История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6

«Прежде сего, – писал Баба-хан в своем фирмане[44], – высокостепенный Мехти-Кули-хан Джеванширский (Карабагский), вследствие различных причин, держал себя в отдалении от царской нашей службы и, будучи испуган, дичился нас. Теперь он, признав наши монаршие милости и благосклонность капиталом своей надежды и упования, изъявляет готовность оказывать нам заслуги и повиновение и обещает искоренить, истребить, пленить и изгнать русских гяуров из Карабага.

Вследствие чего мы по монаршему нашему благоволению, забывая прежнее его отчуждение, удостаиваем его монаршей нашей благосклонности и желаем, что если он начнет враждебные действия против русских и успеет выполнить возложенные на него поручения и очистить Карабаг от гадости русских, то обещаем, согласно собственному его желанию, утвердить его в карабахском владении без малейшего вмешательства посторонних и приказать, чтобы, рассеянные по Азербайджану и прочим местам, разные семейства карабагские были опять возвращены в Карабаг и там водворены».

Мехти-Кули-хан представил этот фирман генералу Котляревскому, чтобы он, «по прочтении, узнал его содержание». Такая же точно участь постигала большую часть воззваний, и если они встречали удобную для себя почву, так это в Дагестане, где находились бывший хан Дербентский Ших-Али и Сурхай-хан Казикумухский, самые искренние агитаторы в пользу персидского правительства.

В июне посланные Ших-Али к властителю Персии возвратились обратно. Пробравшись через Табасаранские горы, они привезли ему 1500 червонцев и подарки: Сурхай-хану, брату аварского султана Гассан-хану и акушенским старшинам. Баба-хан просил их собрать как можно более войск и быть готовыми к действию с его войсками, через Ширванское ханство. Сурхай тотчас же пригласил к себе на совещание акушенских и других старшин, но решение их не соответствовало его ожиданиям. Акушенцы отказались принять прямое и открытое участие в неприязненных действиях, но готовы были пригласить охотников сражаться под знаменами Сурхая. Такое заявление не устраивало владельца казикумухского: всем охотникам надо было платить деньги, а этого хан не любил и потому решил, не связывая себя никакими обязательствами с акушенцами, послать приглашение к ахтинцам и рутульцам. Сурхай писал им, что все дагестанцы, согласись между собою, обязались клятвою собраться в одно место и идти против «беззаконных и несчастных врагов Богу и нашему закону, которые при помощи Божией будут побеждены и наказаны».

Посланный с этим письмом попался в наши руки, и вместо письма Сурхая ахтинцы получили предложение генерал-майора Хатун-цева не верить словам хана Казикумухского, но оставаться спокойными и верными тому правительству, которому они уже присягнули.

Хотя на точное исполнение этого совета и нельзя было надеяться, но можно было быть уверенным, что сведения, полученные русскими о намерениях Сурхая, заставят горцев отказаться от поголовного ополчения и оказать сильную помощь казикумухцам. Так оно было в действительности, и Сурхай успел только склонить на свою сторону уцмия[45] Каракайтагского, человека враждебного России.

На границах уцмия с давнего времени производились грабежи, разбои и захват наших товаров, отправляемых в Дербент из Кизляра и Тарков. На требование запретить подобное своевольство и доставить удовлетворение обиженным уцмий отговаривался, что народ его не слушает и он не в состоянии удовлетворить всех требований; а когда дело коснулось до совокупных действий с казикумухским ханом, то власть его оказалась настолько сильною, что он собрал значительное число войск в помощь Сурхаю.

Не желая допустить соединения союзников и предпочитая разбить их по частям, генерал-майор Хатунцев, стоявший лагерем при Калэсуаре, предпринял экспедицию во владения уцмия Каракайтагского. Он разделил отряд на две части: четыре роты Троицкого полка с одним орудием, под командою майора Нешковича 1-го, отправлены в Кураг, в подкрепление тамошнему гарнизону, для противодействия Сурхаю, если бы он попытался вторгнуться в Кюринскую провинцию; три же роты с двумя орудиями Хатунцев взял с собою в Дербент и, присоединив там 250 человек из гарнизона, в ночь на 28 июня форсированным маршем двинулся во владения уцмия Каракайтагского. Пройдя 60 верст от Дербента, Хатунцев, в пять часов по полуночи, остановился лагерем у селения Башлы, в котором насчитывалось до 200 домов и до 5000 жителей мужеского пола. Народ считал себя вольным, признавал уцмия своим протектором, но не платил ему никакой дани.

Неожиданное появление русского отряда навело такой страх, что население, несмотря на свою многочисленность, разбежалось в разные стороны. Разослав по всем соседним селениям гонцов с извещением о появлении русских, башлинцы признали лучшим покориться, и на другой день старшины их явились с просьбою о помиловании, просили не делать им никакого разорения, объявить, с какою целью прибыл русский отряд, и обещались удовлетворить всем нашим требованиям. Присягою над Кораном они обязались: не собирать войск, не оказывать никакой помощи Сурхайхану Казикумухскому и прекратить грабежи по дорогам из Кизляра и Тарков в Дербент.

Титул правителя Кайтага (обл. в Дагестане) с XVI в. Упразднен в 1820 г.

Точно такие же требования были предъявлены самому уцмию Каракайтагскому и старшинам прочих окружных селений. Получив и от них клятвенное обещание поступать во всем согласно желанию русского правительства, генерал-майор Хатунцев пошел обратно в Дербент, а оттуда отправился в Кураг, для осмотра войск и ограждения границ наших от неприятельских предприятий со стороны хана Казикумухского.

Из Курага Хатунцев отправил письмо Сурхаю, советуя ему оставить свои замыслы, распустить войска и не заставлять действовать против него силою оружия[46]. Прибытие в Кураг четырех рот пехоты на усиление тамошних войск, присяга уцмия и башлинцев заставили Сурхая подумать о своем положении. Он отвечал, что оставляет свое намерение действовать неприязненно и клянется Богом, что останется верен и спокоен. Хатунцев потребовал присяги и, зная непостоянство Сурхая и его вероломство, выступил с отрядом из Еурага и двинулся в Казикумух. Появление русских войск на границах владения заставило Сурхая вступить в переговоры, которые тянулись, впрочем, более 10 дней и сопровождались со стороны хана разными отговорками и уклонениями. Наконец, 17 июля он прислал с своим любимым сыном Муртаза-Алием присягу, утвержденную печатью, с извинением, что сам, по старости и слабости здоровья, не может приехать для личного свидания с Хатунцевым. С сыном Сурхая прибыли кадии акушенцев и даргинцев, которые также присягнули и поклялись, что с этих пор живший у них Ших-Али будет спокоен и не предпримет неприязненных действий против России. «В противном же случае, – писал Ртищев[47], – народ акушенский всякое вредное его поведение примет на собственную свою ответственность, только бы Шиху-Али под их надзором позволено было от российского правительства иметь среди их свое жилище беспрепятственно и от них не выгонять, так как народ акушенский, обязанный отцу его Фетх-Али-хану многими благодеяниями, признал его за своего кунака и, по их обыкновениям, обязан призреть его и оказать всякое покровительство».

Согласившись на эту просьбу и обещая, сверх того, уменьшить пошлины с товаров и изделий, привозимых акушенцами в Дербент и Кубу, генерал Хатунцев окончательно парализовал тем содействие дагестанцев персиянам и успел успокоить их, прежде чем Аббас-Мирза подошел к нашим границам.

Сосредоточив свои войска в урочище Яме, в восьми агаджах[48] от Тавриза, наследник персидского престола располагал, по слухам, вторгнувшись в Карабаг, разбить Котляревского, возмутить жителей Нухинского владения против Джафар-Кули-хана и двинуться в Грузию в то время, когда сардарь Хуссейн-Кули-хан направится со стороны Эривани, а Эмир-хан с своею конницею сделает набег на Елисаветпольский округ.

Под предлогом того, чтобы дать время всем отрядам собраться на назначенных им местах и затем действовать одновременно с разных сторон, персияне весьма долгое время не предпринимали ничего решительного и довольствовались одними разглашениями о значительности своих сил и серьезности своих намерений. Хуссейн-хан Эриванский боялся отойти далее 25 верст от Эривани и ограничивался передвижениями к Карасу и Эчмиадзину.

Передвижения эти, не имевшие вовсе решительного характера, производились с единственною целью отвлечь наши войска и внимание от Грузии, где подавленное было восстание проявилось снова. Один из грузинских владельцев, мтиулетинский моурав, по личному неудовольствию на начальство, собрал значительную партию буйных голов и произвел новое волнение в Кахетии. Шайка его состояла из жителей Ананурского уезда, ишавов, хевсур, гудомакарцев и мтиулетинцев. Не ограничиваясь грабежом и убийством русских чиновников, попадавшихся в их руки, восставшие просили помощи лезгин и отправили посланных к царевичу Александру, с приглашением, от имени всего народа, прибыть в Грузию и принять бразды правления. Хотя и было сделано распоряжение, чтобы никто не отлучался из деревень без ведома начальства, но 16 человек грузин Телавского уезда все-таки успели разными путями пробраться к царевичу Александру. Семейства бежавших были арестованы[49], но мера эта вызвала новые осложнения. Противники русского правительства воспользовались этим и стали разглашать, что дарованное маркизом Паулуччи прощение участникам первого бунта не будет исполнено и они будут все-таки наказаны. Большинство поверило разглашениям, и все те, которые считали себя виновными, снова перешли на сторону возмутившихся. Толпа вооруженных быстро возрастала и усилилась прибывшими к ним на помощь лезгинами. Телавский комендант майор Шматов оставил город и двинулся за реку Алазань для отражения лезгин. Рассеявши неприятеля,

Шматов, при возвращении в Телав, был окружен кахетинскими мятежниками и с большим трудом и значительными потерями возвратился в крепость, будучи сам тяжело ранен пулею в левую щеку навылет[50].

Получив об этом сведение, главнокомандующий отправил в Кахетию генерал-майора Сталя, поручив ему познакомиться на месте как с причиною восстания, так и с поступками чиновников. Он был уполномочен объявить народу, что дарованное прощение будет исполнено в точности, и предложить жителям возвратиться в свои дома из гор и лесов, в которых они скрывались[51].

9 мая генерал-майор Сталь с первым батальоном Кабардинского полка прибыл на реку Иору и соединился с двумя ротами второго батальона того же полка. Вместо того чтобы следовать прямо к Телаву, он остановился на несколько дней на реке Поре, в ожидании прибытия к себе четырех эскадронов нижегородских драгун, и отсюда разослал в Сигнахский и Телавский уезды прокламации, от которых, впрочем, и сам не ожидал большего успеха. Он обещал прощение всем тем, которые возвратятся в свои дома и не будут выходить из круга своих обязанностей и повиновения. Вместо исполнения нашего требования, князья Рафаил Эристов и Иван Джорджадзе приглашали всю Кахетию присоединиться к ним, ездили по селениям и силою принуждали жителей переходить на их сторону. Генерал-майор Сталь отправил к ним нарочного, советуя явиться с покорностью и обещая прощение. В ответ на это князья заняли своею шайкою все проходы, ведущие через горы в Телаву, и их передовые пикеты появились вблизи самого города. Таким образом, убеждения не подействовали – оставалось употребить силу для прекращения беспорядков.

В батальоне, с которым пришел Сталь на реку Иору, было только 280 человек строевых, а в двух ротах 2-го батальона состояло 329 человек, из которых более 100 человек не имели ружей[52]. С этим отрядом генерал Сталь, 13 мая, ринулся к селению Велисцихе и на пути узнал, что, накануне вечером, до 100 человек мятежников были в селении и уговаривали жителей вместе с ними напасть на г. Ситах. Получив отказ, инсургенты зажгли несколько домов и 14 мая подошли к Сигнаху[53].

Жители селения Велисцихе и некоторые князья явились с покорностью и объявили, что брат князя Рафаила Эрнстова отправился для уговаривания восставших, и действительно толпа грузин, собравшаяся у деревни Мукузани, в числе 3000 человек, разошлась по домам[54].

Приведя к присяге жителей селения Велисцихе, генерал Сталь двинулся к Сигнаху, разогнал толпу мятежников и привел к покорности жителей города. Отсюда он отправил в Телавский уезд митрополита Бодбеля с прокламациею главнокомандующего[55], но посылка эта не имела успеха; волнение в Кахетии усиливалось, и число инсургентов у Телава возрастало настолько быстро, что для разогнания их было уже недостаточно тех сил, которыми мог располагать генерал-майор Сталь. Главнокомандующий приказал отправить с Кавказской линии в Грузию линейный казачий полк, с тем чтобы он следовал без дневок. Для воспрепятствования инсургентам пробраться в Карталинию был поставлен на границе с Кахетиею наблюдательный отряд. Все места, где мятежники могли переправиться через реку Арагву, заняты войсками; в Душет отправлено пятьдесят драгун для наблюдения за населением[56]. Генерал-майору Симоновичу приказано двинуть из Имеретин в Грузию батальон 15-го егерского полка[57].

Для действий против инсургентов, собравшихся у г. Телава, отправлен начальник 20-й пехотной дивизии генерал-майор князь Орбелиани с отрядом, состоявшим из 150 казаков линейного полка, роты Грузинского гренадерского полка и сборной команды от полков 20-й дивизии, пришедшей в Тифлис за приемкою вещей. Подойдя к Телаву и приняв начальство над отрядом Сталя, генерал-майор князь Орбелиани должен был объявить прокламацию главнокомандующего, и если жители не послушают увещаний, то действовать силою, а пойманных с оружием в руках вешать[58].

Выступив из Гомбор 19 мая, князь Орбелиани надеялся к ночи достигнуть до Телава. Трудность дороги, которая, кроме крутизны, изрыта была во многих местах завалами, заставила его ночевать в 15 верстах от города. Наутро он двинулся далее и, отойдя версты две от ночлега, был встречен выстрелами инсургентов. Пробиваясь сквозь толпу штыками, князь Орбелиани остановился на Телавской равнине, близ деревни Вартазани, в четырех верстах от города[59]. Здесь он узнал, что генерал-майор Сталь занял уже Телав, и многие из предводителей мятежа явились к нему с покорностью, присягнули и обещались оставаться верными и послушными всем распоряжениям правительства.

Князь Орбелиани пригласил их к себе для того, чтобы взять с собою и, перейдя на левый берег реки Алазани, показать народу, считавшему их повешенными или сосланными в Сибирь. Мера эта могла принести двоякую пользу: во-первых, инсургенты должны были убедиться, что зачинщики восстания находятся в наших руках, а во-вторых, что прокламации главнокомандующего исполняются во всей точности. Толпы вооруженных расходились по домам, и население мало-помалу успокаивалось. Князь Орбелиани переправился за реку Алазань и, не встречая нигде вооруженных, дошел до деревни Гавазы, потом перешел обратно через реку и через Сигнах прибыл 30 мая в Тифлис.

Генерал-майор Сталь был назначен командующим войсками в Кахетии. Ему поручено принять меры к окончательному успокоению народа, и с этою целью в его распоряжении оставлены: рота Кабардинского пехотного полка, четыре эскадрона Нижегородского драгунского полка и 25 линейных казаков. Пройдя с этим отрядом по реке Алазани до Кварельской крепости, Сталь привел всех жителей к присяге, «кроме нескольких, – доносил он, – которые обещались принять оную в Алавердском монастыре». Таким образом, казалось, что волнение в Грузии было окончательно подавлено. Карталинцы были спокойны и не принимали никакого участия в восстании. Главные зачинщики получили полное прощение, и некоторые из них изъявили даже желание служить в рядах русских войск. Князь Орбелиани за эту экспедицию произведен в генерал-лейтенанты, митрополит Бодбель награжден орденом Св. Анны 1-й степени, многие князья и духовные лица также получили награды[60].

Прошло несколько спокойных дней, как вдруг в Тифлисе получено было сведение, что царевич Александр намерен пробраться в Кахетию и поднять все население. Слухи эти, к сожалению, оказались справедливыми.

Приняв с распростертыми объятиями прибывших к нему грузин Телавского уезда, Александр немедленно отправил их в Тавриз к Аббас-Мирзе с тою целью, чтобы они лично заявили о желании всего грузинского народа иметь царевича своим верховным вождем. Александр надеялся, что такое заявление вызовет энергические действия со стороны наследника персидского престола и он окажет царевичу помощь к осуществлению его давнишнего желания.

Аббас-Мирза принял посланных с видимым равнодушием и не дал им никакого определенного ответа, что, как увидим, сделано было с особою целью. Царевич Александр был крайне опечален таким приемом, но, как человек всегда готовый произвести замешательство в крае, объявил прибывшим соотечественникам, что если персидское правительство откажется помочь ему, а он убедится в преданности к нему кахетинского народа, то, всегда готовый жертвовать жизнью для отечества, он даже и с 80 человеками своей свиты проберется в Кахетию[61]. Он отправил с посланными целую серию возмутительных писем.

«Царевич Александр, – писал он[62], – докладываю вам множество приветствий, исполненных братской любви, с пожеланиями добра. Столь знаменитая и честная ваша храбрость достигла во все четыре стороны: восток, запад, юг и север, и все народы Персии плетут вам венцы победы и похвалы; ныне прославились жители Грузии и увенчаны венцом славы. Какую похвалу вам принести или какую милость обещать вам, которые превышают все достоинства и почесть, восстановляете толико падший царский дом, приобретаете детей царя Ираклия и не забыли его уважения к вам, как отца к детям. Исполать вашей памяти и доброму выбору и браво таковой вашей храбрости и мужеству!

Что мне делать? Если вас назвать детьми, то более отца вы оказали милостивую память, а если назвать вас братьями, то ни единый из братьев не сделал брату столько добра. Вы есть очи, коими освещается разум и крылья царя Ираклия… От начала поныне такой подданнической любви никто не оказывал своему господину, как вы, а потому, всеми хвалимые, почтенные и вожделенно любезные, царя Ираклия первородные дети и любезнейшие наши братья, хотя мы на письме объясняемся с вами, но я думаю, что среди вас сижу и лично с вами, любезные, вожделенно беседую. Бог да прославит вас более, возвышая имя ваше, а нас да удостоит возблагодарить вас радостно.

Затем, если хотите знать об обстоятельствах здешних, то при Божией милости шах-заде (Аббас-Мирза) изволил прибыть с большим войском и казною на Гокчу, и намерены мы идти на Казахские горы с пушками, с 12 тысячами пехотными сарбазами и 30 тысячами другими войсками; с другой, турецкой, стороны идет еще сераскир с большим приуготовлением, артиллерией и 60 тыс. войсками, коих половина уже перешла в Ахалцихскую землю; из Персии еще один шах-заде (принц) должен следовать елисаветпольскою стороною с 30 тысячами войска. Приготовления сделаны большие, а находящегося здесь сердаря отправляет шах-заде на Гумринскую сторону. Но ждем вашего уведомления; коль скоро от вас получим известие, то тем скорее поспешим по вашему уведомлению и письму».

Точно такие же письма были отправлены царевичем Александром к кахетинскому дворянству, мтиулетинским старшинам и всему арагвскому народу. Царевич просил их занять ущелья и испортить дороги, чтобы с Кавказской линии нельзя было подать помощи нашим войскам, «а с находящимися в Грузии русскими, – говорил самонадеянно Александр[63], – при помощи Божией мы сумеем справиться». Он уверял население, что придет к нему с таким числом войск, какого еще никогда Персия не собирала и, в доказательство справедливости своих слов, присоединил к своим письмам прокламацию эреванского хана. Называя царевича Александра царем Грузии, Хуссейн-Кули-хан просил грузин послужить ему не жалея жизни и присовокуплял, что «чрез короткое время мы переедем горы с большим войском; тогда мы покажем русским и им преданным, что значит мир»[64].

Письма эти, полученные после прекращения мятежа, не произвели особого впечатления в Грузии, но зато они с успехом распространялись между горским населением у тушин, пшавов и хевсур. 12 июня народ собирался, по обыкновению, на годовой праздник в Ломисе. Туда же явился посланный царевича, выдававший себя за пророка и предсказателя. Он привез тушинам, пшавам и хевсурам письма от Александра и Баба-хана, просивших их восстать против русского правительства. Для лучшего привлечения жителей посланный привез от имени Александра в подарок капищу (храму) кусок материи. Подстрекаемый старшинами, народ постановил сделать нападение на посты, расположенные по дороге из Тифлиса во Владикавказ, и разграбить транспорты, шедшие в Тифлис с амунициею и провиантом.

Не имея под рукою свободных войск для усиления важнейших пунктов, находившихся на сообщении нашем с Кавказскою линиею, главнокомандующий отправил в Ломис подполковника князя Эрнстова с тем, чтобы он, как пользующийся уважением народа, уговорил его оставаться спокойным и верным присяге, данной русскому правительству. Пшавы и хевсуры дали слово князю не предпринимать враждебных действий, но в течение целого июня грабили наши транспорты[65]. Их подговаривали к этому царевич Александр и беглый имеретинский царь Соломон.

«Любезные и именитые братья, – писал Соломон[66], – все вообще арагвцы, тушины, хевсуры и пшавы – все до единого горские люди! Докладываем вам привет, исполненный братской любви. Затем, я услышал о вашем доблестном деле и именитости. Вашим именем земля наполнилась, достигнув дворов великих государей. Мое ухо что могло услышать лучше этого? По всему лицу земли повторяют ваше имя, хвалят вас и радуются за вас… Мы также вот, по милости великого государя (султана), с несчетными войсками вступим в Имеретию; наши сторонники тоже к вам прибудут, с Божиею помощью. Ведь мы имеем не одно имеретинское дело, а так как вы столько обязываете Багратионов и проливаете за них кровь, то мы желаем и нашу кровь смешать с вашею доброю кровью. Вот мы уже прибыли с несчетными войсками, с той стороны царевич Александр, а с этой мы».

По словам грузин, царевич Александр ожидал только спадения вод, чтобы прибыть в Кахетию. Это известие, сопоставленное с фактическим наступлением персиян, могло считаться весьма вероятным, и главнокомандующий приказал наблюдать за всеми более скрытыми местами, где только мог пробраться царевич, за поимку которого обещана награда в 200 червонных. Сознавая, что появление царевича в Грузии может произвести огромные замешательства, предводители дворянства просили усилить войска, но Ртищев не признал это возможным, так как и без того незначительные наши боевые силы были необходимы для отражения персиян, уже появившихся в Карабаге.

Глава 2

Вопрос о мирных переговорах с Персиею. Условия, постановленные нашим правительством, на которых может быть заключен мир. Вмешательство Англии. Прибытие в Тифлис Роберта Гордона в качестве уполномоченного. Переговоры его с Ртищевым. Состояние Карабага и войск, там расположенных. Набеги персиян. Письмо Ртищева Аббас-Мирзе. Вторжение персиян в Талыши. Обложение Ленкоранской крепости. Отъезд Ртищева в Карабаг. Прервание мирных переговоров

В самом начале 1812 г., под впечатлением ахалкалакского штурма, эриванский хан писал маркизу Паулеччи, что тегеранский двор готов приступить к мирным переговорам с Россией и он, хан, имеет от своего правительства разрешение снестись по этому предмету. Маркиз отвечал, что если намерение персидского правительства чистосердечно и Хусейн-Кули-хан имеет полномочие от своего двора, то прислал бы своего чиновника с полною доверенностью, для совещаний с русским уполномоченным о постановлении мирных условий.

Пока шла переписка об этом, последовала перемена главнокомандующих, и петербургский кабинет, отправляя полномочие Ртищеву, сообщил ему и те основания, на которых предполагалось заключить мир с Персиею. Вместо прежде предполагаемой границы по рекам Куре, Араксу и Арпачаю дозволялось постановить границу «по межам тех владений и земель, которые ныне во власти нашей уже находятся и которые добровольно покорились скипетру его императорского величества или покорены силою его оружия. Сию границу постановить как можно выгоднее и удобнее во всех и особенно в военном отношениях, что поручается местному сведению, соображению и попечению вашему». Персия должна была признать единственное владычество русского флага на Каспийском море, независимость ханства Талышинского под покровительством России и навсегда отказаться от всех земель и народов, владения которых находятся между вновь поставленною границею и Кавказскою линиею.

В случае согласия тегеранского двора на предложенные ему условия петербургский кабинет обязывался признать шахом властвовавшего в Персии Баба-хана, под именем Фетх-Али-шах, и наследником – его сына Аббас-Мирзу, и такое признание поддерживать силою оружия против всех тех, которые покусились бы его оспаривать[67]. Получив такую инструкцию и пользуясь поручением министра иностранных дел доставить английскому послу сир Гору Узелею[68] депеши бывшего при нашем дворе сицилийского посланника, генерал Ртищев отправил в Персию надворного советника Фрейганга, как с этими депешами, так и с письмом к Аббас-Мирзе, в котором выражал полную готовность приступить к мирным переговорам.