Ты любишь науку или нет?

«Надо же, как просто! – подумал Витик. – Действительно: чувствует, что может, – летит; чувствует, что не может, – не летит. А вот подловить ее, когда она уже вылетела… Только как это сделать?»

– И давай немедленно ко мне, – включился он в Фунин монолог.

– Уже поздно, Фуня, и не пустят меня, – сказал Витик. – И есть я хочу, и уроки не сделаны…

– Ты не любишь науку, – заявил Фуня. – Тогда завтра обсудим. А сегодня – думай. Пока.

Настроение чуть-чуть улучшилось. Витик пошел мыть руки. «А как искра чувствует, можно ей лететь или нет? – мелькнула мысль. – Ладно, спрошу потом у Фуньки».

Утром, войдя в класс, Витик сразу наткнулся на Фунин вопросительный взгляд и покачал головой. Фуня вздохнул и отвел глаза.

«Тоже ничего не придумал», – понял Витик.

– Ну как успеть подставить ей какое-нибудь препятствие? – уныло произнес Фуня, когда Витик сел на свое место рядом с ним. – Она знаешь как быстро летит? Ужас! Папа сказал, метр она пробегает за одну тысячную секунды, а между шариками машины расстояние еще меньше раз в пять. За две десятитысячных, значит…

– За сколько?! – переспросил Витик.

– За две десятитысячных, – повторил Фуня упавшим голосом. До него тоже дошло, что и за целую секунду мало что можно успеть сделать, а уж за две десятитысячных…

Англичанка вошла в класс, все встали, Фуня и Витик тоже поднялись, почти не замечая происходящего вокруг.

«Тут что-то не так, – думал Витик. – Десятитысячная – это и увидеть не успеешь, а мы искру видели и слышали, как она жужжала».

– Не может быть! – зашипел Фуня у Витика над ухом. – Мы искру видели? Видели. Даже ее цвет разобрали: когда – синий, когда – красный с синим… Не-ет, я все понял: проскакивает она, может быть, и быстро, но потом висит некоторое время, как мост, пока электроны не перебегут с одного шарика на другой. Или с тучи на землю. Она долго висит, целую секунду наверное… Здо́рово! Вот тогда и можно успеть сунуть что-нибудь у нее на пути.

– Замороженную трубу!

– Замороженную вату! В ней много холодного воздуха, и она мягкая.

– Привязать вату за веревочку, и когда искра ударит – дернуть, чтобы встала на пути. Или пружину с курком, как в пистолете…

– А если папиросную бумагу?

– Точно! А если будет плохо пропускать, намочим ее…

– Ура! – воскликнул Фуня.

– Афонин! Что за крик?! Выгоню из класса! – возмутилась англичанка.

На следующем уроке родилось несколько новых вариантов Эксперимента. И опять, переписываясь и перерисовываясь с Фуней, Витик испытывал радость от безмолвного взаимопонимания, когда один взгляд, нарисованный значок, пожатие плечами говорят больше, чем сто слов с другим человеком. «Вот Дуба, например, – думал Витик. – Ему говоришь, втолковываешь, он вроде и слушает, и соглашается, а потом как скажет что-нибудь, и сразу ясно, что услышал он совсем не то, что ты хотел ему сказать. Или Элька… – Витик непроизвольно вздохнул. – А вот Малька – та понимает, если только не обижается своими дурацкими обидами. А может, это она мне хочет что-то такое объяснить, а я не понимаю, оттого и обижается? Кстати, где она, не заболела ли после вчерашнего? А, вон она, к Тоньке пересела, беседуют. И Ниночка-Мыша аж спиной к Чучундре повернулась, из своей парты вылезла, их слушает. И на нас с Фуней зыркает. А разговор-то серьезный, не охают, не хихикают… Интересно о чем?»

– Смотри, – обратился он к Фуне. – Совсем страх забыли. Сейчас Чучундра им даст…

– Ага! – развеселился Фуня. – Кстати, почему она – Чучундра?

– У нее имя-фамилия подходящие: Чучурина Александра Андреевна. Ну вот, дождались.

– Сельцова, Валеева, Сторбеева, дневники ко мне на стол быстро! – скомандовала учительница.

Мыша, Малька и Тонька с воплями: «За что?!» и похоронно-укоризненными лицами, едва шевеля руками, стали доставать дневники.

– Ничего, – прокомментировал Витик. – Это она пугает. После уроков поназидает и отдаст. Интересно, о чем это они говорили, так увлекшись?

– Погоди, – сказал Фуня. – А если попробовать так?..

Он начал рисовать, и Витик тут же забыл о Мальке, Мыше и Тоньке.

В тот вечер, идя к Фуне, Витик очень волновался: предстояло знакомство с дедом. Фуниных отца и маму Витик уже знал. Они были веселые, симпатичные, в очках и джинсах и не очень похожие на Фуню. Зато дед был вылитый Фуня, только старый и волосы белые, лежачие, а не черные и стоячие, как у Фуни. И лицо не сердитое и озабоченное, а какое-то очень усталое. Он был маленький, худой, чуть согнутый, но когда вошел в Фунину комнату, Витик сразу понял: настоящий академик.

Поначалу Витик очень стеснялся и помалкивал, предоставив Фуне излагать их общие разработки, но потом как-то забыл, что дед знаменитый академик, и втянулся в разговор. С дедом было ужасно интересно, хотя сам он говорил мало, а только улыбался, поднимал брови, хмыкал, качал головой. Все равно было видно, что и ему интересно с ними, хотя он в физике знает, наверное, все, а Фуня – почти ничего, не говоря уже о Витике.

Когда они изложили все свои проекты и идеи, как остановить молнию или искру на лету, дед весело посмотрел на них и сказал:

– Ну что ж, фантазия есть, а это важно.

И тогда Витик неожиданно для самого себя спросил:

– А откуда искра знает, сможет она пролететь этим путем или не сможет? – и испугался: вдруг его вопрос очень глупый, ведь дед привык только к самым умным вопросам.

– Ну как же… – начал Фуня и растерянно замолк.

Дед вдруг коротко и остро взглянул на Витика, и Витик, сам не зная почему, почувствовал такую гордость, что едва удержался, чтобы не расплыться в улыбке от уха до уха.

– Когда вы вертите колесо электрической машины, электричество накапливается на одном из электродов, то есть на одном из шариков, и меняет свойства пространства вокруг себя… – Дед говорил неторопливо и серьезно. – Мы не видим и не слышим этих изменений, разве что неосознанно чувствуем их.

«Точно! – подумал Витик. – Когда долго крутишь, а искры все нет, что-то чувствуешь и на голове волосы шевелятся».

– Это свойство называется напряженностью электрического поля, – продолжал дед. – Как только напряженность окажется достаточной, искра прорвется к нулевому электроду. В разных условиях для прорыва требуется разная напряженность. В сухом воздухе, например, нужно накопить на разряднике больше электричества, чтобы проскочила искра или молния, во влажном – меньше…

Витик слушал в полном благоговении, и хотя он почти ничего не понимал – не переспрашивать же академика. Фуня все поймет и потом объяснит, а пока важно не упустить ни единого слова.

– Коленька! Николай Ильич! К тебе пришли, – раздался голос.

Дверь Фуниной комнаты отворилась, и на пороге появилась невысокая изящная старушка, по-видимому Фунина бабушка, а за ней очень большой, коричневый от загара, лысый человек в тяжелых очках, с широченной улыбкой, тоже старый.

– Хелло, Ник, хау а ю? – сказал загорелый человек и потряс над бабушкиной головой обеими руками, сцепленными в один громадный кулак.

– Хелло, Джон! – улыбнулся ему дед. – Так вот, исчезнет поле – исчезнет и искра. Известные опыты с торможением интенсивных электронных и ионных пучков в ускорителях не приводили к образованию устойчивых сгустков. Проблема, я думаю, неизмеримо сложнее…

– А куда же тогда денется?.. – начал Фуня.

Но дед уже говорил что-то загорелому на английском языке. Тот поднял толстый коричневый палец, сделал круглый рот, воскликнул: «О-о!» – и что-то добавил по-английски.

Дед повернулся к Фуне и Витику и повторил по-русски:

– Я сказал мистеру Бронкману, что не смог дать исчерпывающий ответ на вопрос начинающих физиков, а он сказал, что такова жизнь и это – прекрасно. И все-таки подумайте над моим объяснением. А с вами рад был познакомиться, молодой человек, до свидания.

Дед пожал Витику руку и пошел из комнаты, вытесняя бабушку и мистера Бронкмана и оставляя Витика в счастливом обалдении.

– Ты понял, почему у нас ничего не получилось с молнией? – спросил он у Фуни, когда за дедом закрылась дверь.

– Нет, не успел, – недовольно сказал Фуня. – А все этот американец! Он физик из Беркли, ихний академик, дедов старинный приятель. Теперь жди, когда у деда снова найдется время. Вот черт!

На следующий день Витик заметил, что некоторые девчонки в классе смотрят на него и на Фуню как-то необычно: с испугом, что ли, как на ненормальных. Витик даже спросил Ксанку Деревянкину, чего это она на него так вылупилась, но она закудахтала: «Ничего, ничего!..» – и быстро исчезла. Витик пожал плечами и перестал об этом думать: мало ли что может взбрести в голову девчонкам. Тем более что подумать было о чем.

Электрическую машину, того и гляди, уберут в шкаф до следующего года, так что с новым Экспериментом следовало торопиться, а у Фуни, что ни час, новая идея. То пустить мамин фен дуть наоборот – вдруг станет гнать холодный воздух? То набрать в тряпку сухого льда – искра прожжет ее, и холодный воздух вырвется. А масло?! Заменить холодный воздух маслом! Витик как услышал такое, просто рот открыл. А Фуня сразу затараторил, что это самая лучшая его идея. Масло наливают во все приборы, где искра опасна, в трансформаторы например. Масло не нужно охлаждать, на путь искры его можно впрыснуть очень быстро – изо рта, например, как воду на белье, когда гладят. И доставать его не нужно: у всех дома оно есть. Надо только натренироваться быстро прыскать им перед искрой.

Витик долго не мог простить себе, что согласился. За два дня тренировок случилось два тяжелых скандала дома, испачкали подсолнечным маслом одежду и учебники, на всю жизнь возненавидели его вкус и поняли, что способ не годится. Фуня, вздохнув, сказал, что такова научная работа, а Витик, трясясь от злости, заявил, что Фунин дед, пожалуй, прав насчет его дурацких идей и пусть Фуня в следующий раз проверяет их на себе. Фуня на это неуверенно ответил, что Витик не любит науку, и затих.

Тем временем события приобретали неожиданный поворот. Однажды на переменке к Витику подошел Дуба с друг-Гаврилой и спросил, правда ли, что они с Фуней чуть не взорвали школу и сами чуть не покалечились? Витик смог только открыть рот, да так и остался.

Его ошеломленный вид убедил Дубу.

– Я так и знал, что девчонки врут! Чего они только не навыдумывают! – И ушел со своим друг-Гаврилой.

Потом к Витику подступил молчаливый Макся и задрал брови – это означало, что у него вопрос. Витик так же молча помотал головой. Макся усмехнулся, пожал плечами и отошел.

Становилось понятным, почему девчонки последние два дня смотрят на них с Фуней дикими глазами. Не вызывало также сомнений, от кого эти слухи пошли. Фуня, услышав от Витика о произошедшем, засверкал очками, выпятил челюсть и сурово распорядился, чтобы Витик все эти слухи немедленно пресек, тем более что это дело рук его Мальки.

– Почему – моей?! – взвыл Витик.

– Потому! – отрезал Фуня.

Витик не нашел, что ему возразить.

На следующий день про взрыв и опасность спрашивали уже ребята из других классов, а девчонки говорили, что они и подумать не могли, что Фуня такой смелый. Витик боролся с известностью как мог. На все расспросы он отвечал, что всё – вранье, что просто они с Фуней рассказали Мальке, Тоньке и Мыше историю из книжки, а те всё напутали, ну и так далее… Одни верили, другие – нет, но Витик с Фуней слухи отрицали. Малышей, которые тоже откуда-то узнали и пристали к Витику на перемене, он просто разогнал, страшно выпучив на них глаза и затопав ногами. Малька ходила тихая, нервно оглядывалась и явно старалась не попадаться ему на глаза – чувствовала вину. Свой карающий разговор с ней Витик решил отложить на потом, когда утихнут слухи. А пока пусть ходит и мучается раскаянием за свою болтовню!

Окончив последний урок, Чучундра велела Фуне и Витику задержаться в классе для разговора. Вообще-то в этом не было ничего необычного: она часто оставляла кого-нибудь после уроков для воспитательной беседы. И повод у нее был: снижение Фуниной и Витикиной успеваемости. Но прийти для этого на чужой урок… Тут было что-то не так.

И правда. Чучундра об успеваемости говорить не стала, а почему-то спросила, не хотят ли они ей кое-что рассказать. Витик изумился и сказал, что рассказывать вроде бы нечего. Тогда Чучундра спросила, что с ними происходит и чем это они все время заняты и озабочены. Витик ответил, что ничего не происходит и ничем они не озабочены. Учительница возразила, что это не правда и они просто обязаны рассказать ей, в чем дело, а она постарается им помочь. Витик открыл рот, чтобы сказать, что никакая помощь им не нужна, но тут отворилась дверь, и в класс вошел физик. Этого Витик уж никак не ожидал, и у него похолодело внутри. Фуня тоже переменился в лице. Конечно, все могло быть, но интуиция подсказывала Витику: это не случайность.

Пока физик здоровался с Чучундрой и говорил с ней на нейтральные темы, Витик успел взять себя в руки. Он незаметно ткнул Фуню в бок, что означало: «Беру игру на себя. Молчи, как партизан». Фуня чуть кивнул и замер. Витик несколько раз вдохнул и выдохнул, чтобы успокоиться, – так учил его брат, – и стал ждать.

Физик наконец перестал болтать с Чучундрой, подошел почти вплотную и уставился на них. Витику ужасно захотелось или выскочить из класса, или тут же во всем признаться. Он покосился на Фуню: тот сидел выпятив челюсть и глядя в стол и, похоже, сдаваться не собирался. И Витик окреп духом, только внутри что-то мелко и противно дрожало.

Но вот физик досыта налюбовался на них, повернулся к Чучундре и стал ей рассказывать, как он был удивлен, обнаружив в запертом физическом кабинете сложенный вчетверо лист ватмана с проткнутой в нем большой дырой («Уй дураки, забыли убрать!» – подумал Витик), недоеденный кусок хлеба с маслом, слегка подсохший («Малькина работа: всегда она с бутерброда все объест, а хлеб оставит. Ну я ее!») и еще кое-какие следы пребывания кого-то в кабинете. Так, например, на ранее чистых разрядниках искровой машины появились следы разрядов – кто-то тайно крутил ее. Он, физик, терялся в догадках: кто это мог быть и зачем? А недавно по школе поползли слухи о каких-то страшных и опасных экспериментах, которые будто бы Витя Белецкий и Алеша Афонин проводили с электроискровой машиной в физическом кабинете. И хотелось бы услышать непосредственно от Вити и Алеши, насколько достоверны эти порочащие их слухи.

Витик, напрягаясь изо всех сил, чтобы голос звучал спокойно и естественно, сказал, что ничего подобного не было, просто они с Фу ней пересказали девчонкам один фантастический рассказ про шаровые молнии – какие они страшные и опасные и как ученые чуть не погибли от них, – а эти дуры подумали, что это случилось с Витиком и Фуней, и разнесли по всей школе. Физик хмыкнул, почесал в бороде и вдруг спросил: как они сами собирались защищаться от шаровых молний? Фуня открыл было рот, но Витик успел пнуть его под партой ногой и поскорее сказал, что никак не собирались, потому что никаких молний не делали. Тогда физик засмеялся – из черной бармалейской бороды блеснули здоровенные зубы, и у Витика опять похолодело внутри, – и сказал, что они с Алешей, пожалуй, убедили его в своей непричастности к этому делу и он не станет разбираться, откуда на самом деле пошли эти слухи. Но за это они, Витя и Алеша, должны дать ему и Александре Андреевне честное слово, что никогда без спроса не полезут в физический кабинет, как те злоумышленники, что там побывали.

В классе стояла мертвая тишина. Сначала Витик почувствовал невыразимое облегчение от того, что дознания не будет, потом огорчение, что лопнул Эксперимент, а потом – стыд! Ясно было, что хитрый физик знает все, но почему-то не хочет устраивать разнос. Жалеет их, что ли? И Витик начал краснеть, краснеть и улыбаться натужной стыдной улыбкой, которую мама почему-то называла «собачьей». Он ненавидел себя за эту улыбку, но ничего не мог с собой поделать. Он исподлобья глянул на физика: тот, сунув руки в карманы джинсов, с интересом, даже сочувствием, смотрел на него. У Чучундры, как всегда, лицо было озабоченное, рот собран в плотный кружок, пучок на макушке осуждающе покачивался. Витик почувствовал, что еще немного – и он заревет, как Малька, и это будет ужасно. Он перевел взгляд на Фуню. Тот сидел все так же неподвижно, все так же уставившись в стол. И Витик опять окреп.

– Обещаем, – сказал он.

– Что обещаете? Отвечай всегда полной фразой, – в который раз повторила Чучундра.

– Обещаем, что не полезем в кабинет, как те, – мрачно ответил Витик.

Фуня кивнул.

– Вот и хорошо! – Физик подтянул рукава свитера, несколько раз провел растопыренными пальцами по волосам и пошел из класса. В дверях он оглянулся: – Александра Андреевна, значит, мы договорились?..

– Благодарите Бориса Львовича, – сказала Чучундра, когда физик ушел. – Я бы де́ла так не оставила. Но это лишний раз доказывает, что вы должны больше времени уделять учебе, жить жизнью класса, не ставить себя выше других…

Витик кивал, соглашался, пристыжено опускал глаза, но стыд, который едва не погубил их с Фуней, больше не возвращался.

– Зачем дал слово? – хмуро спросил Фуня, когда они шли домой.

Витик даже остановился:

– А как же иначе?! А ты не дал бы? Физик же все знал! Ты видел, как он скалился. И Чучундра все знала. Сам ведь кивнул, когда я давал обещание.

Фуня упрямо дернул головой:

– Ну и кивнул бы, как я, а слова не давал. А так Эксперимент погорел. Что теперь делать? Где взять такую машину? Ты не любишь науку!

– Что-о?! – взревел Витик. – А ты сказал бы им, что не согласен со мной и слово не даешь! И тогда имел бы право залезть в кабинет и провести Эксперимент без меня. Ну что?!

Фуня не ответил и отвернулся. Они стояли молча, глядя в разные стороны. Дул холодный влажный ветер. С темно-серого неба сыпал мелкий колючий снег и сразу темнел на мокром асфальте. Черные лужи казались шершавыми от набившейся в них снежной крупы. Мокрые деревья выглядели усталыми и несчастными. Шуршали в снежной каше колеса машин. Люди шли съежившись, глядя под ноги.

Фуня тронул Витика за рукав:

– Что же будем делать?

– Не знаю, – вяло ответил Витик. – Может быть, придумаешь что-нибудь другое?

Фуня выпрямился, лицо его стало надменным.

– С пути сворачиваешь? Трудностей испугался? Клятву забыл? Рано сдаешься! Завтра поговорим.

Он поднял воротник куртки и пошел к своему дому.

Витик заканчивал делать уроки, когда брат позвал его к телефону. Звонила Элька. Ласковым голосом она попросила Витика ненадолго выйти к ней во двор. Это было неожиданно и непонятно. У Витика скакнуло сердце и застучало в ушах.

– Зачем? – спросил он севшим голосом.

– Ну вы-ыйди! – протянула Элька.

Витик засуетился. Он торопливо натянул куртку, влез в сапоги и, невзирая на протесты мамы, с криком, что он только на минуточку по важному делу, вылетел из дому, застегиваясь на ходу.

Элька уже ждала. Она сидела боком на детских качелях и чуть покачивалась, отталкиваясь от земли тонкой длинной ногой. Ее здоровенная узкая собака водила за ней мордой вправо-влево, вправо-влево… Когда Витик подошел, Элька перестала качаться, склонила голову набок и спросила, правду ли говорят, что он чего-то там делал страшное и опасное и чуть не погиб? Витик совершенно обалдел и спросил только, кто ей это сказал. Элька опустила голову, помолчала и вдруг, глянув на него исподлобья, спросила:

– Это ты из-за меня, да? Не надо, я тебя все равно не полюблю, а ты будешь стараться меня завоевать, и с тобой что-нибудь случится. Инвалидом станешь… – И снова бросила на него быстрый внимательный взгляд.

Витик открывал и закрывал рот, не в силах хоть что-нибудь сказать. Элька смотрела на него и ждала. Ее волосатая собака перестала смотреть на хозяйку и тоже уставилась на него. Много бы дал сейчас Витик за яркий остроумный ответ, но опять в голову не лезло ничего, кроме «дура». Он и сказал наконец: «Дура, нужна ты мне сто лет!», понимая, что Элька после такого ответа только утвердится в своем мнении.

И точно, она даже не стала обижаться, только насмешливо хмыкнула, взяла за ошейник собаку и пошла к своему подъезду. А Витик поплелся к своему, злой до последней степени. Эх, попался бы ему сейчас скрипач Вова!.. Хотя он-то в чем виноват?

Настроение было хуже некуда, глаза бы ни на кого не смотрели, и Витик почувствовал облегчение, когда увидел, что вся семья сидит у телевизора. Шел какой-то детектив. Витику казалось странным, что всего полчаса назад он торопился сделать уроки, чтобы тоже его смотреть. Молча прошел он в их с братом комнату. Никто даже не отвлекся от экрана, только мама сказала, что на кухне ему оставлен стакан молока с пирогом, да брат проводил заинтересованным взглядом. Витик лег на свой диванчик и отвернулся к стене. Все разваливалось, все было плохо. Молнии взять негде – знаменитым теперь не стать. А если и найдешь когда-нибудь, где их делать, другой уже успеет опередить тебя. Бросить физику, заняться чем-нибудь другим? Фуня не захочет. Что ж, терять и физику и друга? Да еще эта Элька… Витик аж завертелся на своем диванчике от унижения и безысходности.

«А всё Малька! У-у, болтунья чертова, убить ее мало! Всю жизнь испортила… Что?! – Витик рывком сел на диване. – Это что же, ему конец из-за какой-то девчонки?! Не бывать такому! Не сдаваться! Заниматься физикой и дальше! К черту всех Элек-Малек, переживать еще из-за них!..» Витик решительно встал с дивана и пошел на кухню пить молоко.

Он доедал пирог, когда зазвонил телефон. Витик даже не шевельнулся: брата, конечно, или родителей. Подошел брат, однако через минуту заглянул в кухню и, с интересом глядя на Витика, сказал:

– Тебя.

– Кто? – удивился Витик.

– Голос женский.

– Не пойду! – Витик гордо выпрямился на табуретке.

– Иди-иди, довел девушку до слёз – теперь объясняйся.

– Какую девушку? – испугался Витик.

– Ишь тихоня! – заулыбался брат. – Девчонка тебя во двор вызывала? Вызывала. Ты бегал? Бегал. Вернулся злой, как змей, – значит, что-то произошло. А теперь девчонка звонит – плачет. Какой напрашивается вывод?

– Почему плачет? – не понял Витик.

– Вот и разберись почему.

В голову полезло уж совсем несуразное: скрипач Вова побил Эльку и она просит за нее отомстить. Или Эльке стало стыдно до слёз за ее отношение к Витику, и она хочет попросить у него прощения. Но, даже не дойдя до телефона, он отверг эти два предположения как совершенно абсурдные.

– Алло, – осторожно сказал Витик в трубку.

– Витичек, это ты? – донесся до него плачущий голос.

Витик облегченно вздохнул: Малька. А что плачет – правильно: вину чувствует. Сейчас начнет оправдываться. Настроение почему-то сразу улучшилось.

– Та-ак!.. – протянул он зловеще. – Вся школа уже знает. Физик с Чучундрой сегодня после уроков допрос под пыткой нам с Фуней устроили. В физический кабинет нам ход закрыт. Важнейшее открытие похоронили. – Витик выдержал длинную паузу. – А все ты и язык твой длинный! А ведь честное слово давала. И от справедливого возмездия прячешься. Но я тебя все равно найду!

– Я не прячусь, я сразу хотела тебе позвонить, но при маме с папой нельзя. А сейчас они ушли в гости, и я тебе тут же позвонила, – заторопилась Малька. – Витичек, не сердись, пожалуйста. Я только Тоньке рассказала, ей ведь интересно про Фуню… Вы с ним такие храбрые и умные… Она честное-пречестное слово дала, что никому не скажет ни словечка, а сама… Это все Мыша поганая! Она тоже дала честное-пречестное, а сама всем разболтала… Особенно этой Ксанке. Я теперь с ними ни за что не буду дружить! Не сердись, а то я, как узнала, что вас с Фуней допрашивали, все время плачу. Ну почему я такая несчастная?!

За болтовню Мальку следовало примерно наказать – например, перестать с ней разговаривать, но не получалось: уж очень она горевала, уж очень раскаивалась. И потом, Витик понимал, что разболтала она не со зла, просто девчонки не способны хранить тайны. Но сделать ей внушение было необходимо.

– Реви не реви, а доверять тебе нельзя, – сказал он. – Дружи со своими Тоньками и Мышами и дальше, а про меня…

– Витичек!.. – взвыла Малька.

– Нет. Всё! – перебил ее Витик. – И нечего было ждать, пока уйдут родители, вполне могла позвонить мне при них. Или ты не хотела, чтобы они узнали, какая ты болтливая?

– Нет, не потому, – ответила Малька каким- то упавшим голосом, помолчала и начала снова: – Не сердись, я больше не буду. Я ведь не думала, что…

– Так почему? – настаивал Витик. Ему не хотелось заканчивать разговор.

– Нельзя, Витичек, не спрашивай меня, пожалуйста…

– То есть как – нельзя? – насторожился Витик. – Почему это нельзя? Про меня – всем можно, а мне про тебя – нельзя? А ну-ка отвечай быстро: почему нельзя звонить мне при родителях? Не ответишь – навсегда! Ну?