось с танком. Лейтенант спрыгнул на землю, опять-таки невозмутимо объяснил: вышел из строя правый фрикцион, значит, налево машина не может поворачиваться, вот съехали чуть с дороги, ремонтируемся.

– А немцы? – комбат показал рукой на танки, ведущие огонь по остаткам механизированной колонны и неумолимо приближающиеся к дороге.

– Не страшно, – ответил командир. – Мы их остановим. Сейчас заведем двигатель, жаль, не успели починить фрикцион, из-за этого станем неподвижной целью. Но ничего, уцелеем.

Узнав, что его собеседник командует целым батальоном стрелков, лейтенант обрадовался:

– Послушай, товарищ капитан, подбрось нам роту бойцов. Они позарез нужны, чтобы не подпустить к нашему неподвижному танку немецкую пехоту. А с их танками мы сами справимся. Пусть твои окопаются на опушке, и дело будет с концом.

Куприянов побежал к своим. Отдав приказ первой роте мчаться к полю, а связистам сообщить по радио о танках и десанте пехоты, он быстрым шагом отправился обратно. Подходя, он услышал, как пушка КВ-1 начала стрелять. Юркнув в кювет с противоположной стороны дороги, комбат двинулся дальше ползком. Над головой стали пролетать вражеские снаряды. Рядом, через шоссе, раздавались взрывы. Одолев еще метров двадцать, он осторожно высунул голову. И был потрясен увиденным: на поле горело пять вражеских танков, другие остановились и вели огонь по КВ-1. К еще большему удивлению капитана снаряды один за другим попадали в его башню и ниже, но наш танк оставался целым и невредимым. А у противника горело уже девять машин. Остальные начали маневрировать и отступать. Вот завертелась на месте еще одна, у другой просто снесло башню. Зрелище невероятное! Но комбат увидел и опасное. Вражеская пехота, попрыгав с танков, не обращая внимание на пулеметный огонь КВ-1, ползком и прыжками, приближалась к лесу. Их было много, почти три роты. Куприянов, торопясь, уже не ползком, а пригибаясь повернул назад, потом побежал под прикрытием леса и, достигнув своих, приказал всему батальону, развернувшись, мчатся к лесу и занять позицию с километр, чтобы не дать немецкой пехоте зайти в тыл нашей неподвижной стальной громадине. Когда танки механизированной дивизии Петрова, ушедшие далеко вперед, вернулись назад, оповещенные по радио о появлении вражеского резерва, делать им больше было нечего. На поле догорали семнадцать и еще четыре, подбитые, стояли, как вкопанные. Остальные исчезли, вместе с ними отступила и немецкая пехота. КВ-1 с отремонтированным фрикционном выползала из мелколесья на дорогу.

Когда танковая дивизия Грекова, которая двигалась с севера, соединилась с механизированной дивизией Петрова, совместными силами они атаковали высоту с тыла и взяли ее. Пехотный германский корпус перестал существовать. То была первая крупная победа Красной армии, одержанная летом 1941 года. Победа, о которой никто тогда не мог знать, потому что ее не было.

26

Самойлов с трудом приходил в себя. Когда сознание полностью вернулось к нему, он обнаружил, что ничего не слышит. Сильно болела голова, он попытался открыть глаза, но это ему не удавалось. Почувствовав во рту землю, выплюнул ее. Стояла звенящая тишина. «Оглох или немцы перестали стрелять из орудий?» – подумал он. Все-таки с усилием разомкнул глаза. Обнаружил, что лежит в воронке головой вниз, почти полностью засыпанный грунтом. Попробовал выбраться, не получилось, но ноги стали посвободнее. Выпростал правую руку. И вдруг услышал выстрелы, одиночные. Редкие, но они приближались. И тут ухо уловило человеческую речь. Сначала невнятную, кто-то с кем-то переговаривался. «Значит, не оглох», – мелькнуло в голове. Говор надвигался, и вскоре стало ясно: разговаривают немцы. Выстрел – другой, и реплика по-германски. Еще выстрел, и еще одно восклицание. Теперь голоса раздались над самим Самойловым.

– Этот наверняка мертв, – услышал он.

– Да пальни на всякий случай, – ответил другой.

Иван Петрович даже распознал швабское произношение говорящих. И тут только с четкостью уяснил, что это немецкие солдаты и они пристреливают раненых, в данном случае хотят прикончить его. Собрав все силы, Самойлов крикнул, нет, рявкнул, как немецкий фельдфебель да еще на швабском наречии:

– Я вам прикончу, сукины дети, дерьмо собачье, мать вашу так! Я вам руки-ноги поотрываю, пидеры вонючие! Что вылупили свои грязные зенки? Давай тащи меня за ноги, у меня сил нету! Ну и болваны!

Солдаты, их было двое, услышав отборную брань да еще на родном швабском, оторопели. Раскрыв рот от удивления, они, растерявшись, не знали, что предпринять.

– Каково хрена стоите, подними меня! – грозно поторопил их неизвестный.

Вояки засуетились и стали тащить его за ноги, посадили на землю.

– Да поднимите меня, черт бы вас подрал! – Самойлов продолжал разыгрывать из себя начальника.

Ошарашенные швабы бережно поставили его на ноги и стали осторожно стряхивать с него землю. Затем один из них неуверенно спросил:

– Вы кто?

– Я директор радиозавода.

– Радиозавода? – удивился один из солдат.

– Да, радиозавода. До войны я тут находился в командировке, не успел вовремя уехать, и вот пришлось вместе с последней частью Красной армии прорываться на восток, к своим. Не получилось. Я, кажется, сильно контужен от разрыва снаряда. Но остался цел. Спасибо, сынки. Не знаю даже, как вас отблагодарить, – такого нахальства Самойлов раньше не замечал за собой. Но инстинкт самосохранения заставил проявить наглость: или пан, или пропал.

Неожиданно один из солдат обрадовано спросил:

– Господин директор, если вы специалист по радиоделу, не могли бы помочь нам отремонтировать передатчик на нашем бронетранспортере, – и он показал рукой на край поля, где стояла машина. – Не на прием, ни на передачу он не работает.

Самойлов огляделся. Всё пространство, изрытое воронками, было усеяно трупами красноармейцев. Тех, кто остался в живых, то есть раненых, несколько немецких солдат продолжали добивать из винтовок. Ивану Петровичу стало не по себе. Теперь до него дошло окончательно, что случайно избежал такой печальной участи.

– Пойдемте, посмотрим на передатчик, – согласился Самойлов, и все трое направились в сторону бронетранспортера.

Шагая по полю брани, Иван Петрович, время от времени потирая руками голову, которая продолжала невообразимо болеть, мучительно размышлял: сейчас это всё наяву или сон? Может, это все-таки бред с пленением, а быль – тот победный разгром германского пехотного корпуса? Или та история с объединением разрозненных дивизий и успешными боевыми их действиями в тылу врага – это все-таки ахинея, приснившаяся ему, когда он, оглушенный, лежал в воронке? Она наверняка именно пригрезилась, потому что он не спал трое суток, пытаясь с остатками стрелковой дивизии Комарова вырваться из окружения. И когда снаряд разорвался почти рядом и его отбросило в яму, он, видимо, сначала потерял сознание, потом банально заснул. Вот тогда-то и предвиделось ему победная концовка пребывания в Курляндии. Значит, то был сон! Или бред! Какая разница! Явь оказалась совсем другой.

Идя в сопровождении двух немецких солдат, Самойлов вспоминал, что же осталось от огромной воинской силы, дислоцированной в северной Латвии, которую его отряд радиофицировал полгода, успешно выполнив задание Генерального штаба. Но все пошло насмарку. Так и оставшись без единого командования и без связи со штабом Северо – Западного фронта и с Москвой, дивизии и артполки с начала войны стали действовать по принципу «кто в лес, кто по дрова», руководствуясь приказами в красных секретных конвертах. Стрелковая дивизия Пашина, в соответствии с предписанием первой решившая покинуть Курляндию, на пути в сторону фронта была полностью уничтожена с воздуха. Другая стрелковая дивизия, комдив Панюшкин, отправилась на помощь Либаве, гарнизон которой отчаянно оборонялся от натиска вражеских сил. Но пока более чем 10 тысяч штыков топали пешком, порт оказался в руках немцев, героические защитники его погибли. Дивизия повернула обратно, но фашисты догнали ее и, не успевшую развернуться, на марше добили. Танковая и механизированные дивизии вышли к Шауляю, чтобы преградить дорогу на Ригу наступающему противнику. Но, не сумев наладить снабжение с прежних баз в Курляндии, они вскоре остались без горючего, боеприпасов и продовольствия. Воевать стало нечем, оставшиеся в живых оказались в плену. Артиллерийская бригада Резерва Главного Командования, оснащенная грозными орудиями крупного калибра на гусеничном ходу, самоликвидировалась: ее командир полковник Беленький, понимая, что на тракторах далеко не уедешь, к тому же оставшись без прикрытия пехоты, при приближении немцев отдал приказ взорвать все гаубицы и другую технику, уничтожить боеприпасы, горючее и продовольствия, а сам застрелился. В первый же день войны смешанная авиадивизия подверглась налету с воздуха и значительная часть самолетов была уничтожена на земле. А ведь Самойлов задолго до 22 июня настойчиво предлагал ее комдиву Козлову организовать ближе к западной границе ВНОС – станцию воздушного наблюдения, оповещения и связи. Но генерал-майор не захотел, боясь, что его обвинят в провокации войны с Германией. На второй день авиаполки, не успев подняться в воздух, снова подверглись бомбардировке. На третий день остатки авиадивизии передислоцировались на Рижский аэродром, куда к тому времени слетелись многие другие основательно потрепанные эскадрильи. Тут их всех, по сообщению Берлинского радио, и накрыл очередной налет вражеской авиации. Что же касается артиллерийского противотанкового полка и еще одной стрелковой дивизии, то их судьба неизвестна. Сам же Самойлов со своим радиоотрядом прорывался из окружения в составе стрелковой дивизии Комарова, который погиб в первом же бою, идя впереди наступающих цепей. И вот пришел конец и этой боевой единице Красной армии.

Уже тогда, в первые дни войны, Иван Петрович неоднократно советовал многим командирам дивизий взять на себя ответственность и объявить себя командующим всеми частями, дислоцированными в северной Латвии. Все, как один, наотрез отказались от такой роли. Свое нежелание объединить и возглавить разрозненные боевые силы так объяснил командир танковой дивизии Греков:

– Это невозможно и опасно. Самозванца ждет неминуемое серьезное наказание, скорее всего расстрел. У нас проявление инициативы карается очень строго, тем более в таком деле, как самоназначение. Логика наших властей проста: если каждый будет устанавливать свои порядки, без разрешения партии, без одобрения вышестоящих инстанций, то советский строй просто рухнет, а этого допустить нельзя.

В таком же духе выразился и командир механизированной дивизии Петров:

– Это немыслимо при наших советских порядках. Назначить самого себя командующим или быть выбранным им на совещании командиров дивизий, затем отменить идиотские приказы из красных пакетов идти на Тильзит, вопреки запрету приступить к боевой подготовке недоученных наших полков, пренебречь многими дурацкими положениями наших боевых уставов – от глупых стрелковых ячеек до нелепых белых подворотничков, запретить политорганам лгать солдатам, нести марксистскую ахинею как источник наших будущих побед, повторять ежедневно патриотическую жвачку на фоне наших жутких поражений на всех фронтах, сурово наказывать особистов, которые вместо ловли настоящих шпионов и диверсантов хватают простаков за анекдоты, самому планировать боевые операции, оперативные и стратегические, – такое, дорогие товарищи, может присниться только во сне или пригрезится в горячечном бреду.

В отчаянии Самойлов, понимая, что без единого командования все дивизии и артполки бесславно погибнут, даже подумывал о своем самовыдвижении на должность командующего всеми частями. И, возможно, он бы так и поступил, но мешала одна «мелочь»: он был лицом штатским, без звания и без военной формы. Ну какой из него, цивильного, военачальник! И вот теперь он в руках врага.

У бронетранспортера стоял солдат небольшого роста, как потом оказалось, водитель и с любопытством смотрел на своих товарищей, сопровождавших какого-то штатского в перепачканной одежде.

– Мы нашли тебе помощника, Гельмут, – весело крикнул еще издалека один немцев – конвоиров. – Крупный специалист по радиосвязи!

– Откуда вы его взяли?

– Из-под земли, Гельмут, – засмеялся другой. – В прямом смысле.

Подойдя ближе, Самойлов спросил, обращаясь к водителю:

– В чем там у тебя проблема?

– А черт его знает, – развел руками солдат. – На прием слышу, но меня не слышат.

– Хорошо, покажи, – и Самойлов вслед за водителем залез в кабину.

Он сразу узнал этот приемник – передатчик. Образцы точно такого же радиоустройства несколько лет назад СССР закупил в Германии. Они потом были скопированы и начали производиться на его заводе. Поэтому Иван Петрович быстро обнаружил неисправность, к восторгу водителя. Тот надел наушники и радостно завопил:

– Они меня слышат, ребята! – и, обращаясь уже к абоненту радиостанции, по-военному доложил: – У нас была поломка рации, она исправлена. Есть возвращаться! – и выключил аппаратуру.

Те двое, что привели Самойлова к бронетранспортеру, засвистели, замахали руками, призывая остальных солдат, разбросанных по полю, возвращаться. Когда те подошли, Иван Петрович, глядя на их довольные, радостные лица, подумал: «И эти люди только что пристреливали раненых! Боже мой, да это звери!» Когда бронетранспортер с командой прибыл в расположение своей роты, ее командир, приветливый гауптман, выслушав доклад подчиненных, поблагодарил «господина директора» и отправил его на мотоцикле с коляской в штаб батальона. Оттуда Самойлова доставили в штаб пехотного полка, затем в штаб дивизии. Там его привели к начальнику управления связи майору Вернеру.

Иван Петрович узнал его сразу, несмотря на военную форму. Не типичный для немцев, невысокого роста, узкоплечий, с крупной головой, увенчанной тёмно-каштановой шевелюрой, коротко остриженной, но все-таки с голубыми арийскими глазами, Карл запоминался легко. Да и видел его Самойлов в последний раз только в позапрошлом году, когда приезжал в Германию в составе советской закупочной делегации. Как специалист по своему профилю, он посетил радиозавод, где Вернер руководил сборочным цехом. Тогда они встретились, как старые друзья, знакомые с 1927 года, когда Карл в качестве немецкого инженера приезжал в Советский Союз в порядке обмена опытом в области разработки и производства радиоустройств. После того первого рандеву они виделись еще два раза, но уже в Германии, куда Иван Петрович выезжал для изучения немецкого опыта радиодела. И вот они снова встретились, но уже совсем в другой обстановке.

– Как вас звать и директором какого радиозавода вы являетесь? – сухо спросил майор.

Самойлов молча смотрел на него и улыбался. Он оказался без документов, которые остались в пиджаке, утонувшем в речке при переправе. И тут такое везение – перед ним сидел человек, который может подтвердить его личность! Поэтому гнетущее состояние плененного и подневольного здесь, в этом кабинете, сменилось на уверенность в своем более благоприятном будущем. И Иван Петрович продолжал расплываться в улыбке.

– Вы не поняли моего вопроса? – недовольно переспросил майор. – Мне сказали, что вы хорошо говорите по-немецки.

– Карл, это я, Иван Самойлов, ваш давний знакомый. В последний раз мы виделись в 1939 году, у вас на заводе.

Всмотревшись в его лицо, Вернер вскочил, всплеснул руками и бросился его обнимать.

– Вот это встреча, Иван! Ну прямо тысяча и одна ночь! Как в сказке! Какими судьбами? Как вы оказались здесь, в Прибалтике, далеко от своего дома и своего предприятия?

Самойлов коротко рассказал о своей командировке в северную Латвию и дальнейших приключениях после начала войны.

– Я все понял, дорогой Иван. Давайте сделаем так. Я сейчас попрошу нашего каптенармуса, чтобы он вас раздел, выкупал, снова одел в новое, накормил, сводил к нашим врачам. Потом вы отдохнете. А вечером мы встретимся в домашней обстановке и поговорим по душам. Хорошо?

Так и было сделано. Только когда адъютант майора пришел за ним, спавшем в пустой госпитальной палате, он никак не мог разбудить необычного гостя. Один из санитаров предложил плеснуть ему в лицо воду. И лишь после третьей попытки влажной процедуры Самойлов проснулся. Его привели в уютный домик на окраине поселка, где, как выяснилось, квартировал Вернер. Тот уже ждал Ивана Петровича. Стол был уставлен самой разнообразной снедью, в центре красовались две бутылки «Рейнского».

– Ну, Иван, давай сначала подкрепимся, потом поговорим. Я искренне рад нашей встрече, рад, что смогу вам помочь в такой непростой ситуации, в которой вы оказались, – майор наполнил бокалы вином, поднял свой и чокнулся с гостем. – Ваше здоровье, дорогой Иван!

Когда покончили с ужином, Вернер, прихлебывая вино, предложил:

– Сначала определим вашу судьбу, Иван. Вы официально не пленный, цивильный, согласно рапорту солдат, которые вытащили вас из ямы, при вас не было оружия. Это упрощает решение вашего будущего. Мое предложение таково. Вы едите в Германию и поступаете на работу на тот самый завод, где мы виделись в последний раз, на должность заместителя начальника сборочного цеха. Вместо меня там мой выдвиженец, и он, я уверен, возьмет вас под свое покровительство, тем более что вы хорошо разбираетесь в производстве радиопередатчиков. Я вам дам сопроводительное письмо, штаб нашей дивизии снабдит вас необходимыми документами, проездными в том числе, мы вас обеспечим набором продуктов, и вы благополучно доберетесь до нового места жительства. А там вас устроят по первой программе. Как вам нравиться такая перспектива?

– Спасибо, Карл. Я, конечно, согласен, мне деваться некуда, но смущает меня только одно: работая на оборонном предприятии, я тем самым буду помогать вермахту крушить Красную армию.

– Ну, нельзя, Иван, так прямолинейно, сразу настраиваться враждебно. В первую очередь вы должны решить свою судьбу, а вермахт и без вас справиться с Красной армией. От которой почти ничего не осталось. Так что Германия, дорогой Иван, и без вашей помощи победит Россию – улыбнулся майор.

– Вы в этом уверен, Карл, что Германия победит?

– Я не сомневаюсь, Иван.

– А я вот сомневаюсь. И очень сильно.

– В чем ваши сомнения, Иван? Ясно, что Россия, считайте, уже разбита. Главные ее силы уничтожены в Белоруссии, в Прибалтике, они добиваются на Украине. Дорога на Москву в сущности открыта.

– Но, дорогой Карл, она пока еще закрыта. Красная армия сражается плохо, я бы даже добавил, скверно, и все же оказывает сопротивление. Несет огромные потери, но продолжает сдерживать вермахт. Больше того, вполне возможно, что он нанесет Красной армии еще не один сокрушительный удар. Тем не менее Советский Союз одержит победу.

– Но почему, Иван? Две недели войны показали, что ваши солдаты не хотят воевать. Сдаются в плен большими группами и в одиночку. По официальным данным, пленных уже около миллиона. Чудовищная цифра! Такого не случалось никогда за всю историю человечества. И вы продолжаете верить, что при таком отношении солдатской массы к своему воинскому долгу Россия победит? Я, Иван, честно скажу, я не вижу в ваших рассуждениях никакой логики. Может, в вас просто заговорил русский патриот?

– Нет, Карл, дело не в патриотизме. Да и какой из меня патриот, если я на дух не переношу большевизм. Мы с вами полтора года назад, сидя в пивной, честно признались друг другу в нашей нелюбви к власти: вы к своей нацистской, я к своей коммунистической. Поэтому, утверждая, что Россия победит, я имею в виду не Советы, а государство как таковое. Государство, которое станет камнем преткновения на пути к мировому господству нацистской Германии в силу ряда причин – субъективных и объективных, в том числе мирового плана.

– Каких, например, Иван?

– Начну с субъективных, хотя они не главные в будущем поражении Германии. Важнейшая из них – личность вашего фюрера. В нашей той беседе в пивной вы, Карл, дали ему тогда исчерпывающую оценку. Я с ней полностью согласен. Сегодня, с учетом начавшейся войны, я добавлю к сказанному вами следующее. Сталину очень сильно повезло, что во главе Германии стоит такой же недалекий диктатор, как он сам, такой же малограмотный, такой же самоуверенный, такой же скудоумный. Я сейчас буду говорить с позиции бывшего военного, имеющего кое-какой боевой опыт и знакомый с теориями ведения сражений в современных условиях. Хотя, мне кажется, Карл, не надо иметь много мозгов, чтобы посмеяться над стратегией и тактикой ратных действий Гитлера. Начнем с того, что он повторил крупнейшую ошибку своего предшественника – короля Вильгельма, воевавшего на два фронта – против России, с одной стороны, против Англии, Франции, а позже наверняка будет и Америки, с другой. Это главный просчет вашего доблестного фюрера. Но в ходе боев на территории СССР он допустил еще массу промахов. Так, зачем ему надо было связываться с бомбежками Британии и потерпеть серьезное поражение в той воздушной войне, потеряв огромное количество самолетов, если он собирался напасть на Россию? И еще. К чему он сейчас барахтается в северной Африке, отвлекая силы вермахта, ведущей наступление в СССР, на второстепенный в данный момент участок фронта – Сахару? Но основная его оплошность – натиск на восток растопыренными пальцами: сразу в трех направлениях – на Москву, Украину и Прибалтику. И это вместо того чтобы сконцентрировать основные силы в один кулак и нацелить его на определенную ширину и долготу. Как говорят в таком случае русские, и ежу понятно, что следовало поступить именно так. Вот в каком смысле я утверждаю, что Сталину очень повезло с Гитлером – никудышным полководцем.