Дорога в Тридесятое царство

С одной стороны, архетип, обладая психической силой и мощью всего человечества, безусловно, могущественнее отдельного смертного. Воевать против самого его существования в собственной жизни, будучи его же содержимым, – это все равно что, устроившись на должность уборщика в Кремле, пытаться свергнуть государственную власть. Хочешь перемен такого масштаба – стань фигурой такого масштаба, собирай войско или, что ближе к нашей действительности, организовывай собственную партию. Естественно, «архетипический кредит» в таком случае обойдется весьма недешево: это и время, и силы, и огромный труд, а также великая опасность. Однако в этом и есть отличие между Васисуалием Лоханкиным и, скажем, Петром Аркадьевичем Столыпиным.

Но, с другой стороны, вопрос о том, что есть содержимое, а что содержащее, применительно к диаде «архетип – индивид», – это та же дилемма, что и загадка о курице и яйце или вечный спор о том, что первично: дух или материя.

Несмотря на все могущество архетипа, «своих собственных рук», как было сказано в самом начале, у него действительно нет. Поэтому вещь ищет хозяина, как говорили древние, а архетип – «подходящую человеческую форму». В таком случае индивид сам становится сосудом для архетипической энергии. Вольется же эта энергия туда, где обнаружатся подходящие пустоты, то есть в те сферы психического бытия, где нет личностного воплощения, где индивид не проявляет себя сознательно.

В отсутствие осознанного проживания с опорой на собственные чувства, ощущения и желания жизнь вовсе не останавливается, просто все происходит «само собой» – то есть так, как это случается чаще всего в «данной местности». Заброшенный участок земли, если его не культивировать, не возделывать осознанно, в соответствии со своими потребностями, вскоре зарастет сорняками. Но это будут сорняки лишь с точки зрения владельца участка, а с точки зрения природы это будет естественное, экологичное заполнение пространства.

Таким образом, архетипическое по отношению к индивиду является одновременно как содержащим, так и содержимым. Оно безусловно бессознательно для «личности-сосуда» и, следовательно, как и все бессознательное, проецируется вовне, то есть проявляет себя во внешних жизненных перипетиях – внезапных событиях, непредусмотренных обстоятельствах, неожиданных поворотах, нежданных переменах, осложняющих жизнь или заставляющих действовать иначе. Вот такой, на первый взгляд, парадокс: являя собой емкость для коллективного психического содержания, мы сталкиваемся с ним в событиях внешнего мира, да еще и удивляемся: «Как такое могло со мной произойти?! Как меня только угораздило?».

Если нам все же посчастливится распознать архетипическое содержание, которое вторглось в нашу жизнь, мужчине следует снять шляпу, а женщине сделать реверанс. Важно помнить: архетип возьмет свое всегда. У нас же есть всего две альтернативы. Мы можем либо подкрепить его своей психической энергией, «скормив» ему часть собственной жизни и души (в мифах и сказках это описывается как жертва некоему чудовищу в виде младенцев или самых красивых девушек – отдается на растерзание юное, наиболее жизнеспособное, лишь бы коллектив мог жить как встарь). Либо, в случае осознанного проживания, мы можем пополнить сокровищницу коллективного-архетипического новыми деталями, вариациями и особенностями. Во втором случае и происходит взаимообогащение. Расширение за счет индивидуального вложения получает как паттерн, так и личность. Человек может внести в некое коллективное представление свои индивидуальные черты, и тогда он получает в свое распоряжение архетипическую силу и поддержку, взамен обогащая архетипический образ новыми подробностями.

Человекоподобные приматы тысячелетиями выкапывали съедобные корешки собственными руками-лапами, обезьяноподобные люди делали то же самое, ибо это архетипично: смотри на меня, делай как я, но даже если никогда не видел, как это делают другие, все равно на уровне инстинкта повторишь. Но как-то раз один из первобытных людей додумался копать землю попавшейся под руки палкой. Соплеменники, возможно, сначала даже побили этого «Джордано Бруно», но со временем все стали пользоваться палкой-копалкой. Потом, вероятно, через множество поколений, к палке кто-то додумался привязать каменный наконечник, и так постепенно дело дошло до серпа, а потом и до комбайна. Так архетип Матери Земли вовсе не потерял ипостась кормилицы, которая насыщала народ-младенца своей огромной грудью даже без проявления сознательных усилий с его стороны. С появлением земледелия архетип получил еще больше власти, так как, в отличие от младенца, находящегося в бессознательной симбиотической связи с матерью (или со всей природой, в переводе с индивидуального на общечеловеческий уровень), годовалому малышу, или народу на пороге появления Сознания, приходится уже прикладывать усилия, «вести себя хорошо», чтобы получить от матери питание и заботу.

Обогащение архетипа индивидуальным содержанием не обязательно приводит к переменам общечеловеческого масштаба. Для отличника, получившего за особые старания в советской деревенской школе направление в вуз (а это была редчайшая возможность изменить жизнь: деревенские жители, прикрепленные к колхозу, не имели паспортов до 1974 года!), переезд в город был личным подвигом; для его детей же поступление в институт было всего лишь продолжением семейной традиции.

И в этом месте мы наконец вернемся к вопросу выбора, от которого отвлеклись чуть выше. Нельзя утверждать, что при осознании захвата части собственной души архетипическим содержанием оно автоматически целиком сходит на нет: оно просто выходит из тени, становится явным. Достигнув порога сознания, оно уже более не является всеобщим; оно осознаётся, а значит, принадлежит конкретной личности.

Но ведь в реальном-то мире мы уже успели во что-то впутаться! Вступив в битву со Змеем Горынычем, Герой уже не может пойти на попятную: мол, я передумал, давай жить дружно. Он либо одолеет Змея, либо погибнет. Третьего не дано. У нас нет выбора между действием и бездействием в том смысле, что пассивность – это тоже психическая деятельность. Но когда мы проживаем архетипический паттерн осознанно, мы можем выбирать способ его реализации в реальном мире, мы можем выбирать модели, инструменты и помощников.

Что будет именно вашим мечом-кладенцом? Как мы помним из сказок, это оружие для сугубо личного пользования: кроме одного-единственного избранного богатыря, его никто не может не то что использовать в сражении, но даже просто оторвать от земли. Таким образом, меч-кладенец является символом некоего особого индивидуального орудия, инструмента, дара, навыка, который окажет помощь в завоевании своего места в жизни. Это может быть писательское перо, кисть художника, изысканный вкус в чем бы то ни было, просто острый язык, умение по-особому чувствовать красоту, настроения, тенденции и т. д. и т. п.

Кроме того, меч-кладенец – это орудие Логоса, которое беспощадно отсекает все лишнее в нашей жизни. В процессе индивидуации приходится отказаться от огромного количества старых связей, контактов, занятий, убеждений, привычек, опор, идеалов, норм и ценностей. Резать приходится по живому, без крови тут не обойтись. И именно Логос – чистый разум, твердое знание того, почему и зачем это нужно, – позволит уверенно прорубать дорогу в новый мир.

Наравне с оружием мы можем выбирать помощников и средства передвижения, которые облегчат путь в Тридесятое царство. Так как коллективное всегда сильнее индивида, «одним своим хотеньем», без помощи «щучьего веления», то есть привлечения неких ранее недоступных ресурсов, здесь не обойтись. Выбор соратников, слава богу, тоже является актом свободной воли. Богатырский же конь будет символом инстинктивной жизненной энергии, причем энергией управляемой и направленной на достижение осознанных желаний. А в том случае, когда лишнее обрублено, когда воплощается действительно наше истинное предназначение, – силы, соответствующие исходной самости индивида, его эйдосу, прибывают десятикратно. Хилый, горбатый жеребенок превращается в Конька-Горбунка, наделенного магической силой.

Итак, понимание общечеловеческих паттернов, почерпнутых из сказок и мифов, которые восходят к доисторическим временам, ко временам, когда только формировалась душевная структура народов, помогает осознать себя, свою отдельность, без которой невозможны полноценные, взаимообогащающие отношения с окружающим миром.

Карл Густав Юнг и его не менее талантливые последователи подробно описали «душевную анатомию» человека. От греческого слова anatomē («рассечение, расчленение») произошло название науки о форме и строении органов, о расположении частей тела и их взаимоотношениях с организмом в целом. Юнгианцы же изучают общее строение души, комплексы как отдельные системы, архетипы как психические органы, их строение и взаимоотношения с индивидуальной психикой в целом. В биологии различают анатомию растений и животных; в последней есть раздел, изучающий человека. Самостоятельной дисциплиной является сравнительная анатомия животных, изучающая закономерности строения и развития органов и их систем путем сопоставления разных групп животных и человека.

Именно сравнительной душевной анатомией нам и предстоит заняться в этой книге. Я отнюдь не претендую на некую истину и не обещаю дать исчерпывающий ответ на вопрос, в чем же состоит пресловутая загадка русской души. Но, вооружившись, во-первых, описанием человеческой психики в целом, которое дали Юнг и его последователи, а во-вторых, имеющимся мифологическим материалом восточных славян, мы можем совершить попытку сравнительного анализа и, как следствие, вычленить некоторые особые черты русской души. Ведь, как мы выяснили в «разговоре с инопланетным гостем», отличия в душевном строении различных этносов куда как более многообразны, нежели морфофизиологические особенности.

Кроме того, идентификациям «человек» и «индивидуальность» посвящено множество трудов, промежуточному же слою «этнос» в аналитической психологии – пока нет. Однако без этого знания нам нипочем не найти дорогу в Тридесятое царство – в сокровищницу коллективного, общечеловеческого бессознательного, где действительно имеется всё для всех, где каждый может выбрать ресурсы, необходимые для сотворения собственного Царства-государства, мирно сосуществующего со всем прочим миром на взаимовыгодных условиях. Ибо, как мы говорили выше, национальный пласт бессознательного являет собой промежуточную область, отделяющую индивидуальную душу от общечеловеческой. Проведение психоархеологических раскопок в этом слое души поможет нам отследить те самые национальные нормативные фильтры. А это, в свою очередь, даст возможность выбора, так как иные способы адаптации к внешнему миру перестанут восприниматься как единственно допустимые. Нам предстоит, так сказать, «профильтроваться наоборот», влезть в игольное ушко, чтобы увидеть огромный мир внутри себя.

И это обязательное условие: чтобы вырасти, стать по-настоящему взрослой, самодостаточной, зрелой личностью, сначала нужно вновь стать маленьким.

Метафора уменьшения в размере очень многогранна.

Во-первых, она подразумевает отказ от атрибутов архетипа Персоны – набора социальных масок, подобранных с учетом ожидания окружающих. Пациент на приеме у психоаналитика на время перестает быть директором отдела продаж, матерью троих детей, старшим оперуполномоченным или младшим научным сотрудником. Он становится просто Таней или Ваней, Машей или Петей – совокупностью собственных телесных ощущений, чувств, желаний и потребностей, которые не распознать, пока не скинешь рабочий костюмчик, не сорвешь социальные маски, не выйдешь из заученных ролей. Этот процесс занимает в терапии, пожалуй, бо́льшую часть времени. Но именно в тот момент, когда человек редуцируется до своей истинной беспримесной сущности, до платоновского эйдоса, он может в полной мере ощутить свое бытие. Он приобретает способность остро чувствовать неповторимый вкус жизни со всем многообразием оттенков духовных и телесных проявлений…

А далее можно вновь становиться взрослым, выходить в большой мир, но уже понимая, что́ на самом деле ты хочешь и можешь в нем вершить. При этом мир становится намного больше и отчетливей. Человек расстается с близорукостью. Причем бывает, что это происходит не только на символическом, но и на телесном уровне. Тому, кто потерял необходимость не видеть ничего дальше собственного носа, очки становятся попросту не нужны. А путей удовлетворения потребностей, вместо одного-единственного, который прежде только и виделся глазам, поврежденным осколками колдовского зеркала, появляется великое множество. Вдруг оказывается, что сложить слово «вечность» из кусочков льда – вовсе не единственная возможность получить «новые коньки и целый мир в придачу». Взрослый человек коньки может купить, выменять, одолжить, да в конце концов украсть, но продавать за них душу Снежной королеве совсем не обязательно. Ларчики начинают открываться самым незатейливым способом. Выясняется, что лучшие невесты живут в родном селе, а царская дочь Ульянка, которая, оказывается, «хуже керосину», им и в подметки не годится. В прудах начинают водиться волшебные щуки, а лягушки превращаются в премудрых царевен. Очистив собственные потребности от плевел, начинаешь видеть простые и доступные способы их удовлетворения.

Один из моих достопамятных клиентов (который, к слову, и впрямь носил очки на «минус девять») при первом нашем знакомстве провозгласил своей главной насущной проблемой отказ руководства повысить его в должности. Несмотря на то что он давно и успешно работал, его в очередной раз обошел какой-то выскочка-новичок. «Уменьшившись» до своей сущностной сердцевины, он понял, что ему не нужна ни новая должность (с весьма небольшим повышением зарплаты, но с огромным расширением круга обязанностей), ни даже признание коллег и победа над конкурентами, ни одобрение жены, которая работает в этой же организации и каждый раз после его «провала» неделями ходит со страдальческим видом. Его, творца-одиночку по природе, совсем не прельщал бег наперегонки по карьерной лестнице, его идеальная работа вообще не предполагала присутствия коллег, а с супругой ему хотелось обсуждать отнюдь не рабочие вопросы. Через некоторое время после его «уменьшения» произошло «чудо» – ему предложили перейти в другую организацию, где предоставлялась возможность заниматься отдельным проектом по своей узкой специализации, то есть любимым делом, не требующим помощи коллектива, исключающим любую конкуренцию, да к тому же с солидным повышением заработка. Ах да, зрение его как-то «само собой» улучшилось то ли на две, то ли даже на три диоптрии.

А еще стать маленьким – это вернуться в собственное детство, в ту эпоху нашего бытия, где закреплялись паттерны, формировались комплексы, а пустяковые, с точки зрения взрослого, огорчения оборачивались душевными увечьями на всю жизнь.

Так, однажды в моем кабинете появилась девушка, в облике которой только слепец не смог бы заметить явного противоречия. Со своей внешней статью она должна была бы быть либо успешной моделью, либо профессиональной спортсменкой – если бы не осанка восьмидесятилетней старухи, не втянутая голова в плечи, не одежда «мешком»… Так, бывает, выглядят жертвы изнасилования. Но, к счастью, ничего подобного в жизни той девушки не случалось. Напротив, она была невинна, как Спящая красавица накануне своего столетнего юбилея, – в том смысле, что к двадцати «с хвостиком» годам в ее жизни еще не случилось даже первого поцелуя. Собственно, с проблемой полного отсутствия отношений с мужчинами она ко мне и пришла.

Прошло несколько сеансов, на которых мы анализировали в основном ее отношения с обожаемым на грани обожествления отцом, прежде чем я решилась задать вопрос, зачем же она так уродует собственную внешность. Да еще такую внешность, настоящий шедевр природы! И тут выяснилось, что она неимоверно стыдится своего роста – метр восемьдесят пять. Сотни тысяч девиц отдали бы что угодно за такой рост! Но французы говорят «ищите женщину», а психоаналитики – «спрашивайте ребенка». Наша Спящая красавица вспомнила, что ее обожаемый папа, на самом деле хороший человек и любящий родитель, как-то раз увидал свою дочь-второклассницу на стадионе во время урока физкультуры. Свое восхищение физической силой, грацией и ловкостью дочери он выразил весьма специфически: «Все девчонки как девчонки, а ты прямо скаковая лошадь среди них». Стоит ли удивляться, что после папиной «похвалы», в которой девочка не услышала ничего, кроме того, что ее обозвали «лошадью», она все детство и юность сгибалась в три погибели, лишь бы казаться пониже? Естественно, фантазия о собственном уродстве, при всей объективной красоте, да еще сдобренная идеализацией отца, на пушечный выстрел не подпускала к ней молодых людей.

«Уменьшение» до возраста второклассницы, где скрывалась травма, показало «вновь выросшей» девушке, что то «роковое» событие и яйца выеденного не стоило. Зрелые люди понимают: отнюдь не все то, что говорят родители, есть истина в последней инстанции; родители тоже иногда ошибаются, бывают неловки и бестактны. Но чтобы это понять и, что еще важнее, заново прожить некогда отщепленные от Сознания эмоции (а это обязательно для заживления травмы) – нужно уменьшиться до чувств и наивных выводов ребенка.

Идея о том, что нужно уменьшиться, прежде чем полноценно вырасти, находит отражение в огромном множестве мифов и сказок: от «Гулливера» и «Алисы в Стране чудес» до фольклорных произведений любого народа. В славянской же мифологии встречается еще один очень специфический сопутствующий мотив – герою нужно пролезть в ухо магического животного. Об уменьшении в этих сказках прямо не говорится, однако понятно, что, сохраняя человеческие размеры, совершить такое путешествие невозможно. Самые известные сказки с подобным сюжетом – это «Сивка-бурка» и «Крошечка Хаврошечка».

Если бы девушка из вышеописанной истории услышала сравнение с лошадью не на пороге подросткового возраста, а чуть раньше, лет этак в пять или шесть, когда душа ребенка, еще не успев обрасти шелухой Персоны, обладает естественной чуткой мудростью, она бы, скорей всего, испытала гордость от сравнения со сказочным Сивкой-буркой, Коньком-Горбунком или любым другим сильным, мудрым и храбрым спутником богатыря.

О коне (лошади) в целом как об одном из наиважнейших славянских символов (ведь мы наполовину потомки степных народов) более подробный разговор будет в следующих главах. Пока же нас интересует лишь упомянутый мотив пролезания в ухо к Сивке-бурке.

Разгадать символический смысл этого диковинного действа не так уж сложно. Удивительное имя коня уже дает нам ниточку, уцепившись за которую можно распутать весь метафорический клубок тайных смыслов. Сивка-бурка – две противоположные масти. Да и само слово «масть» в русском языке имеет два значения: это и цвет шерсти животного, и характерный признак, свойство.

«Сивый» означает белый, седой; этот цвет символизирует чистоту, свет, высоту духа, мудрость, разум, порядок – в общем, все атрибуты мира Прави. Правь в славянской мифологии – это и место (сфера обитания богов), и принцип (всеобщий закон справедливости, установленный прародителем всего живого, верховным богом Родом).

«Бурый» означает темно-коричневый, черный (не «вороной» как цвет ночи, пустоты, отсутствия света и, следовательно, порядка и добра, а цвет чернозема) – это цвет тайны, хаоса, в общем, всего того, что связано с царством Нави – потусторонним миром, властвует в котором темный бог Велес и его первая супруга Буря-Яга, богатырша Усоньша Виевна. Именно эта «нижняя» часть славянского мироздания символизирует сферу коллективного бессознательного – царство умерших предков, обитель архетипов, место, где живо все то, что когда-то было да кануло в Лету (точнее, в реку Смородину). Надо отметить, что в понимании славян Навь – это вовсе не ужасное, дьявольское место, где души умерших мучаются и страдают. Для мук есть Пекло грешников. Да и сама смерть в понимании славян, родственных скандинавам, верившим в посмертную Валгаллу, была вовсе не концом света, а лишь началом новой жизни, жизни в мире Нави. Причем загробный мир, пожалуй, рисовался нашим пращурам даже более спокойным местом, чем суетная Явь – мир смертных. Ведь в Нави больше нет боли и страданий; там люди, исполнившие свое предназначение в Явном мире, могут наконец отдохнуть. У славян существовал даже особый праздник – Навий День, который отмечался по разным данным то ли 29 апреля, то ли 1 марта. В этот день язычники навещали могилы предков, совершали тризну, приносили дары почившим родственникам.

Сивка-бурка как раз и достается Ивану от покойного отца, могилу которого он, единственный из всех сыновей, не побоялся навещать по ночам. Дело в том, что в языческой традиции считалось обязательным кормить покойников в течение трех дней после смерти, пока они не перейдут в мир иной, чтобы у них были силы на дальнюю дорогу. В сказке рассказывается об этом так:

На третью ночь старик сказал Ивану: «Один ты из сыновей исполнил мой наказ, не испугался три ночи кряду на могилу ко мне ходить. Выйди в чистое поле и крикни: «Сивка-бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!» Конь к тебе прибежит, ты залезь ему в правое ухо, а вылезь в левое. Станешь куда какой молодец».

У славян, как, впрочем, и у многих других народов, конь часто играл роль жертвенного животного на похоронах знатных воинов. Получается, что покойный отец награждает Ивана за смелость даже не просто конем как атрибутом витязя, а таким конем, который в свое время служил и ему самому, и его деду, и прадеду, умирая и возрождаясь. То есть Сивка-бурка – обитатель Нави, архетипическая сила и мудрость целого рода. Он и является Ивану в поистине демоническом виде – в дыму и пламени: «Конь бежит, земля дрожит, из ушей дым столбом валит, из ноздрей пламя пышет».

Таким образом, волшебный помощник, доставшийся Ивану, является психопомпом[5]. Он соединяет разум, порядок и высокий дух Прави с архетипической мудростью и интуицией Нави. Вот какой подарок получает младший сын за свою храбрость!

Но волшебный помощник – не только сивый и бурый, он еще и «каурый». Эта масть означает красный цвет, цвет огня, крови, Солнца, самой жизни, то есть третью сторону славянского мироздания – Явь. Явный мир – мир, освещенный Красным Солнышком, мир человеческий, реальный, вещественный, тот, который боги явили людям. Выражение «вещая каурка» раскрывает еще один важный смысл. «Вещий» означает умудренный опытом, обладающий тайным знанием, а также даром провидения. И все эти сокровенные способности Сивка-бурка являет Ивану наяву – в Яви.

Однако для того чтобы воспользоваться чудесными способностями коня и приручить волшебного помощника, Ивану, как мы помним, предстоит совершить магический ритуал – влезть Сивке в правое ухо и вылезти из левого. И тогда превратится он из «дурачка» в «доброго молодца». Направление движения – справа налево – уточняется тоже не зря. В сказках, в отличие от более развернутых литературных форм – мифов, легенд и былин, – архетипический материал подается в концентрированном виде, поэтому ни одно слово здесь не бывает случайным. «Левый» имеет значение «неправильный», «поперешный», «потусторонний», то есть опять же связанный с миром Нави. Оказавшись в потустороннем мире, уменьшившийся Иван обретает доступ к сокровищам предков.

В этом месте я не могу не провести параллель с английской Алисой, которая то провалится под землю, то пройдет сквозь зеркало, чтобы оказаться в «мире антиподов», где все вывернуто наизнанку, все задом наперед, однако от этого только «все чудесатее и чудесатее». Там можно останавливать время, разговаривать с котом, можно стать настоящим рыцарем, а можно и самой королевой!

Славянскому же герою предстоит еще более диковинное путешествие. Пролезть через ухо значит очутиться внутри головы волшебного помощника. Причем именно через ухо, а не через рот, иначе герой оказался бы в чреве коня, а это была бы уже совсем иная символика – метафора поглощения, порабощения бессознательным содержанием. Этот мотив тоже часто встречается в сказках и мифах, когда героя пожирает чудовище – рыба Кит или Змей Горыныч, символ Материнского комплекса, о котором речь пойдет в соответствующей главе. Но Ивану предстоит оказаться именно в голове Сивки-бурки.

Выражение «влезть кому-то в голову» означает узнать чужие мысли, выведать секреты, постичь чужую мудрость. Голова является символом мысли и духовной жизни. Платон в диалоге «Тимей»[6] утверждает, что «человеческая голова является образом целого мира». В то же время череп еще со времен палеолита рассматривается как вместилище души и наделяется особой ритуальной ценностью. У скандинавов, с которыми у славян еще и в дорюриковские времена происходило культурное смешение, череп почитался в качестве средоточия священной силы, защищающей человека от злых чар. А самой сокрушительной победой над недругом считалось не просто убить его, но и завладеть головой после смерти – сделать кубок из его черепа, чтобы пить вражью силу и мудрость.