Москва и москвичи через призму столетия

Рассылать приглашения на бал в Москве было не принято. По особым билетам являлись лишь на придворные балы. Балы и танцевальные вечера у богатых людей назначались в определённые дни. К примеру, по понедельникам – у П. Х. Обольянинова, по вторникам – у П. М Дашкова, по средам – у Н. А. Дурасова и т. д. «Так водится в московском большом свете, одни ездят к хозяину, другие к хозяйке, а часто ни тот, ни та не знают гостя, что, впрочем, случается более тогда, когда дают большой бал. Тогда многие привозят знакомых своих, особенно танцующих кавалеров. Иногда подводят их и рекомендуют хозяину или хозяйке, а часто дело обходится и без рекомендаций», – вспоминал Василий Николаевич Погожев.

Особенные балы давались по вторникам в здании Благородного собрания, вокруг которого формировалось все дворянство. Его членом мог стать любой российский дворянин. Дом располагался на углу Охотного ряда и Большой Дмитровки, приобретён у бывшего генерал-губернатора князя В. М. Долгорукого и заново отстроен архитектором М. Ф. Казаковым. Здесь проходили заседания Московского губернского дворянского собрания, давались знаменитые балы, маскарады, концерты.

Просторная зала в красивом здании не имела себе подобной в России. По вторникам здесь проходили балы, на которые съезжалось от трёх до пяти тысяч человек. Здесь были все: от вельможи до мелкопоместного дворянина. Князь Петр Андреевич Вяземский вспоминал: «Мы все, молодые люди тогдашнего поколения, торжествовали в этом доме вступление своё в возраст светлого совершеннолетия». Действительно, для многих это место служило отправной точкой во взрослую жизнь. Родители привозили своих дочерей, надеясь удачно выдать их замуж. Здесь молодые люди знакомились между собой».

А вот что пишет завсегдатай балов, однокашник М. Ю. Лермонтова по Университету, Петр Федорович Вистенгоф: «Благородное собрание обыкновенно открывается 20 ноября или блестящим балом 6 декабря, в день тезоименитства императора, и закрывается денным балом в субботу на Масленой неделе: тут вы можете видеть всех московских красавиц и невест в полном блеске их настоящей красоты, при дневном свете и лучах уже весеннего солнца… Маскарады Благородного собрания разнообразны и даже очаровательны. Съезд на них бывает в 11 часов вечера, иногда и позже. Огромная зала горит яркими огнями, которые, отражаясь, играют на ее светлых мраморных колоннах; на хорах стройный оркестр гремит польский, тот долгий, восхитительный польский, когда мимо вас таинственные маски мелькают, как мягкие тени, мистифицируя всеми возможными способами…»

Кто знает, может быть на одном из таких маскарадов Михаил Лермонтов и придумал свой «Маскарад».

Конечно, предстоящий бал и бальный наряд всецело занимал умы москвичек и москвичей, а уж провинциальной молодежи вообще было не до сна! Молоденьким девицам принято было надевать легкое, простое, не слишком открытое светлое (чаще белое или жемчужных оттенков, «слоновой кости», легкий беж) платье. Причесывали лучшие цирюльники – парикмахеры, к которым записывались за несколько месяцев. Они выезжали на дом, прическу до бала никто не должен видеть. Модным считалось украшать волосы живыми цветами: маргаритками, крохотными букетиками лиловых фиалок, конечно розами. Из драгоценностей прилична лишь нитка жемчуга. Дамы постарше щеголяли в бриллиантах, а молоденьким девчонкам это было «противопоказано». Бальные женские туфли представляли собой плотные тапочки из тонкой кожи и бархата, с округлым носком, без каблука. Непременным атрибутом бального костюма для дам были веер и перчатки.

Пластины вееров делали из слоновой кости, перламутра, черепахи, дерева, золота, серебра. «Экран» мог быть изготовлен из бумаги, шелка, кружева, атласа, бархата, птичьих перьев. Цвет тоже имел особое значение: белый – означал невинность, черный – печаль, красный – счастье, лиловый – смирение, голубой – постоянство и верность, желтый – отказ, зеленый – надежду, коричневый – короткое счастье, черный с белым – разрушенный мир, розовый с голубым – любовь и верность, убранный блестками – твердость и доверие. Если вышивка на веере золотая, то она символизирует богатство владелицы, серебро расскажет о ее скромности. Обращение с веером было своеобразной светской игрой. По тому, как дама держит его в руках, можно было догадаться о её эмоциях и желаниях. Веер был языком, на котором говорили любовники, повстречавшиеся на балу. Возьмите его в левую руку и приложите к правой щеке, и ваш кавалер поймет, что вы на все согласны. Если веер в правой руке, то – «нет»! Дама полностью раскрывает веер – «ты мой кумир», если веер закрыт и им постукивают по ладони – «все кончено». Дотронуться до веера, платка, букета считалось не приличным, фамильярностью со стороны молодого человека. Необходимой принадлежностью бала была бальная книжечка, которые теперь можно увидеть только в музеях. Дама вносила в нее имена своих кавалеров напротив каждого танца, так как приглашения на танец она получала еще до начала бала.

Нескучный сад. 1900-е гг.

Перчатки были атласные, сильно облегающие руку, светлого цвета. Дамы снимали их только за столом. Носить плохо одетые на руки перчатки, со складками или из толстой кожи, считалось признаком дурного тона. Напяливать их на руки – было сплошным мученьем, приходилось с силой протискиваться в очень узкие и тугие перчатки. Пользовались специальными растяжками. Перчатки быстро теряли форму и пачкались, стирать их было не принято, они превращались в мятую тряпку. Поэтому приходилось менять чуть ли не после каждого выхода в свет, и, как правило, заказывали их не меньше дюжины.

Во времена правления Николая I (1825–1856) мужчинам предписывалось приходить на балы в мундирах, только были введены военные и гражданские мундиры. Дабы выразить свое несогласие с правлением и прослыть вольнодумцем, можно было придти на бал в штатском. Фрак указывал на то, что его владелец нигде не служит и не является для государства «благонадежным» человеком. В начале XIX века носили, в основном, цветные фраки (синий, зеленый, коричневый, оттенки красного). Черный цвет станет «бальным» позже, а пока он символ траура.

Специальный костюм для бала начал формироваться с 1801 года: это были сорочка с высоким накрахмаленным воротником, высокий темный атласный галстук-косынка, короткий жилет и фрак, головной убор – шляпа-цилиндр. Одежда, которая надолго стала «дворянской».

До середины XIX века кавалеры являлись на бал в туфлях, коротких штанах – кюлотах и плотных чулках. Танцевать в сапогах считалось неприличным. Офицеры снимали оружие и шпоры, чтобы не повредить платье дамы. Танцевали только в перчатках, но отводя даму на место и приглашая на танец, а также целуя её руку, кавалер снимал перчатку со своей правой руки. У мужчин перчатки были лайковые, светлые, также сильно обтягивающие руку, поэтому умение быстро успеть снять и надеть перчатку на руку, требовало определенной ловкости и постоянной «тренировки».

Франты появились уже в самом начале 1800-х гг., но тогда, во времена Павла I, появившийся на балу владелец очень модного, эксцентричного костюма мог иметь неприятности с полицией. В моду вошла бесформенная прическа a la Титус, свисающие на лоб и виски завиточки. Усы и бороду дворянам было носить неприлично, поэтому довольствовались бакенбардами. Модным стало носить часы, у некоторых модников их было даже по двое. Носили их в жилетном кармане на цепочке или шнурке. В начале 40-х годов появилась мода на стёклышко в глазу (монокли).

Молодой человек, желающий быть принятым в светском обществе, был обязан не только одеваться по моде, но и быть в высшей степени «комильфо»: говорить по-французски, танцевать, знать сочинения новейших авторов, уметь вести разговор о театре и музыке, продекламировать пару сочинений модного поэта. Манеры состояли в умении правильно кланяться, ходить, стоять, сидеть, танцевать. Если сидеть, то спокойно, не кладя ногу на ногу, не перебирая руками шляпы и пуговиц, кусать губы, ногти, очень неучтиво было зевать. Аристократическое образование дополнялось уроками танцев: «… сначала учили нас, как входить в комнату, как шаркать ногой, соблюдая при этом, чтобы голова оставалась неподвижной, как подходить к дамской ручке и отходить, не поворачиваясь правым, но непременно левым плечом; затем начинались танцы…», – вспоминает в «Литературных воспоминаниях» Дмитрий Васильевич Григорович.

Нескучный сад. 1900-е гг.

В первой половине XIX века появляется новый тип идеально одетого мужчины – дэнди. Они отличались не только костюмом, но и манерами. Истинный дэнди имел томный, равнодушный вид, кидал презрительные взгляды на дам сквозь лорнет, отличался независимостью характера и скукой, выказывая её на английский манер. Пристально разглядывать или смотреть в упор на дам в свете считалось верхом неприличия. Таким образом, дэнди демонстративно нарушали, принятые в светском обществе, правила. Однако по воспоминаниям Елизаветы Петровны Яньковой, урождённой Римской-Корсаковой: «…многие знатные старики гнушались новою модой и до тридцатых еще годов продолжали пудриться и носили французские кафтаны. Так, я помню, некоторые до смерти оставались верны своим привычкам: князь Куракин, князь Николай Борисович Юсупов, князь Лобанов, Лунин и еще другие, умершие в тридцатых годах, являлись на балы и ко двору одетые по моде екатерининских времен: в пудре, в чулках и башмаках, а которые с красными каблуками…».

Были и так называемые «детские балы». Они устраивались в первую половину дня либо в частных домах, либо у танцмейстера. Туда привозили и совсем маленьких детей, но танцевали также и девочки до четырнадцати лет. Невестой можно было стать уже в пятнадцать лет, в то время, – это возможный возраст для замужества.

Ну и конечно какой бал без танцев. В них принято было участвовать даже беременным женщинам. Нередко такие вечера представляли настоящую угрозу для здоровья. В танцевальных залах было жарко, платья из легких тканей. На улице мороз! Переохлаждение после жарких танцев часто приводило к простуде и воспалению легких. На балу необходимо было безукоризненно выглядеть, контролировать каждое свое движение и слово, при этом казаться веселым, приветливым и естественным.

В начале столетия бал начинался полонезом, который больше походил на прогулку под музыку по залам, где мужчины предлагают руку дамам, и пары степенно обходят большую залу и прилегающие к ней комнаты. Первой парой шли хозяин и самая почётная гостья, вторыми – хозяйка с самым почтенным гостем. Этот танец длился не менее получаса.

Дом В.И. Фирсановой/ Благородное собрание. Из альбома «Архитектурные памятники Москвы». Художественная фототипия К. Фишера. 1904-05 гг.

За ним следовали лёгкие танцы – экосез и экосез-кадриль, мазурка и, не совсем «приличный» вальс. Вальсирование в некоторых домах считали непристойным из-за близости партнёров во время танца. Это «унижало» достоинство женщины! Но танец стал невероятно модным, и окончательно «победил», после проникновения в Россию музыки «короля вальсов» Иоганна Штрауса. Завершал вечер обычно котильон, который мог длиться около трёх часов и больше. Это такой танцевальный марафон из разных танцев – вальса, мазурки, польки. Исполнялся он всеми участниками в конце бала. Разнообразие Котильона зависело от ведущей пары – кавалер – «кондуктор» давал сигнал оркестру, громко называя фигуры, и следил за правильностью движения пар. После те, кто остался «живым», еле передвигая ноги, разъезжались по домам. И поскольку это было очень важно, обучение танцам начиналось рано – с пяти-шести лет. Не любовь к танцам и неумение танцевать считалось серьезным пробелом в воспитании. Александр Пушкин начал учиться танцам уже в девять лет, т. е. поздновато. До лета 1811 года он с сестрой посещал танцевальные вечера у Трубецких-Бутурлиных и Сушковых, а по четвергам – детские балы у московского танцмейстера П. А. Йогеля, который считался одним из лучших учителей бальных танцев первой половины XIX века. Не уступали известности также балы Гастана Мунаретти, или Гайтан Антоныча, как называли его москвичи. Он присылал за некоторыми учениками свои сани, чтобы они не тратились на извозчика. Его танцевальный класс располагался в 1818 году на Рождественской улице. Сюда ежедневно съезжались его ученики различных сословий, национальности и возраста. Часто во время уроков он предлагал ученикам завтрак, причем из итальянских блюд. За московскую щедрость, веселый нрав и оригинальность его маскарадов, горожане его любили. Он брал за уроки приличную плату, но обещал научить всем танцам, какие только известны в мире.

Помимо балов московские дворяне были родоначальниками клубного времяпрепровождения.

Легендарный Английский клуб был любимейшим местом встреч высшей московской аристократии. Он был основан в царствование Екатерины II жившими тогда в Москве иностранцами по образцу клубов Англии. В 1797 г. клуб был закрыт императором Павлом I и возобновил свою деятельность в 1802 году, после воцарения Александра I.

Тогда он разместился в доме малолетних князей Гагариных на углу Страстного бульвара (д. 15) и Петровки (ныне в этом здании – Московская Городская Дума). Здесь в 1806 году москвичи чествовали героя Шенграбенского сражения генерала П. И. Багратиона. Этот торжественный обед в Английском клубе ярко описан в романе Л. Н. Толстого «Война и мир». Во время французской оккупации в этом доме нередко бывал молодой офицер-интендант наполеоновской армии Анри Бейль – будущий знаменитый писатель Стендаль. «Этот город не был знаком Европе, – вспоминал он впоследствии, – в нём было от шестисот до восьмисот дворцов, равных которым не нашлось бы ни одного в Париже». Прежде всего, его поразил, конечно, роскошный дворец бывшего Английского клуба, построенный, предположительно, М. Ф. Казаковым. Сгоревший во время пожара 1812 года, дом этот только в 1826 году был восстановлен архитектором О. И. Бове и именно в таком виде дошёл до нашего времени. После этого клуб поменял несколько помещений (в течение целых восемнадцати лет он даже располагался в том самом доме на Большой Дмитровке, где находилось Училище колонновожатых).

В апреле 1831 года клуб переехал в новое помещение – дом графини М. Г. Разумовской на Тверской, со «львами в воротах», которые были упомянуты А. С. Пушкиным в романе «Евгений Онегин» при описании прибытия Лариных в Москву.

(Это дом № 21 по Тверской улице – ныне Музей современной истории России). В этом особняке он и находился до 1917 года.

Быть членом Английского клуба было не просто почётно, это означало принадлежать к самым сливкам общества.

Жизнь Английского клуба строилась в соответствии со строгим Уставом. Принимались в него только дворяне – мужчины, женщины в него не допускались. Естественно, поэтому в нём не устраивали никаких балов или музыкальных вечеров. Время там проводили в роскошных обедах и ужинах, спорах и дискуссиях, чтении газет и журналов (библиотека Английского клуба славилась как одна из лучших в Москве). Но главное, там шла крупная карточная игра на деньги, во время которой проигрывались иногда целые состояния. Число членов клуба в ХIХ веке составляло всего 350–400 человек, поэтому многим приходилось ждать очереди по 10 лет и более. Запись в кандидаты состояла из 1000 фамилий. В члены клуба принимались дворяне исключительно тайным голосованием. В баллотировке должны были участвовать не менее сорока пяти человек, и для того, чтобы быть избранным, надо было получить не менее двух третей голосов. Избирателям выдавали черные и белые шары: 2 трети белых шаров означало поступление в клуб. В случае неизбрания кандидата Устав запрещал предлагать его вторично. Принятый в члены клуба должен был ежегодно платить членские взносы и возобновлять свой билет, иначе считался выбывшим из клуба.

Впрочем, и просто гостям-посетителям, здесь были всегда рады. Сохранились воспоминания писателя Степана Петровича Жихарева: «По милости брата И. П. Поливанова, я, наконец, хотя гостем, попал в Английский клуб – и как доволен! Он обещает записывать меня, когда только захочу, и я завтра же буду там обедать. Какой дом, какая услуга – чудо! Спрашивай чего хочешь – все есть и все недорого. Клуб выписывает все газеты и журналы, русские и иностранные, а для чтения есть особая комната, в которой не позволяется мешать читающим. Не хочешь читать – играй в карты, в бильярд, в шахматы, не любишь карт и бильярда – разговаривай: всякий может найти себе собеседника по душе и по мысли. Он показался мне каким-то особым маленьким миром, к котором можно прожить, обходясь без большого. Об обществе нечего и говорить: вся знать, все лучшие люди в городе членами клуба. Я нашел тут князей Долгоруких, Валуева, смоленского Апраксина, екатерининского генерала Маркова с георгиевскою звездою, трех князей Голицыных, сенаторов, Карамзина, И. И. Дмитриева, Пушкиных…». Действительно, членами были три поколения Пушкиных: отец Александра Сергеевича – Сергей Львович и его дядя – Василий Львович, сам великий поэт и его старший сын Александр Александрович, впоследствии генерал, Гончаровы – дед и братья Н. Н. Пушкиной, а также поэты П. А. Вяземский, И. И. Дмитриев, Е. А. Баратынский, Н. М. Языков, Д. В. Давыдов, Ф. И. Тютчев, писатель М. Н. Загоскин, историк М. П. Погодин, издатель Н. А. Полевой, музыкант граф М. Ю. Виельгорский и актёр М. С. Щепкин. Там встречались и часто спорили люди самых разных убеждений: почти недоступный в другое время знаменитый князь Н. Б. Юсупов и известный кутила и бретёр граф Ф. И. Толстой (Американец), многие декабристы, друзья А. С. Пушкина – П. В. Нащокин, С. А. Соболевский, П. Я. Чаадаев. Весь «цвет» дворянской Москвы!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.