Вывоз мусора

Математический эквивалент волшебства, по мнению известного математика Маркуса Дю Сотоя (Marcus du Sautoy), может быть представлен в том числе произведением мнимых чисел: i x i = -i, где i – мнимое число (фактически его нет, а «минус i» ошеломляет). То же и с влюблённостью, размышлял Тони, она – как функция от мнимых (воображаемых и условных) образов.

– Вы что, ботаник? – спросила Лекстор накануне выписки.

Тони смутился, а днём позже пригласил её в кафе Rio у акведука. Акведук в Конди построен в 1714 году. Протяжённостью в пять километров, он простирался от монастыря Санта-Клары на северо-восток и изначально имел 999 арок. Уникальное сооружение, но сегодня от акведука мало что осталось – лишь чудом уцелевшая совокупность фрагментов.

Лекстор выглядела ещё красивей. Во всяком случае, так казалось. До последнего Гомес не знал, придёт ли она («Как получится, Тони»), и вот пришла – они вместе, над их столиком абажур цвета песчаной отмели в час заката, ароматнейший кофе и площадь Республики за окном.

– И как вам тут? – Тони неопределённо обвёл взглядом площадь. После дождя включились фонари, небо уже остыло и опускался туман.

– Не знаю, Тони, работа – дом. Но море, песчаная отмель, как вы заметили, – всё это неплохой обмен.

Лекстор и в самом деле радости не излучала. Её улыбка была наигранной, и, хотя шла к лицу, образу явно недоставало легкомыслия, особой оторванности, что ли, по которой Гомес давно скучал – ещё со времени клубных похождений в конце 2000-х. Люди с тех пор насупились и если не притихли, то подурнели.

– А вам? – спросила медсестра по-русски. – Вы астроном, но метёте улицу. Не надоело?

– Пока нет, – Тони замялся, подбирая слова. Слова не подбирались. – Здесь другое.

Им принесли ещё виски, ведёрко льда и суши: «Филадельфию с угрём» (угорь, сливочный сыр, огурец), «Тунец спайси» (тунец, соус спайси, зелёный лук) и «Чукку» (водоросли чукка, соус «Гамадари»).

– Другое?

«Другим» была, естественно, история Гомеса о его перемещениях (с «пикета» на «пикет»). Тони не терпелось. Поверит Лекстор или нет – не важно (хотелось бы, конечно, но он ведь и сам едва верил). На самом деле, Тони рассчитывал через рассказ хотя бы снять боль (искренность придаёт сил), а в идеале – найти друга.

– Друга – не знаю, но подругу вы точно нашли, – Лекстор выслушала рассказ, поправила чёлку и потянулась за сигаретами.

На десерт у них были миндальные пирожные со сметаной, желе из красных ягод и секс в отеле напротив. Над Конди навис туман, но к утру он рассеялся.

Виски «Блэк Боттл» оказался на удивление качественным; голова не болела, да и вообще свидание обоим пошло на пользу: Гомес убедился, что он не псих, а Лекстор хоть и сомневалась, но что-то случилось – она смеялась, подолгу играла с его руками, и в глазах у неё заискрились тончайшие светодиоды.

Вот вам и Мотя. Она живо заинтересовалась проблемой управляемого перемещения и уже в среду познакомила Тони с профессором Майком Доджем из США. В Лиссабонском университете он читал Machines («Машины») – весьма популярный у студентов курс о будущем робототехники. Относительно молодой человек (на вид не старше тридцати), он буквально притягивал своей начитанностью, широчайшим кругозором и мягкой манерой общения. Иначе говоря, профессор Додж являлся не только высококлассным специалистом, но был воспитан и скромен – редкое сочетание в научной среде выскочек и задавал.

Выслушав Тони, он с минуту молчал, загадочно и не без иронии поглядывая то на Лекстор, то на дворника с повреждённой психикой (а ведь Таня считалась неглупой студенткой, жаль).

– Ваш распылитель с вами?

Гомес вынул из сумки устройство и протянул Майку. Тот взял. Непривычного вида гаджет напоминал бомбу: небольшой баллончик с прикреплёнными к нему айфоном, ароматической насадкой Scentee и миниатюрным таймером реального времени. Додж поднялся, подошёл к окну и включил аппарат.

– Осторожней с ним, – мало ли что на уме у профессора, подумал Тони. – Лучше присядьте и вдыхайте медленно, запах не сильный, но весьма специфичный.

– Может, не надо? – вставила Лекстор.

Но было поздно: её кумир (она в третий раз уже записывалась на «Машины» и исправно посещала курс – так нравился ей учёный) внезапно пошатнулся и с шумом упал, потеряв сознание – бледный, но безупречно прекрасный в своей уникальной скромности.

На миг Мотя застыла, глаза у неё округлились, и всё же Лекстор держала себя в руках. Она склонилась над Майком, готовая оказать первую помощь, а тот словно и не нуждался в ней. Он лишь прилёг и теперь активно участвовал в своём сне – по ходу действия лицо профессора менялось. Судя по мимике, ничего ужасного. Каков сюжет там был – не ясно, но что-то определённо происходило. Майк по-прежнему крепко удерживал гаджет. Часы смартфона показывали 15:26:12, 27 января. Что же до таймера – время в нём перевалило за полночь и шло явно в ускоренном темпе.

– Надеюсь, он в порядке, – Лекстор беспокоилась, но напрасно: Майк не только был умным, а ещё и сильным.

В любом случае пульс у него был нормальный. Через минуту он улыбнулся и открыл глаза.

– Надо же, – промолвил он, – я видел Лизу.

Лизу? Лиза Фриманссон была первой любовью Додж, но безответной – они расстались, а спустя год Лиз утонула в Атлантическом океане неподалёку от Рокленда, штат Мэн. В этом Рокленде Майки и побывал сегодня («отложенное свидание», как он выразился).

То, чего он боялся всё это время (вернуться в Рокленд, постоять у моря и пусть мысленно, но представить Лизу живой), оказалось захватывающим и вполне себе научным опытом. И Лиза была чудесной (до поздней ночи они просидели в кафе «Миранда», где тихо расстались, простив друг другу дурацкие обиды), и, как ни смешно, опыт подтвердил смелые (если не вызывающие) предположения русского астронома Антонио Гомеса о смещении индивидуального пространства под воздействием ароматов.

Пережив необычный опыт, профессор Додж немало вдохновился и спустя время взглянул на проблему с точки зрения биофизики. К тому же, имея профессиональный интерес когнитолога, он расширил область исследований в близком для себя контексте психологии, морали и искусственных нейронных сетей. Минимальной его целью было написать сто́ящую наконец работу. Конкретную, с новыми идеями и имеющую прикладной смысл, а не общие слова, от которых Майки давно устал. Тонины опыты он рассматривал как составную часть общего замысла.

Дворник не возражал:

– Признаться, мне всё равно.

Единственное, о чём мечтал Гомес, – научиться использовать непонятный пока механизм для свободного передвижения по миру (в заданную точку, без таможенного контроля и бесплатно). Теория для Тони была вторична. Иначе говоря, авторство его не волновало. Разве что деньги. Но романтику деньги пофиг (пока не прижмёт, правда).

– Правда? – удивилась Подравка истории профессора и Лиз.

Честно сказать, Тони и сам удивился: как вообще могут быть связаны любовная история Доджа и их с Подравкой «пикеты»? Совершенно разные, на первый взгляд, мотивы (в случае с Майком – безответная любовь, смерть человека; в случае с ним и Смешту – непротивление диктатуре в прошлом, запоздалое раскаяние), но результат один – попытка исправить положение. «Может, в этом и суть?» – задавался вопросом Тони. И Додж, и он с Сучкой так или иначе ощущали вину (во всяком случае, дискомфорт, потерю равновесия), искали выход и, образно говоря, всё это время копались в мусоре, дышали грязью и покрывались пылью.

Такая позиция многое объясняла, и если всё так, его нехитрый гаджет не многим отличался от пылесоса.

VI. Пылесос

Люди болеют просто от жизни.

Майкл Каннингем, «Снежная королева», из мыслей Эндрю

От жизни они как раз и болеют, размышлял Тони под впечатлением романа Майкла Каннингема «Снежная Королева», удобно устроившись на подоконнике в съёмной квартире на Sacadura Cabral. Вид из окна примирял с неизбежностью: черепица крыш, слева море, внизу тротуар – чисто выметенный самим же Тони; осень.

И тут внезапным порывом ветра отовсюду поднялись сухие листья – жёлтые с красным прообразы психически неуравновешенной радости. Поднялись и безумным многоголосием забились о стекло, раму, отдаваясь ужасом в голове у Тони, беспорядочно влетая в комнату, кружась там и плавно оседая на пол, клавиатуру компьютера, деревянный стул и книжные полки. Некоторые (и особо выдающиеся «психи») летели дальше и достигали входной двери, словно попали в тоннель под проспектом Мира у Крестовского моста в Москве и с жёлтыми лампами по стенам. Ехать бы в таком тоннеле бесконечно, подумал Тони, да и автобус в тоннеле – как «пикет» (следствие богатого воображения на фоне безответной любви, где вывоз мусора происходит на интервале между влюблённостью и равнодушием).

Спустя минуту листья стихли. Тони поднялся, включил пылесос и принялся за уборку. К несчастью, листья не давались. Они застревали в щётке, и оттого возникал надрывный шум. Пылесос не справлялся, что и понятно – он не рассчитан для сбора крупных частиц. Гомес насупился – мог бы и догадаться. Мог бы, но не догадался и теперь мысленно измельчал листья в пыль, надеясь улучшить конструкцию щётки, затем трубы, схемы управления и, наконец, системы утилизации. Пылесос походил на жизнь, и Тони казалось: усовершенствовав его, он упростит и своё положение в галактике.

В галактике между тем творилось невообразимое: последние изыскания указывали на присутствие в Млечном пути ещё одной чёрной дыры, планетологи из Калифорнии предсказывали новую планету в Солнечной системе, а специальные датчики в Антарктиде фиксировали стремительное ослабление магнитного поля Земли.

Тони собрал нападавшие листья в пакет.

На смену листопаду пошёл дождь. Колебания магнитного поля на самом деле были обычным явлением и в отсутствие приличной статистики имели лишь умозаключительную природу. Чего не скажешь об РФ: после оккупации Крыма Россия в большинстве развитых стран воспринималась как источник стратегической угрозы. Если дыру и девятую планету, размышлял Тони, надо ещё увидеть, то в случае с РФ её агрессивная природа давно доказана.

На лице у Гомеса отразилось смятение. Привычка играть событиями доставляла лишь кратковременное удовольствие, но дальше всё: возвращались уныние и неопределённость. Как и положено, принцип неопределённости Гейзенберга распространялся на всё сущее, включая дворников и астрономов-мечтателей. Зато днём раньше Тони купил наконец долгожданный телескоп – подержанную модель Sky-Watcher с зеркальной системой Ньютона, диаметром объектива 200 мм и максимальным увеличением в 400 раз.

Прибор хоть и был подержанным, но вполне работал. Как и планировал, Гомес установил его на крыше, а управлял им с компьютера, и уже первые снимки созвездия Треугольника вышли необыкновенно чёткими и даже красочными (Тони добавил им цвета – фотографии не уступали картинам «Хаббла»; было нечто ускользающее в них от определения, но понятное взгляду).

На взгляд Тони, снимки Треугольника побуждали думать и создавали вполне отчётливое настроение возможности перемен – перемен к лучшему, – ощущение лёгкости и в конечном итоге предчувствие счастья. В последние 2–3 недели он систематически сканировал небо и изготовил целую папку подобных и не менее впечатляющих работ. Каждую картину он сопроводил небольшим эссе из жизни инопланетян, распечатал и показал Лекстор.

– Тони, ты гений! – воскликнула медсестра. – Это можно продать. Всё ж лучше, чем вывоз мусора.

– Да кто ж это купит?

И всё же купили. Не сразу, конечно. Картины, признаться, были своеобразными, но не такой уж и андеграунд. Для начала Лекстор развесила их у себя в клинике, и больные обрадовались – с полотен им открывались звёзды, а заодно и чудо воображения. Постепенно «ожили» и Гомесовы инопланетяне – короткие тексты о них легко запоминались, от картины к картине тексты связывались в сюжет, хотя и без сюжета всё было ясно: жизнь за пределами Земли полна захватывающих событий, понятных, но не всегда доступных обычным людям (а тем более больным, как в случае с больными Лекстор).

Выставка в больнице привлекла также внимание специалистов галереи Берарду в Лиссабоне (Museu Coleccão Berardo), и после недолгих переговоров Лекстор продала им творчество Тони, включая будущие его работы на год вперёд. Деньги небольшие, зато при деле, подумал Гомес, да и больным приятно. Его картины были как пылесос: бесшумная модель с универсальной щёткой и минимальным энергопотреблением. Даже во сне больные проникались радостью и покоем.

Уже к лету он изготовил необходимое по контракту количество картин и вдруг задумался: что дальше? Работа дворника ему нравилась (Тони не собирался бросать её), незапланированные «пикеты» прекратились, и он по-прежнему был влюблён. Влюблён и точно знал почему: Тони привязался к ней, а Лекстор нет. Она ценила его дружбу, ей нравились его руки, но она не любила его. В отличие от отношений, близких к родственным (с перспективой скуки и так далее), отсутствие взаимности придаёт смысла, меняет цели и развивает воображение.

К воображению добавим звёзды (регулярные наблюдения за галактиками доставляли Тони ни с чем не сравнимое удовольствие), рассказы из жизни инопланетян и ставшие уже страстью для него опыты с перемещениями в пространстве. Короче, дел у него хватало, и вопрос о будущем (что дальше?) постепенно отпал.

Последние картины, к слову, выполненные им для Берарду, как раз и отражали настроение Тони: жить одним днём и в своё удовольствие. События его рассказов происходили в галактике М22 (фантастические виды, скопления сверхновых), а инопланетяне, обитавшие там, постоянно влюблялись. Они влюблялись, переживали сильнейшие эмоции, но этим их отношения и ограничивались. Вопрос о детях не стоял (при необходимости их получали путём клонирования), никакого брака, взаимной ответственности и совместного быта.

Вряд ли такой сюжет понравился бы папе римскому, но агенты Берарду съели (нетрадиционная этика и церковь – антагонизмы). Нынешний папа вообще был странный, и дело даже не в семейных ценностях, за которые он ратовал, – папа храбро разъезжал по миру, но ни разу не осудил РФ. Казалось, его не беспокоили ни захват Крыма, ни зверства в ОРЛДО, ни развязанные Россией войны и, конечно, ни поддержка Путиным бесчеловечных диктаторских режимов, включая латиноамериканские. А может, и беспокоили, но папа Франциск предпочитал не высовываться (кто ж поймёт?). От такого папы, стало быть, никакого толку, одно расстройство.

Между тем профессор Додж зашёл в тупик.

Он так и не понял принципов действия гаджета Тони. Во всяком случае, он не смог привести какие-либо формальные доказательства своих предположений. В итоге Майки ограничился описанием явления, привёл пару гипотез и опубликовал статью в National Geographic. Материал, помещённый в рубрике «Большая идея», получился весьма интригующим.

«Перспектива за мгновение оказаться в любой точке земного шара, – писал он, – не так уж и фантастична». Дальше следовало краткое описание теории (ароматы, квантовый скачок, транзит) и приводились условия (минимальные и достаточные) для реализации идеи. Всё наше познание, по словам да Винчи, начинается с ощущений. Опытный образец уже готов. «Вопрос времени, – заключал Майки, – от силы год».

Так и вышло. Статья содержала с десяток фотографий, отснятых Тони во время его «странствий», включая последние пикеты в Симферополе, Алеппо и русскоязычных анклавах Латвии. Из-за спешки фотографии не отличались качеством, но уже к марту восемнадцатого Тони работал вполне осмысленно, для съёмки использовал зеркальную камеру и частично решил задачу управляемого перемещения. Опыт явно опережал теорию. Профессор Додж выглядел обескураженным и почти смирился с поражением.

В целом версия Тони насчёт энергетического скачка подтверждалась, в том числе и математически, но в какой-то момент квантовый переход из одного состояния в другое становился множественным и уловить (зарегистрировать) конкретную динамику становилось невозможно; математика ускользала, оставалась гипотеза.

Поведение стаи непредсказуемо, убеждался Майк, ломался и возвращался к работе всё реже, задумываясь, однако, всё чаще о фрактальной теории Бенуа Мандельброта, всегда изумлявшей его своими последствиями: простое рождает сложное, из неживого (со временем и постепенно) образуется живое.

Множество Мандельброта он представлял как фундаментальный принцип упорядочения природы (рекуррентное соотношение zn+1=z2+c), но связать этот принцип с квантовой непредсказуемостью было архисложно (и вместе с тем невероятно притягательно). Через понятие антиэлектрона Поль Дирак уже пытался объединить квантовую физику и теорию относительности. Пытались многие, а наиболее успешной попыткой стало открытие Стивеном Хокингом излучения чёрных дыр (так называемое «излучение Хокинга»). Но ведь Майки не Хокинг и не Поль Дирак. Беда профессора – он медленно думал. Связь тем не менее напрашивалась сама собой: при некоторых условиях энергетической целостности квантовые переходы (на которые ставил Тони и добился гораздо большего, чем ожидал, – его гаджет исправно работал), вполне возможно, стабилизировались и, образно говоря, управляли стаей. В пользу такого допущения свидетельствовали и Тонин гаджет, и сама, как полагал Майки, стратегия сдержек и противовесов (в эволюции суть рекурсивная функция), задающая тон всему сущему (а не Бог, к примеру, папа римский или Роберт Мугабе).

Роберт Мугабе тем временем решил продлить свои обязанности диктатора Зимбабве, РФ добилась отмены западных санкций и теперь расправляла крылья, а Северная Корея нанесла ядерный удар по США, но промахнулась (ракета упала в Тихий океан, произведя лишь волну у островов Гилберта). Таня Лекстор окончила университет, Подравка Смешту сменила работу и теперь продавала интим-услуги (виртуальный секс, дополненная реальность), а Тони увлёкся литературной деятельностью.

На этот раз он задумал роман, отказавшись от иллюстрированных рассказов, коротких эссе и заметок с подтекстом. Эти подтексты и вообще всё короткое напоминали ему Фейсбук – сообщество потерянных незнакомцев, именующих себя друзьями (незаслуженно, большей частью от амбиций, безысходности или того хуже – от скуки).

Гомесу, однако, не было скучно, он не испытывал безысходности и не нуждался в незнакомцах. Люди? Люди давно убили бы его, и то, что он ещё жив – не их заслуга, а лишь осторожность самого Тони. Он ощущал себя животным. Испуганным животным сродни кролику, к примеру, или полевой мыши и оттого способным хитрить, играть и притворяться, не чураясь в том числе подлости. Подлость, правда, была театральной; скорей ремаркой, и если кто-то страдал от неё, то сам же автор. Короче, люди лишь мелькали в его спектакле, не имея конкретной надобности и на правах массовки.

Некоторое время он размышлял над сюжетом будущего романа. Сюжет не давался (предыдущие его эссе отвлекали, тянули назад), но всё же дался, и в марте восемнадцатого Гомес приступил к работе.

По замыслу команда исследователей Марса, проведя на планете без малого три года, решает изменить программу (частный проект Nozomi Hinode inc., безвозвратная экспедиция) и отправляется на спутник Юпитера Ио. Весьма рискованное предприятие, но Марс их больше не привлекает (как и Земля), к тому же они свободны, и не всё ли равно, где умереть, а так есть возможность убраться подальше: прочь от мусора, бессмысленных запретов и навстречу неизвестности. «Технически не особенно удачное решение, – писал Тони в заметках к плану будущей книги, – но жить в будке (пусть и тщательно оборудованной) безвылазно, с минимальным движением и безо всякой пользы – как контроль государства над экономикой: глупо и постыдно (Хайек – “Пагубная самонадеянность”, смотри также: “Колыбель для кошки”, “Ветер в ивах”, “Жак Превер – идиот”; загуглить: Сесиль Вессье, Карен Давиша, Юпитера спутники, Ян Новак-Езёраньский, Оливия Лэнг)».

Итак, 17 июня 2039 года посадочный модуль Rainbow Hoax («Радужная мистификация») стартовал с марсианской площадки вблизи поселения № 20 и отправился к Ио. В состав экипажа входили Паскаль Годье – инженер Европейского космического агентства из Портсмута, Англия, Генри Ослик – диссидент из России, руководитель лаборатории Intelligent Dynamic Procedures, профессор когнитологии Ширнесского университета, Ширнесс, Англия, и астрофизик Катя Смит, Сорбонна, Франция (урождённая Лена Гольц из Облучья, Еврейская автономная область, РФ).

Бывает, что вагон пустой, а всё равно тесно, размышлял Гомес, представив ангар марсианского поселения и в нём троих – обречённых на смерть (пусть и добровольную) под видом освоения новых территорий. Ведь ясно же: пройдёт время – и люди поступят с этими «территориями» так же, как обошлись с Землёй, то есть загадят их. Каким-то образом человек так и не приобрёл навык уборки (ключевой рефлекс выживания, по мнению Тони), а единственным разумным мотивом космических путешествий, допускал автор (и вместе с ним его персонажи), могла быть любознательность.

Набрав необходимую для преодоления гравитации Марса скорость, Rainbow Hoax продолжил полёт в космическом вакууме и лишь с помощью самодельного двигателя коррекции, изготовленного Генри Осликом из пылесоса. Тони намеренно ввёл эпизод с пылесосом для придания роману очевидной неправдоподобности. Правда, рассуждал Антонио, необходима в СМИ, хороша в науке, документальном кино, однако скучна в художественном повествовании. Он не понаслышке был знаком с так называемым соцреализмом в СССР и пропагандой в РФ – с него хватит. Пылесос к тому же являл прекрасную метафору. Признаться, уже тогда Тони начал задумываться о грандиозном, как казалось, проекте с дорожным пылесосом Bucher CityCat 1000, научиться водить который он мечтал и намеревался в будущем оснастить его своим «переместителем в пространстве».

Достигнув Ио, Тонины герои успешно посадили корабль на поверхность спутника и, к немалому удивлению, нашли его вполне пригодным для жизни. Во всяком случае, чрезвычайная геодезическая активность здесь, открытая аппаратами «Вояджер» ещё в 1979 году, была не такой уж и чрезвычайной. Самым тяжёлым на Ио оказалось построить защищённое от радиации укрытие, некий дом, более-менее просторный, чтобы не испытывать физический (а в большей степени психологический) дискомфорт. В результате, изрядно намучившись, астронавты соорудили надувной ангар, предусмотрительно изготовленный ещё на Марсе. Ангар имел антирадиационное покрытие внутри и снаружи, соединялся герметичным шлюзом с кораблём и получал чистейший воздух от генератора Rainbow Hoax.

Чем занять себя, вопросов не было – друзья много читали (их электронная библиотека содержала сотни терабайт данных), слушали музыку, смотрели фильмы, научно-популярные передачи и историческую хронику. Как и на Марсе, каждый увлечённо занимался своими хобби: Паскаль Годье писал картины (пейзажи Ио и иллюстрации к детским комиксам о приключениях их группы в космосе), Ослик работал над машиной для извлечения кислорода из диоксида серы, изобилующего на спутнике, а Катя Смит вернулась к документальному кино (увлечению всей жизни) и снимала вторую часть их одиссеи – «Часть вторая. Ио». «Часть первая. Марс» была отправлена на Землю годом ранее и имела там если не оглушительный, то вполне серьёзный успех на рынке инопланетных видео.

Всё бы так и шло, но однажды неподалёку от станции ожил вулкан. На карте Ио он обозначен как патера Локи (по имени бога хитрости в скандинавской мифологии). Из кратера пошла лава, и лишь в последний момент астронавты вскочили в свой космолёт, едва успев подготовиться к старту и запустить двигатель. Им повезло – спустя мгновение их аппарат уже поднимался над беснующейся поверхностью спутника и, взяв курс чуть левее Юпитера, отправился в сторону Альфа Центавра, ближайшей к ним двойной звезды.

Казалось, это был их последний полёт, но нет. Волею судьбы и благодаря космическому ветру (этот вселенский пылесос, похоже, знал своё дело) в июле 2041 года путешественники достигли Плутона и, выйдя на его орбиту, пристыковались к заброшенной к тому времени станции Julius Meinl Европейского космического агентства. Довольно просторный корабль оказался полон топлива, запасов еды и вполне комфортабельным для длительного полёта. Предыдущая экспедиция покинула аппарат около года назад, и опять же – без ведома ЕКА, явно не в сторону Земли и на свой страх и риск.

Примечательно – как и наши друзья «марсиане», всё большее количество экспедиций, снаряжённых преимущественно частными компаниями, срывались с места (нарушая планы и предписания) навстречу неведомому. «Как, должно быть, им надоело жить, – писал Тони, – и как соскучились они по безрассудству».

К середине повествования его герои всё ещё кружат вокруг Плутона, но безрассудство вновь побеждает – они сходят с орбиты и устремляются на поиски загадочной Девятой планеты. Её точные координаты до сих пор не установлены. «Тем интереснее», – рассуждает Паскаль. В любом случае, из землян они ближе всего к обнаружению нового объекта. Хотя и ясно – при периоде его обращения вокруг Солнца от 10 до 20 тысяч лет найти Девятую планету живыми у астронавтов вряд ли получится. Смит терзают сомнения. «Хочу как раньше», – записывает она в дневник и в какой-то момент замыкается, пытаясь разрешить дилемму: умереть сейчас или позже. Дилеммы, однако, нет. «Как раньше уже не будет, – утешает её Ослик. – В основном только хуже. Лишь изредка что-то там прояснится, и то ненадолго».