Полная версия
Сотворение мира (сборник)
15 сентября
Ну, люди добрые, конец света! Нас учат танцам! Это уже перебор. Наш седьмой «Б» будет первооткрывателем в школе! Отныне по четвергам вводится новый предмет – ритмика. Ведет его Иван Демьянович Рулёв.
Он похож на майского жука и на оловянного солдатика одновременно. У него густые черные брови, голова маленькая, черная и круглая. Метлищев, шут класса, немедленно сочинил такие стишки:
Ох, головушка моя ты самобытная!Очень круглая головушка моя!Ходит Иван Демьянович очень странно – будто бы ему отдают команды: «Вперед, шагом марш!» Или: «На-ле-во!» Есть в нем что-то металлическое.
На первом занятии он провозгласил (он не говорил, а именно провозглашал!):
– Первое. Танцевать должен уметь каждый. Второе. Научиться могут все. В цирке даже медведей учат. Поэтому сразу показываю: вальс-квадрат. Это основа основ. Всё элементарно. Раз, два, три – поворачиваемся. Носки делают четкий угол, – Иван Демьянович оглянулся на нас, поднял густые брови, – четыре! – и опять встал к нам спиной.
Все таращили на него глаза. Метлищев давился смехом и страшно гримасничал. В этот момент Иван Демьянович опять обернулся, посмотрел на Метлищева, побагровел и громко, отрывисто скомандовал:
– Оставить помещение!
Метлищев вначале не понял, а потом хихикнул и, пожимая плечами, поплелся к двери.
– Вот так! – удовлетворенно произнес Иван Демьянович и приказал нам делать шаги вальса-квадрата.
Я с ужасом ждала этого момента, потому что с самого детства мама твердила мне, что у меня абсолютно нет музыкального слуха и ритма и что, к несчастью, я, наверное, никогда не научусь танцевать. Она искренне сокрушалась: они-то с папой познакомились на танцах (хотя это странно, всё-таки интеллигентные люди).
Конечно, у меня получалось хуже всех. Я была как белая ворона. Особенно рядом с Воловой и Пожарской. Они-то порхали точно бабочки.
Иван Демьянович уставился на меня немигающим взором (чем дольше он смотрел, тем деревяннее я двигалась) и крупными решительными шагами направился ко мне.
– Как фамилия? – вопросил он.
И тут свершилось великое предательство. Гущенко фыркнула и саркастически пропищала на весь зал:
– Наша отличница! Румянцева.
Ничего себе – подруга!
– Выйди, Румянцева, на середину, – распорядился учитель танцев. – Буду учить тебя индивидуально.
И кругом заржали.
Я вышла вся красная, как спелая вишня. На глаза навернулись слезы, коленки стукнулись одна о другую.
Меня спас звонок.
Всю перемену я проревела в учительском туалете. Он единственный в школе запирается. Туда всё время кто-то хотел войти, но я не открывала дверь. У меня не жизнь, а какая-то греческая трагедия. Но Гущенко-то! Гущенко просто свинья!
Хорошо, что на истории не вызвали. Тамара Кирилловна только взглянула на меня, и тут – надо же! – Слонов поднял руку.
Учительница тяжко вздохнула (должно быть, побоялась его спрашивать) и заговорила опять про Средние века – о му́ках инквизиции. Очень даже к месту.
Дома я сдерживалась, как стоик, хотя меня затопил вязкий стыд. Я тонула в нем, как в болоте. Оказывается, именно такое чувствуешь, когда тебя предают. А еще я очень страдала, что у меня нет слуха.
Папа с мамой всё-таки сообразили, что я не в своей тарелке, и начали деликатно ко мне приставать. Вот уж чего не терплю – так это разговора «с подходами». Сжав зубы, я выдавила только, что у нас новый предмет и новый учитель, Иван Демьянович Рулёв.
Папа удивился чуть ли не до потери сознания.
– Полковник Рулёв? – переспросил он.
И объяснил, что так звали преподавателя в их военно-морском училище имени Дзержинского. Тот Рулёв вел сопромат. Сейчас он должен быть на пенсии.
Мама шумно запротестовала: папе, мол, везде мерещатся его военно-морские знакомые. Я сидела полено поленом – в тот день я могла поверить во что угодно.
Когда мама вышла на кухню, папа тихонько мне сказал:
– Все же попробуй передай Рулёву привет.
Наутро во рту у меня было шершаво и пресно, как всегда после слёз, а в душе – пустота и равнодушие. Потеря друзей – гибель души.
Гущенко с ее приколами теперь стала мне до фени. Ритмика тоже. Но я подстерегла-таки в коридоре Ивана Демьяновича, когда никого вокруг не было, и выдохнула таинственно, как разведчик из старого шпионского фильма, свой пароль:
– Вам привет от капитана Румянцева.
Иван Демьянович побагровел и ответствовал:
– Не знаю такого. А вам, Румянцева, надо не приветы передавать, а заняться серьезно ритмикой.
И пошел своей оловянной походкой. Уши мои пылали. Скорее всего, он постеснялся признаться. А чего тут стесняться? Подумаешь, сменил профессию на старости лет…
25 сентября
Прочла сейчас то, что написала раньше, и так меня потянуло в старую школу! Дима, Дима, как пусто мне без тебя жить!
Душа без крыл —ЛисткомВ траве.Жизнь без перил…Лечу ничком,А мир стоит на голове…Мама словно чувствует мои мысли сквозь стенку и начинает петь в кухне:
И не надо зря портить нервы!Вроде зебры жизнь, вроде зебры…Мама хорошо поет, не то что я. Она даже внешне похожа на Пугачёву. Она намекает, что, когда всё плохо, значит, полоса такая, а не судьба-злодейка. У меня (не в пример многим) на редкость сознательные родители.
Только… А вдруг полоса эта будет длиться целый год? Или два года? Или до смерти?
Мне даже стихи писать не хочется. Кто теперь признает, что они настоящие?! Серафима говорит, что я плохо придумываю риторические вопросы. Вот вам, пожалуйста, риторический вопрос…
Китайская мудрость гласит: «Человек рожден для радости. Если радость кончается, ищи, в чем ты ошибся».
Я сижу сейчас на диване и ищу, в чем я ошиблась?
Во-первых, я ошиблась в Гущенко. Она мне не подруга, а киллер. Это уже ясно.
Ой, я знаю, в чем я не ошиблась! В Слонове! Он и правда добрый. Еще, конечно, в Диме. В Диме – навсегда.
Еще в историчке и в физичке. Историчка, Тамара Кирилловна, во время объяснения новой темы может встать в запале на своем стуле на одно колено. А когда идет дождь (я много раз это замечала), смотрит в окно с лицом Офелии, мечтательно улыбаясь. Понятно, что она живет эмоциями.
А физичка немножко окает. И смущается. Хорошо, когда человек смущается. Значит, в нем жива совесть. Вот Эллочка никогда не дрогнет. Даже если обидит человека ни за что. Ну вот опять я про Эллочку. Напишу лучше о физичке. Ее зовут очень забавно – Майя Филимоновна.
Тут я должна рассказать о Туполеве. В нем я тоже ошиблась. Я думала, он настоящий мужчина, а он – циник. (Впрочем, как и большинство мальчишек, Метлищев например.) Он все время задает Майе Филимоновне предательские вопросы. Например, что такое синхрофазотрон? Или видела ли она НЛО? А учительница сбивается с мысли: все-таки она очень молодая и неопытная. А Метлищев (я случайно слышала) сказал о ней:
– Ножки как у кошки. Оторвать и выбросить.
Вот обормот!
А завтра к нам придет зубной врач.
26 сентября
Вот как всё было. В класс вошла Серафима и объявила:
– Внимание! К нам приехал стоматолог. Вы взрослые, никто не боится. Кто кому уступает? Мальчики или девочки?
Таким образом, она заставила мальчишек пойти первыми. Почти у всего класса зубы были крепкие. За исключением Алевтины: ей пришлось поставить тринадцать пломб.
Следующей вызвали меня. Но со мной зубной врач что-то не спешила. Она долго бренчала инструментами, грела их, кипятила, а потом ласково промурлыкала:
– Теперь отдохни, солнышко! Потом продолжим.
В душу мою закралось подозрение. Тем более девчонки косились и перешептывались. Было видно, что они меня жалеют. С ужасным предчувствием я села в кресло и вдруг услышала за дверью:
– Ты чего, Слон, приперся? Тебе же сказали: не надо зубы лечить!
Выходит, Слонов за меня волнуется! Как это приятно, когда переживаешь трудности не одна! Меня охватил восторг, как ранней весной, когда начинают таять льдины. Показалось даже, что зуб мне вырвали под общим наркозом.
Звонко капают сосульки,В такт не в такт.То играет на свистулькеМальчик Март…4 октября
Сегодня был убийственный разговор с девицами. После уроков мы не пошли домой, а закрылись в классе на швабру.
Я не могла не остаться, потому что получила официальное приглашение. На нем было нарисовано сердце, пронзенное стрелой, а под стрелой: «Совершенно лично. Тетатет». Тоже мне, француженки-грамотейки! Дичь какая-то! Придумала всё это наверняка Инка Пескарик. Во всяком случае, корчила из себя хозяйку салона.
Собрались они якобы для того, чтобы составить психологический тест. На самом деле весь разговор свелся к выбалтыванию тайн и к рождению сплетен. Вопросы для теста предлагали самые примитивные. Почти все на тему: кто тебе нравится, а кто не нравится и почему.
Сначала я думала, меня позвали для того, чтобы что-то из меня вытянуть. А потом поняла, что план был позаковыристее. Гущенко, как бы между прочим, бросила кость:
– А у Наконечника сотрясение мозга. Семафорова сказала. Я вчера ее в бане видела.
И впилась в меня взглядом, как вампир. Надеялась увидеть мою реакцию. Но меня на эту удочку не поймать. Я сидела с невозмутимым видом.
Гущенко как-то давно, еще когда мы дружили, заметила, что во мне явный избыток железа. Может, и правда. Я ведь внешне очень сдержанная. Наверное, это от антоновки. С младенчества жую. Говорят, ее и Пушкин любил. Он, конечно, сдержанностью не отличался, но характер-то имел железный!
Словом, я изображала из себя кариатиду. Инка переглянулась с Гущенко и спросила, лицемерно прищуривая глазки, светским тоном (ни дать ни взять мадам Шерер из «Войны и мира»):
– Неужели, Саша, тебе безразлична судьба твоего товарища? Вы же когда-то учились в одном классе…
Тогда я выдала:
– А при чем здесь Накончин? Как связаны он и тест? А для теста я предлагаю такие вопросы: «Чем вы занимаетесь в свободное время?» А еще лучше: «Каков уровень вашего „ай кью"?» Впрочем, извините, тороплюсь: меня ждут в кафе.
Кафе, конечно, блеф. Так, для сохранения достоинства. Надо же было делать ход конем!
Следом за мной увязалась Ганна. Вошли в раздевалку, и вдруг я вспомнила, что забыла на парте зонтик. Когда возвращалась, услышала, как Гущенко ляпнула:
– Умница нашла себе новую отраду.
Вот злыдня! Интересно какую? Они начали хихикать.
Я плюнула на зонтик и вернулась в раздевалку. Настроение совсем помрачнело. И тут еще эта Ганна стала канючить, чтоб я ей помогла по математике! А то, мол, жизнь ее висит на волоске. Я опешила. Ан, оказывается, вот что.
– Если я схвачу тройку по математике, – объяснила эта дурища, – папа откажет мне в прикиде. И я останусь без новых «шуз». А через два месяца Новый год. В школе будет «па-а-ати».
Вот вам, бабушка, и Юрьев день! Ну положим, Новый год не через два месяца, а через три, но ведь Ганна плохо считает.
В душе у меня родилась снисходительность к Воловой, как к ребенку. Я почувствовала себя умудренной женщиной, от которой зависит чужая судьба.
Конечно, я согласилась. Надо же быть великодушной.
Тот же день, вечер, продолжаю запись
Бедный Димка! Откуда он, интересно, свалился? Душа моя рвется на части. Мне и жалко его, и в то же время приятно. У меня ведь тоже было сотрясение мозга: на меня грохнула крышка погреба. Наши судьбы так похожи!
Два кольца,Два конца —И одно сердце.Чудо-ножницы из мукИзвлекают скерцо…10 октября, утром, еще до школы
Совсем забыла написать о том, что я опять выпускаю газету. Вот что значит инерция мышления! Привыкли, что я всегда это делаю. Еще избрали Туполева. Ребятам кажется – он остроумный. Ну уж не знаю. Для чего-то предложили Васипова. Он вообще странный человек…
А как Эллочка над ним издевается! И над Слоновым. Но Слонов на нее плюет. А на Васипове лица нет.
Вчера, например, она заявила:
– Васипов, пусть теперь твои тетради проверяют твои друзья. Я из-за такого пакостного почерка слепнуть не желаю. Я себя люблю.
И тут кто-то пискнул:
– А у него нет друзей.
Васипов побледнел. А Эллочка его добила:
– Потому и нет, что ты, Васипов, – нелепый человек. У всех, кто нормальный, приятелей в избытке. А тебе я ставлю «кол».
Но почему, скажите, люди должны быть одинаковыми? Некоторые, может, и нормальные, а всё равно одинокие. Не у всех же, как у Гущенко, знакомые в каждой бане. Гущенко – активист от рождения. Ее назначили культурным менеджером. Что ж, правильно. Она любит вращаться на тусовках (тех же банях).
Васипова ввели в редколлегию за его необычные сочинения. Серафима посоветовала.
Любопытно, кто теперь в старой школе выпускает газету?
Октябрь. Жизнь без дневника
Стояли самые красивые дни осени. Серафима сказала, что это «пушкинская пора, очей очарованье». И правда, было на что посмотреть – листья заполонили весь школьный двор.
Солнечные лучи старались удлинить день теплом, но по ночам с ними уже спорили первые заморозки. Вот листья и не выдерживали, срывались с деревьев.
Однажды на физике кленовый лист влетел прямо в форточку.
Румянцева со Слоновым сидели в ряду у самого окна – листочек к ним на парту и спланировал. Саша положила его посередине – для украшения.
Слонов покосился, но ничего не сказал. Листок так и остался лежать до следующего дня. Назавтра он скукожился, как шагреневая кожа, а Слонов в школу не пришел. И послезавтра не пришел..
А время неслось вперед, к зиме. И листья с деревьев все почти опали.
Уже в конце октября на уроке литературы (точнее, урок заканчивался, звонок звал на большую перемену) Серафима вставила как бы между прочим:
– Хорошо бы Слонова проведать. Отстанет ведь по программе!
– А что с ним? – участливо осведомилась Гущенко.
– Вы разве не знаете? – удивилась Серафима. – Он же в больнице, в инфекционной. Съел что-то не то. Плохо, что не знаете. – Вздохнула и повторила: – Навестить бы не мешало. – И, захлопнув журнал, выплыла из класса.
– Ага! Он съел что-то не то, а нам опять отдуваться! – пробурчал Туполев.
– Слоны – они такие, много кушают! – захохотал Метлищев.
– Ой, да просто ему готовить некому: матери-то нет! – деловито-досадливо произнесла Инка Пескарик.
У Саши при этих словах что-то болезненно дзинькнуло в душе. «У Инки, наверное, вместо сердца кусок льда, как у мальчика Кая в „Снежной королеве"», – растерянно подумала она. Но вслух ничего не сказала.
Девчонки всю перемену шушукались, а мальчишки делали вид, что их это не касается. Подумаешь! Серафиме хорошо советовать. Проведать! Чего интересного в больницах, да и добираться туда надо полдня через весь город.
В конце концов Гущенко подошла к Саше и громко спросила:
– Румянцева, а ты не собираешься к Слонову? Кто же, как не ты? Ведь он твой сосед по парте!
Все уставились на Румянцеву. Саша сжала зубы, чтобы не покраснеть, и начала собирать деньги Слонову на передачу. Молча, как китайский болванчик.
Хорошо, что после перемены история была. Саша всё прослушала. Тамара Кирилловна (вот что значит понимающий человек!) просекла, конечно, что Румянцева сейчас где угодно, только не в Средних веках, но не спросила ни разу.
Саша, наверное, и под страхом смертной казни не призналась бы, что предстоящее мероприятие смущает ее, как тургеневскую барышню. До сих пор ей не доводилось навещать мальчиков в больнице. Но не рассказывать же об этом всему классу!
Она утешала себя тем, что в инфекционное отделение гостей не пускают. Подумаешь, авоську сунет в справочное и убежит.
Не тут-то было. За ней из любопытства увязалась компания – Волова и Пожарская, сарафанное радио класса. После истории сразу и поехали.
Долго спорили, что купить – чтобы и дешево, и сердито. Остановились на компоте. Получилось три здоровенные банки: компот консервированный из сливы, персиков и черешни.
Кряхтя, они потащили неудобные банки сначала в одном переполненном трамвае, потом в другом… Авоськи с банками цеплялись за пассажиров, пассажиры цеплялись к девчонкам. Волова с Пожарской начали ворчать. А когда в конце концов они ввалились в справочное, там сообщили, что Слонова сегодня выписали.
Поездка потеряла смысл.
– У дурака всё дураковское. Выписывается, и то не вовремя! – раздраженно сказала Надька.
– Была нужда теперь эту тяжесть назад переть! – полностью утратила интерес к делу Ганна.
– А куда же мы денем шесть литров компота? – растерянно спросила Румянцева.
– Ой, никуда! Поставим на скамейку в больничном сквере, а сами уйдем. Кому надо – возьмет, – деловито предложила Волова.
– Точно! – фыркнула Пожарская.
И поставила.
И Волова поставила.
А Саша растерянно мотала авоськой из стороны в сторону, начиная краснеть. Она не могла бросить здесь этот несчастный компот, как если бы он был живым.
Саша стеснялась самой себя и злилась на Слонова, который всегда был голодным, на девчонок: они смотрели на нее во все глаза.
– Может, тебе компотику захотелось? – ехидно спросила Пожарская. – Так у нас открывашки нет!
Волова хихикнула.
Бросив авоську и подхватив банку под мышку, Саша молча зашагала к остановке.
– Эй, может, ты тоже заболела? – икая от смеха, подпрыгивали рядом девчонки.
Они были рады: не зря съездили. Будет что завтра рассказать!
…Утром, в ожидании спектакля, все не сводили глаз с парты Румянцева – Слонов.
Саша водрузила перед Слоновым банку с черешневым компотом и, ничего не объясняя, буркнула:
– Это тебе.
А Слонов, будто так и надо, осторожненько поставил банку под парту и сказал на весь класс:
– Спасибочки, Моська. Черешня – это хорошо! Народ, не завидуйте.
И все головы как по команде отвернулись. Так что спектакля не вышло.
«Что, съели?» – подумала Румянцева. И успокоилась.
На самом деле съел один Слонов. Дома компот.
Осень. Возвращение к дневнику
1 ноября, раннее утро
Самый чистый,Самый лучистый,Самый радостный первый снег…5 ноября, вечером
Думаю, во всем виновата Эллочка. Наверняка это она накапала Серафиме на Слонова. Он ведь почти каждый день получает «колы» по математике. У Эллочки это самая ходовая отметка.
Хотя Слонов, конечно, дико несобранный. На задания домашние вообще плюет. Зато если уж вникает на уроке, знания в него просто врубаются. Как возрастные кольца в дерево. Всё дело в том, что Эллочку он не слушает.
– Я ее не воспринимаю, – признался он мне.
Ха! Представляю, как это выводит ее из себя.
Так вот, Серафима подозвала меня и говорит:
– Нужно подхлестнуть Слонова. Разве возможно в такой короткий срок нахватать столько единиц! Ты, как редактор газеты, должна принять меры.
А что я, спрашивается, должна делать? Как-то это нечестно: быть за Эллочку и против Слонова. Размышляла целый день, а потом подошла к Слонову и предложила:
– Серафима велела про тебя заметку написать. Давай, чтоб не обидно было, напишем ее вместе!
Сначала он был поражен, сказал даже, что я сбрендила. А потом согласился.
Уроки закончились, а девицы наши, как назло, не расходились, вертелись в классе. Мы терпели, терпели, а потом Слонов их выгнал.
Причина была уважительная: мы дежурные, надо же убирать помещение. Девицы покраснели, стали перешептываться. И всё оглядывались на ходу и переглядывались. Вот пустышки!
А нам так хорошо было. Мы про все поговорили. Оказывается, Слонов хочет быть летчиком. Он открыл мне свою тайну, сказал, что уже готовится физически – занимается боксом. А потом я начала вслух сочинять заметку, а он класс подметать. Он сам это предложил:
– Ты сочиняй, сочиняй, я всё уберу.
Из всей уборки я только доску и вытерла.
В самом конце заявилась завуч. Сначала она похвалила:
– Молодцы, класс хорошо убрали! На пятерку. Это ты, Румянцева, наверняка убирала? – И тут же, взглянув на доску: – Нет, пятерку ставить нельзя. Что же, Слонов, доску-то плохо вытер?!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
