Для писем и газет

Из сборника «Назад в СССР»

От автора. Объяснительная

Это случилось не так давно.

Автор от нечего делать полез куда-то на полуистлевшую полку и обнаружил эту книгу. День подходил к финалу, отопление еще не включили, экран монитора был аккуратно забит фанерой после одного невнятного случая.

Т.е. скушно.

И автор опять-таки от нечего делать начал перечитывать это все. И уже не смог оторваться. И насмеялся, и наржался, и даже поплакал в двух местах – было от чего.

Утром он подумал, что ошибся. Ведь написанное было написано очень давно, в те уже полузабытые годы, именуемые в массах застойными, и о которых сами массы теперь вздыхают, сморкаясь в пододеяльник. Меж тем, написанное до сих пор не утратило остроты и актуальности. И почему же оно не утратило остроты? А потому, что ее у автора никогда не было. А был и есть добрый, меланхолический юмор. А юмор, как учит нас кто-то покойный, читай, умный – он и в Африке юмор.

И тогда автор подумал. Да не может такого быть, подумал автор! Не может все человечество повестись на лабутенах, интернет-провайдерах и бородатых тётках. Обязательно должны остаться в этом мире прямостоячие и прямоходящие с разумными глазами, которых эта книга тоже зацепит. А многие просто вспомнят забытые времена, то есть молодость.

С этой нехитрой мыслью автор решил ее обнародовать.

Дама с собачкой

Все это случилось возле магазина «Овощи-фрукты». Весной. В новом районе.

Одна женщина пришла в магазин купить овощи-фрукты. С собачкой. Она привязала свою четвероногую подругу у входа, что-то приказала ей пальчиком и направилась внутрь. Она привязала ее, чтобы не нервировать контингент продавцов, которые с собаками не велят, видя в них прямых соперников. А тут, конечно, что-то дают. То ли финские бананы или кубинскую картошку.

В общем, надо брать.

Конечно, внутри небольшая давка, удары и крик: «Кто инвалид?» Магазин стеклянный, хорошо видно разворот дел внутри и снаружи. Также оттуда хорошо видна улица, солнечные лучи, зеленая травка; беременная прошла, солдат провели в баню, подросток упал с велосипеда, но не убился.

Одним словом, весна.

Тем временем эта четвероногая собака щурится и вертит ушами, пристально обнюхивает чужие брюки и ноги, смертельно скучает и уже жалеет, что у нее нет блох. А ее хозяйка, надо сказать, чувствует себя в очереди, как скумбрия на черноморской волне. Короче, ей там хорошо. А ее четвероногой подруге – так себе.

Но тут начинаются неприятности.

Из-за магазина на простор, как говорится, речной волны выходит босой лохматый пес. Он грязен, ленив, величиной с небольшого сторожа. А поскольку вокруг весна и благоухание, постольку в душе у него поют собачьи соловьи, он ищет подругу жизни на этот час, чтобы не пройти мимо своего счастья… И тут, как говорится, средь шумного бала… Он протирает глаза и потирает лапы.

Это судьба!

Если честно, эта собачка тоже ничего не прочь. Тем более что она не видела мужской ласки давно, прямо с детства. И вот эти создания, созданные случаем друг для друга, начинают обнюхиваться не на словах, а на деле, и надо сказать, они по-своему правы. Хотя, конечно, эта Жучка ломается, как и положено женской психике.

И вот, когда у них все уже договорено и более того, судьба вмешивается с теневой стороны. Со стороны человека.

Ее хозяйка вместе с группой активисток как раз разоблачала одного инвалида методом: «Не надо справку! Вы просто снимите и покажите!» И пропустила первые шаги этого мезальянса. Затем она смотрит в окно, и у нее отнимается нога: этот грубый кобель, поднаторевший в весенней любви и дружбе, начинает переходить от слов к делу. На что эта нежная дурочка краснеет только для вида, она, можно сказать, уже по ту сторону баррикад…

Сейчас случится непоправимое!

Это несчастье придает хозяйке невыразимую силу. Она разбивает очередь, валит на пол грузчика и вылетает с криком: «Пошел! Я тебе дам!» и другими женскими аргументами. Жених тут же ужасно бледнеет и отскакивает за угол, как и всякий настоящий мужчина. Дама делает собачке выговор, говорит «сидеть», «фу», напоследок объясняет, что у ее возлюбленного чесотка, а может, и туберкулез, и торопится на свой пост.

Все это наблюдает десятка два разных людей, которые собрались, было, разойтись, но, видя такое дело, глянули на часы и закурили.

И точно, через три минуты дама снова пронизывает очередь, валит на пол грузчика, вылетает с уже известными словами плюс, почему-то, «живодер». Этой дурочке делается еще более глубокое впечатление и даже стегается слегка, спрашивается, за что? И уже дама возвращается по ступеням, а в ее отчаянном мозгу что-то брезжит, вроде: ты начала борьбу против сил природы и проиграешь! Вспомни себя в молодости.

Естественно, еще через минуту очередь расступается сама, грузчик не успел подняться еще с того раза, дама выбегает с криками: «Помогите!», «Милиция!», «Да что ж это такое, товарищи?!» У нее перегорели последние пробки, и она не может решить, чего ей жальче: очереди, Жучки или ушедшей молодости.

Пока она так разрывается, толпа, естественно, увеличивается за счет выходящих, проходящих и клиенток соседней женской консультации. Двое даже поспорили на результат, и третий уже побежал. На улице затормозила поливалка, скорая помощь и автобус с молдавскими интуристами.

Поставивший на кобеля, расталкивает зевак самодеятельными словами, крича: «Не напирайте, не напирайте! Отойди, гад! Я бы хотел на тебя глянуть, если бы тебе столько свидетелей!» Поставивший наоборот, молча пытается сманить жениха плавленым сырком. Вся очередь вывалила наружу, продавцы вывесили табличку «извините, у нас переучет», стоят в первом ряду. Хозяйку Жучки оттеснили за барьер, она бегает сзади, кричит: «Пустите меня!» – и лупит задних хозяйственной сумкой с колесиками. Задние втягивают головы в плечи, бессмысленно смотрят вверх, но не отступают. А эти влюбленные, эти Ромео и Джульетта последней трети двадцатого века находятся на грани рассудка, сидят с поднятыми бровями и уже ничего не хотят.

Наконец, дама последним усилием воли прорывается сквозь толпу, валит грузчика и еще троих, вытирает слезы у себя, потом у Жучки, потом у того, что проиграл. И они уходят…

Вот и опять человек победил в борьбе с природой. Но какой ценой…

Водитель поливалки вздохнул и нажал не на ту педаль.

Монтекки и Капулетти

Вообще-то их звали проще: Авдюшко и Герасимчук. Но история случилась тоже неприятная. Прямо в загсе.

Только что молодая семья Авдюшко получила общую фамилию, паспорта и пожелания счастливого плавания. И вот на правах своей, теперь уже узаконенной, любви они выплыли в соседний залец выпить ритуальное шампанское.

Следом вывалились родные и близкие.

Все смотрели на молодых, молодые дарили друг другу значительные улыбки; в их юношеском воображении проносились какие-то картины и дали, какие-то лиловые мотоциклы и отчаянная зависть подруг. Шампанское вскипало и трескалось, люстры свисали и позванивали…

Так длилось недолго.

Этот дивный миг их жизни был прерван появлением семьи Герасимчук, получившей свои благословления и выплывшей на своих волнах туда же, с той же целью тремя минутами позже. Была суббота, брачующихся было до черта, и вот, как выражаются в сфере кинематографа, случилась накладка: семья налезла на семью.

Сразу стало тесно и неприятно.

Тогда более молодая семья Герасимчук справедливо предложила клану Авдюшко уматываться. Наверное, им не хотелось, чтобы при таинстве распития брачного напитка мелькали посторонние лица.

Их по-человечески можно понять.

Со своей стороны, супруги Авдюшко на правах старшинства достойно объявили: «Успеете», «Это вам не буфет», «Не надо, не надо делать такие глаза!» и пр. Все это в доступной, легко усваиваемой форме.

Повисла легкая пауза.

Надо сказать, что более молодая молодая Герасимчук была по нынешним реактивным меркам немолода. Счастье далось ей с трудом, и ее решимость смести любой предмет, стоящий на этом пути, не имела границ. Поэтому она твердым шагом подошла к новобрачной Авдюшко и, не колеблясь, плюнула в бокал с искрящимся напитком.

Настала еще одна пауза, более короткая. Примерно, как мимолетное виденье. Затем раздался голос Авдюшко, взывающий к суженому: «Твоей жене будут плевать в бокалы с шампанским, а ты будешь смотреть?!» После чего худоватый Авдюшко вздохнул и плюнул на фату Герасимчук.

И тоже попал.

Пауз больше не было.

С криком «ага!» новобрачная Герасимчук вцепилась в белоснежные покрова, упорно подчеркивающие непорочность новобрачной Авдюшко, и сорвала их легко, как аптекарскую ромашку. Потом вступили женихи. Потом бояре, дружки и другое свадебное узорочье. Последними в ход пошли родственники, кое-какая брачная утварь и загсовский фотограф…

Когда раскрылась дверь, впуская новую порцию молодоженов, те оцепенели, потрясенные сценой, которую не могут забыть до сих пор. Хотя давно уже числятся в семейном разводе. Но развелись, кстати, совсем по другому поводу – супружеская незрелость.

Бой в зале был скоротечным. Стеснялись возможной милиции. Поэтому облегченно вывалились на улицу, где стояли цугом автомобили, опутанные свадебными лентами и веревками. Вид этого благолепия остудил сражающихся брачующихся. Хотя женщины по идее своего пола только-только раскалялись, так что молодых Авдюшко и Герасимчук, например, разливали специально принесенной водой «лимонад», поливали прямо из бутылок, мало приспособленных для активного полива.

В общем, разошлись без потерь.

Были, правда, ошибки, понятные в наше время, когда люди на свадьбе видятся впервые: например, войско Авдюшко сильно помяли и извозили обличьем по полу своего же, Сеню Волкова, чьего-то брата.

Собрались ехать на свадебное пиршество. Еще звучали эхом отдельные призывы и крики со стороны женского состава. Так, старшая Герасимчук, подвязывая юбку ремешком от фотоаппарата, кричала:

– Все кривоногие, и таксисты ваши сволочи, глянь, какая рожа, у! Убийца!

На что сын ее успокаивал:

– Мама, это же наш таксист!

На что мать, не меняя интонации, продолжала:

– Скажите спасибо, что я его не позвала! Он за пятерку мать родную кокнет, а я бы ему десятку посулила! Поехали!

Разъехались.

Осталось перед загсом много лепестков, какие-то кудри и брови, какие-то бежевые квитанции и пиджак жениха Герасимчук с отпечатками чьих-то кроссовок…

Дальше события разворачиваются так.

В 20 часов 8 минут того же дня, находясь в ресторане «Янтарь», молодая Авдюшко вышла в туалет освежиться. Они отмечали свое событие на втором этаже. И вот, стоя перед зеркалом и находясь под впечатлением от своей внешности, она заметила, как в это же помещение вошла молодая Герасимчук, дыша теми же шелками и туманами. Они отмечали свое торжество там же, но на третьем этаже. Соперницы встретились взором и в следующий миг покрылись потом и изморозью…

Тут нужно зажмуриться и передохнуть перед описанием последующих, холодящих душу сцен. Но жизнь опережает самую смелую фантазию: не случилось ничего! Они разошлись, как в море корабли. Они мгновенно поняли, чего будет стоить перенесение утреннего братоубийства на почву учреждения, как бы самой природой призванного будить в человеке здоровое чувство здорового соперничества.

Они вернулись к себе под звуки «горько! горько!» и мирно довели обряд до конца, доказав тем самым, что разум всегда берет верх над темными инстинктами, которые сплошь и рядом отмечали деятелей прошлого.

В частности, Монтекки и Капулетти.

День писателя

Проснулся ровно в шесть часов. Как и намечал. С удовольствием послушал гимн. Вспомнил, что с сегодняшнего дня решил работать и работать.

Снова уснул.

Проснулся без пяти восемь. Вспомнил, что собирался в шесть, расстроился. Вспомнил, сколько нужно сделать. Расстроился так, что снова уснул.

В десять в дверь постучала соседка, сказала: «К телефону». Поднялся и пошел к телефону. Вместе с матрацем. Уснул там же, лежа головой на говорящей трубке.

Приснилось, что я оленевод, и фамилия у меня Марк Либерзон. И сколько я этим идиотам ни доказывал, что у оленевода не может быть фамилия Либерзон, они бросили трубку, и она пикает над самым ухом. Проснулся от того же самого.

Снова поудивлялся на этих идиотов.

В ванной почистил зубы, посмотрел на язык, сказал: «Ну и язык!» Причесался, посчитал, сколько упало волос. Потом – сколько осталось. Вышел в приподнятом настроении. Но тут вспомнил, что собирался работать. Вернулся и стал рассматривать язык более тщательно. Сказал: «Все!» Пошел к машинке. По дороге вспомнил, что надо поесть. Вспомнил, что нечего. Стал искать, что бы поесть. Вспомнил, что вчера тут была одна поэтесса, принесла стихи и сырники.

Сказал: «Съем – и за машинку!»

Съел сырники. Потрогал то место, где были сырники. Подумал: интересно, какая рифма к слову «сырники»?

Надолго задумался.

Снова зазвонил телефон. Подробно поговорил по телефону. Вспомнил, что однажды в среду в метро видел старуху с удочкой. Рассказал про старуху. Соврал, что на ней были генеральские штаны с лампасами. Положил трубку. Снял руку с трубки. Почесал то место, где почесалось. Сказал: «Ну и обои!» Послюнил и приклеил оторвавшийся кусочек обоев. Встретил глазами машинку, сказал: «Все! Работать!»

И пошел в ванну.

По дороге вспомнил, что когда-то продавалась такая рыба – «простипома».

В который раз удивился.

В ванной стал вспоминать, зачем пришел. Вспомнились сырники. Сказал: «Сырники – напильники»… Плохо. Сел на край ванны, стал мучительно подыскивать рифму. У соседей сверху что-то тяжело упало. Встал и решительно пошел к машинке.

Решительно настучал первые строчки: «Один грек ходил по городу с зажженным фонарем и плакатом «Ищу человека!» Наконец, он нашел этого человека, продал ему фонарь, потом догнал и продал плакат. Теперь этот ходит с фонарем, как дурак…». Остановился, по старой памяти подумал: ни за что не напечатают, у нас с Грецией хорошие отношения. Забил «грек», напечатал сверху «китаец». Снова забил. Напечатал: «Один человек снимал в Москве комнату в коммуналке и искал рифму к слову «сырники». Долгих сорок пять лет…»

Ярко представил этого человека: старый, на кухне, без света, кушает макароны. Прямо из пачки…Фантазия разыгралась. А тетка этого человека в 18-м году уехала в Канаду, написала завещание с условием, что оставит все тому, кто найдет приличную рифму к слову «сырники», которую так и не нашел ее муж, красавец-белогвардеец Гутман. Который застрелился весной, спустив в казино все деньги землячества, предназначенные на постройку памятника Деникину, поднимающему Юденича на борьбу с хваленой большевистской гидрой…

Опомнился минут через сорок.

Сказал: «Да что ж это такое, Господи!» Скомкал Юденича, зарядил чистый лист. Занес пальцы над клавишами. Вспомнил, что давно не слышал про шахматиста Фишера. Вспомнил, что Гоголь тоже не умел играть в шахматы. А Чехов в детстве был земским врачом. Потом засомневался. Постучал пальцем по колену и пошел звонить другу-художнику. Друг очень обрадовался, закричал:

– Вова, приезжай в мастерскую, я написал замечательные стихи!

Я помолчал и сказал:

– У тебя, наверное, много работы?

Он помолчал и сказал:

– Называются «Поэт и гражданин».

И прокричал в трубку:

Поэт в парадном пил вино,

Пил, как всегда, один,

И вот – знакомое давно:

– Пройдемте, гражданин!

Я сказал: у меня много работы.

Он прокричал:

– Смело бери такси! Мне один идиот заказал национальную картину «Турецкий султан читает письмо от запорожцев»! Представь, на общем собрании, в гареме!!

Я сказал, какой идиот?

Он сказал, колхоз-миллионер, 6 метров на 12!

Домой возвращался поздно ночью, на машине-поливалке. Вспомнил, что много работы. Спросил молодого водителя насчет «сырников». Водитель засмеялся, сказал «пыльники» и засвистел что-то от всей души.

Ну, есть же на свете счастливые люди!

О контактах цивилизации

В редакцию газеты «Труд», «Известия», «Аргументы и факты», «Рыболов-спортсмен». Всем, кто меня слышит!

Опровержение

Опровергаю!

Я часто после работы слежу за сообщениями об неопознанных летающих тарелках, сокращенно НЛО, и пришел к правильному выводу, что в газету пишут не корреспонденты, а козлы какие-то без понятия. А другие козлы это печатают.

По существу. 23-го сего года было сказано про «сообщение» в кавычках одного летчика, за которым, как он в кавычках сообщает, вроде гналась неопознанная тарелка, и чуть не дошло до драки. Так я сразу хочу объяснить, как было на самом деле.

По порядку.

Примерно тогда же, возвращаясь мимо склада, есть свидетели, я обнаружил неопознанную летающую штуку, поскольку она сильно похожа на ту, которую часто показывают в кино, особенно которой в меня бросает супруга, когда ей нечего делать, только поглубже. Там же мною было обнаружено штук пять пришельцев мужского пола, как говорится, наших меньших братьев по нашему разуму, так как они мне были где-то по пояс, но поширше.

Сообразив, что по вечерам сейчас уже холодно, а они стыдно сказать, в чем, и видеть тоже, поскольку посиневши, я решил войти в контакт цивилизаций, как в кино, имея под мышкой две бутылки «Лучистого», не выпитые мной по косвенным причинам. Спросил их на языке народов мира: «Будете?» На что они глянули на старшего и кивнули, чем у них было.

Войдя в контакт, мы перешли на «ты» и закурили. Когда контакт закончился, они, уже слегка понимая по-нашему, показали на языке народов мира, что две бутылки на шесть рыл есть насмешка над разумом. И пускай теперь кто скажет, что на других планетах живут одни дураки, как утверждают наши горе-политики!

Не вводя их в курс этой козлиной перестройки, я принял решение везти их к одной Симе, чтобы не ударить нам, землянам, в грязь, поскольку Сима спасает народ одним космическим продуктом, который делает круглосуточно. Что я им и сказал, сообщив, что Сима есть первая жена нашего прославленного космонавта Николая Коперника, известного своим межпланетным гостеприимством. На что они заулыбались, кивнули, чем у них было, и пошли за мной гуськом, как дети, неся какую-то дрянь.

По-моему, ихний флаг…

Несмотря, что в газетах пишут про демократию, у Симы был обыск. В начале первого ночи! Так как после моих слов «Здесь продается шкаф?» она по рассеянности сунула мне под мышку шесть кило дрожжей и захлопнула дверь, чего раньше с ней век не бывало, есть свидетели. Увидав дрожжи, гости сразу замигали, заволновались, загуркотали меж собой, потом погнали среднего на столб, младшего подключили к водоколонке, спустили провода и засыпали в машинку, которую сделали тут же из третьего, который все равно прихрамывал.

Пили из вазона, затыкая дырочку в днище пальцем. Я и затыкал, поскольку у них нечем.

Потом мы пошли провожать меня.

Проходя мимо знакомого женского общежития, я постучал вахтеру, показывая, что группа пришельцев желает ознакомиться с бытом наших замечательных девушек-тружениц. На что этот старик ругался милицией, а когда увидел остальных, крестился телефонной трубкой, бледнел и поливал себя из снежного огнетушителя. И так битый час, хотя девушки-труженицы проснулись и давно побросали нам ключи с номерами от комнат и международными пожеланиями не тянуть резину.

Не желая разочаровывать ни в чем неповинных пришельцев в наших людях, мы пошли смотреть наши достижения, катаясь в парке на чертовом колесе. Пока это чертово колесо не пошло вразнос, а после сорвалось и покатилось, шмякая этими люльками, до самой водокачки, которую все равно собирались реставрировать. Где мы не досчитались одного, обнаруженного после – при попытке вскрыть кооперативный ларек. Не желая разочаровывать пришельцев в наших ларьках, поскольку эти жлобы все равно на ночь оттуда все вывозят и прикапывают, мы пошли провожать их.

Нисколько не забывая про суть дела, я должен упомянуть об поездке за город на ночном автобусе. Водитель попался душевный, поскольку все время нам подтягивал, но когда пошел лес, эта сволочь выпрыгнула на ходу и скрылась в чаще, ухая оттуда филином и воя зверем.

Потом затих – видно, нарвался на настоящих.

Потом мы ехали назад, и гости планеты сильно хвалили наши автобусы за экономичность, так как бензин был выпит еще у костра, а куда девались колеса – режь, не помню. Может, их снял этот псих-водитель, пока мы глушили рыбу в рыбном отделе универсама.

Потом мы пошли провожать меня.

Потом их.

Потом обратно меня и вышли к складу, где я напомнил пришельцам из Космоса, что дома их ждут сестры, матери и жены, а меня – страшно вспомнить, кто, с авансом.

На прощанье я вспомнил о старинном красивом обычае землян «А на посошок!», на что они глянули на старшего и кивнули, чем там у них еще оставалось. Нацедив в кружку из краника сбоку что-то сильно похожее на тормозную жидкость, каковой оно впоследствии и оказалось.

Но об этом дальше.

Потом они пригласили меня в середину расписаться в книге почетных посетителей. В середине было совсем как в кино, только по одному борту у них шла длинная вмятина и два окна были заделаны фанерой со словами «собственность Юго-Зап. ж. д.» и еще какие-то цифры. После чего они наливали из краника, но уже внутри. Потом сильно приглашали с ними, но чувство Родины взяло верх, хоть они и обещали держать меня на своей планете в специальной банке, залив спиртом с головой.

Потом мы попрощались за руку, поцеловались и поднялись вместе со мной. Поскольку я забыл выйти, а они никак не могли, найти кнопку, как оно останавливается. И они тыкали во что попало, пока мы не получили еще одну вмятину об заднюю часть Луны, а местные головоногие долго бежали следом по этим камням, пока не попали в нас чем-то квадратным, после чего, не знаю как, мы снова очутились над красавцем Тбилиси вниз головой. Так надо было видеть лица местных казахов, когда мы так и вышли из тарелки на местном базаре и захватили с собой, что смогли, так как трое суток не закусывали.

Теперь про самолет.

Ложась на обратный курс, мы встретили упомянутый вверху самолет, и я попросил старшего лечь на параллельный курс и сблизиться, чтоб увидеть, что это за знакомое лицо смотрит в иллюминатор. И если это Вера, то спросить, куда это она собралась в такую рань? А этот летчик – водитель самолета, глядя на нас, страшно ругался и крутил у виска международными знаками, на что наш старший разобиделся, как ребенок! И я не знаю, чем бы это закончилось, но это оказалась не Вера, а незнакомая женщина-негр в похожей косынке, надетой непосредственно на босу ногу. А этот водитель самолета высунулся по пояс и кричал нам: «Отворачивай! Отворачивай!». Хотя я тоже выставил фанеру и кричал ему в ответ: «Видишь, не можем!» Так как оказалось, что мы выпили не только тормозную, но и отворачивающую жидкость! И пусть скажет спасибо, что я догадался выставить эту фанеру поперек воздуха, после чего нас вертануло вбок и посадило возле того склада, откуда мы и стартовали. А то им бы пришлось еще раз создавать правительственную комиссию по организации похорон ихних обломков.

Про это, между прочим, в прессе ни слова.

В конце контакта цивилизаций мы обменялись майками, как на чемпионате Европы. Я отдал им сверху брюки, которые все равно носил на шее после не относящегося к делу случая. Потом они оторвались с трудом и с песней, и долго летели ребром, ухватив младшего за все руки, поскольку он таки вывалился в незащищенное фанерой окно, крича: «Оставьте меня здесь или убейте!»

На прощанье я долго махал им вслед с вышки, как говорят, двое суток, пока меня не сняли уже наши, которых я узнал по фуражкам и выражениям.

Заканчивая правдивое свидетельство очевидца, прошу сказать мне, кто оплатит мне межпланетное гостеприимство, а то на контакт ушел весь мой аванс с костюмом, а какие теперь цены в магазинах знает каждая собака.

Или продержите меня здесь, пока у этой, у жены не пройдет.

«Танки дыр-дыр!!»

«Это было у моря,

где лазурная пена…»

/отрывок из песенки/

Было это, между прочим, не у моря, а в разгар холодной войны. В августе. По обе стороны планеты зримо рисовался образ врага, голый по пояс и готовый на все.

И вот на военной базе в Форт-Ноксе сержант Джексон вручил рядовому Смиту лопату, крикнул «танки!»– и закурил гаванскую сигару.

На Н-ском полигоне ефрейтор Мойдодыров вручил рядовому Семенову лопату, крикнул «танка идет!», добавил для ясности «дыр-дыр» и закурил тираспольскую «Приму».

С той и другой стороны было тепло, плотность грунта четыре балла. Рядовой Смит поплевал на руки и принялся за дело.