История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6

Вслед за тем посланный от Аббас-Мирзы Хаджи-Абдул-Хасан, прибывший в Тифлис с словесным поручением относительно искреннего расположения тегеранского двора приступить к мирным переговорам, обратился с просьбою, чтобы главнокомандующий отправил к ним своего чиновника, для лучшего удостоверения наследника персидского престола, что возложенная на него миссия в точности исполнена. Генерал Ртищев отправил тогда своего адъютанта, подпоручика Попова, с поручением уверить Аббас-Мирзу, что император всегда готов заключить мир и иметь дружбу с Персиею, но что для достижения такой цели недостаточно словесных поручений, а необходимо письменное постановление. Посланному поручено заявить Аббас-Мирзе, что если тегеранский двор действительно желает приступить к составлению такого акта, то уполномочил бы приступить к переговорам такого чиновника, «коего звание и достоинство соответствовало бы важности сего дела и достоинству двух сильных держав». Аббас-Мирза принял Попова весьма ласково и заявил, что не только согласен послать одного из своих чиновников к главнокомандующему, для открытия мирных сношений, но намерен сам иметь с ним личное свидание на границе. В доказательство искренности своих намерений он объявил, что в течение 40 дней не предпримет военных действий, распустил на 20 дней свои войска, собранные в Тавризе, и обещал, в виде подарка главнокомандующему, выдать Попову шесть человек офицеров и 100 человек нижних чинов Троицкого полка, взятых в плен при Султан-Буд-Керчи.

Обещание это не было, однако, исполнено, и, с приездом в Тавриз английского посланника сира Гора Узелея, дела приняли совершенно другой оборот: уполномоченный не был отправлен к Ртищеву, пленные русские офицеры и солдаты не выданы, персидским войскам приказано собираться, и даже в обращении с посланными произошла заметная перемена.

Опасаясь, что Россия приобретет слишком большое влияние в Персии и вообще на Востоке, английское правительство, несмотря на союзные с нами отношения, решилось противодействовать этому, но таким путем, который не мог бы разорвать дружественной связи с Россией – связи, столь необходимой в то время самой Англии.

Под видом услуги и желания подвинуть Персию к скорейшему заключению мира с Россиею английское правительство предложило свое посредничество, и когда оно было отклонено императором Александром, тогда сир Гор Узелей успел заключить трактат с тегеранским правительством, по которому Англия обязалась употребить всевозможное старание, чтобы склонить Россию на возвращение всех земель, нами у Персии завоеванных. Баба-хан, конечно, был очень доволен обещаниями англичан и уполномочил сира Гора Узелея принимать непосредственное участие во всех без исключения делах, относящихся до постановления мира с Россиею.

Это полномочие было равносильно уничтожению самостоятельности персидского правительства и передавало ведение переговоров в руки англичан, так как тегеранский двор был в полной их зависимости: от англичан персияне получали ежегодную субсидию в 200 000 туманов, получали оружие, боевые припасы и даже сукно для обмундирования войск[69].

Представляя затруднительность положения, в котором находится Россия в Европе, вследствие неизбежного разрыва с Наполеоном, указывая на малочисленность русских войск в Закавказье, на волнения в Грузии и всегдашнюю готовность дагестанских горцев содействовать персиянам, сир Гор Узелей успел убедить Аббас-Мирзу, что, при некоторой твердости характера и напряжении своих боевых сил, он может добиться более выгодных условий мира. Безусловная вера в справедливость слов представителя Англии вызвала лихорадочную деятельность в Тавризе, и Аббас-Мирза стал поспешно собирать войска, а Баба-хан выступил из Тегерана в Султанию с многочисленною конницею. Сир Гор Узелей отправил в Тифлис своего племянника Роберта Гордона с заявлением, что персидское правительство несогласно на заключение перемирия. Вместе с Гордоном возвратились: надворный советник Фрейганг, подпоручик Попов и прибыл тот же самый Хаджи-Абдул-Хасан, хотя и тавризский купец, но пользовавшийся, впрочем, не малым значением в Персии.

Доставленное ими Ртищеву письмо от Аббас-Мирзы не заключало в себе ничего, кроме изъявления дружественного расположения и желания иметь подробные условия мирного договора, к заключению которого, по его словам, он готов был прямо приступить без заключения предварительных условий перемирия. Ртищев не соглашался и требовал, чтобы прежде всего было заключено перемирие, а затем безотлагательно приступлено было к переговорам о мире. Мнение свое главнокомандующий сообщил Аббас-Мирзе и передал Гордону.

Английский двор, говорил посланный, имеет искреннее желание, чтобы мир между Россиею и Персиею был восстановлен, и обстоятельство это, будучи согласно с желаниями посла, тем более побуждает его содействовать сему важному делу. Но, при всем том, он никак не может надеяться, чтобы персидское правительство могло согласиться заключить мир, по желанию России, на основании нынешнего status quo.

Цветущее ныне состояние Персии, не имеющей у себя других неприятелей, кроме России, значительное увеличение боевых сил дают ей возможность и способы к поддержанию и не такой войны, какая была до сих пор и которая большею частью заключалась в набегах на границы, но войны правильной и продолжительной, которая возможна для Персии тем более, что Дагестан готов, по его требованию, действовать против русских войск, и сама Грузия ожидает только наступления неприятеля, чтобы принять его сторону. Столь явные преимущества, которые ныне имеет Персия против прежнего своего положения, лишают английского посла возможности, при искреннем его желании, оказать услугу России, и он находит крайне затруднительным дать другое направление намерению персидского правительства.

Высказавши мнение представителя Англии, Гордон спросил главнокомандующего: имеет ли он полномочие на то, чтобы, соображаясь с обстоятельствами, отступить в мирных условиях от status quo и сделать некоторые уступки Персии, по примеру того, как Россия сделала уступки Порте при заключении мира, и на которые Персия имеет еще более прав.

– Я весьма признателен английскому послу, – отвечал Ртищев, – за его старание к сближению нас с персиянами, и уверен, что его содействие к скорейшему заключению мира будет приятно его величеству и что оно будет принято доказательством того расположения к дружественным сношениям, которые возобновляются между Россиею и Англиею. С другой стороны, зная всегдашнее расположение императора прекратить войну, восстановить мир и дружбу с Персиею на самых умеренных основаниях и, оставя прежние требования наши удержать за собою только то, что по праву оружия находится уже в законной власти Русской империи, я всегда готов на этих условиях приступить к переговорам и заключить мир с персидскими полномочными.

Что же касается до величия Персии и мнимых ее преимуществ, на основании которых она может заключить мир с Россиею на более выгодных условиях, то, по моему мнению, надежда эта будет всегда химерною, потому что в течение восьмилетней войны с Персиею русское оружие было всегда победоносно. Завоеванные персидские провинции служат тому неоспоримым доказательством, а удержание их под властью России, невзирая на все усилия Персии, каждый год употребляемые, показывают не слабость сил здешнего края, но преимущество их над Персиею. Заведенные вновь персидским правительством регулярные войска будут еще весьма долго оставаться неустроенными и слабыми против русских войск, строгая дисциплина которых и неподражаемая храбрость известны всему свету. Умножение же в Персии нерегулярных войск не может дать ей перевеса, потому что русские войска привыкли спрашивать не о числе таких войск, а только о месте, где они находятся.

Впрочем, нынешнее величие Персии и способы к продолжению войны никто из благомыслящих не может сравнивать с истинным величием и могуществом Российской империи, имеющей в себе самой гораздо преимущественнейшие способы принудить Персию заключить мир на желаемых ею условиях. За всем тем, как его величество предпочитает мир войне и всегда желает быть в дружественных отношениях с соседними державами, то и я готов восстановить мир с Персиею, не требуя никакой уступки из владений, ей принадлежащих, и полагая только те границы, которые в настоящее время находятся в действительной власти каждой державы.

По этим причинам Персии гораздо благоразумнее воспользоваться выгодным для нее расположением императора, нежели, следуя мечтательным надеждам, вдаваться в неизвестность будущего и возобновлять войну, которая может подать причину к перемене теперешнего дружелюбного расположения России и, поведя дело гораздо далее, произвести следствия, невыгодные для Персии. Дружба, связывающая теперь Англию с персидским правительством, обязывает английского посла, для сохранения выгод союзной державы, стараться, рассеяв пагубные химеры, показать Персии истину в настоящем ее виде и такими действиями оказать справедливость и истинное усердие к пользам обеих держав. Впрочем, если персидское правительство предпочтет военные действия мирным сношениям, то и я, имея войска везде на границах в готовности, не оставлю неприятельскую силу отражать силою же и действовать к славе оружия его величества.

Чтобы доказать на деле справедливость своих последних слов, Ртищев предложил Гордону, при возвращении в Тавриз, отправиться кратчайшею дорогою через Карабаг, посмотреть войска и познакомиться с командующим там генералом. «Особенно же в этом случае, – писал Ртищев[70], – мне желательно было показать ему довольно сильный отряд генерал-майора Котляревского, расположенный в Карабаге на таком месте, с которого менее пяти дней можно пехотою поспеть в самый Тавриз и нанести оному беспокойство».

Глубоко веривший, что не содействие англичан, а наступательные и решительные действия скорее всего заставят Персию вступить на путь мирных переговоров, Котляревский не одобрял такого распоряжения главнокомандующего. Он принял Гордона без галстука и, ссылаясь на жаркую погоду, приказал солдатам сделать то же. Котляревский хорошо знал персидскую искренность и расположение к нам англичан; ему не нравилось то, что Ртищев направил Гордона в Карабаг, где сам не был и где войска, да и самая страна находились вовсе не в таком блестящем виде, в каком предполагал главнокомандующий.

Карабаг находился тогда в самом расстроенном состоянии и защищался отрядом русских войск, весьма незначительным по своему численному составу.

При присоединении, в 1806 г., Карабага к составу империи в нем насчитывалось до 10 000 семейств, богатых хлебом и скотом. Впоследствии набеги персиян, несогласие в ханском семействе, неспособность Мехти-Кули-хана управлять народом, удаление жителей за границу от притеснений хана – все это уменьшило население до 4000 семейств, разоренных и ограбленных ханскими чиновниками, лишившихся скота и нуждающихся в собственном пропитании.

Народ ненавидел хана, желал избавиться от его тирании и легко подпадал под влияние тех, которые сулили ему лучшее будущее. Недостатка в таких лицах не было, и агенты Аббас-Мирзы были рассеяны почти по всему Карабагу. Туземцы верили их разглашениям, и, по словам Котляревского, только самая малая часть карабагцев была предана нам; «прочие же, – доносил он[71], – смотрят, кому Бог поможет, и я должен бороться вместе с внешними и внутренними неприятелями. Надеюсь на Бога, что если Аббас-Мирза станет действовать так, как неприятель, а не как разбойник, то какие бы ни были планы изменников, – все разрушатся».

Располагая весьма ограниченными силами, Котляревский занял ими наиболее важные пункты, и в том числе самый передовой – селение Мигри, расположенное на р. Араксе и находившееся только в ста верстах от Тавриза, возле которого постоянно сосредоточивался неприятель. По дислокации гарнизон в Мигри состоял из одного батальона 17-го егерского полка, но на самом деле защита лежала не более как на двух ротах, а остальные, вследствие убийственного климата, находились в госпиталях и лазаретах.

«В июне, – доносил Котляревский, – начнутся болезни, свирепствующие там[72]. В июле, августе и сентябре до чрезвычайности; в таком случае одна рота есть жертвою гибели, которую отвратить нет возможности».

Имея всегда возможность узнать о положении нашего гарнизона, неприятель мог атаковать с. Мигри весьма значительными силами и прежде, чем мы были в состоянии оказать помощь гарнизону.

Для поддержания спокойствия среди населения приходилось разместить войска в разных пунктах небольшими отрядами и, чтобы собрать их в одно целое, необходимо было не менее трех суток, тогда как персиянам довольно было одного дня, чтобы появиться у Мигри. Предупредить возможность подобного случая можно было только зорким наблюдением за неприятелем и за всеми его движениями, а это могла сделать только кавалерия, в которой Котляревский очень нуждался.

«Ни при каких сборах неприятеля, – доносил он, – ни при каких усилиях Аббас-Мирзы против отряда, мне вверенного, не прошу и не буду просить добавки сюда пехоты, хотя оной у меня в отряде не так-то много, а всего только 1500 человек; но прошу казаков, которые мне необходимы, – и тех не получаю».

Недостаток в кавалерии делал разведывание о неприятеле крайне затруднительным, и персияне, переправляясь через реку Араке небольшими конными партиями, грабили селения, угоняли скот и жгли поля. Одна из таких партий, в числе до 4000 конницы, под начальством Хаджи-Мамед-хана и трех других ханов, 12 июля вступила в Карабаг и разделилась на две части: меньшая двинулась к селению Геронзур, а большая к селению Хинзыреку. Находившийся в этом последнем селении капитан Кулябка 1-й с ротою 17-го егерского полка[73], присоединив к себе 65 человек вооруженных армян и один трехфунтовый единорог, выступил навстречу неприятелю. Персияне атаковали его впереди селения, но, встреченные картечью и беглым ружейным огнем, принуждены были отступить. К ним присоединились та часть, которая была направлена к Герон-зуру и разбита 70-летним карабахским чиновником Касим-беком, собравшим 25 конных и 200 человек пеших обывателей. Соединившись вместе, персияне вторично атаковали наш отряд, но опять неудачно, и затем, по выражению Котляревского, «не рассудив быть более битыми», бежали к Араксу[74].

Для наблюдения за неприятелем Котляревский составил подвижной отряд из трех рот Грузинского гренадерского полка, с которыми и перешел в местечко Аг-Оглан, откуда он мог встретить неприятеля, если бы он двинулся в Ширвань, Нуху или Карабах. Котляревский не раз заявлял о затруднительности своего положения, но главнокомандующий, все еще веривший в чистосердечное намерение персиян приступить к мирным переговорам, не допускал возможности наступательных действий с их стороны. Ртищев надеялся на содействие сира Гора Узелея и на письмо свое Аббас-Мирзе, отправленное с Гордоном. Посылая копию с мирного трактата, заключенного между Россией и Турцией, Ртищев писал Узелею, что немедленно выедет сам на границу для личных переговоров с Аббас-Мирзою. Такая решимость была не согласна с видами английского посла, и он отправил с этим известием секретаря посольства Морьера к Аббас-Мирзе, занимавшемуся охотою в восьми фарсангах от Тавриза.

Принц долго рассматривал трактат, выслушал письмо Ртищева к сиру Гору Узелею и просил Морьера явиться к нему вечером за получением ответа. Следуя советам своего визиря Мирзы-Безюрга, должным образом подготовленного английским посланником, Аббас-Мирза был не прочь испытать еще раз счастье в военных предприятиях. Обстоятельства, по-видимому, сулили ему успех: Наполеон вступал уже в Россию, войска, находившиеся за Кавказом, не комплектовались, а внутренние смуты не утихали. При таких условиях наследник персидского престола решился прибегнуть к двуличию, и когда явился к нему Морьер, то Аббас-Мирза продиктовал ему ответ, ничего не решающий, а заключающийся в заявлении, что единственное желание Персии состоит в скором заключении мира с Россиею.

Отправив ответ, Аббас-Мирза стал собирать войска, но, как секретно ни приводилась в исполнение эта мера, она не укрылась от внимания Котляревского. Он зорко следил за движением неприятеля и наблюдал за поведением карабагцев. Лишь только он узнал, что к Мехти-Кули-хану приехал хаджи с фирманом от Баба-хана, Котляревский приказал арестовать его и отправил за границу. Давший посланному убежище начальник курдов Асет-султан бежал к персиянам со 150 семействами, ему подвластными. Котляревский удвоил свою бдительность и скоро узнал, что Аббас-Мирза показался с своим войском близ урочища Султан-Чесар, в 12 агаджах от Аракса. Котляревский готов был его встретить должным образом, но шах-заде повернул к границам Талышинского ханства и, чтобы парализовать деятельность Котляревского, отправил к нему своего чиновника Неджеф-Кули-хана, под тем предлогом, чтобы встретить главнокомандующего и препроводить его по Персии до лагеря Аббас-Мирзы, избранного персидским принцем местом для свидания. Пользуясь временем, которое проведет Неджеф-хан в переговорах, Аббас-Мирза хотел, при помощи угров, заставить Мир-Мустаф-хана Талышинского передаться на его сторону, чтобы потом быть более свободным в своих действиях против Карабага, Нухи и Грузии.

Порешив с талышинским ханом, Аббас-Мирза мог направить свои действия на Сальяны, занять это местечко и, переправившись через реку Куру в Ширванском ханстве, пройти в Нухинское. Путь этот был гораздо удобнее для персиян, чем идти через разоренный Карабаг и иметь дело с отрядом Котляревского. Конечно, не Аббас-Мирза избрал этот путь, а указан он был англичанами, бывшими в войсках, обучавшими персиян действию при орудиях и командовавшими артиллериею. Повинуясь их указаниям, персидский принц двинул к талышинским границам три отряда: главный – в 10 000 человек со стороны местечка Сары-Камыша, другой от Гиляни и третий – от Ардевиля. Мир-Мустафа-хан просил помощи и защиты.

Большая часть его подвластных и даже некоторые родственники, как только узнали о движении персиян, оставили своего хана и передались на сторону неприятеля, Мир-Мустафа отправил жену и имущество на остров Сару, а сам с сыновьями присоединился к нашему отряду, расположенному на косе Гамушаван и там укрепившемуся. Оставаясь при отряде, хан переносил всю нужду вместе с нашими солдатами[75].

Между тем 9 августа персияне, под предводительством сердаря Эмир-хана, в числе до 20 000 человек ворвались в Ленкорань, и талышинцы первые начали грабить и жечь дома своих соотечественников, оставшихся верными хану. Овладев городом, неприятель двинулся к крепости, с надеждою занять ее так же легко, как и город. Выдвинув вперед восемь орудий, бывших при отряде, персияне с музыкою и барабанным боем бросились на укрепление, но огонь с судов и с крепостных стен отразил наступавших с весьма значительною для них потерею.

На следующий день штурм был повторен, но так же безуспешно. Тогда английский майор Гаррис прислал к командовавшему нашим отрядом капитану 1-го ранга Веселаго предложение заключить перемирие на семь дней, под предлогом того, чтобы иметь время спросить свое посольство, следует ли англичанам действовать против русских, так как он слышал, что между Россиею и Англиею заключен мир и союз. Веселаго отказался исполнить предложение, и тогда Гаррис сам приехал к нему на корвет «Арианда» с тою же просьбою. Он сообщил, что Аббас-Мирза назначил уже своих чиновников для управления ханством, так как, по его мнению, оно должно остаться всегда во владении Персии. Веселаго удивился таким распоряжениям, отказался заключить перемирие, и персияне, расположившись по окружным лесам, заняли выгодные позиции. Один из отрядов занял укрепление Аркевань, а другой, окружавший Ленкорань, отступив от берега, стал укрепляться, «обсыпая себя кругом валом».

Под руководством англичан персияне открыли осадные работы, которые шли довольно успешно, несмотря на то что бомбардирский корабль «Громе» бомбардировал неприятельские укрепления.

Веселаго писал, что если ему не будет дана помощь, то он опасается, чтобы не вышло впоследствии «чего бедственного со мною, с войсками, с ханом и с остальным его народом, укрывшимся в Сен-герской крепости, которою стараются овладеть персияне» и узкий проход в которой охранял один корвет «Арианда».

Имея только 400 человек с одною трехфунтовою пушкою, командовавший сухопутными войсками майор Повалишин не мог сделать вылазки, чтобы прогнать неприятеля, должен был запереться в крепости и сознать, что с каждым днем положение его значительно ухудшалось. Продовольствия для отряда в запасе не было, и суда, его защищавшие, с наступлением бурного времени не могли оставаться в расстоянии пушечного выстрела от берега. «Если забрать на суда солдат из крепости, – писал Веселаго, – и орудия, коими она вооружена, в виду неприятеля, а после сего оставить в жертву до тысячи семейств талышинцев, кои вверили судьбу свою нашему покровительству, никак не можно, или по крайней мере сопряжено с опасностью и стыдом для нас. Сверх сего я должен отворить вольный проход в Сальяны и далее. Не знаю, что теперь предпринять».

Он писал Котляревскому о своем безвыходном положении и просил его помощи. Еще ранее этой просьбы Котляревский сам хотел переправиться через р. Араке и искать персиян, но приезд 10 августа Неджеф-Кули-хана остановил его. «Я посему, – доносил он, – не могу предпринять перейти Араке, дабы не прервать через то переговоры». Сообщив хану Ширванскому, чтобы он оберегал Сальяны, Котляревский объявил Неджеф-Кули-хану, что поступки Аббас-Мирзы и его движение в Талыши не показывают искреннего желания заключить мир с Россиею. Персиянин отвечал на это, что Аббас-Мирза не намерен действовать неприятельски против талышей, но некоторые беки, не принадлежавшие прежде к Талышинскому ханству, просили его защитить их от Мир-Мустафы[76].

В то время, заметил Котляревский, когда посылается посланник для переговоров, военные действия должны быть прекращены. Талышинское ханство находится под покровительством моего государя, охраняется русскими войсками, и если Аббас-Мирза поступит неприятельски с владением, покровительствуемым Россией, то не должен будет винить, если и с ним поступлено будет худо.

Персидский посланный по-прежнему опирался на просьбу беков, а Котляревский доносил Ртищеву, что если через пять дней не получит от него разрешения относительно Неджеф-Кули-хана, то отправит его в Шушу, а сам переправится через р. Араке и пойдет искать неприятеля.

Главнокомандующий торопился остановить смелый порыв пылкого генерала и сообщил Котляревскому, что сам едет в Карабаг для мирных переговоров и личного свидания с Аббас-Мирзою; что он потребовал от наследника Персии, чтобы тот прекратил военные действия, и заявил, что не примет ни переговоров, ни перемирия, если персияне не исполнят его требования.

Аббас-Мирза прислал сказать с нарочным, что им сделано соответствующее распоряжение, и главнокомандующий сообщил капитану 1-го ранга Веселаго, что при таких условиях не находит нужным подкреплять его, а поручает ему с отрядом и флотилиею оставаться в том положении, в котором он находится. «В случае же вероломного поступка персиян, – писал Ртищев[77], – всемерно удержать вверенный вам пост и защищать талышинского хана до последней возможности», а в случае крайности посадить весь отряд на суда, взять туда же артиллерию, талышинского хана с семейством и следовать в Баку.

21 августа Ртищев оставил Тифлис и с трехтысячным отрядом отправился в Карабаг[78]. Столь сильный отряд он взял с собою для того, «чтобы, в случае несогласия в постановлении мира, присоединить оный к отряду генерал-майора Котляревского и, при открытии персиянами военных действий, противопоставить силу главным неприятельским войскам и действовать к славе оружие его величества»[79].

При приближении Ртищева к крепости Аскарани к нему выехал навстречу Неджеф-Кули-хан, и затем главнокомандующий, соединившись с отрядом генерала Котляревского, 9 сентября прибыл в урочище Каракепек, в одном переходе от р. Аракса. Не входя с персидским посланным в переговоры, Ртищев в тот же день отправил командира 19-й пехотной дивизии генерал-майора Ахвердова к Аббас-Мирзе с просьбою назначить место, определить число войск, долженствовавшее находиться с каждой стороны при свидании, и другие подробности.

Вместе с тем главнокомандующий писал Аббас-Мирзе[80]:

«Исполнен будучи усерднейшего желания приблизиться к доброму согласию и вместе с сим увлекаемый чувствованиями истинного уважения к достоинствам, отличающим вашу светлость, я готов по мере моей возможности оказать вам всякую угодность. Однако же долг имею предварительно сообщить, что сколько бы также ни желал я избежать необходимости обеспокоить вас выбором места свидания нашего, которое должно быть непременно близ самого Аракса, но удалить сию необходимость мне невозможно, потому что ни звание, высочайше на меня возложенное, ни обязанности главнокомандующего не позволяют мне иметь место свидания в отдаленности от границ владений, начальству моему вверенных.