Родина (сборник)

О мечты! о волшебная властьВозвышающей душу природы!Пламя юности, мужество, страстьИ великое чувство свободы —Все в душе угнетенной моейПробудилось… но где же ты, сила?Я проснулся ребенка слабей.Знаю: день проваляюсь уныло,Ночью буду микстуру глотать,И пугать меня будет могила,Где лежит моя бедная мать.Все, что в сердце кипело, боролось,Все луч бледного утра спугнул,И насмешливый внутренний голосЗлую песню свою затянул:«Покорись, о ничтожное племя!Неизбежной и горькой судьбе,Захватило вас трудное времяНеготовыми к трудной борьбе.Вы еще не в могиле, вы живы,Но для дела вы мертвы давно,Суждены вам благие порывы,Но свершить ничего не дано…»

1862

«Надрывается сердце от муки…»

Надрывается сердце от муки,Плохо верится в силу добра,Внемля в мире царящие звукиБарабанов, цепей, топора.Но люблю я, весна золотая,Твой сплошной, чудно-смешанный шум;Ты ликуешь, на миг не смолкая,Как дитя, без заботы и дум.В обаянии счастья и славы,Чувству жизни ты вся предана, —Что-то шепчут зеленые травы,Говорливо струится волна;В стаде весело ржет жеребенок,Бык с землей вырывает траву,А в лесу белокурый ребенок —Чу! кричит: «Парасковья, ау!»По холмам, по лесам, над долинойПтицы севера вьются, кричат,Разом слышны — напев соловьиныйИ нестройные писки галчат,Грохот тройки, скрипенье подводы,Крик лягушек, жужжание ос,Треск кобылок, — в просторе свободыВсе в гармонию жизни слилось…Я наслушался шума иного…Оглушенный, подавленный им,Мать-природа! иду к тебе сноваСо всегдашним желаньем моим —Заглуши эту музыку злобы!Чтоб душа ощутила покойИ прозревшее око могло быНасладиться твоей красотой.

1863

Калистрат

Надо мной певала матушка,Колыбель мою качаючи:«Будешь счастлив, Калистратушка!Будешь жить ты припеваючи!»И сбылось, по воле Божией,Предсказанье моей матушки:Нет богаче, нет пригожее,Нет нарядней Калистратушки!В ключевой воде купаюся,Пятерней чешу волосыньки,Урожаю дожидаюсяС непосеянной полосыньки!А хозяйка занимаетсяНа нагих детишек стиркою,Пуще мужа наряжается, —Носит лапти с подковыркою!..

1863

«Благодарение Господу Богу…»

I

«Благодарение Господу Богу,Кончен проселок!.. Не спишь?»— Думаю, братец, про эту дорогу. —«То-то давненько молчишь.Что же ты думаешь?» — Долго рассказывать.Только тронулись по ней,Стала мне эта дорога показыватьТени погибших людей,Бледные тени! ужасные тени!Злоба, безумье, любовь…Едем мы, братец, в крови по колени! —«Полно — тут пыль, а не кровь…»

II

«Барин! не выпить ли нам понемногу?Больно уж ты присмирел».— Пел бы я песню про эту дорогу,Пел бы да ревма-ревел,Песней над песнями стала бы этаПесня… да петь не рука. —«Песня про эту дорогу уж спета,Да что в ней проку?.. Тоска!»— Знаю, народ проторенной цепямиЭту дорогу зовет. —«Верно! увидишь своими глазами:Русская песня не врет!»

III

Скоро попались нам пешие ссыльные,С гиком ямщик налетел,В тряской телеге два путника пыльныеСкачут… едва разглядел…Подле лица — молодого, прекрасного,С саблей усач…Брат, удаляемый с поста опасного,Есть ли там смена? Прощай!

1863

Орина, мать солдатская

День-деньской моя печальница,В ночь – ночная богомолица,Векова моя сухотница…Из народной песниЧуть живые, в ночь осеннююМы с охоты возвращаемся,До ночлега прошлогоднего,Слава богу, добираемся.«Вот и мы! Здорово, старая!Что насупилась ты, кумушка!Не о смерти ли задумалась?Брось! пустая это думушка!Посетила ли кручинушка?Молви — может, и размыкаю».И поведала ОринушкаМне печаль свою великую.— Восемь лет сынка не видела,Жив ли, нет — не откликается,Уж и свидеться не чаяла,Вдруг сыночек возвращается.Вышло молодцу в бессрочные…Истопила жарко банюшку,Напекла блинов Оринушка,Не насмотрится на Ванюшку!Да не долги были радости.Воротился сын больнехонек,Ночью кашель бьет солдатика,Белый плат в крови мокрехонек!Говорит: «Поправлюсь, матушка!»Да ошибся — не поправился,Девять дней хворал Иванушка,На десятый день преставился… —Замолчала — не прибавилаНи словечка, бесталанная.«Да с чего же привязаласяК парню хворость окаянная?Хилый, что ли, был с рождения?..»Встрепенулася Оринушка:— Богатырского сложения,Здоровенный был детинушка!Подивился сам из ПитераГенерал на парня этого,Как в рекрутское присутствиеПривели его раздетого…На избенку эту бревнышкиОн один таскал сосновые…И вилися у ИванушкиРусы кудри как шелковые… —И опять молчит несчастная…«Не молчи — развей кручинушку!Что сгубило сына милого —Чай, спросила ты детинушку?»— Не любил, сударь, рассказыватьОн про жизнь свою военную,Грех мирянам-то показыватьДушу — Богу обреченную!Говорить — гневить Всевышнего,Окаянных бесов радовать…Чтоб не молвить слова лишнего,На врагов не подосадовать,Немота перед кончиноюПодобает христианину.Знает Бог, какие тягостиСокрушили силу Ванину!Я узнать не добивалася.Никого не осуждаючи,Он одни слова утешныеГоворил мне умираючи.Тихо по двору похаживалДа постукивал топориком,Избу ветхую облаживал,Огород обнес забориком;Перекрыть сарай задумывал.Не сбылись его желания:Слег — и встал на ноги резвыеТолько за день до скончания!Поглядеть на солнце красноеПожелал, — пошла я с Ванею:Попрощался со скотинкою,Попрощался с ригой, с банею.Сенокосом шел — задумался:«Ты прости, прости, полянушка!Я косил тебя во младости!» —И заплакал мой Иванушка!Песня вдруг с дороги грянула,Подхватил, что было голосу:«Не белы снежки», — закашлялся,Задышался — пал на полосу!Не стояли ноги резвые,Не держалася головушка!С час домой мы возвращалися…Было время — пел соловушка!Страшно в эту ночь последнююБыло: память потерялася,Все ему перед кончиноюСлужба эта представлялася.Ходит, чистит амуницию,Набелил ремни солдатские,Языком играл сигналики,Песни пел — такие хватские!Артикул ружьем выкидывалТак, что весь домишка вздрагивал;Как журавль стоял на ноженькеНа одной — носок вытягивал.Вдруг метнулся… смотрит жалобно…Повалился — плачет, кается,Крикнул: «Ваше благородие!Ваше!..» Вижу, — задыхается.Я к нему. Утих, послушался —Лег на лавку. Я молилася:Не пошлет ли Бог спасение?..К утру память воротилася,Прошептал: «Прощай, родимая!Ты опять одна осталася!..»Я над Ваней наклонилася,Покрестила, попрощалася,И погас он, словно свеченькаВосковая, предыконная… —Мало слов, а горя реченька.Горя реченька бездонная!..

1863

Железная дорога

Ваня (в кучерском армячке). Папаша! Кто строил эту дорогу?

Папаша (в пальто на красной подкладке). Граф Петр Андреевич Клейнмихель, душенька!

Разговор в вагоне

I

Славная осень! Здоровый, ядреныйВоздух усталые силы бодрит;Лед неокрепший на речке студенойСловно как тающий сахар лежит;Около леса, как в мягкой постели,Выспаться можно — покой и простор!Листья поблекнуть еще не успели,Желты и свежи лежат, как ковер.Славная осень! Морозные ночи,Ясные, тихие дни…Нет безобразья в природе! И кочи,И моховые болота, и пни —Все хорошо под сиянием лунным,Всюду родимую Русь узнаю…Быстро лечу я по рельсам чугунным,Думаю думу свою…

II

«Добрый папаша! К чему в обаянииУмного Ваню держать?Вы мне позвольте при лунном сиянииПравду ему показать.Труд этот, Ваня, был страшно громаден, —Не по плечу одному!В мире есть царь: этот царь беспощаден,Голод названье ему.Водит он армии; в море судамиПравит; в артели сгоняет людей,Ходит за плугом, стоит за плечамиКаменотесцев, ткачей.Он-то согнал сюда массы народные.Многие — в страшной борьбе,К жизни воззвав эти дебри бесплодные,Гроб обрели здесь себе.Прямо дороженька: насыпи узкие,Столбики, рельсы, мосты.А по бокам-то все косточки русские…Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?Чу! восклицанья послышались грозные!Топот и скрежет зубов;Тень набежала на стекла морозные…Что там? Толпа мертвецов!То обгоняют дорогу чугунную,То сторонами бегут.Слышишь ты пение?.. «В ночь эту луннуюЛюбо нам видеть свой труд!Мы надрывались под зноем, под холодом,С вечно согнутой спиной,Жили в землянках, боролися с голодом,Мерзли и мокли, болели цингой.Грабили нас грамотеи-десятники,Секло начальство, давила нужда…Все претерпели мы, Божии ратники,Мирные дети труда!Братья! Вы наши плоды пожинаете!Нам же в земле истлевать суждено…Все ли нас, бедных, добром поминаетеИли забыли давно?..»Не ужасайся их пения дикого!С Волхова, с матушки Волги, с Оки,С разных концов государства великого —Это все братья твои — мужики!Стыдно робеть, закрываться перчаткою.Ты уж не маленький!.. Волосом рус,Видишь, стоит, изможден лихорадкою,Высокорослый, больной белорус:Губы бескровные, веки упавшие,Язвы на тощих руках,Вечно в воде по колено стоявшиеНоги опухли; колтун в волосах;Ямою грудь, что на заступ старательноИзо дня в день налегала весь век…Ты приглядись к нему, Ваня, внимательно:Трудно свой хлеб добывал человек!Не разогнул свою спину горбатуюОн и теперь еще: тупо молчитИ механически ржавой лопатоюМерзлую землю долбит!Эту привычку к труду благороднуюНам бы не худо с тобой перенять…Благослови же работу народнуюИ научись мужика уважать.Да не робей за отчизну любезную…Вынес достаточно русский народ,Вынес и эту дорогу железную —Вынесет все, что Господь ни пошлет!Вынесет все — и широкую, яснуюГрудью дорогу проложит себе.Жаль только — жить в эту пору прекраснуюУж не придется — ни мне, ни тебе».

III

В эту минуту свисток оглушительныйВзвизгнул — исчезла толпа мертвецов!«Видел, папаша, я сон удивительный, —Ваня сказал, — тысяч пять мужиков,Русских племен и пород представителиВдруг появились — и он мне сказал:«Вот они — нашей дороги строители!..»Захохотал генерал!— Был я недавно в стенах Ватикана,По Колизею две ночи бродил,Видел я в Вене святого Стефана,Что же… все это народ сотворил?Вы извините мне смех этот дерзкий,Логика ваша немножко дика.Или для вас Аполлон БельведерскийХуже печного горшка?Вот ваш народ — эти термы и бани,Чудо искусства — он все растаскал! —«Я говорю не для вас, а для Вани…»Но генерал возражать не давал:— Ваш славянин, англосакс и германецНе создавать — разрушать мастера,Варвары! дикое скопище пьяниц!..Впрочем, Ванюшей заняться пора;Знаете, зрелищем смерти, печалиДетское сердце грешно возмущать.Вы бы ребенку теперь показалиСветлую сторону… —

IV

                             «Рад показать!Слушай, мой милый: труды роковыеКончены — немец уж рельсы кладет.Мертвые в землю зарыты; больныеСкрыты в землянках; рабочий народТесной гурьбой у конторы собрался…Крепко затылки чесали они:Каждый подрядчику должен остался,Стали в копейку прогульные дни!Все заносили десятники в книжку —Брал ли на баню, лежал ли больной:«Может, и есть тут теперича лишку,Да вот поди ты!..» Махнули рукой…В синем кафтане — почтенный лабазник,Толстый, присадистый, красный, как медь,Едет подрядчик по линии в праздник,Едет работы свои посмотреть.Праздный народ расступается чинно…Пот отирает купчина с лицаИ говорит, подбоченясь картинно:«Ладно… нешто… молодца!.. молодца!..С Богом, теперь по домам, — проздравляю!(Шапки долой — коли я говорю!)Бочку рабочим вина выставляюИ — недоимку дарю!..»Кто-то «ура» закричал. ПодхватилиГромче, дружнее, протяжнее… Глядь:С песней десятники бочку катили…Тут и ленивый не мог устоять!Выпряг народ лошадей — и купчинуС криком «ура!» по дороге помчал…Кажется, трудно отрадней картину       Нарисовать, генерал?..»

1864

Возвращение

И здесь душа унынием объята.Не ласков был мне родины привет;Так смотрит друг, любивший нас когда-то,Но в ком давно уж прежней веры нет.Сентябрь шумел, земля моя роднаяВся под дождем рыдала без конца,И черных птиц за мной летела стая,Как будто бы почуяв мертвеца!Волнуемый тоскою и боязнью,Напрасно гнал я грозные мечты,Меж тем как лес с какой-то неприязньюВ меня бросал холодные листы,И ветер мне гудел неумолимо:Зачем ты здесь, изнеженный поэт?Чего от нас ты хочешь? Мимо! мимо!Ты нам чужой, тебе здесь дела нет!И песню я услышал в отдаленье.Знакомая, она была горька,Звучало в ней бессильное томленье,Бессильная и вялая тоска.С той песней вновь в душе зашевелилось,О чем давно я позабыл мечтать,И проклял я то сердце, что смутилосьПеред борьбой — и отступило вспять!..

1864

Памяти Добролюбова

Суров ты был, ты в молодые годыУмел рассудку страсти подчинять.Учил ты жить для славы, для свободы,Но более учил ты умирать.Сознательно мирские наслажденьяТы отвергал, ты чистоту хранил,Ты жажде сердца не дал утоленья;Как женщину, ты родину любил,Свои труды, надежды, помышленьяТы отдал ей; ты честные сердцаЕй покорял. Взывая к жизни новой,И светлый рай, и перлы для венцаГотовил ты любовнице суровой,Но слишком рано твой ударил часИ вещее перо из рук упало.Какой светильник разума угас!Какое сердце биться перестало!Года минули, страсти улеглись,И высоко вознесся ты над нами…Плачь, русская земля! но и гордись —С тех пор, как ты стоишь под небесами,Такого сына не рождала тыИ в недра не брала свои обратно:Сокровища душевной красотыСовмещены в нем были благодатно…Природа-мать! когда б таких людейТы иногда не посылала миру,Заглохла б нива жизни…

1864

Балет

Дианы грудь, ланиты ФлорыПрелестны, милые друзья,Но, каюсь, ножка ТерпсихорыПрелестней чем-то для меня;Она, пророчествуя взглядуНеоцененную награду,Влечет условною красойЖеланий своевольный рой…ПушкинСвирепеет мороз ненавистный.Нет, на улице трудно дышать.Муза! нынче спектакль бенефисный,Нам в театре пора побывать.       Мы вошли среди криков и плеска.Сядем здесь. Я боюсь первых мест,Что за радость ослепнуть от блескаГенеральских, сенаторских звезд.Лучезарней румяного ФебаЭти звезды: заметно тотчас,Что они не нахватаны с неба —Звезды неба не ярки у нас.       Если б смелым, бестрепетным взглядомМы решились окинуть тот ряд,Что зовут «бриллиантовым рядом»,Может быть, изощренный наш взглядИ открыл бы предмет для сатиры(В самом солнце есть пятнышки). Но —Немы струны карающей лиры,Вихорь жизни порвал их давно!       Знайте, люди хорошего тона,Что я сам обожаю балет.«Пораженным стрелой Купидона»Не насмешка — сердечный привет!Понапрасну не бейте тревогу!Не коснусь ни военных чинов,Ни на службе крылатому богуСевших на ноги статских тузов.Накрахмаленный денди и щеголь(То есть: купчик — кутила и мот)И мышиный жеребчик (так ГогольМолодящихся старцев зовет),Записной поставщик фельетонов,Офицеры гвардейских полковИ безличная сволочь салонов —Всех молчаньем прейти я готов!До балета особенно страстныАрмянин, персиянин и грек,Посмотрите, как лица их красны(Не в балете ли весь человек?),Но и их я оставлю в покое,Никого не желая сердить.Замышляю я нечто другое —Я загадку хочу предложить.       В маскарадной и в оперной зале,За игрой у зеленых столов,В клубе, в думе, в манеже, на бале,Словом: в обществе всяких родов,В наслажденье, в труде и в покое,В блудном сыне, в почтенном отце, —Есть одно — угадайте, какое? —Выраженье на русском лице?..Впрочем, может быть, вам недосужно.Муза! дай — если можешь — ответ!Спору нет: мы различны наружно,Тот чиновник, а этот корнет,Тот помешан на тонком приличье,Тот играет, тот любит поесть,Но вглядись: при наружном различьеВ нас единство глубокое есть:Нас безденежье всех уравняло —И великих, и малых людей —И на каждом челе начерталоНадпись: «Где бы занять поскорей?»Что, не так ли?..                         История та же,Та же дума на каждом лице,Я на днях прочитал ее дажеНа почтенном одном мертвеце.Если старец игрив чрезвычайно,Если юноша вешает нос —Оба, верьте мне, думают тайно:Где бы денег занять? вот вопрос!       Вот вопрос! Напряженно, тревожноКаждый жаждет его разрешить,Но занять, говорят, невозможно,Невозможнее долг получить.Говорят, никаких договоровДолжники исполнять не хотят;Генерал-губернатор СуворовДержит сторону их — говорят…Осуждают юристы героя,Но ты прав, охранитель покояИ порядка столицы родной!Может быть, в долговом отделеньеНасиделось бы все населенье,Если б был губернатор другой!       Разорило чиновников чванство,Прожилась за границею знать,Отчего оголело дворянство,Неприятно и речь затевать!На цветы, на подарки актрисам,Правда, деньги еще достаем,Но зато пред иным бенефисомРубль на рубль за неделю даем.Как же быть? Не дешевая школаПоощрение граций и муз…Вянет юность обоего пола,Терпит даже семейный союз:Тщетно юноши рыщут по балам,Тщетно барышни рядятся в пух —Вовсе нет стариков с капиталом,Вовсе нет с капиталом старух!Сокрушаются Никольс и Плинке[18],Без почину товар их лежит,Сбыта нет самой модной новинке(Догадайтесь — откройте кредит!),Не развозят картонок нарядныхИзомбар, Андрие и Мошра[19],А звонят у подъездов парадныхС неоплаченным счетом с утра.Что модистки! злосчастные прачкиХодят месяц за каждым рублем!Опустели рысистые скачки,Жизни нет за зеленым столом.Кто, бывало, дурея с азарту,Кряду игрывал по сту ночей,Пообедав, поставит на картуЗлополучных пятнадцать рублейИ уходит походкой печальнойВ думу, в земство и даже в семьюОтводить болтовней либеральнойУдрученную душу свою.С Богом, друг мой! В любом комитетеПобеседовать можешь теперьО кредите, о звонкой монете,Об «итогах» дворянских потерь,И о «брате» в нагольном тулупе,И о том, за какие грехиНас журналы ругают и в клубеНе дают нам стерляжьей ухи!Там докажут тебе очевидно,Что карьера твоя решена!       Да! трудненько и даже обидноЖить, — такие пришли времена!Купишь что-нибудь — дерзкий приказчикАссигнацию щупать начнетИ потом, опустив ее в ящик,Долгим взором тебя обведет, —Так и треснул бы!..                        Впрочем, довольно!Продолжать бы, конечно, я мог,Факты есть, но касаться их больно!И притом сохрани меня Бог,Чтоб я стих мой подделкою серийИ кредитных бумаг замарал, —«Будто нет благородней материй?» —Мне отечески «некто» сказал.С этим мненьем вполне я согласен,Мир идей и сюжетов велик:Например, как волшебно прекрасенБельэтаж — настоящий цветник!Есть в России еще миллионы,Стоит только на ложи взглянуть,Где уселись банкирские жены, —Сотня тысяч рублей, что ни грудь!В жемчуге лебединые шеи,Бриллиант по ореху в ушах!В этих ложах — мужчины евреи,Или греки, да немцы в крестах.Нет купечества русского (стужаНапугала их, что ли?) ОднаОткупщица, втянувшая мужаВ модный свет, в бельэтаже видна.Весела ты, но в этом весельеМожно тот же вопрос прочитать.И на шее твоей ожерелье —Погодила б ты им щеголять!Пусть оно красоты идеальной,Пусть ты в нем восхитительна, но —Не затих еще шепот скандальный,Будто было в закладе оно:Говорят, чтобы в нем показатьсяНа каком-то парадном балу, —Перед гнусным менялой валятьсяТы решилась на грязном полу,И когда возвращалась ты с бала,Ростовщик тебя встретил — и снялЭти перлы… Не так ли досталаТы опять их?.. Кредит твой упал,С горя запил супруг сокрушенный,Бог бы с ним! Расставаться тошнейС этой чопорной жизнью салоннойИ с разгулом интимных ночей;С этим золотом, бархатом, шелком,С этим счастьем послов принимать.Ты готова бы с бешеным волкомПокумиться, — чтоб снова блистать,Но свершились пути провиденья,Все погибло — и деньги, и честь!Нисходи же ты в область забвеньяИ супругу дай дух перевесть!Слаще пить ему водку с дворецким,«Не белы-то снеги» распевать,Чем возиться с посольством турецкимИ в ответ ему глупо мычать…       Тешить жен — богачам не забота,Им простительна всякая блажь.Но прискорбно душе патриота,Что чиновницы рвутся туда ж.Марья Савишна! вы бы наделиПлатье проще! — Ведь как ни рядись,Не оденетесь лучше камелийИ богаче французских актрис!Рассчитайтесь, сударыня, с прачкойДа в хозяйство прикиньте хоть грош,А то с дочерью, с мужем, с собачкойЗа полтину обед не хорош!       Марья Савишна глаз не спускалаМежду тем с старика со звездой.Вообще в бельэтаже сиялоМного дам и девиц красотой.Очи чудные так и сверкали,Но кому же сверкали они?Доблесть, молодость, сила — пленялиСердце женское в древние дни.Наши девы практичней, умнее,Идеал их — телец золотой,Воплощенный в седом иудее,Потрясающем грязной рукойГруды золота…       Время антрактаНаконец-то прошло как-нибудь.(Мы зевали два первые акта,Как бы в третьем совсем не заснуть.)Все бинокли приходят в движенье —Появляется кордебалет.Здесь позволю себе отступленье:Соответственной живости нетВ том размере, которым пишу я,Чтобы прелесть балета воспеть.Вот куплеты: попробуй, танцуя,Театрал, их под музыку петь!Я был престранных правил,Поругивал балет.Но раз бинокль подставилМне генерал-сосед.Я взял его с поклономИ с час не возвращал,«Однако, вы — астроном!» —Сказал мне генерал.Признаться, я немножкоСмутился (о профан!)— Нет… я… но эта ножка…Но эти плечи… стан… —Шептал я генералу,А он, смеясь, в ответ:«В стремленье к идеалуДурного, впрочем, нет.Не все ж читать вам Бокля!Не стоит этот БокльХорошего бинокля…Купите-ка бинокль!..»Купил! — и пред балетомЯ преклонился ниц.Готов я быть поэтомПрелестных танцовщиц!Как не любить балета?Здесь мирный гражданинПозабывает лета,Позабывает чин,И только ловят взорыВ услужливый лорнетЧто «ножкой Терпсихоры»Именовал поэт.Не так следит астрономЗа новою звездой,Как мы… но для чего намСмеяться над собой?В балете мы наивны,Мы глупы в этот час:Почти что конвульсивныДвижения у нас:Вот выпорхнула дева,Бинокли поднялись;Взвилася ножка влево —Мы влево подались;Взвилася ножка вправо —Мы вправо… «Берегись!Не вывихни сустава,Приятель!..» — Фора! bis!________Bis!.. Но девы, подобные ветру,Улетели гирляндой цветной!(Возвращаемся к прежнему метру):Пантомимного сценой большойУтомились мы; вальс африканскийТоже вышел топорен и вял,Но явилась в рубахе крестьянскойПетипа — и театр застонал!Вообще мы наклонны к искусству,Мы его поощряем, но там,Где есть пища народному чувству,Торжество настоящее нам;Неужели молчать славянину,Неужели жалеть кулака,Как Бернарди затянет «Лучину»,Как пойдет Петипа трепака?..Нет! где дело идет о народе,Там я первый увлечься готов.Жаль одно: в нашей скудной природеНа венки не хватает цветов!       Все — до ластовиц белых в рубахе —Было верно: на шляпе цветы,Удаль русская в каждом размахе…Не артистка — волшебница ты!Ничего не видали вовекиМы сходней: настоящий мужик!Даже немцы, евреи и греки,Русофильствуя, подняли крик.Все слилось в оглушительном «браво»,Дань народному чувству платя.Только ты, моя Муза! лукавоУлыбаешься… Полно, дитя!Неуместна здесь строгая дума,Неприлична гримаса твоя…Но молчишь ты, скучна и угрюма…Что ж ты думаешь, Муза моя?..       На конек ты попала обычный —На уме у тебя мужики,За которых на сцене столичнойПетипа пожинает венки,И ты думаешь: «Гурия рая!Ты мила, ты воздушно легка,Так танцуй же ты «Деву Дуная»,Но в покое оставь мужика!В мерзлых лапотках, в шубе нагольной,Весь заиндевев, сам за себяВ эту пору он пляшет довольно,Зиму дома сидеть не любя.Подстрекаемый лютым морозом,Совершая дневной переход,Пляшет он за скрипучим обозом,Пляшет он — даже песни поет!..»       А то есть и такие обозы(Вот бы Роллер нам их показал!) —В январе, когда крепки морозыИ народ уже рекрутов сдал,На Руси, на проселках пустынныхМного тянется поездов длинных…       Прямиком через реки, поляЕдут путники узкой тропою:В белом саване смерти земля,Небо хмурое, полное мглою.От утра до вечерней порыВсе одни пред глазами картины.Видишь, как, обнажая бугры,Ветер снегом заносит лощины;Видишь, как эта снежная пыль,Непрерывной волной набегая,Под собой погребает ковыль,Всегубящей зиме помогая;Видишь, как под кустом иногдаПрипорхнет эта малая пташка,Что от нас не летит никуда —Любит скудный наш север, бедняжка!Или, щелкая, стая дроздовПролетит и посядет на ели;Слышишь дикие стоны волковИ визгливое пенье метели…Снежно — холодно — мгла и туман…И по этой унылой равнинеШаг за шагом идет караванС седоками в промерзлой овчине.       Как немые, молчат мужики,Даже песня никем не поется,Бабы спрятали лица в платки,Только вздох иногда пронесетсяИли крик: «Ну! чего отстаешь? —Седоком одним меньше везешь!..»       Но напрасно мужик огрызается.Кляча еле идет — упирается;Скрипом, визгом окрестность полна.Словно до́ сердца поезд печальныйЧерез белый покров погребальныйРежет землю — и стонет она,Стонет белое снежное море…Тяжело ты — крестьянское горе!       Ой ты кладь, незаметная кладь!Где придется тебя выгружать?..       Как от выстрела дым расползаетсяНа заре по росистым травам,Это горе идет — подвигаетсяК тихим селам, к глухим деревням.Вон — направо — избенки унылые,Отделилась подвода одна,Кто-то молвил: «Господь с вами, милые!» —И пропала в сугробах она…       Чу! клячонку хлестнул старичина…Эх! чего ты торопишь ее!Как-то ты, воротившись без сына,Постучишься в окошко свое?..       В сердце самое русского краяДоставляется кладь роковая!       Где до солнца идет за порогС топором на работу кручина,Где на белую скатерть дорогПоздним вечером светит лучина,Там найдется кому эту кладьПо суровым сердцам разобрать,Там она приютится, попрячется —До другого набора проплачется!

1866